Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 299. Пик Сышэн. Всю жизнь, не останавливаясь

Предупреждение: 18+ описание жестокого убийства, акта каннибализма!

Глядя на мгновенно побелевшее лицо Чу Ваньнина, Ши Мэй рассмеялся скорбным и в то же время безумным смехом и снова повторил:

— Да, именно, мой отец ел мою мать живьем. Живьем… В то время я был поблизости и, услышав крики, в испуге прибежал туда, стал стучать в дверь, спрашивая у мамы, что с ней случилось… Мне никто не ответил. Только из-за двери слышались ее истошные крики.

Бледные губы Ши Мэя снова чуть приоткрылись:

— А потом двери открылись.

Мертвая тишина.

Наверное, такая же повисла после того, как двери открылись тогда.

Его отец с окровавленным ртом. А в нем кусок мяса, вырванный из руки его матери.

Совсем как разорванная душа ребенка.

Девять лет.

Его отец уже сошел с ума. Плоть и кровь племени прекрасных костяных бабочек могла повысить уровень его совершенствования. Из-за этой демоницы он почти умер от болезни, так что теперь она должна возместить ему все сполна!

Вместе с этим проклятым ребенком, что стоял перед ним! Дурная кровь этого ублюдка принесет ему возмездие! Искоренить семя зла!

С горящим безумием взором он протянул свои липкие от крови руки к застывшему на месте ребенку, который от ужаса не мог произнести ни слова.

Какое-то время Ши Мэй вообще никак не реагировал, оцепенело глядя на сцену перед собой пустыми глазами, в которых не было ни горя, ни страха. Казалось, что вмиг от него осталась лишь застывшая на месте пустая оболочка.

Рука мужчины приблизилась настолько, что теплая капля крови сорвалась с пальцев и упала ему на щеку, словно слеза.

Он поднял голову и тупо уставился на этого незнакомого демона.

— Папа?..

— Беги! — из-за его спины раздался пронзительный крик Хуа Гуй. — А-Нань, беги!!!

Предплечье одной из ее рук было словно разорванная бумага, сухожилия были порваны и ноги переломаны. Словно личинка мухи, женщина безумно корчилась и извивалась, пытаясь подползти к этому высокочтимому мужу и вцепиться в его ноги.

— Быстрее беги!!! Беги! Не оглядывайся! Не возвращайся!!! А-а-а!!!

В ответ мужчина повернулся и ногой наступил на ее лицо, безжалостно втаптывая его в пол.

Хуа Гуй повернула голову набок, и из ее глаза выкатилась золотая слеза.

В последнюю секунду, собрав остатки сил, она пыталась сказать ему:

— Беги…

Щелк!

Шея сломана, горло раздроблено.

«Беги», — сказала ему она.

И с того дня Ши Мэй только и делал, что бежал: каждый час и каждую минуту, каждый день и каждую ночь. С тех самых пор, как, обезумев от страха, он выбежал из Цитадели Тяньинь и помчался прочь по бескрайним горам и равнинам. Тогда он бежал до тех пор, пока не потерял все силы и не рухнул.

Он сломался.

Куда бы он ни бежал, сколько бы лет ни прошло с тех пор, он все еще слышал тот ужасный, пронзительный крик своей матери: «Быстрее беги! Беги!»

Он бежал глухими улочками и переулками города в необъятную степь, сквозь золотистые волны пшеницы. Он бежал с глубокой темной ночи до алой стрелы зарницы, что, ворвавшись в этот мир, залила небо и землю нежным пунцовым румянцем.

Словно кровь.

Кровь, что, булькая, вытекала из ее тела, и медленно сочилась и капала из уголков его рта.

— А-а-а… А-а-а-а-а!!!

Неосознанно и бессмысленно он завыл в голос. Он давно уже потерял башмаки, галька вонзилась в кожу, и ноги стерлись до кровавых пузырей.

Золотые слезы наконец потекли по его щекам. Воя, как загнанный зверь, он бежал сквозь тростник, сквозь лесную чащу и продирался сквозь колючие кустарники, изрезав все ноги и ступни.

Он боялся остановиться, боялся смотреть под ноги. Гонимый страхом смерти, из последних сил, не выбирая дороги, он просто бежал, не смея останавливаться. Стоит остановиться, и он обречен на погибель.

Он не мог остановиться.

Больше десятка лет пролетели как миг, но он никогда, ни на один день не останавливался.

Если не вернуться домой, он и все прекрасные костяные бабочки обречены на гибель.

— Потом меня подобрал уважаемый глава Сюэ… Я был охвачен паническим ужасом. В то время глава Цитадели Тяньинь повсюду разыскивал меня. Я не осмелился рассказать правду и не смел плакать. Когда он спросил меня, откуда я и где мои родители, я солгал ему… — тихо сказал Ши Мэй. — А потом он забрал меня с собой на Пик Сышэн… Несколько лет спустя одной из спасенных когда-то моей матерью соплеменниц удалось найти меня. Как ученица она вошла в Цитадель Тяньинь, но, чтобы отвести от себя подозрения, перед этим собственноручно изуродовала свое лицо… Она смогла ускользнуть от глаз моего отца и впоследствии передала мне все вещи, что когда-то принадлежали моей маме... Демонические письмена и записи, что она собирала годами, список всех найденных ей прекрасных костяных бабочек, бутон Цветка Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия, а также всесторонне изученный и освоенный ей способ открытия врат в Царство Демонов, — все это было в той большой корзине, что она передала мне.

Чу Ваньнин медленно закрыл глаза:

— …Поэтому ты пошел по тому пути, по которому она хотела когда-то пойти, и сделал то, что она хотела сделать.

— Верно, я продолжил усердно практиковаться в медицине, а чтобы не вызвать подозрений у уважаемого главы, все эти годы, спускаясь с горы, использовал свое настоящее имя Хуа Биньань. Хуа Биньань становился все более известным в мире совершенствования, и со временем его репутация стала так высока, что даже такой осторожный человек, как Цзян Си, сам сделал первый шаг навстречу и протянул мне руку… Тогда я сделал то же, что и моя мать когда-то. Пусть в прошлом эта школа держала прекрасных костяных бабочек за скот, пусть так долго сдерживала мою мать, но для того, чтобы как можно быстрее занять свое место в мире совершенствования и получить все те вещи, которые потребуются для возвращения домой, я принял его руку. С тех пор у меня было две личности: ученик Пика Сышэн и целитель Гуюэе, — Ши Мэй сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и продолжил: — Позже глава Цитадели Тяньинь умер, и его место заняла старшая сестра Му. Долгое время она искала злодея, который убил ее приемную мать… Сначала я боялся снова довериться кому-то, но несколько раз тщательно все перепроверив, в конце концов все-таки решился пойти в Цитадель Тяньинь, чтобы встретиться с ней и рассказать ей всю историю.

После этих слов Ши Мэй едва заметно улыбнулся, хотя в глазах его по-прежнему стоял могильный холод:

— И как мог видеть Учитель… я не ошибся. Она встала на мою сторону.

— …

— Хотя она не костяная бабочка, но считает мою маму своей родной матерью, а прекрасных костяных бабочек — сородичами по матери. Все эти годы она тайно помогала мне во всем.

Помогала Хуа Биньаню. Помогала Ши Мэю. Помогала своему сводному младшему брату.

Закончив рассказ, Ши Мэй собрал рассыпанные осколки фарфора и убрал зеркало обратно в свой мешок цянькунь.

Беспросветный дождь за окном сейчас казался слезами всех прекрасных костяных бабочек, безвинно убитых за несколько десятков тысяч лет. Сетуя и не желая смириться со своей горькой судьбой, капли настойчиво стучались в окно… Возможно, что среди них были и слезы матери Ши Мэя — Хуа Гуй, и ее надрывный крик: «быстрее… беги… не оглядывайся, не возвращайся…»

— Выхода нет, — в конце концов, уткнувшись лицом в ладони, Ши Мэй устало потер лицо. Голос его звучал глухо и немного хрипло. — Учитель, у нас нет другого выхода. Людской род или мы, но кто-то из нас должен быть уничтожен. Есть только этот выбор… и я не могу выбрать второе.

Словно острый клинок судного дня, удар молнии расколол небеса.

Перестук капель дождя казался топотом копыт под ногами лошадей многотысячной армии. Поблескивая на свету, сорванные с деревьев мокрые листья парили на ветру и медленно опадали на землю.

Внезапно двери с грохотом распахнулись, и сильный ветер вместе с дождем ворвался внутрь.

Мертвенно-белый свет молнии выхватил лица двух одновременно повернувшихся людей. Перед ними на пороге застыла Му Яньли. Из-за того, что у нее не было зонта, все ее тело вымокло до нитки. В глазах женщины читались растерянность и замешательство.

— А-Нань, нужно еще тридцать марионеток Вэйци Чжэньлун, и мы достигнем врат в Царство Демонов.

Прежде чем она закончила говорить, Ши Мэй уже вскочил на ноги. Кончики его пальцев чуть заметно дрожали:

— А что Тасянь-Цзюнь? Тридцать марионеток Вэйци Чжэньлун для него минутное дело. Пусть сделает их поскорее, а потом… — внезапно он запнулся на полуслове и замолчал.

Когда Му Яньли вошла внутрь, стало заметно, что счастье на ее лице было почти стерто сильным страхом:

— Непонятно почему Тасянь-Цзюнь внезапно потерял сознание. К тому же его сердцебиение тоже…

— Тоже?

— Оно тоже очень нестабильно. Поток энергии из духовного ядра стремительно разрушается. Возможно, он больше не придет в себя…

Ши Мэй был потрясен и одновременно очень зол:

— Невозможно! Это его собственное духовное ядро. Я лично пересобрал его, как оно могло внезапно разрушиться, почему…

Тут он осекся.

На него вдруг как будто снизошло озарение свыше. Врата разума распахнулись и… Бах! Словно Небеса разверзлись, и с ударом грома грешный мир рухнул в никуда. Лицо его вмиг стало таким же белым, как театральная маска злодея. Он медленно обернулся и уставился на лежащего на кушетке, связанного по рукам и ногам Чу Ваньнина.

— Неужели… — открываясь и закрываясь, его губы предательски дрожали. — Неужели… это ваших рук дело?

Из-за бури снаружи тишина внутри казалась еще более мертвой. Было тихо, словно в родовом склепе или в бездонной пучине. Языки пламени, что метались в клетке подсвечника, казались полными затаенной обиды и негодования танцующими на ветру траурными флагами для призыва душ умерших.

В этой мертвой тишине Чу Ваньнин закрыл глаза, а затем снова медленно открыл их.

— Да… — сказал он, — это я.

Новый оглушительный раскат грома обрушился на землю. Небеса содрогнулись, пошатнулись горы, ливень превратился в водопад.

Сердце Ши Мэя пропустило удар. Пошатнувшись, он сделал шаг.

— Вы… вы все еще можете…

— Раз уж ты рассказал мне о своих делах, — голос Чу Ваньнина был тихим и спокойным, — я тоже расскажу тебе о своих.

Ши Мэй: — …

— В прошлой жизни, после того как мое духовное ядро было разрушено, у меня оставалась только сила Цзюгэ. Тогда я не знал о своем происхождении и был не в силах противостоять Тасянь-Цзюню, — внезапно по его запястью вверх поднялся золотой свет, и в следующий миг все ограничивающие талисманы сгорели, и сковывающие его путы были разорваны!

Чу Ваньнин поднялся с кровати и взглянул на Ши Мэя.

— Однако в этой жизни, пока он держал меня взаперти, у меня было достаточно времени, чтобы сокрыть нужное заклинание в самой глубине его сердца, — когда он говорил это, его лицо абсолютно ничего не выражало.

Горе, страдание, жалость, сожаление… — абсолютно ничего этого не было. Лишь смертельно опасное спокойствие.

— Это заклинание постепенно проникало все глубже, подтачивая его изнутри, что в итоге нарушило его духовный поток и привело к остановке сердца. Так что твое драгоценное непобедимое оружие в конечном итоге все-таки будет уничтожено моими руками.

— …

— Сожалею, Хуа Биньань, но я не могу позволить вам всем вернуться домой.

Ши Мэй, похоже, никак не предвидел такого поворота. Его лицо стало белее нефрита и холоднее самого толстого слоя льда. Он недоверчиво уставился на Чу Ваньнина, губы его слегка дрожали.

— Все кончено, — сказал Чу Ваньнин, и в его ладони вспыхнул яркий свет.

— С ума сошел?! — увидев этот золотой свет, Ши Мэй вдруг совершенно обезумел. С совершенно звериной дикостью в глазах он закричал: — Хочешь убить его?! В самом деле хочешь его убить… Хватит духу на такую жестокость… у тебя вообще есть сердце?!

Никому не ведомо, какие эмоции были сокрыты в глубине темных глаз Чу Ваньнина, когда он ответил:

— Я выдержу.

— …

Золотое сияние разгоралось все сильнее, лицо же Чу Ваньнина темнело на глазах. Пусть он был всего лишь отрезанной ветвью дерева Яньди, но у него все-таки было некоторое смутное представление о магии, что изначально была заложена богом земледелия в это божественное древо. В свое время разработанная им для Тяньвэнь техника Десять Тысяч Гробов также возникла из неясных образов в его голове. Когда-то он полагал, что это была случайность, но позже он понял, что это не так.

Так как он был частью божественного древа, в нем остались запечатанные когда-то в это дерево заклинания самого Шэньнуна, так что ему нужно было лишь как следует напрячь память, и в его голове начинали всплывать воспоминания о множестве древних тайных знаний, таких как техника Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти или доселе не использованная им техника Разрывания Трупа[299.1].

Техника Разрывания Трупа была тесно связана со временами первозданного хаоса, что обрушился на мир после битвы богов и демонов. Согласно легендам, после той войны людской род понес особенно тяжелые потери. Тем, кто смог выжить, пришлось существовать посреди моря непогребенных трупов, что очень скоро вызвало появление новых смертельных болезней и эпидемий… В то время Фуси был полон решимости биться с вторгшимися в мир демонами до их полного уничтожения, Нюйва же была тяжело ранена и погрузилась в беспробудный сон, поэтому единственным, кто все еще мог и хотел всех спасти, был Шэньнун.

И тогда воткнул Шэньнун в Восточное море корень равного небу священного дерева Яньди, и когда выросло то дерево, на нем было несметное количество побегов, цветов и плодов. Ветви божественного древа достигли Небес, а корни добрались до самой нижней точки Бездны.

— Шэньму, Десять Тысяч Гробов.

И как только прозвучали эти слова, корни священного дерева Яньди расползлись по всему дну морскому и распространились по всему миру совершенствования! Толстые и тонкие, грубые и гибкие, эти корни поднялись повсюду из земли и песка.

— Разорвите трупы и соберите в гробы!

Корни оплели разлагающиеся трупы и разорвали в клочья, вмиг обратив их в прах… Гниющие тела исчезли, прах стал плодородной почвой, на которой выросли травы и цветы. Это было первое, что сделало священное дерево Яньди в мире людей. Завершив это дело, оно втянуло в себя все свои бесчисленные корни, вернув их в пределы Восточного моря.

…Это была самая древняя запись о божественном дереве Яньди, что сохранилась в анналах истории.

Горевший в руке Чу Ваньнина яркий свет отражался в его глазах.

Это была магия Шэньнуна, и он овладел ей именно потому, что был частью священного дерева Яньди. И после того, как он запустит эту технику, тот человек… будет разорван и исчезнет без следа.

Но это ведь просто труп.

Страдания и боль Чу Ваньнина достигли предела, стоило ему подумать, как… тяжело ему его отпустить.

— Ты… Чу Ваньнин… ты…

Ши Мэй в ужасе уставился на него. В его глазах страх, ярость, непонимание и бешенство стремительно сменяли друг друга. Две жизни он планировал все это, так разве мог сейчас спокойно принять этот провал.

— Остановись ради меня!

Услышав его слова, Чу Ваньнин поднял взгляд и спокойно посмотрел на него, точно так же, как много лет назад одним дождливым днем на Пике Сышэн он посмотрел на ребенка, стоящего под карнизом учебного класса.

В то время ему даже в голову не пришло, что Ши Мэй может оказаться выжившей прекрасной костяной бабочкой.

Его первое впечатление о нем полностью основывалось на словах других людей. Он слышал, что на Пике Сышэн появился новый ребенок, который очень старателен и усерден в учебе, однако из-за того, что у него от природы слабое духовное ядро, ему сложно использовать магию. Из-за его плохих природных данных ни один старейшина не пожелал взять его в ученики, и даже Сюаньцзи после проверки его духовного корня вежливо отказал ему.

В тот день капли дождя ручейками стекали по черной черепице навеса, под которым стоял похожий на белый лотос юный отрок и, прижимая к себе стопку толстых книг, с беспомощным видом глядел в небеса.

— Это ты? — немного растерявшись, спросил Чу Ваньнин.

Он знал, что этот ребенок довольно нелюдим, поэтому сам подошел к нему, держа в руке зонтик из промасленной бумаги.

— А, старейшина Юйхэн, — паренек испуганно вздрогнул и поспешно опустил голову, приветствуя старшего, из-за чего чуть не уронил стопку книг, доходящую ему до подбородка. — Приветствую старейшину.

— Так поздно, а ты все еще на пороге школы?

— Ничего не поделаешь, столько всего нужно изучить, а я не успел закончить читать эти книги.

Чу Ваньнин опустил глаза, и его взгляд упал на лежащее сверху «Собрание различных трав, деревьев и цветов школы целительства Гуюэе».

Ребенок выглядел немного смущенным, и его щеки залил яркий румянец:

— У меня плохие природные данные, поэтому я только и могу, что читать записи целительской школы… но я не думаю, что Гуюэе лучше…

Чу Ваньнин был слегка озадачен его реакцией, между его бровей пролегла легкая морщинка:

— Ты ведь просто читал эту книгу, из-за чего так разволновался?

Ребенок еще ниже опустил голову:

— Этот ученик был неправ.

Маленькое, худенькое тело изо всех сил старалось сжаться, чтобы не привлекать к себе внимания. Он выглядел так жалко, что Чу Ваньнин невольно припомнил услышанный им недавно разговор двух старейшин…

— Этот Ши Мэй милый и смышленый, вот только нет в нем ни капли природного таланта, какая жалость.

— Он действительно совершенно не подходит для совершенствования. Эх, о чем только думал наш уважаемый глава, принимая его в ученики? Что с ним делать, если у него нет нормального духовного корня для совершенствования? Если из жалости, то лучше пристроил бы его в Зал Мэнпо на мытье овощей и готовку.

— Однако он вроде как проявляет интерес к учению целителей. Таньлан, ты не думал о том, чтобы принять его?

Старейшина Таньлан с ленцой ответил:

— Слишком мягкий характер. Не нравится. Не возьму.

Зонтик чуть наклонился. Словно рассыпанный жемчуг, капли дождя бились о промасленную бумагу.

Нефритово-белые пальцы крепко сжимали рукоять зонта. Без всяких эмоций Чу Ваньнин сказал этому ребенку:

— Пойдем, уже слишком поздно. Я провожу тебя до дома.

Распустившийся под карнизом маленький белый полевой цветок задрожал на ветру. Ши Мэй на мгновение замер, а затем вежливо поклонился и спрятался под сенью бумажного зонта.

И они пошли сквозь косой дождь и ветер.

Глаза Ши Мэя налились кровью, все тело было похоже на до предела натянутую тетиву, которая вот-вот порвется. В бессильной ярости он закричал:

— Чу Ваньнин! Почему ты хочешь остановить меня?! Что толку останавливать меня, когда я уже достиг этой точки! Убиты все, кого следовало убить, осталось всего лишь тридцать жизней и все! Всего лишь тридцать человеческих жизней, и прекрасные костяные бабочки смогут жить дальше, а не канут в лету! Мы наконец сможем вернуться в родной мир демонов! Зачем ты делаешь это? Для чего тебе это?

Ударил гром, и подул сильный ветер. Ситуация резко изменилась, и теперь он был словно слепой дракон со сломанными когтями. Куда только делась тень той мягкости и нежности, что в прошлом всегда лежала на его лице?

— Если ты уничтожишь Тасянь-Цзюня, эти умершие не смогут вернуться к жизни. Даже если ты его уничтожишь, этот грешный мир уже не спасти, ты… ты…

— Я могу закрыть Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти, прежде чем обрушится Кара Небес. Этот мир и правда уже не спасти, однако другой еще можно сохранить.

— Мне нужно всего лишь еще тридцать жизней!

— Ни одна жизнь не должна снова пропасть, — Чу Ваньнин закрыл глаза, сияние в руке стало ослепительно ярким. — Тяньвэнь, Десять Тысяч Гробов!

Точно также, как тогда, когда Шэньнун сковал мертвые тела, после его приказа из-под земли послышался глухой гул.

Ладонь резко сжалась в кулак!

И в тот же миг на горе Хоу лежавший без сознания Тасянь-Цзюнь был крепко связан по рукам и ногам ивовой лозой.

Губы Ши Мэя побелели, зрачки сузились до размера булавочной головки:

— Почему ты… так безжалостен…

— …

— Мало тебе лишить нас последнего шанса на выживание. Хочешь убить собственного ученика… мне всего лишь… мне нужно всего лишь тридцать жизней…

В одном мире все усеяно трупами, второй, переживая бури и штормы, висел на волоске. После того как граница с Царством Демонов будет открыта, никто не знает, как все изменится. Испокон веков демоны были очень воинственной и кровожадной расой. Только благодаря измене Гоучэня и готовности Фуси вступить в смертельный бой до последней капли крови, их удалось изгнать из мира людей.

Чу Ваньнин прекрасно понимал, что это будет не тридцать жизней…

Но даже если это «всего лишь» тридцать человеческих жизней, кто из людей заслуживает смерти? Кем следует пожертвовать, чтобы проложить дорогу прекрасным костяным бабочкам?

Золотой свет в ладони Чу Ваньнина разгорался все ярче и, отражаясь в глазах Ши Мэя, казалось, медленно убивал его, выжигая его сердце и душу. В ярости он попытался прорваться наружу, но Чу Ваньнин преградил ему путь магическим барьером.

Он не мог уйти.

Без Тасянь-Цзюня Ши Мэй был словно мясник, лишившийся своего тесака. Теперь, когда у него остались лишь руки из плоти и крови… даже вместе с Му Яньли он не мог считаться достойным противником Чу Ваньнину.

От безысходности глаза Ши Мэя покраснели так, что казалось из них вот-вот брызнет кровь. Как он должен поступить? Что ему делать?! Что…

Внезапно он кое-что вспомнил. И эта мысль заставила его, подобно мяснику, столкнувшемуся с хищным зверем, трясущейся рукой потянуться к вещевому мешку, чтобы достать из него свое последнее оружие. Охваченный отчаянием, он собирался метнуть этот острый нож в того, кто был полон решимости разрушить план, которому он посвятил всю свою жизнь.

— Ладно, хорошо! Учитель, а ты и правда жесток. Да… приступай, сделай это.

— …

— Давай, сделай это.

Чу Ваньнин не понимал, почему его поведение вдруг так резко изменилось. Ши Мэй прикрыл лицо ладонью и, запрокинув голову, захохотал. Затем он вдруг резко опустил голову и, в упор уставившись в лицо Чу Ваньнина, четко проговаривая каждое слово, сказал:

— Просто сделай это, Учитель. Можешь разорвать его труп в клочья. В худшем случае, никто из нас двоих не выиграет, зато мы оба постыдно проиграем!

Му Яньли с болью во взгляде смотрела на его безумный вид.

— А-Нань… — тихо позвала она.

Но Ши Мэй уже не мог услышать ничего, что бы она там ни говорила. Сейчас, с безумием отчаявшегося человека на краю гибели, в смертельной схватке с диким зверем, он изготовился для самого последнего удара и, кровожадно оскалившись, свирепо прорычал:

— Убей его… давай, убей.

— …

Яд и кровь выплеснулись наружу, когда сквозь пальцы глядя на Чу Ваньнина помертвевшими черными глазами, четко выговаривая каждое слово, он сказал ему:

— Пусть вместе с его телом сгинет и та последняя частичка его души, что так безумно любила[299.2] тебя.