Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 263. Цитадель Тяньинь. Повторение былого

Исповедь Мо Жаня была закончена. Все молчали, и на какое-то время в Зале Даньсинь воцарилась полная тишина.

Кто прав, кто виноват? Что правильно, а что неверно?

Пусть каждый в душе вел свои подсчеты, но никто не мог найти в себе смелость высказаться категорично.

Не в силах смотреть в лицо Сюэ Чжэнъюну, Мо Жань спрятал глаза за опущенными ресницами.

— Я и правда собирался умереть вместе со всеми в том огненном море, — какое-то время спустя сказал он. — Но когда очнулся, то обнаружил себя лежащим в кровати на Пике Сышэн. Тот самый господин сыскарь сидел у изголовья моей кровати. Увидев, что я пришел в сознание, он тут же крепко сжал мое плечо и сказал мне… отныне и впредь я и есть молодой господин Пика Сышэн, — Мо Жань сделал паузу, а потом с усмешкой закончил, — племянник дяди по отцу.

На ковровой дорожке, устилающей пол Зала Даньсинь, были вытканы цветы поллии. Безучастно уставившись на это буйное разноцветие, Мо Жань продолжил.

— Господин сыскарь побоялся, что в случае смерти Мо Няня не получит обещанное вознаграждение, поэтому, когда дядя вытащил меня из горящего Терема Цзуйюй и спросил у него, тот ли это ребенок, которого ему поручили найти, он утвердительно кивнул. Вот так всего один кивок того человека в один миг полностью изменил мою судьбу.

Наставник Сюаньцзин вздохнул:

— Будда Амитабха, благодетель Мо, неужели вас никогда не мучила совесть? Неужели за столько лет вы ни разу не хотели покаяться перед уважаемым главой Сюэ?

— Почему же не хотел? Когда я только очнулся, мне было очень не по себе, и я очень хотел покаяться в содеянном.

Взгляд Мо Жаня затуманился. Казалось, что сейчас он смотрит не вдаль, а сквозь годы прожитой жизни.

— Но узнав, что я очнулся, дядя… тут же пришел навестить меня, а тетя своими руками приготовила для меня длинную лапшу. Я помню, что в тарелке с лапшой лежало целых три поджаренных яйца, вырезанных в виде сердца, а сверху все это было посыпано мясным фаршем и густо полито мясным соусом. Она сказала мне… что после долгого беспамятства у меня может быть несварение желудка, поэтому лучше порежет все на мелкие кусочки, чтобы мне было легче проглотить. А потом пришел Сюэ Мэн и подарил мне целую коробку сладостей, — он медленно закрыл глаза. — Съев ту лапшу и цветочные пирожные, разве мог я просто взять и сказать им всю правду. Они так доброжелательно улыбались и так хорошо приняли меня… если бы я сказал, что поджег Терем Цзуйюй и убил их племянника и невестку… что тогда было бы? Я не смог им сказать, — прошептал Мо Жань. — Эти слова застряли у меня горле, и чем дальше… тем меньше я представлял, как такое можно произнести.

Настоятель Сюаньцзин лишь печально вздохнул, а Мо Жань продолжил свою исповедь:

— Я знал, каким человеком был Мо Нянь: он не любил работать, был ленив и беспечен. Поначалу было непонятно, как много о нем известно дяде, поэтому я старался подражать ему во всем. Позже стало ясно, что дядя ничего о нем не знает, так что я перестал считать его мерилом и больше не придерживался его образа жизни и поведения, — Мо Жань запнулся и после продолжительной паузы сказал, — если уж зрить в корень, между мной и всей семьей Мо Няня есть непогашенный кровный долг и глубокая вражда, но в итоге я занял место их родственника и стал для них самым родным человеком.

Все на Пике Сышэн были ошеломлены. Немало лично знавших Мо Жаня учеников и старейшин застыли в оцепенении, охваченные смешанными чувствами. Сюэ Чжэнъюн и госпожа Ван тоже молчали и пораженно смотрели на застывшего перед ними Мо Жаня.

От зеленого юнца до уважаемого всеми образцового наставника, этот ребенок буквально вырос у них на глазах. Но теперь им говорят, что с самого начала все это было одной большой ошибкой: Мо Жань вовсе не их племянник, более того, между ними стоят отнятые человеческие жизни и кровная вражда. Что тут можно сказать? Что тут можно сделать?

Сюэ Чжэнъюн этого не знал, и госпожа Ван тоже не могла этого понять. Они никогда не видели «Мо Няня», все добрые чувства, что они испытывали к старшему брату при жизни, после его смерти перешли ребенку по имени Мо Жань. Они в самом деле не знали, кто такой Мо Нянь, но они гладили Мо Жаня по голове, брали его за руку и лишь Мо Жань называл их «дядя» и «тетя». В душе Сюэ Чжэнъюна все слишком перепуталось.

В повисшей тишине Му Яньли сказала:

— Мо Жань, хотя вы достойны жалости, но совершили слишком много преступлений, чтобы их можно было простить. Сможете ли вы сосчитать, сколько их было? Вы понимаете, сколько зла вы причинили?

Мо Жань издавна не любил Цитадель Тяньинь, поэтому просто закрыл глаза и не стал ей отвечать.

Му Яньли презрительно взглянула на него. Ее исполненный торжественности голос разнесся по залу подобно звону храмового колокола:

— Вы зверски убили множество простых людей, сожгли целый терем, обманным путем получили высокий статус, прикрывались именем молодого господина… Кроме того, прекрасно зная о своем кровном родстве с семьей Наньгун, на горе Цзяо вы предпочли остаться безучастным зрителем, а затем, следуя непостижимому для нас замыслу, проникли в орден Гуюэе и совершили массовое убийство, залив кровью всю приемную… В конце концов, скажите, зачем это было, какова ваша конечная цель?

— Я уже говорил, что не убивал людей в Гуюэе. Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти действительно открыты, два мира переплелись, и тот «другой» человек — вовсе не я.

— Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти — это первая запретная техника, которая не используется уже тысячи лет. Вам не кажется, что подобная отговорка слишком абсурдна? — холодно отрезала Му Яньли. — Боюсь, что все дело в том, что вы, как потомок рода Наньгун, не пожелали смириться с текущим положением вещей. Из-за своих завышенных притязаний и непомерных амбиций вы возжелали подорвать устои и ввергнуть в хаос Верхнее и Нижнее Царства совершенствования?

Выслушав ее речь, Цзян Си не сдержался и, нахмурившись, сказал:

— Хозяйка Цитадели Му слишком далеко заходит в своих речах. По моему мнению, у Мо Жаня нет ни одного мотива подрывать устои Верхнего и Нижнего Царств совершенствования. Если бы он в самом деле собирался это сделать, то мог воспользоваться магией горы Цзяо, и тогда, боюсь, все десять духовных школ понесли бы невосполнимые потери. В этом деле очень много сомнительных моментов, поэтому, пока все не прояснится, будьте осторожны в своих суждениях.

Му Яньли холодно взглянула на него:

— Главе Цзян не обязательно говорить за него. Даже если он не имел намерений низвергнуть мир совершенствования, сотворенного им ранее зла более чем достаточно для того, чтобы препроводить его в Цитадель Тяньинь для дознания.

Закончив свою речь, она подняла руку и приказала стоящей за ее спиной страже:

— Арестуйте и уведите Мо Жаня.

— Подождите немного!

Му Яньли искоса глянула на Сюэ Чжэнъюна:

— Уважаемый хозяин Сюэ желает еще что-то сказать?

Лицо Сюэ Чжэнъюна то краснело, то бледнело — похоже, он и сам не совсем понимал, зачем остановил Му Яньли. И все-таки за столько лет он привык считать Мо Жаня частью своей семьи, поэтому не мог, сложив руки, наблюдать, как его вот так уводят люди из Цитадели Тяньинь.

Но что же он должен был сказать? Уговорить их остаться здесь еще на какое-то время?

Сюэ Чжэнъюн закрыл глаза, пытаясь справиться с нервной зубной дробью. В этот момент ему казалось, что он продрог до костей. Словно какую-то очень важную вещь вырезали из его сердца, и теперь на ее месте образовалась источающая ледяной холод пустота.

Он уткнулся лицом в ладони. Этот человек всегда был статным, жизнерадостным и полным сил, но сейчас в одно мгновение вдруг разом сгорбился и постарел.

— Уважаемый глава Сюэ желает сказать несколько напутственных слов своему племяннику?

По натуре своей Му Яньли была весьма язвительной и безжалостной женщиной, вот и сейчас, умышленно или нет, но она сделала акцент на этом «племянник», заставив Сюэ Чжэнъюна затрепетать, подобно подхваченной порывом ветра пушинке.

— Я… — у Сюэ Чжэнъюна перехватило горло. — Жань-эр… Мо Жань…

Теперь он даже не знал, как его называть. Однако Мо Жань не хотел и дальше ставить его в затруднительное положение. Закрыв глаза, он сделал шаг вперед и, не проронив ни слова, повернулся к Сюэ Чжэнъюну, чтобы преклонить колени и почтительно поклониться ему до земли.

Трижды он поклонился и каждый раз трижды коснулся лбом пола[263.1].

Кто-то прошептал:

— Подождите, зачем он вообще это делает?

— Да просто строит из себя святую невинность…

Мо Жань не обратил на этих людей никакого внимания. Закончив, он поднялся на ноги и собирался выйти, но в этот момент в Зал Даньсинь вдруг ворвался Сюэ Мэн. Его Лунчэн покрывала черная кровь, было видно, что он по-настоящему потрясен:

— Снаружи!..

— Что случилось?

— Снаружи множество трупов, контролируемых Вэйци Чжэньлун, и среди них немало упокоенных на горе Цзяо мертвых героев Духовной школы Жуфэн!

Толпа содрогнулась от ужаса! Люди бросились к дверям, чтобы увидеть, что в четырех сотнях метров над Пиком Сышэн зависло похожее на огромную тучу несметное количество заклинателей на мечах. Половина из прибывших была одета в черные одежды, их лица скрывали маски. Вторая половина была облачена в одежды, подпоясанные хоругвью с вышитыми журавлями, их глаза прикрывала шелковая лента. Несомненно это были почившие великие герои из могильного кургана Духовной школы Жуфэн.

— Что? Что происходит?!

— Разве Наньгун Сы не утянул все эти трупы под землю? Почему они все опять выбрались наружу! Кто смог снять его запрет?

Только этот вопрос вылетел с чьих-то уст, как в душе каждого уже сформировался ответ.

Кто мог снять такой запрет? Кто еще способен разблокировать родовое заклятие семьи Наньгун?

Множество гневных взглядов тут же сошлись на Мо Жане.

Хотя теперь Мо Жань уже знал, кто закулисный злодей, у него не было ни единого доказательства, чтобы доказать свою правоту. Однако куда страшнее было то, что сейчас он полностью исчерпал свои духовные силы и не мог сдержать атаку марионеток Вэйци Чжэньлун. Ему оставалось лишь беспомощно наблюдать, как на них надвигается огромное воинство из тысяч мертвых героев.

Все это казалось повторением былого, что уже случилось на Пике Сышэн в его прошлой жизни.

В одно мгновение огромная темная волна поднялась над горизонтом, грозясь обрушиться и утопить все вокруг в море крови.

Оказывается, «сюрприз», о котором говорил Ши Мэй, еще не подошел к концу…

— Сначала примем бой!

— Нужно отбить эту волну марионеток вэйци! Сперва отразим нападение!

Множество людей ринулись к выходу. Однако из-за того, что никто не был готов к такому повороту, а марионетки Вэйци Чжэньлун в один миг обрушились на них словно лавина, возникла огромная неразбериха.

Стоя перед входом в Зал Даньсинь, Мо Жань видел, как контролируемые черными камнями Вэйци Чжэньлун мертвые герои один за другим спешиваются и, отражая используемые против них магические техники, вступают в бой с защитниками Пика Сышэн.

Серебристо-голубая броня сошлась в смертельном бою с черными одеждами, но очень скоро эти цвета смешались и растворились в друг друге.

Он стоял на самом верху каменной лестницы[263.2] и с болью наблюдал за происходящим у него на глазах. Все это почти в точности повторяло случившееся в прошлой жизни…

Только вот в прошлой жизни именно он управлял огромной армией, состоящей из мертвецов и живых людей, превращенных в послушные марионетки Вэйци Чжэньлун. Тогда он полностью истребил всех тех людей с Пика Сышэн, что посмели сказать ему «нет».

С того времени он привык косить людей, как коноплю, ценить человеческую жизнь не больше, чем придорожную траву, и ради своих великих планов жертвовать кем угодно[263.3].

Он все еще прекрасно помнил, как тогда точно так же стоял на ступенях у дверей Зала Даньсинь. Восставший против родного ордена мятежник Мо Вэйюй с легкой улыбкой взирал с высоты на свою армию, состоящую из порабощенных отважных героев, возродившихся к жизни мертвецов и прочих земных тварей, а у его сапог лежали остывающие тела Сюэ Чжэнъюна и госпожи Ван.

— От Пика Сышэн своей плотью и кровью проложите мне путь.

Закрытые веки Мо Жаня задрожали, тот полный ледяной насмешки голос из прошлой жизни все еще стоял в его ушах. Открыв глаза, он громко крикнул Сюэ Мэну:

— Не сражайся с ними! Их невозможно победить! Отступайте! Быстрее, вы все должны отступить!

Гомон толпы и звон мечей заглушали все прочие звуки, а Сюэ Мэн сражался слишком далеко, чтобы его услышать.

Оглядевшись вокруг, Мо Жань обнаружил, что битва уже в самом разгаре. Когда он заметил сражавшегося сразу с десятком марионеток Цзян Си, то сразу невольно вспомнил, как в прошлой жизни тот пал от его меча…

— Ты преклонишь колени перед этим достопочтенным?

— Не преклоню.

— Ты признаешь этого достопочтенного, как своего владыку и императора?

— Не признаю.

Он рубанул с плеча, и алая кровь брызнула во все стороны.

Победить невозможно…

Перед глазами Мо Жаня всплыло воспоминание о том, как во время битвы глава Дворца Тасюэ, опустив взор, подула в сюнь. Пронзив небеса, звук распространился повсюду и, достигнув сознания подконтрольных ему марионеток, заставил их заколебаться в нерешительности. А потом он вспомнил, как все пальцы главы Дворца были сломаны, а сухожилия порваны…

— Зачем так отчаянно сопротивляешься?

— Пусть, как глава, я не в силах защитить покой Дворца Тасюэ, но я никогда не сбегу с поля боя.

Сюнь был разбит, и мелодия умерла.

Победить невозможно…

В возникшем хаосе Мо Жань заметил, как неподалеку госпожа Ван и Сюэ Чжэнъюн рука об руку дают отпор врагу. Перед глазами встали мертвые лица этих двоих. В прошлой жизни они умерли с открытыми глазами, внутри которых навеки застыла глубокая тоска, гнев и возмущение.

Через обе жизни эти остекленевшие безжизненные глаза с ненавистью и обидой смотрели на него.

Холодно.

По-настоящему холодно.

Каждая косточка и мышца Мо Жаня дрожала от этого холода, пальцы заледенели. Ши Мэй сделал это… он действительно на это пошел!

Когда Ши Мэй забрал Чу Ваньнина, он подумал, что не стоит его недооценивать и, поддавшись на шантаж, исполненный решимости вернулся на Пик Сышэн. Сейчас у него кровь стыла в жилах от ужаса…

А если бы он, повинуясь порыву, не стал слушать угроз Ши Мэя и продолжил настаивать на том, чтобы вернуть Чу Ваньнина, что тогда было бы?

Половина лучших заклинателей этого мира собралась сегодня здесь, и если бы все эти люди вот так просто сгинули на Пике Сышэн, что тогда было бы?

Звенья созданного Ши Мэем плана были соединены так плотно, что у него не было и минуты на передышку. Мо Жань поднял взгляд и посмотрел вдаль. Горы и долины вокруг были заполнены марионетками под контролем Вэйци Чжэньлун… потерявшими волю живыми людьми и поднятыми мертвецами, что не боятся ни смерти, ни боли… Куда ни глянь, повсюду были горы оживших трупов, нежить и непогребенные кости…

Так не может продолжаться! Нельзя позволить такому продолжаться!

Раз Ши Мэй сказал, что этот «сюрприз» был подготовлен специально для него, значит для всего этого была какая-то веская причина. Раз уж он послушался его и вернулся, значит есть какой-то способ все решить! Он не хотел стать свидетелем повторения былого, не мог допустить разрушения Пика Сышэн и не мог снова увидеть, как дядя и тетя умирают у него на глазах.

Если все завязано на повторении случившегося тогда, разве не должен он сойтись в поединке с самим собой так же… как когда-то ему самому противостоял Чу Ваньнин?

Мо Жань внезапно пришел в себя и, расталкивая наседающую толпу, бросился к тете и дяде.

— Не сражайтесь! Покиньте это место! Уходите отсюда! Не надо сражаться! Их невозможно победить!

Его голос был хриплым, глаза почти вылезли из орбит. Он был похож на человека, который изо всех сил пытается доплыть до противоположного берега, но, захлебываясь, тонет в бушующем людском море. Словно мертвец, пытающийся приблизиться к живым, будто мотылек, летящий к огню, как заблудшая душа, что из одной жизни пытается добраться до другой.

— Хватит сражаться! Уходите, быстро уходите все! Вы не сможете победить!

«Победить невозможно. Когда-то давно я своими глазами видел, как вы все умерли. Умоляю вас, уходите».

Неожиданно дорогу ему преградил сияющий холодным светом меч.

Подняв взгляд, он увидел такое же холодное лицо Му Яньли.

— Задумал сбежать, воспользовавшись суматохой?

— С дороги! — сердито крикнул Мо Жань.

— Ты — опасный преступник мира совершенствования и мой долг…

Цедя между зубов эти слова, Му Яньли вдруг почувствовала холод за спиной и, повернув голову, увидела, как одна из марионеток с закрытым маской лицом замахнулась мечом, намереваясь ударить ее. Она поспешно повернулась, чтобы принять бой. В полоснувшем по нему взгляде ясно читались убийственные намерения:

— Мо Жань! Так вот каков твой коварный замысел! — громко крикнула она. Голос этой женщины был звонким и чистым, как воды горного ключа, поэтому его легко было узнать.

Ее крик тут же привлек внимание сражавшихся вокруг них заклинателей. Когда они посмотрели на них, то, конечно же, увидели, что одна из одержимых Вэйци Чжэньлун марионеток ожесточенно сражается с Му Яньли, всячески избегая контакта с Мо Жанем. После этого люди, наконец, осознали, что напавшие на Пик Сышэн марионетки Вэйци Чжэньлун как будто видели в Мо Жане своего соратника и все это время старательно избегали его, не нанося ему никакого вреда.

Кто-то гневно крикнул:

— Выходит, на самом деле все это сучий предатель Мо Жань намутил!

— Он заодно с этими марионетками!

Пламя гнева жгло людей изнутри, искаженные дикой яростью лица закружились перед глазами Мо Жаня, его уши наполнились тихим шепотом и злобным рычанием, горящие жаждой убийства налитые кровью глаза смотрели на него со всех сторон.

Одно накладывалось на другое, и все это нагромождалось и наслаивалось друг на друга.

Во всех этих наполненных гневом глазах он был демоном, который, даже глазом не моргнув, убьет любого. Казалось, он снова превратился в Тасянь-Цзюня: императора, который, растоптав бессмертных, заставил всех склониться перед ним, тем, кто силой оружия попрал тысячи заповедей и запретов, безумца, смотревшего на этот бренный мир, как на кучу дерьма!

Чей-то суровый голос скомандовал:

— Схватите его!

— Следите за ним, не дайте ему сбежать!

— Посмотрим, как долго он сможет притворяться!

В ушах с гудением отдавались голоса, один в один похожие на те другие, в которых были те же гнев и негодование, обида и осуждение, которые так же, все как один, требовали возмездия и справедливой кары.

Сцены из двух жизней были слишком похожими, вплоть до того, что его память вернула ему воспоминания о том, как он тогда сошелся с Чу Ваньнином в бою не на жизнь, а на смерть.

В тот день, который мало чем отличался от сегодняшнего, используя технику Вэйци Чжэньлун, он управлял живыми и мертвыми, зверями и птицами. Его огромная армия подобно грозовой туче разлилась по небу черными чернилами. Обнаженное оружие в руках его солдат отражало свет, словно освещенные солнцем заснеженные горные пики.

Презрительно ухмыляясь, он свысока наблюдал, как рушатся устои, мир переворачивается с ног на голову и тускнеет белый день, превращаясь в подернутые желтой пеленой сумерки.

В конце концов, именно Чу Ваньнин остановил его.

Тогда Чу Ваньнин бросил все свои силы на то, чтобы противостоять миллионам его марионеток. Оружие в его руках сменила Тяньвэнь, на смену Тяньвэнь пришел Цзюгэ, а потом дошла очередь и до Хуайша.

Хуайша.

Мо Жань никогда не забудет ту безмерную скорбь и страдание в глазах Чу Ваньнина, когда он все-таки решился призвать Хуайша.

— Я наслышан о смертоносном клинке Учителя, и, думается мне, сегодня я, наконец-то, его увижу.

— Мо Жань, что нужно сделать, чтобы ты отступил? — спросил тогда Чу Ваньнин, а он, одарив его лучезарной улыбкой, ответил:

— Я не могу отступить, Учитель, мои руки уже по локоть в крови. Этими руками я убил дядю и тетю, своих братьев и сестер по обучению, старших и младших учеников… Теперь осталось только положить твою голову на алтарь моего величия, и тогда я стану не имеющим себе равных владыкой всего сущего… и больше никто не сможет остановить меня.

На обычно холодном лице Чу Ваньнина тогда отразилось истинное душевное страдание. И Мо Жань увидел это, но несмотря на внутреннее сопротивление, сердце его захлестнули злые помыслы и мстительное желание свести счеты. Стиснув зубы, он выдавил из себя те самые слова, каждое из которых было тяжелее каменной глыбы:

— Убью тебя, и в этом мире больше не будет никого, кого я не смогу убить.