Хозяин теней. 3 (СИ)

Глава 29

Их Императорские Высочества Великие Князья Кирилл Владимирович и Владимир Владимирович вчера посетили «Осеннюю выставку картин», устроенную в залах Императорской академии художеств. При обозрении художественных произведений объяснения Их Императорским Высочествам давал заведывающий выставкой художник Цириготи.

Листокъ

Татьяна к нашему возвращению успокоилась. И только покрасневшие глаза да нос распухший выдавали, что она плакала. А может, и не от слёз покраснели, но с холоду. Главное, что она пересела поближе к Тимохе, а тот словно и ожил, обрадовался, заворковал что-то непонятно-младенческое.

— Я прошу простить меня за ту вспышку, — произнесла Танька, старательно глядя в стену мимо Мишки. — И недостойное поведение.

— Фигня вопрос, — ответил за Мишку Метелька и увернулся от затрещины. — Не? Ну чего? Будете тут до утра друг с дружкой расшаркиваться.

— Он совершенно невыносим, — сказал Мишка, но вторую затрещину не отвесил. А Татьяна как-то нервно улыбнулась и добавила:

— Оба. Они оба такие. Полное отсутствие не то, что манер, даже намёка на манеры.

— А ещё я ложечки облизываю, — признался я, раз уж у нас этакая семейно-светская беседа пошла. — И замерз, как собака. Тань, ты согрелась?

— Более или менее. И спасибо.

Она подбородок задрала, пытаясь нацепить маску горделивой отстранённости, мол, она выше этого вот всего. Но получилось фиговато. Хотя критику я оставил при себе.

— Значит, вы решили отправиться в Петербург? Присоединиться к революционерам? — осведомилась она светским тоном и протянула руки к очагу. Махонький, но сложен тот был весьма толково. Дрова горели, нагревали камни, а уж от них и вся землянка набиралась тепла. — Зачем? И вправду думаешь, что если свергнуть самодержавие, жить станет легче?

— В жопу самодержавие, — сказал я, тоже руки протянув. — Точнее мне оно мало интересно. И если что, народное благо тоже.

Помолчал и добавил:

— Тем более не будет никакого блага.

— Почему? — поинтересовался Мишка, заглянув в котелок. — Вода закипает.

— Травки там есть. Лист брусничный, кора. Хорошие. Свежие, — Еремей вытянул из сундука мешочек и, развязав, сыпанул горсть в кипяток. — Сейчас настою выпьем, покушаем и всё-то полегчает.

Тимоха загулил и руку вытянул, чтоб до котелка добраться, но Татьяна сказала строго:

— Сиди смирно.

И Тимоха подчинился. Я ж ответил:

— Почему? Потому что сейчас власть есть одна. Плохая или хорошая, это уже дело третье. Но она есть. А те, которые хотят сковырнуть её, думают, что это просто, быть властью. Что они сядут, начнут законы издавать премудрые, а все восхитятся мудростью и побегут эти законы немедля исполнять. На самом деле они и друг с другом будут не способны договориться. И законы эти. Не бывает таких, чтоб всем нравились. Одни захотят одного, другие другого. А по итогу вместо одной понятной власти появится десять разных. И каждая будет на себя одеяло тянуть. А чем дальше, тем больше хаоса. Ну и из хаоса новая власть родится, такая, которая сумеет прочих под себя подмять. Только совсем даже не уговорами, а кровью. И крови прольётся изрядно. Куда больше, чем сейчас. Как-то вот так.

— Знаешь, а до политики мы с тобой так и не дошли, — произнесла Татьяна задумчиво.

Я ж плечами пожал.

Нет, может статься, в этом мире всё сложится иначе, только… неспокойно оно.

— Тогда зачем нам к революционерам? — она положила забинтованные руки на колени и старательно не смотрела на них.

— Несколько причин, — я запнулся, раздумывая, с чего бы начать. — И первая — документы. Нам они понадобятся. Мы как-то вот на бродяг похожи. А бродяг не любят. Законным образом получить бумаги вряд ли выйдет. А незаконно есть два пути. К бандитам, но там… не стоит. Сдадут. Или полиции. Или своим же.

Про Сургата и его связь с Воротынцевыми я не рассказывал.

И сейчас не буду.

— А вот революция — это другое дело. Нет, там тоже хватает всяких, но всё же друг за дружку они держатся. И документы у них будут. Наверняка делают для своих же. Беглых там. Или чтоб влезть куда, устроить человека в нужное место с чистым паспортом.

— А вторая?

— Вторая… артефактор у них больно хороший, — я вытащил из сумки наши запасы. — Поесть надо.

— Поем. Ты рассказывай, — Татьяна поглядела на руки и поморщилась. — Ничего не чувствую. Смотреть страшно.

— Я могу помочь.

— Спасибо, — оборвала она Мишку. — Я справлюсь.

И пока не начался новый круг светских танцев, я продолжил:

— Не знаю, рассказывал тебе дед или нет…

При упоминании деда Татьяна нахмурилась.

— … но когда мы сюда ехали, то на поезд напали. Применили один артефакт, который убил всех, кто находился в вагоне. Нет, не так, как у нас, но похоже. Типа газа что-то или магии. Там я так и не понял. Но знаю, что штука очень и очень редкая.

— «Туманная погибель», — дополнил Метелька.

— И вы выжили⁈ — Мишка аж привстал.

— Как видишь, — буркнул я. — Не в нашем вагоне эту погибель выпустили. В соседнем. Потом была девица, которая целительница, но из раненых силы тянула, камень заполняя. Там я до конца не понял, как оно устроено было.

— Я понял, — Мишка потёр щёку. Борода у него не пробивалась, даже щетины не было, в отличие от того же Еремея, который зарос по самые глаза почти. — К нам обращались. Из жандармерии. За консультацией. В Петербурге в последнее время было изъято около дюжины подобных изделий. И да, соглашусь, работа интересная. Наши мастера сошлись на том, что работал самоучка, уж очень рисунок нетипичный. И талантливый самоучка. Но всё же это совершенно разный уровень, поглотители и остальное вот. Даже с «Туманной погибелью», если это и вправду она.

— Разный. Просто их несколько.

— Что?

— У тебя мастерские? Есть. И что мешает революционерам свои построить? Смотри, есть кто-то достаточно талантливый…

И в последние дни у меня прям булавкой в мозгах сидит, что одного дюже талантливого по общему мнению я знаю. В теории.

— … чтобы создать эту вот «Погибель». Но на одной «Погибели», даже если применить её где-то там, во дворце или Казначействе, или в Думе. Не знаю. В общем, где-то. Главное, что на ней далеко не уедешь. Для войны одного заряда, даже мощного, мало, а то, что творится, это и есть война. Начало. Так вот, нужно чего-то побольше. Пусть проще, примитивней, легче в изготовлении, но массовое. Понимаешь?

— Кажется, да. Ты прав. На один авторский артефакт мы изготовляем тысячу-две стандартных, а те, которые штамповкой и вовсе без счёта.

— Вот. И что мешает набрать пару десятков одарённых… ладно, худо-бедно одарённых, которые будут сидеть и по выданной схемке ваять бомбы там. Ну или поглотители с накопителями. Там же, может, и посложнее стандарту, но вряд ли настолько, чтобы вовсе не справились. Да, их будут прятать, но…

Того, кто стоит во главе этой затеи, прятать будут куда серьёзней.

Старательней.

— Отец погиб, — Татьяна сложила два и два. — Он ведь погиб?

Только сказала как-то неуверенно, что ли.

— Не знаю, — я глядел, как Еремей разливает отвар в две кружки. Одну Татьяне, а вторую — Тимохе. Мы и котелком обойдёмся. Тут всё одно посуды больше нет.

А вот хлеб, если запивать отваром, то и ничего такой, не очень чёрствый.

— С чего вообще взяли, что он умер? — уточнил я, принимая котелок, обёрнутый тряпкой. Но даже сквозь неё ощущался жар.

— Не знаю. Деду письмо пришло.

— А он и поверил?

— Не знаю! — выкрикнула Татьяна. — Я не знаю!

— Тихо, — я передал котелок Мишке. — Я вот тоже не знаю. Знаю, что к ней его душа не пришла. И не только его. Но к остальным у меня вопросов нет. Может, там пикник в пути устроили. А вот папенька… сама подумай, каковы шансы, что более-менее в одно время в России работали два гениальных артефактора?

— Но… но… почему? Как тогда?

— Это тоже без понятия. Может, опять друзей нажил таких, что проще помереть, чем добром избавиться. Ты вот ныне тоже в покойниках числиться будешь. Я так думаю. И Тимоха. И мы вот все тут покойники.

Собрание, блин.

Мертвецов.

И сундуки имеются, хотя и чужие. Эх, а вот от рому я бы не отказался. Правда тут не одобрят, ибо детям пить неможно.

— Даже если папенька наш окочурился, куда ему и дорога…

Главное, теперь и Танька промолчала, и Мишка, только Тимоха хлебную корку в рот сунул и мусолить принялся.

— … то они всё одно связаны. Тот, кто ныне штуки эти делает. И тот, кто приходил к моей мамке, чтобы мою жизнь на проклятую книгу поменять. Тот, кто внушил Воротынцеву чудесную мысль о нашем родовом подвале…

О котором Сереге и знать-то не полагалось.

— … и жертвоприношении. И «Перо архангела» вон склепал.

— Здесь я с тобой не соглашусь. «Перо» скорее всего было украдено, — Мишка протянул бутерброд с салом Татьяне, и та неловко перехватила. Но стоило братцу дёрнуться, как покачала головой, что, мол, без помощи обойдётся. Гордая.

Ну да ладно. У неё почти ничего, кроме этой гордости, не сохранилось. Так что пускай себе.

— И где такое воруют?

— В сокровищнице Романовых. Или у Синода. В монастырях, говорят, много разных вещей. У Синода, если так-то, собственное производство артефактов имеется. Даже мы… то есть, Воротынцевы, — поправился Мишка, — если и делаем, то лишь заготовки. Медальончики там разные, но без заполнения. А это самый примитив. Штамповка. Что-то более-менее серьёзное они уже сами. Есть монастыри, где ведают плавкой. Говорят, там состав особый, в него добавляют… ну, если в наши кровь тварей кромешных, то там… вроде как… не все светлые…

— Тоже твари, — помог я ему, вспоминая одну из увиденных картинок.

А что, могли ли люди ангелов на переплавку пустить? Скажем так, охотно верю. Мораль, этика? Найдут, как объяснить. Я ещё там, дома, поражался, сколько всего при правильном объяснении в мораль с этикою всунуть можно.

А вот технически… что-то сомневаюсь, что Светозарный с пониманием отнёсся бы к подобному.

Или тоже договор?

Или там, в высоких высях, далеко не одни ангелы обретаются?

— Д-да… так вот… плавка — это часть, главное, что они с людьми работают. Ищут… сирот… вот…

— Ты об этом лучше у Михаила Ивановича спроси, — нарушил молчание Еремей. — Если правильные вопросы задать, глядишь, и ответит. Но да, у Синодников свой путь. И не одним лишь светом озарённый.

Спрошу.

Мысль-то хорошая, если так-то. Нет, веры Михаилу Ивановичу особой нет, но если тихонько приглядеться. Всё одно без союзника не обойтись. Надо ж выяснит, кто там ангелов в жертву приносит.

Да и спросить кой о чём хотелось бы.

О том комке то ли смолы, то ли ещё чего, который я прикрутил на пояс, по другую сторону от клинка. Вот была, к слову, мысль оставить клинок в пещере, но, может, оно и правильней, и логичней.

Безопасней, если уж он кому понадобился.

Но вот не могу и всё тут.

— Спрошу, — согласился я, впиваясь зубами в хлеб. Отвар пах болотом и травой, но в целом был горячим. Да и сама землянка постепенно нагревалась. — От отыщу и спрошу. Миш, его делали, это «Перо». Более того… скажем так, его выдрали не из живого архангела.

Потому что в живом состоянии та тварюга вряд ли бы позволила себя общипать.

— Я… мне… скажем так… кое-что показали, — я поглядел на сестрицу, которая зажала бутерброд между двумя ладонями, умудрившись сделать это как-то даже изящно. — Там людей приносили в жертву, чтоб архангела вызвать. Или ангела. Короче, было много разных трупов. А в середине — крылатая эта фиговина, которая тоже совсем не живая. Вот.

Молчание.

Татьяна делает вид, что её хлеб интересует. Тимоха, вытянув губы, по-детски дует на кружку. А вот Мишка как-то даже побледнел слегка.

— Это…

— Это кто-то до жопы хитрый решил, что он самый умный, — подсказал я.

Метелька деловито раскатывал одеяла поверх сундуков, потому как мировые заговоры заговорами, но спать где-то надо.

— Так вот, он и вправду умный, но не самый. И полез срывать печати. Если сдерёт всё, то вон, у нас там в поместье от малости шандарахнуло. А тут рванёт так, что мир наизнанку вывернет.

Переживать о светлом будущем точно не придётся.

— Надо сказать.

— Кому? Смотри. С одной стороны Воротынцевых кто-то прикрывал. Кто-то, кто сидит высоко, глядит далеко. Может, даже из государевой родни. С другой, среди Синодников у них тоже свои люди есть. Невозможно на коленке бомбу собрать, чтоб без практики и с первой попытки удачно.

Едва язык прикусил, не ляпнувши «атомную».

— Значит, была возможность поработать и с тамошними материалами. Про тварей кромешных — тут папенька помог, без вариантов. А вот кто там? Кто дал информацию? Кто помог на началке? Кто вообще подсказал, как их с той стороны вызывать? Так что синодники в этом деле глубоко сидят. Не знаю, может, им и вправду самодержавие надоело, а может, ещё какая моча в башку ударила.

— Вот… вот следи за выражениями! — Мишка поглядел на сестрицу, а та пожала плечами и тихо добавила:

— Он прав. Синод — очень закрытая организация. Варфоломей ездил к ним регулярно. И пару раз я сопровождала. Я думала, что, возможно, смогу узнать хоть что-то. Про тут тварь. У Синода большие архивы. В них многое описано. Собрано. Но нас не пускали дальше двора. И то, внешней части. К Варфоломею выходили, уводили в привратницкую. А я просто оставалась. Ждала. Когда же попыталась поговорить, мне ответили, было расследование. Официальное. И мнение Синода в нём изложено. И любезно передали копию.

Танька фыркнула.

— Поэтому, Савелий прав. Во-первых, кому говорить? Куда идти? В представительство? Там заявление примут. А потом? Куда оно уйдёт? К кому попадёт? И как там вообще примут? Если слухам верить…

Она говорила очень осторожно, будто даже здесь и сейчас опасаясь, что кто-то лишний услышит.

— В гостиных такое не очень обсуждают, но иногда проскальзывает. У одной знакомой племенника призвали к служению. Вот. И она как-то упомянула, что далеко не все довольны Романовыми. Точнее тем, что Патриарх — всегда их крови. Что Синод стоит на страже человеческих интересов, а значит, и должен быть не зависим от воли государя…

Короче, власть.

Где есть власть, там есть и те, кто готов будет её поделить по своему усмотрению.

— Пожалуй, что так, — согласился Мишка. — Послушают или нет, но разбирательство начнут. А там… монастырей много. если в них угодишь, то…

Не выберешься.

Ну да. А главное, что пока они со мной разбираться будут, даже если честно и искренне, мир может и хрястнуться.

— Ну и ещё одно, — продолжаю разговор. — Это вот «Перо», артефакт неслабый, так? Особый? И хранили б его, надеюсь, не так, как мы свой родовой.

Потому как вдруг да у них там тоже подвальчик и шкатулка на полочке.

— Украсть такой — сверхзадача. И да, украсть можно многое, но зачем тогда Воротынцеву отдавать? Чтоб тот напал на поместье Громовых?

Танька дёрнулась.

— Тань, тут ведь можно было бы иначе. Тот же вон газ использовать. Зелье снотворное. Яд в бокале. Бомбу там… да если целью задаться, то и ты на коленке десять способов напишешь, таких, чтоб без всяких там перьев. Понимаешь? Не того полёта мы птицы, чтобы изводить такой редкий опасный артефакт.

— Тогда почему⁈

— Потому что, если его не украли, а сделали, то тот, кто сделал, не будет до конца уверен в возможностях. Любое оружие испытывают. Пистолеты отстреливают, пушки, дирижабли там… и артефакты, уверен, тоже.

— Да, — Михаил кивнул. — Испытания проводят.

— Вот! И главное, Воротынцев им был не особо и надобен, как я понял. Если б что пошло не так, то его гибель не особо и опечалила. А получилось бы — вот и хорошо. Нашлось бы кому описать эффекты и всё такое.

Таньку перекосило.

Ну да. Это даже не обидно, это хуже, чем обидно. Одно дело, когда на тебя изводят древний артефакт, добытый тяжким, пусть и не совсем честным трудом. Это значит, что в тебе видят достойного врага. И совсем другое, когда просто подходящую мышь лабораторную.

— Мы его найдём, — я дотягиваюсь до сестры. — Танюш, отец это наш… или не он… может, ученика нашёл какого талантливого… или наоборот.

— Наоборот?

— Знаешь, это пока как замок на ветру строить, — мысль была странной, довольно неожиданной, но вполне пока в теорию вписывалась. А ещё объясняла один момент. — Но если допустить, что он не сам был такой гениальный? Что у него имелся учитель?

Тот, кто подтолкнул в нужном направлении.

Подсказал.

Поддержал.

А потом, помогая же, пустил в расход всё семейство Громовых? И вот этого поворота папенька уже не ожидал, потому и ушёл в несознанку? Ещё одна теория. И привлекательная, а потому опасная своей привлекательностью. Поэтому отодвигаю её куда подальше и говорю вслух то, что должен сказать:

— Мы разберемся. Обещаю.