Хозяева океана

Глава 9 Эскимальт

Когда Гриша впервые появился в Виктории, чтобы поступить в Университет, его некоторое время принимали за англичанина. По калифорнийской моде он носил бледно-желтоватые нанковые штаны, рубаху из тонкой бумажной ткани и соломенную шляпу — в подобном одеянии любили ходить английские моряки. Здесь же предпочитали фетровые шляпы с большими полями, замшевые куртки на манер индейских, крашенную индиго или кошенилью местную плотную ткань, которая шла и на штаны и на рубахи. Но даже сменив одежду Гриша выглядел светлее большинства горожан. Даром что прибыл с юга. Всё дело в том, что в жилах местных жителей текла значительная доля индейской или азиатской крови, а здешние европейцы — французы или испанцы сами по себе были смуглыми, в то время как все Гришины предки произошли из центральных губерний Российской Империи.

Оба его деда и обе бабки были русскими крестьянами, которых повелением Сената отправили на Камчатку поднимать хлебопашество. Отец и мать родились уже в дороге, которая заняла у насельников много лет. Вместе со взрослыми они вынесли все тяготы пути из бедных центральных губерний на самую дальнюю границу Империи. Но на краю земли, как оказалось, их путь не закончился. Однажды с Камчатки людей неожиданно забрал корабль легендарного Ивана Американца и переправил всех в Калифорнию, в Лунную Долину или Соному на местном наречии. Земли там было вдосталь, местные индейцы оказались на редкость мирными, а Старая компания выделила каждой семье всё нужно для жизни. Дело сразу пошло в гору. Цены на зерно тогда стояли высокие. И покупали его много. Но Николай Степанович — дед по отцовской линии быстро смекнул, что сказка может в любой момент закончиться, а человеку без учения в этой жизни придется туго. Поэтому (раз уж деньги шальные завелись) всем пятерым сыновьям и двум дочерям своим он нанял учителя, чтобы письму и счету обучил, а старшего — Михаила (отца Гриши) со временем устроил в Аграрный институт (тогда он назывался сельхоз лабораторией).

Михаил Николаевич пользу знаний оценил хотя бы потому, что будучи совсем ещё молодым, без изнурительного крестьянского труда от зари до зари, обзавелся домом в Сосалито и женился на первой в их Каменке красавице.

Так и вышло, что Гриша впитывал науку с младых ногтей. Помимо школы он занимался дополнительно с частными учителями (что самому Грише казалось не менее изнурительным, чем уход за дедовской скотиной и полями), а когда дело подошло к выбору дальнейшего пути, отец предложил отправиться в столицу и выбирать между Университетом Виктории и Техническим институтом Эскимальта. Два других столичных училища Морское и Коммерческое им были отвергнуты. Первое по причине непригодности Гриши к морскому делу, а второе отец посчитал пустой тратой сил.

«Коммерческой жилке никто тебя не научит, — говорил он. — Это в крови должно быть. С рождения. А вот науки хочешь не хочешь вдолбят так, что не забудешь».

Четыре года в учебы в Университете и жизни в Виктории перевернули мир молодого человека с ног на голову. Двенадцати лет от роду он вдруг обрел небывалую свободу. Кампус, как называли его на европейский лад, собрал лучших подростков побережья. И не только парней, но и девушек. Все они умели не только учиться, но и развлекаться. А в Виктории было где развлечься. И этот опыт стал не менее важным для Гриши, чем науки.

Всему на свете, однако,приходит конец, в том числе и беззаботной свободе.

Его день теперь начинался с рассветом, а заканчивался после заката. Ему пришлось работать без продыху. Несмотря на свой возраст и старые раны, Алексей Петрович Тропинин проявлял необычайную активность. Его интересы простирались от острова Эроманга, что недалеко от Австралии до Форта Восточного на Зеленой реке последи дальних пустошей Америки, от поисков пропавшей экспедиции Лаперуза до разборок между российскими пушными компаниями в северных пределах Аляски. Интересовала его и европейская политика, дела в Индии и Китае. Проклиная всякий раз медлительность сообщений он перечитывал доставленные через Кантон европейские газеты, или выпрошенные у бостонских моряков газеты американские. Некоторые заметки переводил и отправлял в местную газету «Виктория».

Алексей Петрович хотя бы по разу в неделю встречался с каждым членом правления Складчины, если тот вообще находился в городе. С многочисленными секретарями, приказчиками, отвечающими за тот или иной участок работы, он встречался почти каждый день. Вопросов возникало много и не во всех ещё Гриша до конца разобрался. Встречалось среди них много рутины — списки, расходы, собрания. Но некоторые вещи открывали перед Гришей новый мир.

Одной Складчиной дело не ограничивалось. Тропинин не случайно считался самым богатым человеком Виктории, да и сам в шутку называл себя магнатом. Различных предприятий за ним числилось не меньше дюжины и столько же принадлежали его родственникам и свойственникам. Верфи, домны, шахты, железноделательный и литейный заводы, химическая фабрика, оружейная, железная дорога. Ну и кроме того он владел долями в нескольких торговых компаниях с почти полусотней шхун.

Ещё больше предприятий хотя и не принадлежали Тропининым или Чекмазовым, частенько нуждались в советах Алексея Петровича. Там стояло оборудование, созданное фабриками Тропинина, воплощались идеи Тропинина, вращались его капиталы. Стекольный завод, кирпичный, городская канализация, газовое освещение, даже прачечная — всюду он приложил свою руку. Иногда казалось, на Алексее Петровиче держался весь их небольшой мир, и Гриша быстро понял, почему тот нуждался в помощнике с хорошей памятью.

Первые дни ему приходилось тяжело. Новые знания не текли ровным потоком, как в книгах, на лекциях в Университете или уроках в школе. Алексей Петрович был воплощением хаоса. Он начинал разговор с какой-нибудь важной технической мелочи, перескакивал на кредит, на финансы, на экономику вообще, затем на общество, на отношение с индейцами, потом вспоминал какую-то историю из жизни или из книг, и вновь возвращался к техническим деталям, а потом вдруг начинал говорить об Англии.

Хорошая память тут помогала мало. Многое Тропинину казалось само собой разумеющимся, так что он даже не задерживался, чтобы объяснить, а Гриша попадал как кур во щи.

— Меня нервирует эта ваша способность всё запоминать с одного раза, — сказал однажды Тропинин. — Всё время кажется, что вы манкируете обязанностями. И если бы не слова Варвары Ивановны… впрочем дело не только в этом. На тот случай если вас придется заменить, лучше чтобы вся информация где-то хранилась.

Гриша кивнул. Он давно понял, что обладал уникальной памятью, недоступной многим. И, конечно, всякое могло случиться, а такое крупное хозяйство не могло позволить себе лишних проволочек.

— Я бы рекомендовал завести три блокнота, — продолжил Тропинин. — Один пусть будет разделен на месяцы и числа. По одному листу на день. Вы будете записывать туда все планируемые дела и события. Встречи, мероприятия, памятные даты. Кроме того, я дам вам список тех, кому обычно дарю подарки на дни рождения или другие даты. Или присылаю поздравления. О них требуется напоминать загодя.

— Да, сэр, — ответил Гриша.

Колонии брали все самое лучшее, удобное и красивое от различных культур. И если в Сосалито предпочитали величать уважаемых людей по имени-отчеству, то в Виктории, с легкой руки британских моряков, вошли в обиход обращения «сэр» и «мэм». Они быстро прижились просто потому, что были короткими. Куда проще выпалить в критической обстановке «да, сэр», нежели произнести фразу «так точно, ваше высокоблагородие», принятую у русских военных. Даже если они и умудрялись проглатывать половину звуков. На войне секунда могла стоить жизни, но и в мирной жизни лишние усилия ни к чему. Короткое обращение оказалось удобным и в тех случаях, когда не следовало сбивать с мысли начальственный разум. Никаких предписаний, однако, в силу отсутствия институтов власти не имелось и наряду с короткими обращениями продолжали существовать все прочие.

— Второй блокнот я бы рекомендовал завести для соображений общего характера, — продолжил Тропинин. — Мне иногда приходят в голову какие-то идеи или я вспоминаю что-то, что подходит для энциклопедии или учебника. Хотя и не так часто как раньше. Все эти мысли нужно фиксировать, а потом, при удобном случае, оформлять в предписание, заметку или статью и передавать по нужному адресу.

— Да, сэр.

— И третий блокнот нужно завести с персоналиями на людей, с которыми мы будем встречаться. Чтобы вовремя освежать память об их предпочтениях, грешках и характере.

Иногда Тропинин желал остаться один, чтобы подумать. Он садился в глубокое кресло в конторе одной из своих компаний или в особняке Складчины (личной конторы для приемов у него не было) и как бы дремал. А Гриша тем временем занимался бумагами. В его задачу входило разбирать десятки записок, что приходили на имя Тропинина, сортировать их и предъявлять начальнику в удобное время. Люди просили о встрече, о помощи, о протекции, иногда предупреждали или жаловались. Под диктовку Тропинина Гриша писал и отправлял ответы.

Он догадался, что его не зря призвали на работу незадолго до Рождества. Несколько зимних недель ушли на что-то вроде ускоренных секретарских курсов. Пока из-за погоды дела шли не так быстро.

Во всяком случае Алексей Петрович пока не требовал от него мгновенной и верной реакции на любой свой запрос. Грише явно давали время освоиться, привыкнуть к привычкам начальства. Обычно рабочий день начинался в главной конторе на Иркутской улице — небольшом доме, где жил Тропинин, пока лет пять назад не перебрался с растущим семейством в роскошный особняк на Межигорную. Старый дом стал Присутствием, как он его называл. Множество принадлежащих семейству компаний находились далеко друг от друга (от Эскимальта до Дельты и Нанаймо) и расположив небольшую канцелярию в Виктории, Алексей Петрович управлял из неё делами. Но всех вопросов решить из конторы всё равно не удавалось, приходилось встречаться с людьми в самых разных местах, посещать другие компании, особняк Складчины, Морское училище, иногда выезжать в пригороды и тогда Тропинин заранее назначал секретарю встречу где-нибудь в городе или утром заезжал за ним на собственном экипаже.

До окончания холодов они почти не выезжали на фабрики и заводы, не посещали другие города. Но как только зазеленела трава в расписании появились дальние поездки, и однажды Грише посоветовали собрать дорожную сумку:

— Возьмите сменную одежду, спальный мешок, блокноты, перья. Имейте в виду, что работать придётся в дороге. Поэтому кроме чернильницы с крышкой, прихватите карандаш или грифель. Об остальном я позабочусь.

Старожилы, прошедшие некогда Сибирь и Аляску, смеялись над местными зимами, не способными заморозить даже ручьи, но Гриша родился на юге и для него даже такая зима выглядела достаточно холодной. Холодной и вонючей. Весь декабрь и январь над Викторией висел сизый дым. В Сосалито топили дровами. Зимой особенно по ночам хватало разок протопить камин. Пищу готовили тоже на дровах. Приятный дымок костра ни шёл ни в какое сравнение с угольным чадом, что наполнял воздух Виктории. У большинства горожан хватало денег на дрова, но меблированные комнаты, гостиницы, компанейские здания, конторы и лавки предпочитали более дешевый уголь. Как и кампус Университета, где действовало хитрое паровое отопление. За четыре года учёбы Гриша с трудом привык к этому запаху.

В середине февраля потеплело и топить углём перестали. Правда вонючий дым производили паровые машины, маяк и батареи газового освещения, которые работали круглый год, но их высокие трубы отгоняли дым в сторону от города и успешно развеивали среди облаков.

Гриша даже представить не мог, как пахло рядом с фабриками Эскимальта. Теперь, когда он впервые попал сюда, то решил, что так должно быть выглядит ад или во всяком случае его преддверие. Даже стёкла зданий покрывала жирная копоть.

— Так выглядят и пахнут деньги, — заявил ему Тропинин, когда они выбирались из паровика, что ходил теперь вместо конки. — Каменноугольная смола таит в себе массу занимательных веществ. Научиться бы только отделять одно от другого. Собственно и этим мы здесь занимаемся.

Обсаженные деревьями корпуса Технологического института сажа покрывала, как и все прочие здания. Деревца ещё были чахлыми и не могли защитить от пыли.

— Раньше институт был разбросан по сарайчикам и фабрикам. Но постепенно мы привели дела в систему. И система потребовала места, где можно читать лекции, проводить встречи, размещать студентов.

Технологический институт (иногда его называли техническим) располагался среди заводов и фабрик Эскимальта, но его недавно перестроенные корпуса отличались более изящными формами. Главное здание в три этажа имело форму кольца со внутренним двориком, а пристройки отходили от него лучами, словно рукояти штурвала.

— В боковых корпусах у нас размещены факультеты или кафедры, даже не знаю как правильно, мы называем их отделами. К каждому прикреплена лаборатория. Кроме общих дисциплин вроде черчения, иностранных языков, математики. Им лаборатории не нужны. Они, так сказать, осеняют все прочие факультеты. Мы даем студентам общие знания, но быстро приставляем к практике. А иногда сперва приставляем к делу, а потом уж добавляем знаний.

Попав внутрь через один из множества входов, они направились по круговому коридору.

— Чем вы занимались в Университете? — спросил Алексей Петрович. — На чём специализировались?

— Честно говоря там мы занимались сразу всем. Готовили второе издание Энциклопедии. Редактировали старые статьи, писали новые, заказывали гравюры. Вокруг этого собственно и строилось обучение.

— Разумно. Энциклопедией у нас тоже многие заняты, но в основном мы учим молодых людей изобретательству.

— Разве можно научиться изобретательству? — удивился Гриша. — Ведь это нечто, что требует вдохновения, подобно поэзии.

— Можно. Ещё как! Как, по-вашему, учатся воевать армейцы и флотские?

— Не имею понятия.

— Они читают книги по военной истории. Много книг. Битвы, войны, маневры. Тысячи битв, сотни войн, десятки примеров верных или неверных решений. Когда в голове собирается определенное их количество, мозг сам вырабатывает закономерности, находит приемлемый образ действия при учёте различных условий. С изобретательством то же самое. Расскажи человеку историю сотен изобретений, открытий, покажи примеры, заинтересуй хитрым механизмом и он начнет мыслить и действовать.

Как бы подтверждая слова Тропинина стенды на стенах и механизмы на столах демонстрировали примеры различных механических превращений. С поступательного движения на вращательное, со сменой угла, направления, скорости. Зубчатые и гладкие, ременные и цепные, винтовые и реечные. Некоторые механизмы содержали десятки различных элементов, выполняя красивую, но совершенно бесполезную работу. Всё это по мнению Тропинина должно было развивать фантазию и изобретательство.

В отличие от прочих учебных заведений, которые имели платное обучение или финансировались Складчиной, Технологический институт содержался полностью на счёт Алексея Петровича.

— Я выдаю задания, а потом использую разработки для получения прибыли. Выпускники в основном устраиваются на мои фабрики. Кому как не мне и оплачивать всё веселье?

На большом фанерном щите размещалась таблица с различными величинами, выведенными крупными буквами и цифрами.

— Метрическая система. Придумана французами несколько лет назад. Очень удобна для расчетов, поскольку основана на десятичном делении, а различные меры можно легко вывести из других. Сейчас мы используем привычные нам футы и фунты параллельно с метрами и килограммами, но постепенно переходим на последние. Важно вовремя ввести их в оборот. Потом, с развитием технической документации, теории и большого объёма литературы, будет сложнее менять привычки и переписывать книги.

Боковых пристроек имелось в наличии одиннадцать штук, но они расположились не равномерно, места хватало ещё для полудюжины.

— Химия, металлургия, механика, оптика, точные приборы, станки и производственные линии, паровые и гидравлические машины, кораблестроение, вооружения… — перечислял Тропинин показывая на идущие в бок коридоры. — Сельскохозяйственные машины. Здесь их разрабатывают совместно с институтом, где работает ваш родитель.

Они совершили почти полный круг. За это время им встретилось два десятка молодых людей. Женщин же не попалось ни одной, что сразу бросалось в глаза Гриши, привычные к корпусам Университета.

— Нам сюда, — сказал Алексей Петрович, поворачивая в боковой коридор. — Тут мы проектируем дороги, каналы, плотины, мосты, несущие конструкции, мелиорацию и всё в таком роде. По уму этот факультет надо бы в отдельный институт выделить и поставить на баланс Складчины. Дело-то всех касается.

В большой комнате их ожидало с полдюжины человек более зрелого возраста, чем встреченные в коридоре. На нескольких сдвинутых столах располагался макет местности с идущей по ней железной дорогой (её Гриша узнал по характерной решетке из шпал и рельс). Она проходила сквозь выполненные из гипса горы, нарисованные реки, берег моря и леса из крашеных щепок.

— Вот сюда мы сегодня отправимся, — заявил Тропинин. — Это дорога в Нанаймо. Сто семнадцать вёрст. Но участок от моста Виктории до верфи и далее мимо фабрик вокруг залива Эскимальт, мы давно построили. Так что десятая часть дороги считай уже есть.