Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 22

Купеческое товарищество «Посконников и товарищи» принимает отроков обоего полу возрастом от 10 лет для работы на прядильных станках англицкой мануфактуры. Обязательны здоровье, телесная крепость, расторопность и сообразительность. Грамотность приветствуется.

«Уездный вестник»

Он всё-таки умер, упёртый старик.

Взял вот просто и перестал дышать. Я и не заметил. Я задремал, скорее даже провалился в болезненный муторный полусон-полуявь, когда вроде и слышишь, и понимаешь всё, что происходит вокруг, но при этом сам пребывая где-то там, в стороне.

Я лежал.

На одеяле, которое раскатал Метелька. Рядом с Татьяной, всё ещё беспамятной. С ними всеми… лежал и пытался что-то там спланировать.

Не месть.

Просто хоть что-то… а потом всё-таки уснул по-настоящему. Ненадолго. А когда проснулся, то понял, что дед уже всё. И не только я понял. Метелька сидел рядом с телом, обнимая себя за ноги, и раскачивался влево-вправо.

— Не так ты представлял жизнь благородного человека? — сипло спросил я, добравшись до Татьяны. Она дышала. Как-то даже активнее, что ли? Губы вон приоткрылись и ресницы даже будто подрагивали, а это не надо. Руки её… тряпки, Метелькой намотанные, пропитались, что мазью, что сукровицей. И надо бы сменить, да…

— Не так, твоя правда, — он вздрогнул и очнулся. — Где мои перины, где моя посуда серебряная…

— В жопе, — я переполз к Тимохе. Вот не знаю, что с ним не так, вроде и дышит, и пульс ровный, но ощущения… не те ощущения. — Как и мы.

— В полной, — согласился Метелька. — Дед… всё.

— Вижу.

— Тихо помер. Хорошо.

Наверное, с его точки зрения это и вправду была хорошая смерть. Но до чего же не вовремя. Я злился. Именно.

Не мог ещё подождать.

Немного.

Я же не справлюсь один! Кто я? Мальчишка, который в местных реалиях только-только начал разбираться. И дом получил. Всего на пару месяцев, но… дом ведь.

Семью.

А теперь?

Теперь остался вот без дома. И надо что-то думать, решать. А что тут можно решить? Хоть о стену головой побейся, но не поможет.

— Надо его похоронить, — Метелька переполз ко мне. — Слышишь, Савка? Сейчас, конечно, не лето, но тут тёпленько. К вечеру уже пованивать станет. Да и…

Он покосился на Татьяну.

— Если очнётся, то напугается.

Вряд ли. Сестрица моя точно не из пугливых, но Метелька прав. Похоронить деда стоит. Как он сказал? Мёртвые служат живым. Правильная позиция.

— Мы их найдём, да? — Метелька пытался заглянуть в глаза.

— Найдём. Всех найдём.

И я даже знаю, откуда начать. Но позже. А сейчас… переодеться, благо, какое-никакое шмотьё нашлось. Пусть и великовато оказалось, зато чистое хотя бы.

— Посиди тут. Я выгляну, — я кое-как запихал рубашку в штаны, затянувши поверху ремень.

— Я с тобой!

Метельке было страшно. И даже не мертвеца он боялся. Как раз к мертвецам у него отношение было вполне себе прагматичное. Но вот осознание, что он останется в этом странном убежище на неопределенный срок, пугало его до дрожи.

— Хорошо. Я только выгляну. Если получится.

Получилось отползти ровно на два шага. Стебли тёрна переплелись между собой, срослись единым колючим щитом. Сквозь него кое-где проникали лучи солнца, но и только. Разглядеть хоть что-то было невозможно. А ещё я ощущал иной свет. Жёсткий. Злой.

От него хотелось чесаться.

Светозарный и вправду выжег всю заразу.

— Сав? А как мы теперь… — Метелька осторожно коснулся стены. — Тут же ж… пила не возьмёт.

Ни пила, ни топор.

Ни божественное пламя. И я тоже положил руки на одревесневшие плети, пытаясь почувствовать их. А ведь есть контакт!

Смутный. Размытый. Но… ага, тёрну досталось. Пусть основной удар света пришёлся на дом, пусть Мора выставила свой щит, но и сюда долетело. Молодые побеги стали прахом, да и старых уцелела едва ли десятая часть, но и её хватило, чтобы защитить. А ещё тёрн был жив.

Несмотря ни на что, жив.

Земля укрыла корни, а в них, ушедших глубоко в землю, сроднившихся с костями, дрожали искры новой жизни. Пусть не сейчас — впереди зима — но к весне появятся новые побеги.

И значит, тёрн выживет.

Как и Громовы.

— Надо принести деда…

— Там одеял много, — Метелька погладил серый стебель. — Если завернуть… я молитву знаю. Читал, когда… ну, дома хоронить было некому. Я сам так-то.

Я поглядел на него.

А он пожал плечами, будто испытывал неловкость, говоря такое.

— Не уверен, правда, что над Охотником можно отходную читать.

— Она не обидится.

Не из-за такой ерунды, как пара слов, сказанных над мертвецом. Слова и символы нужны людям. А им… им — те, кто затеял эту игру.

Деда выносили вдвоём. Сперва одеяло. Потом тело. Всё же тащить так было удобнее. И уже снаружи — хотя корка щита это так себе «снаружи» — укладывали и укутывали тело.

Молитва…

Метелька начал было, потом споткнулся и сказал:

— Как-то оно… не идёт.

— И не надо тогда. Она знает. И встретит, — в этом я ничуть не сомневался. — Душа ушла, а тело… тело к прочим. Прах к праху. И тёрн оживёт. А значит, Громовы вернутся.

Для кого я это говорил? Понятия не имею. Главное, стоило потянуться к тёрну, как тот откликнулся с жадной готовностью. Земля треснула, и сверток опустился. А потом ещё ниже.

И ниже.

И тонкие корни прорезались сверху, будто стягивая трещину невидимыми нитями. А затем разлом исчез. Как и дед.

— Ты… как? — Метелька явно переживал.

— Нормально.

И вправду ведь. Старик… нет, он не успел стать родным. Близким — пожалуй, а родным… он и сам не спешил приближаться. Пожалуй, не прав был Варфоломей. Старик видел и понимал куда больше, чем показывал прочим.

Вот сердце и не выдержало.

Ни одно сердце не выдержит такого.

— И что теперь? Выбираться станем?

— Ждать, — я опустился на землю. тёплая. И солнышко-таки пробивается.

— Чего?

— Пока кто-нибудь не очнётся. Всех мы по-любому не утащим.

Таньку ещё туда-сюда, а вот Тимоха — дело другое. И с Михаилом бы поговорить по душам, чтобы понять, как дальше. Но это будет потом.

А пока…

Я просто сидел, подставляя лицо солнцу. И жмурился от света. От того, который солнечный, а другой… другой просто будет. Долго. Надеюсь, достаточно долго, чтобы защитить это место.

Первым очнулся Михаил.

Нет, не совсем верно.

Сперва я почувствовал тень. Вот её не было, не было, и вот вдруг раз и там, внутри, шевелится, слабая, что… тень.

Тень тени.

Смешно.

До меня долетела радость. Какая-то совершенно собачья, что ли. И я ответил радостью же. Нет, с тенью всяко проще, чем без неё. И как-то… будто целее стал, что ли?

Полнее?

Правда, ненадолго. Потому как в следующий миг радость сменилась… обидой? Недоумением? И злостью, но направленной не на меня.

— Тихо, — рявкнул я так, что Метелька подпрыгнул. А потом дёрнул за невидимый поводок, вытягивая тени наружу. — Знакомьтесь. Тень… это тень.

Идиотски звучит.

Когда-нибудь пытались познакомить двух котов? Причём совершенно точно не готовых знакомиться друг с другом. Более того, даже протестующих. Первая тень, которая усохла до размеров даже не кота — крупной крысы — выгнув спину шипела на вторую. Та была чутка больше, но более прозрачной, что ли. Размытой? И очертания… как клякса какая-то.

Или яичница.

Во. Точно.

Полупрозрачное пятно в центре которого бултыхается более плотный ком желтка.

— Это… это чего? — шепотом спросил Метелька. — Их две?

— Знакомься, это — тварь… древняя, могучая… в общем, всё, что от неё осталось.

А осталось очень немного. И главное, говорить она не спешила. То ли не могла от недостатка сил, то ли стеснялась пока.

— Видишь? — я встрепенулся.

— Ну… так-то… размытые очень. Но да. Две, да? А так можно?

— Говорят, что да. Что раньше у всех было по дюжине.

— Так то раньше, — Метелька древней твари не испугался. Хотя да, вид она имела совершенно не внушающий. Мутная поверхность побулькивала, то вскипая, выпуская теневые же пузырики, те лопались и стекали обратно в лужицу. Черное содержимое норовило вырастить ниточки, но и те получались коротенькими, что жгутики. И моя тень…

Нет, надо их как-то назвать.

Я почесал макушку. А ведь…

— Призрак, — решил я, ткнув пальцем в крылатого кота, который, подскочив бочком таки тяпнул лужицу за край. Та заверещала и поджала жижу к ядру, попытавшись ударить нитями-щупальцами. — Будешь Призрак. А это — Тьма.

— Мальчик и девочка, типа? — влез Метелька.

— Не… типа… такие… в общем, я как-то… — я запнулся, понимая, что здесь этот фильм вряд ли кто смотрел. — Читал одну историю. Про Африку.

Африка в мире имелась, это я знаю точно — видел на глобусе. Да и проходили мы её в рамках ускоренного курса географии.

— Там львы водятся. И вот пара львов начали на людей нападать. Те дорогу строили.

— Британцы, небось.

— Ну да…

— Они в Африке крепко обжились, — кивнул Метелька. — Королевское коммерческое общество. Но на самом деле за ними инквизиция стоит.

— Может и так. Но это не про инквизицию. Это про львов. Они приходили и убивали рабочих. А потом и не только рабочих. На них охотились по-всякому, но они оказывались хитрее и умнее охотников.

— Это потому что непростые…

Щупальца всё же щёлкнули кота по клюву, и тот отступил, нервно дёрнув хвостом.

— Шаманы их призвали. Там шаманов — тьма. Они и не дают бриттам совсем всех подмять, — Метелька сделал свой вывод. — Но красиво… Призрак и Тьма.

Тьма отозвалась.

— Покажи, — прозвучало в голове просительно.

Оба. Выходит, что у кого-то голос прорезался?

Покажу. Мне не жаль. Вытаскиваю воспоминания, хотя и смутные. И ловлю отклик. Тьме нравится. Жижа приходит в движение, превращаясь в льва. Только маленького, такого вот, в половину грифоньего Призрака. Но очень и очень плотного.

Тот обиженно фыркает и отворачивается. Правда, тотчас поворачивается через другое плечо. И я чувствую… не знаю, связь? Будто искра между ними двумя. И вот уже снова поворот.

Кружение. Такое, уже лишённое агрессии, скорее уже красуются друг перед другом.

— Это… — хриплый голос отвлекает. — Их две?

— Две, — я поворачиваюсь к братцу, который не пытается освободиться, но лежит смирно, разве что чуть плечами поводит.

— А так бывает?

— Сам фигею.

— Ты кто?

— Савка. Савелий Громов.

— Слышал, — он всё-таки ёрзает. — Михаил. Воротынцев.

— Не-а, — говорю. — Не угадал.

— В смысле?

— Громов ты. Вроде как, — я внимательно разглядываю его. А он так же внимательно — меня. И наверное, мы со стороны выглядим аккурат как эти вот тени.

— Нет.

— Да. Братец мне. По папеньке. Честно говоря, та ещё скотина, но род приумножил, это точно. Можно сказать, трудился, кой-чего не покладая.

Он чуть морщится и снова ёрзает.

— Не развяжешь?

— Пока нет. Извини. Я тебя в первый раз в жизни вижу, так что пока не обзнакомимся, полежи.

— Ладно, — легко соглашается Михаил. — Понимаю. Что… произошло?

— Хрень полная.

— Это я уже догадался.

А ведь на Сергея Воротынцева совершенно не похож. То ли китаец, то ли бурят, то ли вообще эскимос. Я в этом не особо разбираюсь, главное, что рожа его близко не европейского формата. Вон, круглая, что блин. Кожа тёмная, но это может освещение такое. Или вымазался, когда тащили? Мы его не особо старались не мазать…

Главное, что морда круглая, прям под циркуль выведенная, глаза узкие, такие, что щёлочки. И волос тёмный, топорщится.

На Громовых, кстати, похож не больше, чем на Воротынцевых. А вот развязывать придётся, потому что… ну не справлюсь я сам. Даже с Метелькой не справлюсь.

— Твой… братец, который Серега, решил воспользоваться случаем и вырезать всех Громовых. Точнее в жертву принести. И у него почти получилось.

— Почти?

— Умер в процессе.

— Отчего?

— Надорвался. Жертвы ныне больно неподатливые.

— Это да, — Михаил хохотнул. — Вот, значит… ты не будешь против, если я сяду? Клянусь силой, что не причиню тебе вреда.

— Мне?

— Всем вам, — поправился он и снова поморщился. — Тень…

— У тебя есть?

Кивок.

— Большая?

— Не особо. Не получается поладить. Она… непослушная. А у меня характера нет нормально надавить.

Это как тот придурок?

— А не надо давить, — я свистнул и обе тени обернулись. А потом подлетели, и Призрак попытался просунуть башку под руку, громко курлыкая. И клянусь, тем пытался показать, кто в этом гареме любимая жена. Тьма раздулась и зафыркала.

Но тоже приблизилась. Осторожненько так, бочком.

— Метелька, развяжи его.

— Уверен? — нож Метелька вытащил, но по виду было понятно, что с куда большею охотой он перерезал бы горло, а не веревки.

Не уверен.

Но клятвы такие не нарушить без последствий. Да и… выбора нет. Освобождать его рано или поздно придётся. И помощь понадобится.

— Твой…

— Мой, — отвечаю, перебивая. И теней дёргаю. Раз познакомились, то пусть сидят внутри, не отвлекая внимание.

Михаил долго трёт запястья. Потом оборачивается.

— А…

— Дед умер.

— Я не виноват.

— Был бы виноват, я б с тобой не возился.

Злится на него не выходит. Если подумать, то мы все тут круто подставились. Поэтому и спрашиваю.

— Кто придумал эту помолвку?

— Я.

— Уверен?

— Я уже ни в чём не уверен, — он потянулся. — Позволишь? Я гляну… я не целитель, но кое-чему мать научила. Она из олёкма.

Кто это, я не знаю. Но Метелька, который ко мне перекатился, шепчет:

— Шаман…

— Ведунья, — поправляет Михаил. — Женщины не могут быть шаманами. Но и ей многое было открыто.

— Не понял. А как тогда она Воротынцева?

Что-то опять не складывается. Вот не похож свежепокойный Сергей Воротынцев на человека, в роду которого отметились шаманы.

— Она не родная дочь. Её приняли в род. Давно. Когда был жив Илья. Он и привёл. Назвал сестрой. И кровь смешал. Ещё там, на Севере.

Значит, всё-таки чукча.

Брат-чукча. Мечта…

— Долг жизни. Он забрал её. Увёз.

То есть этот тоже ныне покойный Илья Воротынцев побывал на местном Севере, откуда привёз узкоглазую шаманку, назвав её сестрой? А папенька деву соблазнил. Интересно, ему оно для чего надо было? Любовь? На экзотику потянуло? Или очередной эксперимент ставил?

— Воротынцевы приняли?

— Не буду врать, что как родную, — он криво усмехнулся. — Но… да. Он подарил дом.

А по ходу, в отличие от младшенького, Илья Воротынцев был неплохим парнем. Клятва клятвой, но девицу чукотскую не кинул.

— И деньги оставил. И мужа нашли… хотя теперь понятно.

— Что понятно?

— Почему в роду отца нам не нашлось места. Я думал из-за того, что мама другая, но… — он склонился над Татьяной. — Выходит, что это не род отца.

— Вообще проверить бы надо, — озвучил я сомнения. — Разговоры разговорами, но мало ли… так вот на слово верить… тут есть способы?

— Есть. Проверим.

Вот это мне нравится. И никаких тебе воплей «да быть того не может» с выдиранием волос в особо нежных местах.

— Если нет, то я от своего слова не откажусь, — он чуть хмурится. — Что у неё с руками?

— Ожог.

А какой степени — понятия не имею.

— Она ту хрень держала, там раскалилось всё. В общем… мы так. Пока. Амулет был, только сработал слабо. Сейчас и вовсе повыдохлись, какие были.

— Ясно, — кивок. И пальцы Михаила касаются лица сестрицы. Осторожно так, будто он этим прикосновением опасается её разбудить. И действительно губы размыкаются и Татьяна делает глубокий сиплый вдох. — Придержи её, пожалуйста. Она скоро очнётся, но пока не надо. Ей будет больно. Я попробую заговорить.

Мы с Метелькой перемещаемся ближе.

А Михаил аккуратно так поворачивает Таньку, устраивая её голову себе на колени.

— Ты пока расскажи, пожалуйста, что случилось. Просто, чтобы понимать, насколько глубоко я вляпался.

Да глубже некуда.