Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 235. Гора Цзяо. Безвыходное положение

— Как… — Мо Жань отступил на шаг назад и покачал головой, бормоча, — как это возможно? Это и правда... ты?

— Все верно, и правда этот достопочтенный.

Тасянь-Цзюнь неспешно оглядел его с ног до головы, после чего расплылся в насмешливой улыбке:

— Хм... изначально этот достопочтенный был уверен, что после возрождения ты не слишком хорошо помнишь свою прошлую жизнь, но, глядя на тебя сейчас, мне кажется, что ты все знаешь?

— …

— К тому же, судя по выражению твоего лица, похоже, что ты и раньше догадывался о существовании этого достопочтенного. В таком случае ты не так уж и глуп.

Мо Жань все еще продолжал беззвучно шевелить губами. Было так много слов, которые он хотел сказать, но все они застряли в его глотке, не в силах прорваться сквозь сцепленные в зверином оскале зубы. В конце концов, наружу вырвался лишь полный отрицания и злобы исступленный вопль:

— Ты же умер!

— Разве?

— Во Дворце Ушань ты принял самый сильный и смертоносный из всех ядов! У тебя не было шансов выжить! Ты умер под Пагодой Тунтянь и похоронен в гробу под цветущим деревом. Ты уже давно мертв!

— Обоснование слабовато, а? — хохотнул Тасянь-Цзюнь.

На этих словах он медленно поднял голову и ехидно ухмыльнулся. Сейчас его острый взгляд походил на клюв хищной птицы, которым он хотел пронзить насквозь бренное тело образцового наставника Мо.

— Почему бы этому достопочтенному не сказать за тебя? — Тасянь-Цзюнь говорил тихо и медленно, со спокойствием и цинизмом человека, привыкшего держать в ладони жизни и играть судьбами людей. — Этот достопочтенный действительно уже мертв, — не скрывая насмешки, признал он. — И сейчас передо мной стоит человек, который является лучшим доказательством того, что для этого достопочтенного уже поздно запрягать колесницу[235.1].

Мо Жань: — …

— Потому что ты и есть сбежавшая душа этого достопочтенного, — Тасянь-Цзюнь рассмеялся. — В высшей степени гуманный и добросердечный образцовый наставник Мо, люди из этого бренного мира время от времени приходили к этому достопочтенному, чтобы поведать о твоих — как бы это лучше назвать? — героических подвигах. — он презрительно скривил губы в насмешливой ухмылке. — Надо же, а ты и правда весьма забавный. Я-то думал, что ты почти ничего не помнишь о прошлой жизни, поэтому способен притворяться, что не имеешь к ней никакого отношения, однако, вопреки ожиданиям, ты ничего не забыл.

— … — Мо Жань еще крепче стиснул зубы.

— Ох, образцовый наставник Мо, неужели ты в самом деле считал, что пока ты будешь молчать, никто не сможет узнать всю правду о тебе? Неужели поверил, что достаточно лишь раскаяться и отложить нож мясника[235.2] и можно начать жизнь с чистого листа? И самое главное — неужели ты и правда думал, что…

В порыве ярости Тасянь-Цзюнь вдруг еще сильнее сжал шею Чу Ваньнина, без всякой жалости впившись ногтями в нежную плоть, оставляя багрово-фиолетовые синяки на его коже. Разгневанный Чу Ваньнин нахмурил брови, но не смог произнести ни слова.

— Неужели ты и правда думал, что, раз в моем мире больше нет огня, я великодушно позволю тебе единолично пользоваться и наслаждаться его светом?

— Не трогай его!

— Не трогать? — на этот раз смех Тасянь-Цзюня прозвучал особенно издевательски. — Тебе не кажется, что абсурдно говорить подобные слова этому достопочтенному?

Удерживая Чу Ваньнина, он медленно обошел вокруг Мо Жаня.

Они смотрели друг на друга.

Наступающий на бессмертных Император смотрел на образцового наставника Мо.

Мо Жань смотрел на Мо Вэйюя.

Прошлая жизнь смотрела на настоящую.

Тасянь-Цзюнь продолжил глумиться над ним:

— Тебе ли не знать, как этот достопочтенный трогал его? Ты и теперь будешь лицемерить, притворяясь порядочным человеком?

— Не говори так!

— Хм? А почему не говорить? Неужели тебе кажется, что эти вещи недостаточно интересны или не приносят удовольствия? После смерти и долгой разлуки длиною в жизнь, неужто тебе не хочется хотя бы разочек приятно поболтать об этом?

Не сдержавшись, Мо Жань затряс головой. В эту минуту выражение его лица было еще хуже, чем у Чу Ваньнина, хотя он чувствовал те же гнев, беспомощность, стыд и отчаяние:

— Не надо говорить об этом!

— О, ты в самом деле думаешь, что стоит тебе пожелать, и этот достопочтенный так прям сразу возьмет и заткнется? А это и правда весьма занятно. Наш в высшей степени человеколюбивый, талантливый и добропорядочный образцовый наставник Мо в данный момент, похоже… — словно на миг задумавшись, Тасянь-Цзюнь сделал многозначительную паузу, чтобы затем безжалостно выплюнуть, — очень напуган?!

Мо Жань не мог больше терпеть и ждать. При виде того, как Тасянь-Цзюнь крепко сжимает Чу Ваньнина в своих удушающих объятиях, он почувствовал, что в его сердце поднимается буря. Он и сам не знал, что нужно сделать, в этот момент желая лишь заткнуть пасть стоявшему перед ним демону, чтобы все это отвратительное и безобразное прошлое было навек запечатано в гробу и похоронено глубоко в земле.

В яркой вспышке явив себя миру, Цзяньгуй неожиданно атаковал Тасянь-Цзюня. С треском рассыпая алые искры, пламенеющая лоза сияла ярче и яростнее, чем когда-либо прежде.

Уклонившись от атаки плети, Тасянь-Цзюнь слегка переменился в лице:

— Тяньвэнь?..

Конечно, нет. Еще не договорив, он уже и сам понял, каким будет ответ. Эта сияющая алым ивовая лоза точно не была Тяньвэнь.

— Однако… твое новое непревзойденное божественное оружие весьма интересно, — за пару мгновений на лице Тасянь-Цзюня отразилась целая гамма противоречивых эмоций. Некоторое время он внимательно изучал плеть из ивовой лозы, а когда вновь поднял взгляд на Мо Жаня, выражение его глаз стало еще холоднее.

— Раз уж так вышло… — сказав это, он плавно взмыл в воздух и, приземлившись около стоявших позади него подчиненных, передал одному из них обездвиженного Чу Ваньнина, после чего поднял руку, призывая Бугуй, — давай, сразись с этим достопочтенным. Этому достопочтенному очень любопытно, он сильней, когда держит Бугуй, или все-таки с плетью в руке.

С этими словами Тасянь-Цзюнь медленно провел рукой по лезвию меча. Когда вливаемая в него духовная сила достигла пика, Бугуй вспыхнул изумрудным светом.

В то же время образцовый наставник Мо пропустил между пальцами ивовую лозу, наполняя ее своей духовной энергией. Переполненный до краев Цзяньгуй ярко заполыхал неукротимым алым пламенем.

— Огненная сущность? — Тасянь-Цзюнь усмехнулся. — Хотя я являюсь носителем древесной и огненной сущности, точно помню, что всегда предпочитал черпать от дерева, а не от огня. Почему ты изменил своей природе?

Мо Жань не спешил отвечать на вопрос. Выражение его лица было холодным и собранным, губы плотно сжаты, но если присмотреться, в глубине его глаз можно было разглядеть беспросветную тоску и отчаяние.

Это были глаза человека, что, покачнувшись, застыл на краю пропасти за секунду до того, как сорваться вниз.

Звон металла!

Две практически одинаковые мужские фигуры взмыли в воздух, чтобы сойтись в ожесточенном бою не на жизнь, а на смерть.

Цзяньгуй и Бугуй беззвучно взревели, схлестнулись вырвавшиеся на волю мощные духовные потоки. Казалось, водяной дракон столкнулся с гигантским китом, и борьба этих двух монстров породила огромную воздушную волну. В одно мгновение поднятые шквальным ветром осколки камней брызнули во все стороны. Этот бурный поток был настолько мощным, что смог всколыхнуть даже лаву Кровавого Пруда. Поднявшись на несколько метров, расплавленная магма выплеснулась на разбитые плиты пола Зала Духа Дракона.

Толпящиеся неподалеку заклинатели поспешно использовали духовную энергию, чтобы защитить свои ноги от стремительно подступающей лавы.

Силы Тасянь-Цзюня и образцового наставника Мо оказались практически равны. Лезвие пело песнь смерти, быстрее ветра танцевала лоза. Черная тень сошлась с такой же черной, налившиеся кровью глаза свирепо вглядывались в отчаявшиеся. Каждое движение на пике сил, каждый удар — взрыв огня и разрядов молний!

Под пронзительные боевые вопли божественных оружий двое сражавшихся одновременно оттолкнулись от земли и поднялись в воздух. Когда плеть из лозы и модао снова сошлись в бою, брызги духовного пламени выхватили из тьмы два бледных лица.

…Один, что умер и воскрес.

…Один, чья жизнь не лучше смерти.

Когда стало ясно, что по мощи они не уступают друг другу, в зрачках Тасянь-Цзюня, казалось, поднялся снежный вихрь, и он зло крикнул:

— Бугуй, закали дух!

Стиснув зубы, образцовый наставник Мо тихо процедил:

— Цзяньгуй, закали дух.

В одно мгновение их собственная духовная энергия ворвалась в божественные оружия, отчего они вспыхнули еще ярче. Пылающий алый и темно-изумрудный сцепились в отчаянной схватке, готовые любой ценой уничтожить друг друга... В итоге с ясно различимым звонким «бам» Бугуй пронзил плечо Мо Жаня, а Цзяньгуй прошил левую руку Тасянь-Цзюня.

Оба приглушенно охнули и, тяжело дыша, упали на землю. Совершенно не чувствуя боли от полученных ран, каждый из них внимательно следил за противником. Сейчас они, словно запертые в одной клетке хищники, сражались за право на жизнь. Один из них должен был умереть, чтобы другой мог выжить.

Взгляд Тасянь-Цзюня стал темнее ночи:

— Все твои уловки и то, как ты управляешься с этой плетью, — слишком похоже на него.

Естественно, упоминая про «него», он имел в виду Чу Ваньнина.

Образцовый наставник Мо больше не собирался вестись на провокации Тасянь-Цзюня. Смерив его убийственным взглядом, он сказал:

— Почему бы тебе не свалить отсюда по-быстрому?!

— Предлагаешь этому достопочтенному свалить? — Тасянь-Цзюнь криво ухмыльнулся. — Мо Вэйюй, ты забыл, кто ты такой? Неужели так долго носил овечью шкуру, что совсем запамятовал о том, что у самого овечья кровь на губах не обсохла?

Раньше, чем последнее слово слетело с его губ, они вновь взмыли в воздух и сошлись в яростной схватке не на жизнь, а на смерть. Тасянь-Цзюнь стремительно поддел сапогом кипящую лаву, и раскаленные капли брызнули во все стороны. Но разве могли его уловки обмануть Мо Жаня? Сейчас он словно смотрелся в собственное перевернутое отражение, поэтому, прежде чем выпад Тасянь-Цзюня достиг своей цели, он с легкостью увернулся и отступил на шесть метров назад, так что жадно взметнувшееся бушующее пламя бессильно опало у его ног.

Они атаковали и отступали, стараясь двигаться так, чтобы противник не смог предугадать следующего приема. В считанные минуты эти двое сделали больше ста выпадов, и ни один так и не смог получить преимущества.

Лоб Мо Жаня покрывала испарина, Тасянь-Цзюнь тоже тяжело дышал. Нарезая круги, они не сводили глаз друг с друга, но все еще медлили, выбирая удачный момент для атаки.

Обильный пот проложил себе дорожку между густыми бровями Мо Жаня и, собравшись в капли, потек вниз по лицу.

Стиснув зубы, Мо Жань тихо процедил:

— В конце концов, ради чего ты все это делаешь?

— Долго объяснять. В мире этого достопочтенного уже не осталось того, кто способен разжечь пламя, но и ты оставь свои бредовые мечты единолично завладеть и держать в своих руках этот последний огонь.

— Ну так сам и поддерживай собственный последний огонь! — в гневе выкрикнул Мо Жань.

— Но этот достопочтенный не может заполучить его, — угрюмо сказал Тасянь-Цзюнь. — Кроме того, а есть ли какая-то разница между тобой и мной? Руки этого достопочтенного в крови, а ты, значит, чист? С какой стати этот достопочтенный должен во мраке одиночества влачить жалкое существование[235.3], пока ты можешь быть рядом с Ши Мэем, Чу Ваньнином и этими твоими до смешного нелепыми дядей и двоюродным братом… С чего вдруг это все твое?

Его слова так потрясли Мо Жаня, что он застыл, словно громом пораженный. Потребовалось время, чтобы он смог найти слова:

— Ты получил по заслугам.

— …

Мо Жань смотрел на самого себя из прошлой жизни, и те слова, что он часто произносил мысленно, но никогда не посмел бы произнести вслух, вырвались наружу:

— Все, что получил, ты сам растоптал… Ты своими руками погасил его.

Лицо Тасянь-Цзюня внезапно приобрело очень опасное выражение. Брови сошлись над переносицей, нос сморщился, внутри темной глади зрачков, казалось, плещется злобный водяной дракон. Он настолько вышел из себя, что даже не заметил, как стал говорить о себе в первом лице:

— Я его погасил? Смешно. Откуда тебе знать? А не он ли сжег меня?

— Ты даже не знаешь всей правды о том, что произошло, когда раскололись небеса!

— Мне и не надо знать, — мрачно ответил Тасянь-Цзюнь. — Мо Вэйюй, уже слишком поздно, и, думаю, так даже лучше. Пока он жив, этот человек — мой, и я буду крепко сжимать его в своем кулаке. Если он счастлив — хорошо, если недоволен — тоже неплохо, презирает меня — ну и ладно, ненавидит — ну и пусть! Все это не имеет значения, — помолчав, он добавил, — пока я могу видеть его.

У Мо Жаня перехватило горло. Его трясло от гнева и боли, от непомерного чувства вины, стыда и ужаса.

— Один раз ты уже погубил[235.4] его, — сказал он с легкой дрожью в голосе. — А теперь хочешь погубить самого себя и уничтожить его в этом мире… второй раз…

Тасянь-Цзюнь тут же растянул губы в такой широкой улыбке, что стали видны глубокие ямочки на его щеках. Смерив Мо Жаня насмешливым взглядом, он ответил:

— Что значит это твое «уничтожить»? Разве ты не думал так же? Не важно, жив или мертв этот человек, — пока можно сжимать его в ладони, это не имеет значения.

Мо Жань закрыл глаза и, покачав головой, хрипло сказал:

— Ты заблуждаешься. Ты не должен так с ним обращаться… он… он правда относился к тебе лучше всех в этом мире.

— Это просто бред! — в один миг широкая улыбка на лице Тасянь-Цзюня стала натянутой. — Это он относился ко мне лучше всех в этом мире? А как же Ши Мэй? Образцовый наставник Мо, тебе не кажется, что ты смешон? Ведь очевидно, что сейчас ты должен беспокоиться совсем о другом человеке. Тот, кто всегда был ласков и нежен с тобой, никогда не презирал и не отвергал тебя — это Ши Минцзин. А ты убеждаешь меня, что Чу Ваньнин — лучший человек в мире? Ты сам-то хоть понимаешь, о чем говоришь?

— Человек, который не понимает, о чем говорит, — это ты!

Сейчас их тела были настолько близко, что духовные потоки с шипящим звуком сталкивались и бились друг о друга.

Глаза Мо Жаня покраснели.

— Он относился к тебе со всей душой, просто он слишком неловкий и зажатый, поэтому очень многие вещи… очень многие поступки совершал, не думая о последствиях: глупо шел напролом и после никогда не говорил тебе о том, что сделал. Очнись, человек, который тебе нравится, вовсе не Ши Минцзин. За эти годы сколько раз ты мечтал заняться любовью с Ши Мэем? Лежа в одиночестве на огромной постели в опустевшем Дворце Ушань, о ком ты думал?

— …Этот достопочтенный и не отрицает, что в ебле он страсть как хорош, — весьма прохладно ответил Тасянь-Цзюнь. — Ну и что с того? Он никогда не сможет заменить Ши Мэя.

Мо Жань понимал, что сейчас из уст Тасянь-Цзюня он слышит собственные слова из прошлой жизни, но от гнева кровь вскипела у него в жилах и, поднявшись к голове, загудела в ушах. До скрежета стиснув зубы, он процедил:

— Не смей оскорблять его.

Тасянь-Цзюнь хищно прищурился:

— А почему это ты теперь его так защищаешь? Снова с ним спутался?

— …

— В этой жизни ты тоже его трахаешь?

Его прищуренный взгляд напоминал взгляд изготовившейся к броску ядовитой змеи.

Духовная сила этих двух людей продолжала струиться неудержимым потоком. Их магическая мощь была настолько сильна, что большинство марионеток вэйци не смогли устоять на ногах, а некоторые даже, съежившись от боли, лежали на земле.

Тасянь-Цзюнь какое-то время в упор смотрел на Мо Жаня, после чего, чуть сощурившись, покосился на Чу Ваньнина и пробормотал:

— Образцовый наставник Мо, этот достопочтенный слышал, что в твоем мире Ши Мэй все еще жив, однако вот как ты к нему относишься.

В этот момент Мо Жань и сам не знал, что можно ответить тому, кто пришел сюда из другого мира через Врата Жизни и Смерти. Не мог подобрать слов, чтобы поспорить с тем, кто не знал того, что узнал он сам после того, как воскрес.

В конце концов он сказал:

— А ты сам? Сегодня ты пришел в мир, где Ши Мэй все еще жив. Однако, когда я вошел сюда, почему ты так крепко обнял моего Учителя и не желаешь его отпускать?

— Твой Учитель? — Тасянь-Цзюнь закатил глаза, всем видом демонстрируя, насколько смешно его утверждение. — Эй, тебе ли не знать, кем твой учитель приходится этому достопочтенному.

— …

— Не тебе решать, могу я обнимать его или нет.

Сейчас Мо Жань мог думать лишь о том, чтобы он отпустил Чу Ваньнина, поэтому сказал:

— Раз ты так уверен в своей правоте, то почему бы тебе не пойти к Ши Мэю?

— Ши Мэй — чистый и невинный человек, само собой, недопустимо его осквернять, — Тасянь-Цзюня не так легко было сбить с толку. Нарочито медленно и томно он протянул, — но Чу Ваньнин не такой. Он только выглядит высокомерным, неприступным, дерзким и самоуверенным, но стоит его хорошенько оттрахать, и сразу открывается его истинная блядская натура. Неужели ты забыл?

Мо Жань, никак не ожидавший, что он будет говорить в лоб о таких непристойных вещах, даже опешил от удивления.

Но самое ужасное, что теперь он и сам не мог подавить нахлынувшие воспоминания о лежащем под ним Чу Ваньнине, пытающемся сдержать рвущиеся из горла стоны. Более того, вопреки его желанию, он вспомнил о том, как в прошлой жизни, получив самую большую дозу сильнейшего афродизиака, Чу Ваньнин, в конце концов, сдался и подчинился желаниям своего тела. Обезумев от похоти, мокрый и липкий от пота и спермы, он сам насаживался на него, яростно совокупляясь с ним, словно потерявший разум дикий зверь.

Он не мог забыть чуть прикрытые веками глаза феникса, в глубине которых за влажной дымкой вожделения таились стыд и нежелание, расфокусированный взгляд и срывающееся с чуть приоткрытых губ частое сбивчивое дыхание…

Он резко закрыл глаза, а когда вновь открыл их, внутри словно разверзлась бездна, до краев наполненная огнем ярости:

— Я не такой, как ты! В этой жизни я все еще… я все еще…

— Ты все еще — что? — на этот раз ему и правда удалось удивить и озадачить Тасянь-Цзюня.

Сам он никогда не жалел Чу Ваньнина, поэтому совершенно не мог представить, что, занимаясь любовью, Мо Жань был способен сдерживать свою страсть.

Прошло довольно много времени, прежде чем по полному негодования смущенному взгляду своего противника, он, наконец, понял, о чем речь, и был поражен еще больше.

— Ты шутишь?

— …

— Неужели до сих пор ты с ним…

Мо Жань до боли стиснул зубы. Казалось, еще немного — и алое сияние наполненного до краев Цзяньгуя взорвет Зал Души Дракона.

Тасянь-Цзюнь вдруг расхохотался:

— Образцовый наставник Мо, ты меня просто убил наповал своими речами! Теперь и я думаю, что между нами нет ничего общего. Ты — это точно я? А?

Эти два человека вели себя будто две сцепившиеся псины: один словно бешеная собака, а другой как верный пес.

Бешеный, оскалившись, насмешливо лаял.

Верный стыдливо молчал, но упорно и твердо противостоял ему.

После того, как «верный пес» столкнулся с самим собой, несущим груз совершенных им в прошлом чудовищных преступлений, потерянное выражение его лица, откровенно говоря, выглядело весьма жалким и совершенно беспомощным.

В условиях ближнего боя без правил предугадать исход сражения было практически невозможно.

Кроме того, Тасянь-Цзюнь уже немного подустал и начал терять терпение.

— Ладно, — вдруг сказал он, — поиграли и хватит. Образцовый наставник Мо, сейчас ты познаешь, что есть истинное мастерство.

С этими словами он взмахнул рукой, и прежде послушно стоявшие в стороне марионетки Вэйци Чжэньлун бросились в бой. Мо Жань оказался зажат между молотом и наковальней практически без единого шанса выбраться.

— Это и есть твое истинное мастерство?

Воспользовавшись ситуацией, Тасянь-Цзюнь покинул поле боя и направился прямиком к Чу Ваньнину. Чуть повернув голову назад, на ходу он с ухмылкой ответил:

— Эти марионетки вэйци созданы этим достопочтенным и, естественно, являются частью его боевой мощи, так почему их своевременное использование нельзя назвать истинным мастерством?

Мо Жань видел, как Тасянь-Цзюнь поднял наполненный духовной силой Бугуй и окровавленным лезвием слегка похлопал Чу Ваньнина по щеке, после чего, крепко схватив его за подбородок, с приторно-слащавым выражением что-то сказал ему.

Не в состоянии это стерпеть, в припадке гнева Мо Жань напрочь забыл, что между Бугуем и Чу Ваньнином, похоже, существует какая-то странная связь, и громко крикнул:

— Бугуй!

Рукоять модао ярко засияла и совершенно неожиданно для Тасянь-Цзюня задрожала. Судя по всему, божественное оружие в самом деле начало колебаться и воспротивилось воле истинного владельца.

Бугуй не знал, кого ему слушать.

Удивленно приподняв брови, Тасянь-Цзюнь хмуро посмотрел на меч:

— Эй! Ты хочешь подчиниться его приказу?

Однако, стоило Чу Ваньнину услышать дребезжание меча, и он вдруг почувствовал, что его голова раскалывается от боли.

Разрозненные осколки старых постыдных грез поднялись из глубин его памяти и словно лавина накрыли сознание.

Багряно-алый полог, бьющий в нос резкий запах звериных шкур.

Переплетенные тела.

Тяжело больной, он стоит на коленях перед главным залом, слушая презрительный смех и насмешки дворцовых служанок.

Почувствовав, что с ним творится что-то странное, Тасянь-Цзюнь поднял руку и снял заклинание молчания:

— Что с тобой? – спросил он.

Чу Ваньнин не ответил. В этот момент боль стала настолько невыносимой, что, казалось, еще немного — и его голова просто лопнет…

Он видел, как тучи холодного пепла от сожженных тел заслоняют солнце. На фоне затянутого дымом серовато-зеленого неба стоит мужчина в черных одеждах с развевающимися на ветру рукавами, а вокруг него только мертвые тела и реки крови, только смерть и страдания.

— Учитель, — у обернувшегося мужчины было оскалившееся в злобной ухмылке лицо Мо Жаня.

В руке он сжимал какую-то отвратительно-скользкую ярко-красную вещь.

Присмотревшись, он понял… что этот трепещущий комок плоти был все еще бьющимся сердцем.

— Наконец-то ты пришел! Ты здесь, чтобы остановить меня?

Стоило ему слегка сжать руку, и сердце лопнуло, обнажив пронизанное сиянием духовное ядро, которое Мо Жань тут же впитал в свою ладонь.

Шаг за шагом он подходил к нему все ближе и ближе.

— Кто мог подумать, что после того как я полжизни был твоим учеником, в итоге мы все-таки не сможем избежать этого поединка.

— !..

Чу Ваньнин резко смежил веки. На его висках вздулись вены, вскипевшая кровь быстрее побежала по жилам.

По его изменившемуся лицу Тасянь-Цзюнь понял, что творится что-то неладное. Подняв руку, он дотронулся кончиком пальца до его щеки, затем приподнял за подбородок:

— Что случилось? Больно?

— …

Прикоснувшись, он почувствовал, что Чу Ваньнин слегка дрожит.

Окончательно растерявшись, ничего не понимающий Тасянь-Цзюнь, нахмурившись, сказал:

— Не могло это тебе так сильно повредить. С чего вдруг ты стал таким хрупким?

Заметив, что Чу Ваньнин продолжает молчать, он еще больше нахмурился и, похоже, хотел сказать что-то еще, но прежде чем успел заговорить, откуда-то снаружи послышался подозрительный треск. Услышав этот странный звук, Тасянь-Цзюнь даже немного переменился в лице:

— Кто-то силой проломил защитный барьер горы Цзяо?

Его взгляд был подобен молнии, он тут же повернул голову, но успел заметить лишь пронесшуюся мимо оранжевую тень. Нарушитель отличался потрясающим магическим потенциалом, однако его аура была подозрительно сумрачной, словно в зал влетел призрак, а не человек.

В мгновение ока Чу Ваньнин оказался у него в руках.

Мо Жань крикнул:

— Учитель!

Тасянь-Цзюнь:

— Ваньнин!

— …

Оба мужчины закричали в унисон и тут же замолкли, с ненавистью взглянув друг на друга. Но практически сразу же Мо Жань и Тасянь-Цзюнь снова повернули головы и уставились на парящего в воздухе незваного гостя в потрепанном монашеском облачении.

Великий мастер Хуайцзуй.

Лицо Хуайцзуя выглядело уже не так хорошо, как пять лет назад, однако, несмотря на изможденный вид, его взгляд не стал менее острым. Загадочные темные глаза этого человека, как и раньше напоминали поглощающее свет бездонное море, на поверхности которого легкую рябь сменяют бурные волны.

У Мо Жаня тут же отлегло от сердца. Он не знал, почему Хуайцзуй так неожиданно появился здесь, но раз уж этот человек когда-то вызвался использовать запретную технику Возрождения для воскрешения Чу Ваньнина, то и сейчас вряд ли будет вредить его учителю.

Но Тасянь-Цзюнь ни разу не видел Хуайцзуя, поэтому его лицо приобрело поистине угрожающее выражение:

— Эй, ничтожный плешивый осел, откуда ты взялся? Тоже хочешь стать врагом этого достопочтенного?

Хуайцзуй лишь мельком взглянул на него и снова посмотрел на Мо Жаня.

Похоже, он был не слишком удивлен появлению сразу двух Мо Вэйюев в одном месте, во всяком случае в эту минуту выражение его лица было скорее обеспокоенным, чем изумленным.

— Благодетель Мо, — поскольку здесь было слишком много лишних ушей, да и Тасянь-Цзюню нельзя было слышать его слова, Хуайцзуй взмахнул рукавом, чтобы использовать технику передачи звука на расстоянии, и следующая его фраза прозвучала прямо в ухе Мо Жаня. — Я не могу надолго задержаться здесь. Как можно скорее найдите меня на горе Лунсюэ[235.5], — сделав паузу, он добавил, — поспешите, это срочно.

Сказав это, он исчез также быстро, как и появился, словно порыв ветра, который не могли удержать ни марионетки Вэйци Чжэньлун, ни магический барьер горы Цзяо.

Мо Жань ясно видел, что один из марионеточных заклинателей успел поймать Хуайцзуя за плечо, но в следующий миг тело монаха уже переместилось далеко за пределы Зала Души Дракона, а в руке у того человека не осталось ничего, кроме холодного воздуха.

Тасянь-Цзюнь собирался броситься в погоню, но в этот момент с неба донесся пронзительный свист. Переменившись в лице, он смачно выругался и проворчал:

— Ну что там еще?

Нарастающий пронзительный свист все сильнее резал слух. Брови Тасянь-Цзюня сошлись на переносице, и на глазах Мо Жаня, несмотря на явное недовольство, он все же поднялся ввысь и, приземлившись у выхода из зала, напоследок ткнул в его сторону пальцем:

— Считай, тебе очень повезло. В следующий раз, как только появится возможность, мы с тобой вновь померяемся силами.

После этих слов он быстрым шагом направился к Платформе Призыва Души и исчез в тоннеле. Словно откатившийся бурный прилив, марионетки Вэйци Чжэньлун последовали за ним.

Эта жестокая битва закончилась также стремительно и внезапно, как началась.

Вслед за исчезнувшим Хуайцзуем пропал Тасянь-Цзюнь и его слуги, и в Зале Духа Дракона никого не осталось. Мо Жань решил последовать за своим двойником, но когда достиг Платформы Призыва Души, то успел увидеть только, как Наступающий на бессмертных Император прыгнул в центр той самой таинственной формации, после чего марионетки Вэйци Чжэньлун одна за другой последовали его примеру. В одно мгновение безбрежный мрак поглотил их всех.

Когда последний заклинатель вошел в магический круг, формация начала скручиваться и, быстро сжавшись, окончательно рассеялась. Ничего не осталось, лишь высоко в ночном небе ярко-сияла полная луна с словно вышитым по кайме алой нитью новорожденным полумесяцем.

Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти закрылись.

Под порывами северного ветра Мо Жань застыл посреди Платформы Призыва Души. Вглядываясь в безбрежную ночь, он видел царивший вокруг хаос, чувствовал, как его тело холодеет от ужаса, и еще долго не мог прийти в себя. Все случившееся сегодня казалось одним длинным кошмарным сном, но он знал, что это не так, и в глубине души ясно понимал, что это только начало.

Он… и правда был демоном, что умер, а потом возродился.

Некоторые вещи рано или поздно его догонят. Беги не беги — от себя не убежишь.

Чудовищные преступления, совершенные им в прошлом, были подобны острым мечам, подвешенным над его головой.

В конце концов, когда-нибудь его призовут к ответу и ему придется расплатиться жизнью, чтобы искупить свои грехи.

Словно наяву он увидел хищные глаза Тасянь-Цзюня, в которых, казалось, горело алое пламя:

— Искупить грехи? — с ехидной усмешкой спросил он. — Как это можно искупить? Ты и я — одно целое. Даже не мечтай, тебе никогда не отмыть всю эту кровь со своего тела.

Он снова увидел Сюэ Мэна из прошлой жизни и услышал его душераздирающий крик:

— Мо Вэйюй! Я хочу изрубить тебя на тысячу кусков! Даже после перерождения я не прощу тебя!

Он слышал жуткий визг брошенной в кипящее масло Сун Цютун и слова Е Ванси «в семидесяти городах Жуфэн не нашлось ни одного мужчины», видел решимость и тревогу на лице Сюй Шуанлиня, заслонившего собой Е Ванси…

— Отец!

Этот крик, словно острое шило, вошел в его уши.

Среди крови, что лилась рекой.

Среди бликов света и колышущихся теней пропахшего кровью прошлого в эпицентре вчерашнего кошмара он, наконец, увидел силуэт одного человека.

Белоснежно чистый и безмятежно спокойный.

Стоявший под яблоней мужчина чуть повернул голову. В ярком свете дня, приглушенном лишь тенями набегающих облаков, он слабо улыбнулся ему.

— Мо Жань.

— …

— Это я тебя подвел. В жизни и смерти я не буду винить тебя.

Мо Вэйюй упал на колени. После целой ночи кровопролитных сражений не только его одежда была в жалком состоянии, но и сам он был с ног до головы в крови. Под чистыми небом и яркою луной раздавленный и ошеломленный он на секунду замер, прежде чем, подобно ничтожному муравью, согнулся пополам и, дрожа всем телом, разрыдался в голос.

— Учитель… Учитель…

Задыхаясь от слез, он стенал:

— Это не так… это не я… прошу… умоляю… это же не я…

Я хочу вернуться назад, я мечтаю начать все сначала. Я готов заплатить любую цену, умоляю…

Я могу вырвать свое сердце, только не дайте мне умереть под именем Тасянь-Цзюня.

Я правда… правда больше не хочу быть тем человеком… умоляю…

Он подумал о Сюэ Мэне и Ши Мэе.

Он вспомнил ту связку засахаренных фруктов на палочке, которую в детстве вручил ему Сюэ Мэн, надменно поставив его перед фактом, что, нравится — не нравится, а съесть их ему придется.

Он вспомнил, как сегодня перед уходом Сюэ Мэн расплакался и, ухватив его за ворот одежды, попросил «брат, не лги мне».

Он вспомнил, как в юности Ши Мэй принес ему чашку горячих пельменей и произнес «А-Жань, у меня тоже нет родителей, с этого момента будем одной семьей, ладно?».

И как сегодня на Платформе Призыва Души ослепивший себя Ши Мэй заплакал кровавыми слезами и сказал «на самом деле, вы никогда меня не понимали».

А потом он подумал о Сюэ Чжэнъюне и госпоже Ван.

Он вспомнил, как они умерли в прошлой жизни — и исполненное лютой ненависти и жажды кровной мести лицо Сюэ Мэна.

Он подумал о Чу Ваньнине.

И у него вдруг перехватило дыхание.

Его пальцы так глубоко вошли в землю, что костяшки побелели, кожа лопнула и обнажилось мясо.

— Что делать… что же делать?!..

Словно потерявший надежду загнанный зверь, которого отхлестали кнутом так, что разошлась кожа и показалось мясо, он скорбно и отчаянно завыл.

Только теперь Мо Жань внезапно осознал: раньше он считал, что именно Тасянь-Цзюнь — лишний человек в этом бренном мире, но что насчет него? Почему не он? Он вдруг понял, что не знает, где в этом огромном мире та мирная гавань, что примет его, и если его старый друг по-прежнему там, кто сможет простить его здесь.

Он сам был лишним.

Свернувшись клубочком, он дрожал всем телом.

Обхватив себя руками, он выл и причитал.

Почти так же много лет назад на кладбище для нищих он лежал на гниющих останках своей матери.

Слезы лились ручьем. Он не знал, куда идти и где найти приют, где его дом и семья.

Сейчас он чувствовал себя даже более несчастным, чем в детские годы…

Он вдруг понял, что и сам теперь не может точно определить: Мо Вэйюй — кто это?

Тасянь-Цзюнь или Мастер Мо.

Седьмой кровный потомок рода Наньгун или подобранный второй молодой господин Пика Сышэн.

Злой призрак и нечестивый демон, чьим злодеяниям нет числа.

Добродетельный и праведный образцовый наставник.

Он внезапно рассыпался на осколки, каждый из которых имел настолько острые края, что их было достаточно, чтобы казнить его через «тысячу порезов», не оставив на теле ни одного живого места.

Мертвый.

Живой.

И все равно один человек.

— Я не Тасянь-Цзюнь, — бормотал он, чувствуя, как холод проникает до костей. На Платформе Призыва Души было слишком холодно. Он дрожал каждой косточкой и каждой частичкой своего тела. Слезы лились ручьем и капали на промерзшую землю. — Я не Тасянь-Цзюнь… Что же делать… Я правда не знаю, что мне делать… прости меня… пощади…

Но у кого он должен был просить прощения и пощады? У Чу Ваньнина? У самого себя из прошлой жизни? У бесчисленных неупокоенных душ безвинно погибших от его рук людей? В конечном счете ему оставалось лишь принять свою несчастливую судьбу неприкаянного скитальца без дома и семьи.

Никто не может простить его, и нет никого, кто пожалеет его и закончит все это.

Он закрыл лицо ладонями и, застыв между небом и землей среди пустоты и безмолвия этого мира, нашел в себе силы выдохнуть:

— В конце концов, что еще… что еще я могу сделать?..