Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 260. Цитадель Тяньинь. Рожденные в горниле

Собравшиеся в Зале Даньсинь заклинатели не знали, какую оценку дать услышанному. Многие из них, помрачнев лицом, низко склонили головы, предпочитая вообще не высказываться.

— Увы, несправедливость царит в мире… все беды от мести за незаслуженные обиды, — промолвил настоятель Сюаньцзин.

Тут вмешалась хозяйка Цитадели Тяньинь Му Яньли:

— За каждой обидой стоит обидчик, у каждого долга есть свой должник. Большинство событий в этом мире — предопределенные кармой звенья одной цепи, — сказав это, она тут же поспешила сменить тему разговора, — однако, думаю, Мо Жаню прекрасно известно, что перенесенные страдания не повод изливать свою злобу на мир и рассматривать чужую жизнь, как ничтожную былинку.

— Так и есть!

Старейшина Дворца Хохуан со вздохом сказал:

— Господин бессмертный Мо, в прошлом вам нанесли обиду, и это, конечно же, весьма прискорбно. Однако, возможно, судьба так жестоко играла с вами именно потому, что ваше происхождение и прошлое было облечено плохой кармой. У каждого своя судьба, поэтому нельзя только из-за того, что в прошлом вас притесняли, мстить за свои обиды людям, которые не имеют к этому никакого отношения.

— Вы действительно творили добрые дела и страдали от несправедливости, но, согласно тому, что нам известно, впоследствии вами было убито слишком много людей… — поддержала его Му Яньли. — Это разные вещи, и не нужно их смешивать. Чтобы определить справедливую меру, мы будем разбирать и считать все по отдельности.

Мо Жань промолчал, но тут Цзян Си вдруг спросил:

— Как считать?

— Что?..

— Кто сможет это правильно посчитать? Как вы предполагаете определять, что чья-то жизнь — это не жизнь? Разве есть для этого какая-то справедливая мера? — импульсивно спросил Цзян Си, тем более, что в отличие от прочих он никогда не почитал Цитадель Тяньинь как обитель богов, имеющую право вершить справедливость. — Сейчас я не говорю о снисхождении по отношению к Мо Жаню, но хочу узнать смысл этой фразы. Сегодня мы стоим здесь и говорим, что посчитаем долг Мо Жаня и выставим ему счет, чтобы он погасил его. В таком случае, как насчет тех унижений и обид, что перенес сам Мо Жань? Разве он не стал жертвой людской несправедливости?

— … — никто и подумать не мог, что Цзян Си, глава ордена, который больше всего пострадал от устроенного Мо Вэйюем всего несколько дней кровопролития, вдруг сделает шаг вперед и смело выступит в его защиту. На какое-то время все ошеломленно замерли.

— Глава Цзян, — наконец, ответила Му Яньли, — Цитадель Тяньинь всегда справедлива и беспристрастна. Из поколения в поколение мой род хранит божественную меру весов и, когда придет время, с ее помощью мы взвесим все прегрешения и заслуги молодого господина Мо, чтобы назначить ему наказание. Вам не нужно об этом беспокоиться.

— Интересно, какую связь между им и мной вы усмотрели, и с чего мне за него беспокоиться?

Цзян Си уже очень давно с недовольством смотрел в сторону Цитадели Тяньинь. В его ордене изучали медицину и, говоря простым языком, ему было прекрасно известно, что, используя правильное лекарство и магию, тело любого смертного можно вернуть в этот бренный мир или освободить от него. Именно поэтому в Гуюэе не было суеверных людей и там не отличались слепой верой в отношении любых потомков богов.

Прищурив свои прекрасные миндалевидные глаза, он холодно сказал:

— Вот только этот Цзян очень любопытен, поэтому я все же осмелюсь спросить у милостивых господ из Цитадели Тяньинь: после допроса Мо Жаня разве не должны вы проверить все открывшиеся факты и беспристрастно судить всех тех людей, что замешаны в этом старом деле? Разве не должны вы рыть землю, чтобы выяснить, влачит ли еще свое жалкое существование этот Наньгун Ян? Разве не должны вы отправиться в Сянтань и разыскать того купца, что домогался барышню Сюнь? Согласно закону земному и небесному Мо Жань должен расплатиться своей жизнью за отнятые им жизни, однако в прошлом его закрывали в собачьей клетке, избивали, лишали одежды и пропитания, его благодетельницу унизили, его мать умерла от голода… и кто же за все это ответит?

Наставник Сюаньцзин, запинаясь, пробормотал:

— Глава Цзян, почему вы вдруг решили выступить в защиту этого грешника?

— Об его оправдании речи не идет, — тонкие губы Цзян Си раздраженно сжались, — но я только что вспомнил, как на горе Хуан мы обращались с Наньгун Сы и Е Ванси. Этот Цзян не хотел бы увидеть повторение той истории.

Кто-то сказал:

— Конечно, это другое, там была совсем другая ситуация.

— И в чем же она другая? — возразил Цзян Си. — Теперь, когда Наньгун Сы мертв, а Е Ванси прикована к постели в Гуюэе, это вдруг стало другой ситуацией… но разве до этого вы не преследовали их, требуя погасить кровный долг Духовной школы Жуфэн их жизнями?

Он резко повернулся и, прищурив острые, как у сокола, карие глаза, спросил:

— В то время, где была Цитадель Тяньинь? Где была их справедливость?

Из-за утраченных записей секретной техники фехтования у людей из Усадьбы Битань сформировалась глубочайшая неприязнь к Духовной школе Жуфэн, поэтому ученик Ли Усиня Чжэнь Цунмин возразил:

— Глава Цзян рассуждает слишком пристрастно. Наньгун Сы — наследник Духовной школы Жуфэн. За каждой обидой стоит обидчик, у любого долга есть ответчик[260.1]. Старый долг крови подлежит взысканию до тех пор, пока все люди из Духовной школы Жуфэн не умрут. Никто не хочет остаться в дураках.

Цзян Си криво усмехнулся:

— Вот именно! Видишь, ты тоже не очень хорошо понимаешь этот принцип. Никто не хочет быть последним, кто получил оплеуху, однако человеку нельзя отвечать ударом на удар.

Чжэнь Цунмин: — …

— Так думаешь ты, также думал Сюй Шуанлинь, и почему Мо Жань должен был думать как-то иначе, — Цзян Си раздраженно взмахнул рукавом. — Легко произносить слова о великодушии и прощении, когда что-то случается с другим человеком, а не с тобой. Но когда именно на тебя обрушивается вся несправедливость мира, ты только и можешь, что думать: отчего под небесами так много злых людей, однако мучаюсь и страдаю лишь я один.

Чжэнь Цунмин ответил:

— Судя по словам главы Цзян, вы думаете, что наше отношение к Е Ванси и Наньгун Сы было чересчур жестоким и несправедливым, и дело об отнятой у Усадьбы Битань технике фехтования надо закрыть?

— Наньгун Сы уже мертв, — ответил Цзян Си, — так кого еще вы желаете привлечь к ответственности?

Чжэнь Цунмин внезапно вспылил:

— Выходит, мой наставник умер напрасно?! Наньгун Сы умер, но есть же еще Е Ванси? Командуя тайной стражей Духовной школы Жуфэн, разве могла она ничего не знать о местонахождении записей с нашей секретной техникой фехтования?!

Мертвая тишина накрыла толпу.

Все знали о холодном и суровом нраве Цзян Си, а Чжэнь Цунмин[260.2], как ни крути, ничуть не соответствовал своему имени, если в одиночку решился публично противостоять главе Гуюэе.

Цзян Си на мгновение задержал взгляд на Чжэнь Цунмине, прежде чем сказал:

— Когда на горе Цзяо Наньгун Сы вступил в схватку с Наньгун Чанъином и был серьезно ранен… в самый критический момент он беззвучно сказал мне одну фразу, которую я смог считать по губам…

— Какую еще фразу?

Цзян Си закрыл глаза и перед его мысленным взором вновь предстала сцена, когда за защитным магическим барьером смертельно раненый в жестокой схватке Наньгун Сы под мечом Наньгун Чанъина, повернув голову, четко проговорил ту самую фразу:

— Надеюсь, вы проследите, чтобы все собранные за века сокровища Духовной школы Жуфэн без остатка были розданы бедным и нуждающимся.

— Это… — столпившиеся в зале заклинатели обменялись растерянными взглядами, на некоторых лицах даже появилась тень смущения и стыда. Монахи из Храма Убэй поспешно опустили глаза и, сложив руки в молитвенном жесте, принялись воспевать всеблагого и милосердного Будду.

Лицо Чжэнь Цунмина сначала позеленело, а потом покраснело. В итоге он сквозь зубы процедил:

— А как насчет того, что теперь от него и костей не осталось? Все богатства Духовной школы Жуфэн сокрыты в их тайной сокровищнице, и кто теперь ее сможет открыть? Он просто позер и пустослов.

— Наньгун Сы не знал, что от него ничего не останется, — ответил Цзян Си, — более того, я предпочитаю верить в то, что на пороге смерти человек говорит хорошие слова от чистого сердца.

Губы Чжэнь Цунмина задрожали, словно ему хотелось что-то возразить, но в итоге с них не сорвалось ни звука. После продолжительной паузы он все же спросил:

— Именно по этой причине глава Цзян сегодня решил вступиться за Мо Вэйюя? Хотите просить о снисхождении для него, чтобы не повторить ошибку, допущенную в отношении Наньгун Сы?

— Этот Цзян лишь считает, что добиться честности и справедливости от начала и до конца очень трудно, можно даже сказать, что это практически невозможно. Наблюдая сегодня, как господа заклинатели осуждают других, я хочу напомнить, что не стоит превозносить себя слишком высоко и не надо думать, что именно вы представляете справедливость и небесный закон, — взглянув на божественного потомка из Цитадели Тяньинь, он добавил, — даже открытое судебное разбирательство Цитадели нельзя считать истиной в последней инстанции.

После того, как он произнес это, Сюэ Чжэнъюн тоже решил сказать свое слово. Было видно, что этот человек очень измотан и не может найти в себе силы взглянуть Мо Жаню в лицо, однако, поколебавшись, он все же вздохнул и заметно севшим голосом произнес:

— Глава Цзян все верно сказал. Столько лет в мире совершенствования неспокойно. Пережив столько трудностей и потрясений, разлад и хаос, каждая школа в некоторой степени замешана в разного рода неблаговидных делах, и кто теперь способен судить абсолютно справедливо и непредвзято? Увы, на самом деле… — он вздохнул и, прикрыв глаза, продолжил, — на самом деле, разве свысока смотреть на человеческие жизни, как на ничтожные былинки, не равносильно убийству людей своими руками? Тот указ Духовной школы Жуфэн о корректировке цен без ножа зарезал столько ни в чем не повинных людей. Этот ничтожный Сюэ в этом мире уже сорок с небольшим лет, и заслуги его не так уж и высоки. Все это время я шел по пути совершенствования не ради того, чтобы подняться до небожителя, и не ради того, чтобы вписать свое имя в историю, а чтобы в это неспокойное время хотя бы немного облегчить страдания людей, живущих в этом мире.

Когда он сказал это, его взгляд немного прояснился.

Хотя хозяину Пика Сышэн удалось сохранить внешнее спокойствие и выдержку, но все же, зная теперь, что ребенок, которого он все это время растил, не был ему родным племянником, он был растерян и расстроен. После паузы Сюэ Чжэнъюн пробормотал:

— Я лишь хочу, чтобы как можно меньше людей страдали от невзгод и дурного обращения. Даже если одним меньше, это уже хорошо.

В этот момент стоявшая рядом Му Яньли холодно и бесстрастно сказала:

— У главы Сюэ большое сердце, однако вы не задумывались о том, что проявлять снисхождение к преступнику — это неуважение к без вины погибшим и затронутым этим делом пострадавшим мирянам? У Цитадели Тяньинь и правда недостаточно сил, чтобы мы могли расследовать каждое преступление и осудить всех виновных… мы можем лишь надеяться, что каждый когда-то ответит по небесному закону, а также иногда наказывать особо опасных преступников в назидание другим[260.3]... Раз уж дело Мо Жаня попало на суд Цитадели, мы не можем быть небрежны при его рассмотрении. Надеюсь, глава примет это к сведению.

Сюэ Чжэнъюн: — …

Закончив эту речь, Му Яньли обернулась и опять посмотрела на Мо Жаня:

— Молодой господин Мо, теперь, когда вы закончили рассказ о своих горьких жизненных обстоятельствах и получили достаточно заслуженного сочувствия, почему бы нам не поговорить о чем-то другом?

Мо Жань равнодушно посмотрел на нее:

— О чем хочет побеседовать хозяйка Цитадели?

— Прежде вы сказали, что не имели отношения к изнасилованию и последующей смерти девушки из лавки тофу, — сказала Му Яньли, — и, допустим, в этом я вам поверю. Однако есть и другая смерть, за которую вы совершенно точно несете полную ответственность.

Прикрыв глаза, Мо Жань ответил:

— Хозяйка Цитадели и правда провела хорошую работу по расследованию этого дела.

— В таком случае давайте поговорим об этом более подробно, — все также бесстрастно сказала Му Яньли. — Сперва ответьте, как и за что вы убили Мо Няня… настоящего племянника уважаемого главы Сюэ?

Не успела она закончить фразу, как исполненный гнева голос перебил ее. Полные слез глаза Сюэ Мэна яростно вспыхнули, когда он хрипло крикнул:

— Молчи! Ни слова больше!

Окинув его взглядом, Му Яньли в своей отстраненной манере прокомментировала:

— Сбежать и прятаться от правды… похоже, ни на что большее так называемый Любимец Небес и не способен.

Ответом на ее слова стал предупреждающий лязг вышедшего из ножен Лунчэна. Чиркнув рядом со щекой Му Яньли, меч врезался в деревянную колонну, так что щепки разлетелись во все стороны.

Му Яньли не только не стала уворачиваться, а даже глазом не моргнула. Пара холодных, как лед и иней, прекрасных глаз бесстрастно наблюдала на кипящим от гнева Сюэ Мэном.

Сюэ Мэн так стиснул зубы, что все мышцы на его лице задрожали от с трудом сдерживаемой ненависти:

— Какой еще родной племянник? Что еще за голубь, забравшийся в гнездо сороки, извращенная ошибка природы… ты уже достаточно наговорила!

Когда он резко выдернул Лунчэн из дерева, грудь его бурно и часто вздымалась.

Он больше не смотрел в сторону Мо Жаня и вообще не смотрел на людей. Словно загнанный в ловушку обезумевший зверь, Сюэ Мэн был на грани того, чтобы окончательно сойти с ума и погибнуть.

— Вы все закончили свои речи?! Не слишком ли это все затянулось?! Достаточно ли веселым было это представление, чтобы порадовать ваши мелочные душонки?

— Мэн-эр… — попыталась окликнуть его госпожа Ван.

Сюэ Мэн проигнорировал шепот матери. Когда, сжав в ладони Лунчэн, он поднял покрасневшие глаза и обвел взглядом всех присутствующих в зале, на его лице появилось выражение то ли насмешки над собой, то ли презрения к ним всем:

— Смотреть, как поколение образцовых наставников превращается в маньяков-убийц, как на Пике Сышэн брат идет против брата, как близкие люди становятся врагами… разве это не весело и приятно? — его голос звучал надтреснуто, словно песня разбитого сюня[260.4], а под конец затрепетал, словно подхваченное ветром перышко. — Вы все и правда пришли сюда в поисках справедливости? Вы в самом деле хотите узнать истину? — он сделал паузу, а потом запальчиво крикнул. — Или все-таки для того, чтобы затеять ссору и отомстить за свои мелкие обиды?!

— Молодой государь Сюэ выходит за рамки приличия, — прищурившись, сказал Цзян Си.

Когда Сюэ Мэн резко повернулся к нему, в его глазах его бушевало яростное пламя:

— А что, теперь настала ваша очередь меня воспитывать?

— Мэн-эр!

Сюэ Чжэнъюн вскочил с места, чтобы схватить за плечо Сюэ Мэна, однако, едва коснувшись его, он застыл на месте. Несмотря на то, что Сюэ Мэн так возмущенно и гневно рычал, его тело дрожало и трепетало, словно лист на ветру. Его дух был почти сломлен и разорван в клочья.

— Я не желаю это слушать, — сказал Сюэ Мэн, чеканя каждое слово, и с каждым этим словом захватившая его злость и ненависть становилась только глубже, — все это ложь. Ложь… сборища лжецов!

Сюэ Чжэнъюн хотел удержать его, но Сюэ Мэн уже развернулся и, грубо расталкивая толпу, вышел из Зала Даньсинь.

От начала и до конца он так ни разу и не взглянул на Мо Жаня.

На самом деле, обманывать мог кто угодно, но правда была такова, что в глубине души Сюэ Мэну уже все было ясно. Однако в этом мире есть много вещей, которые легко понять, но мучительно больно принять.

Двадцать с небольшим лет Сюэ Мэн благополучно плыл по течению жизни и, кроме смерти Чу Ваньнина, никогда не испытывал каких-то значительных душевных потрясений и испытаний. Именно потому, что до настоящего времени он жил, не зная бед, в сердце своем этот молодой человек так и не вырос, оставшись все тем же наивным ребенком, и сейчас это сыграло против него. Обладая душевной чистотой и непосредственностью ребенка, он так и не смог избавиться от свойственной детям грубости, безрассудства, невежества, импульсивности и резкости в словах и поступках.

Сюэ Чжэнъюн очень долго стоял в оцепенении, глядя ему вслед, прежде чем медленно сел на свое место.

Его молодость давно уже прошла, он почти разменял пятый десяток и на его висках серебрилось немало седых волос. Он не знал, сможет ли на ногах выдержать этот удар, и ему оставалось только сесть. По крайней мере, так ему было немного легче собраться с силами и успокоиться.

Лицо Му Яньли, в котором не было ни капли душевной теплоты, казалось, покрылось тонким слоем льда. Эта женщина говорила лишь по существу дела, и каждое ее слово опиралось на непреложные факты:

— Мо Вэйюй, вы сами расскажете обо всех деталях этого дела или мне все же позвать свидетелей?

Мо Жань был очень спокоен. Спокоен, как смертник в ожидании казни.

— Ни к чему беспокоить кого-то, — ответил он. — Если на этом свете остались в живых свидетели той истории, я не хотел бы их видеть, — он медленно поднял голову, и проникший в зал тусклый солнечный свет осветил его безжизненно-бледное лицо. — Я сам все расскажу.

Му Яньли подняла руку, и тотчас же люди из Цитадели Тяньинь принесли для нее кресло. Удобно расположившись в нем и подперев рукой щеку, она всем видом показала, что готова выслушать еще одну длинную историю:

— Прошу, начинайте.

Мо Жань прикрыл глаза и, помолчав немного, начал рассказ:

— Эта история началась с одного предприимчивого дельца.

— Какого дельца?

— …Вам всем должно быть известно, что в мире совершенствования есть такое занятие, как «торговец информацией[260.5]» или «сыскарь».

Хозяин Горной усадьбы Таобао Ма Юнь, который знал об этом виде торговли лучше большинства присутствующих, поднял руку и сказал:

— Верно, нашему ордену хорошо известны такого рода дельцы. Они по одному расхаживают по улицам, расспрашивая торговый люд о разных новостях и старых сплетнях, а потом используют эту информацию, чтобы получить с нее какую-то выгоду.

— Именно, — подтвердил Мо Жань, — поэтому, когда дядя занимался поисками ребенка его погибшего старшего брата, он также обратился за информацией к одному из таких дельцов.

Сюэ Чжэнъюн: — …

Конечно, Сюэ Чжэнъюн помнил об этом. Зацепку, где искать Мо Жаня, дал ему именно торговец информацией, который сообщил, что после пожара в Тереме Цзуйюй все-таки уцелел один ребенок. Он до сих пор отчетливо помнил взволнованное лицо того дельца, который, непрестанно вздыхая, рассказал ему, что не иначе как милостью небес сынок его старшего брата смог спастись в том страшном пожаре. Это просто благословение свыше, ведь всем известно, что человеку, пережившему большое бедствие, суждено счастливое будущее.

— В том году этот господин сыскарь получил одно поисковое задание и спустя некоторое время узнал, что разыскиваемое им лицо может находиться в Тереме Цзуйюй. Женщина, которую он искал, носила фамилию Мо.

Кто-то из толпы с любопытством спросил:

— И кто же это?

— У старшего брата главы Сюэ была возлюбленная, известная под именем Мо Нянцзы[260.6]. Она была дочерью наложницы из одной богатой семьи.

Кто-то в изумлении откликнулся:

— Мо Нянцзы? Это разве не так звали хозяйку Терема Цзуйюй?

— Однако, по тому, что я слышал о ее действиях и поступках, кажется, она была весьма скверной женщиной.

Мо Жань все так же бесстрастно продолжил:

— Она тоже не родилась плохим человеком. Я слышал от моей мамы, что Мо Нянцзы испытала в жизни примерно то же, что и она, поэтому также достойна жалости. В юности у нее был возлюбленный — бедный и необразованный странствующий заклинатель. Он сказал ей, что хочет отправиться в Нижнее Царство и основать там собственную прославленную духовную школу. Чтобы помочь в реализации его честолюбивых устремлений Мо Нянцзы отдала ему все свои деньги и украшения.

— Это был мой старший брат… — пробормотал Сюэ Чжэнъюн.

Мо Жань продолжил:

— Перед разлукой этот странствующий заклинатель поклялся Мо Нянцзы, что как только ему удастся реализовать свои великие планы, он вернется в сиянии славы и, соблюдая все традиции, женится на ней. Тогда он подарил Мо Нянцзы стих: «В тумане водная гладь и берег реки. Две расписные джонки связаны вместе канатом. Фея с пипой неспешно перебирает струны. Ваш муженек прощается с вами без слов». В дальнейшем занимающийся ее поиском делец использовал эти строки как доказательство того, что он нашел правильного человека.

Подобные пикантные подробности отношений между мужчиной и женщиной всегда были невероятно притягательны для ушей праздных зевак. Какая-то заклинательница тут же спросила:

— Неужели первый глава Пика Сышэн, так же как и Наньгун Ян, бросил жену и ребенка?

Похожие на глаза леопарда, глаза Сюэ Чжэнъюна широко открылись, и он тут же громко и эмоционально возразил ей:

— Не надо чушь нести! Мой старший брат совсем не такой! Он никогда не забывал барышню Мо…

При воспоминании о почившем старшем брате его глаза немного покраснели от сдавившей сердце застарелой тоски и скорби.

Старейшина Сюаньцзи также вступился за умершего:

— Прекрасная дева, прошу, будьте осторожны в словах. Брат главы Сюэ не отрекся от своего слова. Почти сразу после основания нашего ордена первый глава, к несчастью, был убит в жестокой битве с нечистью, но до этого он не раз беседовал с нашим уважаемым главой о той женщине и говорил ему, что с нетерпением ждет того часа, когда наша духовная школа немного окрепнет, чтобы отправится за ней. Так что наш первый глава ни в чем не похож на Наньгун Яна.

— Это действительно так, — тихо сказал Мо Жань, — в итоге Мо Нянцзы оказалась куда удачливее моей матушки. Хотя ее муж умер, в этом мире остались люди, которые помнили, что он хотел принять ее и забрать в свой дом, тогда как живой и здоровый Наньгун Ян так никогда и не осмелился признать меня и мою мать.

— Ха! Вот теперь мне все ясно! Зависть — вот причина, по которой ты решил выдать фальшивку за истину, убил Мо Нянцзы, сжег Терем Цзуйюй и присвоил чужое имя!

Услышав эти злонамеренные домыслы, Мо Жань хмуро взглянул на «очень смышленого» заклинателя и ответил:

— Сам я никогда не хотел выдавать себя за кого-то другого.

Не желая верить в его слова, тот заклинатель с ухмылкой язвительно поинтересовался:

— Ну, естественно. Так что же тогда случилось? Неужели, ко всему прочему, тебя кто-то вынудил назваться молодым господином Пика Сышэн?

Что тогда случилось?

Когда-то Мо Жань и подумать не мог, что в этом мире полно вещей, которые с самого начала должны быть совсем не такими, какими в итоге стали. Что один взмах крыла бабочки может спровоцировать лавину событий, в результате которых даже безбрежнее синее море может превратиться в тутовую плантацию[260.7].

Так же, как изначально он и не думал занимать место племянника Сюэ Чжэнъюна, так и Мо Нянцзы не собиралась становиться хозяйкой музыкальной труппы и вершить злые дела. Когда-то в далекой юности она тоже была добросердечной нежной красавицей, которая, стоя у окна, с надеждой смотрела вдаль, ожидая скорого возвращения своего муженька. Когда-то она была так счастлива известить своего уехавшего возлюбленного о том, что ждет ребенка, и даже получила ответное письмо от взволнованного будущего отца, полное переливающимися через край эмоциями и переживаниями.

В ее жизни было это прекрасное время. Ну и что, что она была лишь дочерью наложницы, люди насмехались над ее ничего не добившимся в жизни никчемным возлюбленным и высмеивали ее за то, что она забеременела до брака. Верный своему слову, однажды он обретет заслуженную славу и обязательно вернется, чтобы воссоединиться с ней и забрать их с ребенком в свой дом. Она всем сердцем искренне и глубоко верила в это.

Прекрасные дни сменяли друг друга, постепенно письма, что приходили каждые три дня, стали приходить каждые семь дней, а потом она стала получать лишь одно письмо в месяц и, наконец, их переписка окончательно оборвалась. Мо Нянцзы пала духом. С самого начала она скрывала от своих родителей эту любовную связь, а после рождения ребенка долгое время колебалась, не решаясь вернуться в отчий дом. У этой женщины был весьма необузданный и взрывной темперамент. В результате, когда все открылось, ее отец пришел в ярость и главная жена начала оскорблять ее, Мо Нянцзы в порыве гнева хлопнула дверью и ушла из дома. Впоследствии, после нескольких причудливых поворотов судьбы, дочь из богатой семьи, в конце концов, стала хозяйкой Терема Цзуйюй.

В жизни человека так много взлетов и падений и судьба его подобна горнилу. Погрузившись в эту плавильную печь, ты можешь выйти из нее преобразившимся до неузнаваемости. И Мо Жань, и Мо Нянцзы в те годы прошли свой путь сквозь огонь.

Торговец информацией нашел ее спустя четырнадцать лет с тех светлых дней, когда, будучи наивной и простодушной девушкой, она жила в ожидании, практически не покидая пределы женской половины.

Тот человек, которому Сюэ Чжэнъюн доверил ее поиски, вошел в дом развлечений, непринужденно устроился на месте гостя и, открыв бумажный веер, с улыбкой сказал:

— Здесь ли живет Мо Нянцзы? Позовите ее.

Одетая в верхний жакет цвета персика с наброшенным на плечи шелковым палантином нежно-желтого цвета, Мо Нянцзы, виляя бедрами, вошла в комнату. Держа в одной руке руке длинную курительную трубку, другой она приподняла занавес из бусин и, когда стих нежный перезвон, с мягкой улыбкой обратилась к нему:

— Ах, этот молодой господин пришел сюда на рассвете, чтобы послушать наши песни? Вам по душе пипа или янцинь[260.8]? Артисты моего заведения владеют всеми видами музыкальных инструментов[260.9] и смогут удовлетворить даже самый взыскательный вкус. Откройте двери своим потаенным желаниям, а я не постою за ценой.

Такова жизнь. Четырнадцать лет назад, когда ее любимый уходил, она, прислонившись лбом к жемчужному занавесу, с грустным выражением на прекрасном лице долго провожала его взглядом. И вот четырнадцать лет спустя, когда человек, отправленный младшим братом ее возлюбленного, наконец, нашел ее, жемчужный занавес лет, разделивший ее жизнь на до и после, снова приподнялся. Раздвинув ярко-красные и изумрудно-зеленые бусины пройденных жизненных испытаний и превратностей судьбы, она сделала шаг вперед. Вот только к этому моменту та похожая на пугливого олененка застенчивая девушка уже умерла, уступив место властной хозяйке Терема Цзуйюй. Сейчас именно эта уже немолодая, но все еще довольно привлекательная женщина средних лет, курила трубку и беззастенчиво флиртовала с сидевшим рядом ранним гостем.

Пришедшего в ее дом сыскаря нельзя было назвать излишне чувствительным и падким на удовольствия человеком, в его глазах ценность имели только деньги. Небрежно обмахиваясь веером, он с улыбкой сказал:

— Не будем ходить вокруг да около, я здесь по поручению и должен расспросить Мо Нянцзы об одном человеке.

Улыбка вмиг слетела с лица Мо Нянцзы. Куда более холодным тоном она спросила:

— Расспросить о человеке? О ком речь?

Тогда сыскарь медленно продекламировал:

— В тумане водная гладь и берег реки. Две расписные джонки связаны вместе канатом. Фея с пипой неспешно перебирает струны. Ваш муженек прощается с вами без слов.

Дослушав до половины, Мо Нянцзы переменилась в лице, а когда он закончил последнее предложение, все краски сошли с ее лица, губы задрожали, слишком тонкие брови, придававшие ее лицу выражение некоторой злобности, сошлись над переносицей. Прижав платок к груди, какое-то время она молчала, прежде чем смогла выдавить дрожащим голосом:

— Вы… вы кто… кто вы такой?!

С довольной улыбкой сыскарь ответил:

— Если не ошибаюсь, я тот, кто смог найти человека, которого ищет господин бессмертный Сюэ. Мо Нянцзы, как вы поживали все эти годы?

Мо Нянцзы покачнулась и, не устояв на ногах, опустилась на круглый табурет из тунгового дерева. Она то краснела, то бледнела и, задыхаясь, хватала воздух ртом. Наконец, ей удалось поднять руку и одним взмахом, без лишних слов, прогнать всех, кто находился в комнате, чтобы остаться с ним наедине. Она смотрела на господина сыскаря со сложным выражением, в котором восторг и ликование смешались с горечью и печалью.

Сыскарь без всяких эмоций на лице взял чайник и, наполнив чашку уже остывшим чаем, протянул ей:

— Для начала сделайте глоток чаю.

Мо Нянцзы обхватила чашку дрожащими руками руками и сделала один глоток, затем второй. Даже допив все до дна, она еще несколько раз поднесла к губам пустую чашку, прежде чем, подняв голову, спросила:

— Этот Сюэ… господин Сюэ попросил вас разыскать меня?

Сыскарь со вздохом ответил:

— Честно сказать, тот господин заклинатель Сюэ, которого держит в памяти госпожа Мо Нянцзы, давно уже умер.

— Что?!

— По правде говоря, это его младший брат попросил меня разыскать близкую подругу его старшего брата. Когда-то эти братья вместе смогли создать в Нижнем Царстве собственную духовную школу. Постепенно все наладилось, они перестали быть бездомными скитальцами, не имевшими поддержки и опоры в жизни. Однако пока старший брат Сюэ был занят созданием и укреплением ордена, какое-то время ему нельзя было надолго отлучаться, а впоследствии, во время изгнания нечисти, произошел несчастный случай, и он, к величайшему сожалению, был…

Не дослушав до конца, Мо Нянцзы закрыла лицо руками и разразилась рыданиями. Сыскарю пришлось долго утешать ее, прежде чем женщина с трудом взяла себя в руки и он, наконец, смог продолжить:

— До того, как господин бессмертный Сюэ так скоропостижно скончался, он рассказал своему младшему брату о том, что его связывает с госпожой Мо, поэтому тот все эти годы беспрестанно пытался разыскать вас, надеясь забрать невестку в свой дом.

Все еще не смея и боясь поверить, Мо Нянцзы пробормотала что-то себе под нос, а потом вдруг крепко схватила сыскаря за руку и сказала:

— Повторите, я прошу вас, еще раз повторите то стихотворение! Я не верю, не верю, что он и правда умер…

Этот стих был ключевым звеном в этом деле и, конечно же, сыскарь выучил его наизусть, поэтому тут же с легкостью повторил снова:

— В тумане водная гладь и берег реки. Две расписные джонки связаны вместе канатом. Фея с пипой неспешно перебирает струны. Ваш муженек прощается с вами без слов.

Мо Нянцзы тихо ахнула, в следующее мгновение слезы наполнили ее глаза:

— Он… он все эти годы не искал меня, потому что… а я думала… а я таила обиду на него…

— Прошло очень много лет, Мо Нянцзы, примиритесь с утратой, — со вздохом сказал господин сыскарь. — Да, кстати, госпожа Мо, у вас же есть сын?

— Да… да-да! — рыдая, задыхаясь и глотая слезы, Мо Нянцзы крикнула в сторону верхнего этажа дома:

— А-Нянь, А-Нянь… Мо Нянь! Быстрее спускайся!

Дверь в отапливаемые комнаты наверху открылась, однако вышел из нее не вовсе Мо Нянь, а очень маленький и хилый ребенок.

В руках этот ребенок нес кучу одежды для стирки, из-за которой его худое маленькое лицо было почти не видно. На щеках мальчика виднелись незажившие синяки, да и сам он выглядел очень забитым и робким.

Сыскарь в некотором замешательстве спросил:

— Это… ваш сын?

— Ах, нет, конечно нет, — утирая слезы, ответила Мо Нянцзы, — это маленький слуга, который растапливает печи в доме.

Господин тут же облегченно выдохнул и, улыбнувшись, с легким сердцем сказал:

— А, вот оно что.

Повернув голову, Мо Нянцзы спросила у этого ребенка:

— Мо Жань, куда ушел молодой господин?