Хаски и его учитель белый кот. Том III

Глава 290. Пик Сышэн. Рождение двух цветков зимней сливы на одном стебле

Сюэ Мэн лежал на земле. Он так напился, что на какое-то время впал в пьяное оцепенение, и даже не понял, что только что встретил самого страшного демона в мире. Упав спиной на снег, он лежал на земле и снежные хлопья с вершин горного хребта Куньлунь, словно весенний ивовый пух или осенний пух рогоза, медленно парили в воздухе, укрывая его тело.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем из белой пелены снегопада вышел человек с зонтиком из красной промасленной бумаги и подошел к нему. Сюэ Мэн прищурился, пытаясь разглядеть кто это. Наконец, ему все-таки удалось рассмотреть холодное лицо этого человека.

— Мэй…

Сюэ Мэн чувствовал себя таким изможденным, что пробормотав лишь первый слог его имени, второй так и не смог выговорить.

— Да, это и правда я, — Мэй Ханьсюэ был немногословен, и просто помог ему подняться с земли.

Сюэ Мэн привалился к его плечу, но вместо того, чтобы попытаться уйти, спросил:

— У тебя есть вино?

— Нет, — ответил Мэй Ханьсюэ.

Пьяный Сюэ Мэн его как-будто и не слышал:

— Отлично, тогда составишь мне компанию, пропустим по чарке?

— Не пью.

Сюэ Мэн ненадолго затих, а затем со смехом сказал:

— Нет, только поглядите на него. Сукин ты сын, раньше я не пил, а ты меня спаивал, а теперь я пью, а ты говоришь, что не пьешь. Смеешься надо мной?

— Я воздерживаюсь от спиртного.

Сюэ Мэн пробормотал себе под нос что-то напоминающее ругательство, после чего оттолкнул Мэй Ханьсюэ и, утопая в снегу, побрел по бескрайнему снежному полю. Сжимая в руке зонт, Мэй Ханьсюэ, смотрел на его удаляющийся сгорбленный силуэт. Он не стал его догонять, только спросил:

— Ну и куда ты идешь?

Сюэ Мэн и сам не знал, куда идет, и просто испытывал досаду от того, что ему не хватило вина, чтобы упиться до смерти.

— Вернись, дальше дороги нет, — сказал Мэй Ханьсюэ.

Сюэ Мэн резко остановился, замер в оцепенении, а потом вдруг громко разрыдался:

— Блять, я просто хочу немного промочить горло! Ты даже выпить мне не даешь! Не пьешь ты, так и не пей, зачем меня обманывать, что воздерживаешься от спиртного! Что ты за выродок такой, а?!

— Я тебя не обманываю.

Сюэ Мэн его вообще не слушал, продолжая плакать и стенать:

— Что вы за нелюди такие?!

— …

— Я несчастен, разве ты не видишь?!

— Вижу, — ответил Мэй Ханьсюэ.

Сюэ Мэн сначала опешил, а потом разозлился пуще прежнего, да так, что даже кончик его носа покраснел:

— Ладно… ладно, я вижу, что ты не собираешься со мной пить. Боишься, что я нахаляву пропью все твои деньги, а потом не верну? Позволь напомнить, что на самом деле я не так уж беден…

С этими словами он действительно достал из кармана свой мешочек, бормоча что-то себе под нос, высыпал на ладонь кучу медных монет и пересчитал несколько раз, с каждым разом все больше расстраиваясь:

— А? Почему так мало?

Мэй Ханьсюэ прижал руку к виску. Очевидно, у него разболелась голова:

— Сюэ Мэн, ты пьян. В первую очередь тебе надо пойти отдохнуть.

Прежде чем Сюэ Мэн успел ответить, за спиной послышался шорох шагов, а потом еще один куда более приятный и любезный голос:

— Старший брат, какой смысл обсуждать что-то с пьяным человеком?

Эти слова сопровождались появившимся в поле зрения шелковым рукавом. Внутри рукава была рука, сжимающая бурдюк из бараньей шкуры, а на запястье висел серебряный колокольчик. Мэй Ханьсюэ прищурился и повернул голову…

За его спиной стоял человек, который был похож на него как две капли воды, только на губах его играла улыбка, а выражение лица было непривычно мягким и даже ласковым.

— На самом деле, когда ты встречаешься с пьяным, у тебя есть только два пути, — посмеиваясь, сказал этот двойник, — Либо споить его до бесчувствия, либо избить до потери сознания.

Мэй Ханьсюэ: — …

После этого мужчина подмигнул Мэй Ханьсюэ и продолжил:

— Знаю, что старший брат воздерживается от спиртного. Так что возвращайся, а я выпью с ним за компанию.

Слабый голубоватый дымок вился, изящно танцуя, нежный и мягкий, почти незаметный и от того немного таинственный.

Спальня старшего брата-наставника во Дворце Тасюэ была наполнена густым ароматом самой дорогой амбры. Повсюду лежали мягкие белые ковры с таким длинным ворсом, что стоило ступить на застеленный ими пол, и нога утопала по щиколотку. Из-за обилия легких полупрозрачных занавесок можно было и перепутать, солнце или луна сейчас светит в окно, день или ночь стоит на улице. Легкий ветерок играл тюлевым пологом, то приподнимая, то опуская его.

Мэй Ханьсюэ, подперев щеку рукой, лежал прямо на белоснежном ковре, потирая друг о друга белые как нефрит пальцы босых ног. Его похожие на драгоценный нефрит глаза смотрели на Сюэ Мэна, который сидел перед ним скрестив ноги и большими глотками пил вино.

Когда количество кувшинов перевалило за третий десяток, Мэй Ханьсюэ с улыбкой спросил:

— Эй, Цзымин, а ты не удивлен?

— Чему мне удивляться?

— Тому, что нас двое.

— …Э?

Мэй Ханьсюэ покачал головой:

— Я и забыл, что ты не умеешь пить, а когда перепьешь, твои мозги, вероятно, сильно отличаются от мозгов обычных людей, так что ничего не может тебя поразить и удивить.

— Хм… — промычал Сюэ Мэн.

— Не знаю, заметил ли ты, что в тот день на Пике Сышэн именно мой старший брат остановил твой меч.

— Не могу вспомнить.

— Ты видел его меч Шофэн, — продолжал Мэй Ханьсюэ, — отлитый из северного железа серебристый меч.

Сюэ Мэн нахмурился, изо всех сил стараясь вспомнить:

— Но… человек, который в тот день в главном зале блокировал меня, был очень уродлив. И оружие было не серебристое… оно было… было…

— Оно было голубое, — Мэй Ханьсюэ понимающе кивнул. — Поскольку в тот день мой брат был очень зол и взволнован, он влил в меч свою духовную энергию. Обычно он не использует так много духовной энергии, на самом деле моему старшему брату не нравится быть жестоким.

— …

— По правде говоря, мы оба можем владеть этим мечом: у меня древесное и водное духовное ядро, а у него огненное и водное. При случае ты мог заметить сразу три вида духовных потоков — зеленый, красный и синий, но…

Он осекся, поскольку Сюэ Мэн выглядел не слишком заинтересованным его речью и, прослушав лишь половину, c отстраненным видом опять принялся за вино.

Мэй Ханьсюэ сощурил глаза и пригляделся к нему повнимательнее.

Ему вдруг пришло в голову, что сейчас Сюэ Мэн не соответствует тому образу гордой и вспыльчивой птицы высокого полета, который демонстрировал в обычные дни, и выглядит скорее немного холодным и отстраненным. Из-за этой холодности Сюэ Мэн стал похож не на себя, а на другого человека.

Но на кого?

Мэй Ханьсюэ было лень думать об этом сейчас, поэтому вскоре он позабыл об этом. Чем бы ему не пришлось заниматься, он всегда был похож на тонкую струйку дыма, что выплевывает стоявшая перед ним курильница в виде золотого благословенного зверя. Разомлевший и томный, он лениво плыл по жизни, словно бесплотный дух.

Допив последний бурдюк вина, Сюэ Мэн спросил Мэй Ханьсюэ:

— Еще вино есть?

— Есть, но ты уже выпил слишком много, чтобы просить еще.

— Я не пьянею и с тысячи чарок.

Мэй Ханьсюэ рассмеялся:

— Ты ненормальный?

Он все же передал ему вино, но прежде, чем вручить ему, с теплом в голосе мягко предостерег:

— Это последний кувшин. Если дам тебе еще, и мой старший брат узнает об этом, то он просто живым меня четвертует.

Сюэ Мэн молчал, с равнодушным видом потягивал вино и был совершенно не похож на себя. Вдруг, как будто между делом, он пробормотал:

— У тебя тоже есть старший брат?

— А? — со смехом переспросил Мэй Ханьсюэ. — Я тебе об этом уже полдня толкую, а ты только заметил.

В глазах Сюэ Мэна промелькнула какая-то эмоция, но его длинные ресницы тут же опустились, словно крылья присевшей отдохнуть бабочки. Он снова тихо пробормотал:

— У меня тоже есть старший брат.

— Да, я знаю.

Сюэ Мэн прислонился к балке. От долгого сидения скрестив ноги его тело немного затекло. Вытянув одну ногу, он какое-то время смотрел на Мэй Ханьсюэ.

Вдруг ледяное выражение на его лице растаяло, глаза ярко вспыхнули и заискрились смехом. Но даже этот сияющий улыбкой Сюэ Мэн все еще не был похож на привычного Сюэ Мэна.

— Эй, а как твой старший брат с тобой обращается? — со смехом спросил он.

Мэй Ханьсюэ слегка изумился этой перемене. Неужели этот человек, когда напивается, всегда так себя ведет? Все же он ответил:

— Замечательно.

— Ха-ха-ха, а ты и правда бережешь слова, словно золото. Замечательно, это как? В чем это выражается? Выплавит ли он для тебя оружие или приготовит для тебя лапшу, когда ты болен?

Мэй Ханьсюэ улыбнулся и ответил:

— Вовсе нет, но он может защитить меня от дам.

Сюэ Мэн: — …

— Мне не очень нравится смотреть, как мои бывшие любовницы плачут и скандалят, — пояснил Мэй Ханьсюэ. — От тех, кто не может спокойно принять наше расставание, он меня и защищает. Ему это дается гораздо проще, чем мне, ведь он не такой чувствительный и не любит ходить вокруг да около[290.1]. У него вообще нет к этому никакого интереса, в свои-то почтенные годы он даже за руку девушку не держал.

Сюэ Мэн сморщил нос:

— Как зовут твоего старшего брата?

— Мэй Ханьсюэ.

— Так же, как и тебя?

— Иероглиф другой, — Мэй Ханьсюэ засмеялся. — Мой брат и правда, холодный[290.2], как снег, так что полностью соответствует своему имени.

— И зачем вы двое вообще решили провернуть этот фокус… — продолжил болтать внезапно разговорившийся Сюэ Мэн.

— Так удобнее заниматься делами. Когда какое-то дело делают два человека, в этом нет ничего странного, а вот если люди считают, что все это дело рук одного человека, у них сразу появляется ощущение, что это нечто невероятное и труднодостижимое. Глава Дворца намеренно выбрала для нас этот путь, поэтому с детства мы со старшим братом неразлучны.

Рассказывая это, он снял крышку с курильницы и серебряным черпаком помешал пепел внутри, после чего наполнил ее благовониями, которые успокаивали дух и устраняли внутренний холод, и мягко продолжил.

— Каждый из нас всегда носит с собой маску из человечьей кожи. Когда он надевает ее, я показываю людям свое настоящее лицо, когда маску ношу я, он занимается делами в своем истинном обличье, и так уже больше двадцати лет.

— И вам не надоело?

— Нет, не надоело, это довольно весело, — Мэй Ханьсюэ рассмеялся. — Хотя мой старший брат наверное чувствует себя уставшим. Он всегда говорит, что в миру у меня слишком много любовных долгов и из-за этого, покидая дом, ему приходится обходить стороной всех этих заклинательниц.

Сюэ Мэн даже представить не мог, что чувствует человек, постоянно окруженный заклинательницами. На самом деле, можно сказать, что он и старший Мэй Ханьсюэ были в одинаковом положении, ведь в своем возрасте он тоже еще даже за руку девушку не держал.

Однако подобного рода вещами хвастаться точно не стоило, поэтому он молча осушил кувшин с вином и так ничего и не сказал.

Когда Мэй Ханьсюэ почти поверил, что он уже напился и его голова совсем не соображает, Сюэ Мэн вдруг спросил у него:

— Почему помогли мне?

Его тон снова изменился, и на сей раз он звучал очень мягко.

Подобное мягкое выражение было ему совсем не свойственно, и в сравнении с прежним резавшим глаза холодным равнодушием, еще сильнее бросалась в глаза.

В конце концов Мэй Ханьсюэ не выдержал. Сев прямо, он вытянул руку с серебряным колокольчиком, чтобы взять Сюэ Мэна за подбородок и, повернув его лицо сначала влево, а потом вправо, пробормотал себе под нос:

— Странно, тот же человек, но что с ним не так?

Сюэ Мэн не сопротивлялся, позволяя удерживать себя за подбородок, его карие глаза спокойно следили за Мэй Ханьсюэ. Чуть позже, он снова спросил:

— Зачем было помогать Пику Сышэн? Разве мы близки?

— Не так уж близки, — ответил Мэй Ханьсюэ. — В детстве мы играли с тобой, однако один день — это был я, а другой — мой старший брат. На самом деле я провел с тобой около десяти дней.

— Тогда почему вы захотели приютить меня?

Мэй Ханьсюэ вздохнул и, вытянув длинный белый палец, ткнул им между бровей Сюэ Мэна:

— Твои родители когда-то спасли жизнь моей матери… Она из города Суйе[290.3], а там, как тебе должно быть известно, полным-полно злых духов. После того, как она родила меня и брата, то сразу же отослала нас в Куньлуньский Дворец Тасюэ. А потом в городе разбушевалась нечистая сила. Было множество погибших и раненых, ей с большим трудом удалось сбежать, но она сломала ногу.

Добавленные в курильницу благовония имели кристально-чистый аромат гималайского кедра.

Мэй Ханьсюэ с улыбкой продолжил:

— Она долго скиталась, не имея за душой и серебряной монеты, и, добравшись до подножья Куньлунь, была уже при смерти.

Выражение его лица оставался все таким же мягким. Спадающее на лоб украшение в виде рубиновой капли ярко сияло.

— В то время дядя Сюэ и тетя Ван впервые посетили Дворец Тасюэ в горах Куньлунь. Увидев нашу умирающую мать, они не стали расспрашивать о ее прошлом и не пытались получить от нее какие-либо ценности, а постарались вылечить ее, не жалея денег на лекарства. Когда впоследствии они узнали, что она разыскивает своих детей, дядя Сюэ на спине поднял ее на вершину горного хребта Куньлунь.

Сюэ Мэн изумленно притих, внимательно слушая его рассказ. Потребовалось время, чтобы он все же спросил:

— Тогда что потом случилось с вашей матушкой?

— Болезнь оказалась слишком тяжелой, — Мэй Ханьсюэ покачал головой. — Ей было уже не помочь, и она все же покинула нас… Но благодаря тете и дяде мы смогли увидеться с ней в последний раз.

Рассеяв окутавший комнату ароматный дымок, снаружи подул легкий ветерок, зазвенели подвешенные под карнизом ветряные колокольчики.

Чистый звук был подобен плеску воды в ручье.

— Все эти годы дядя и тетя говорили, что это не благодеяние, а просто небольшая помощь, не стоящая даже упоминания, а потом они и вовсе забыли о том случае, но мы с братом до сих пор помним, — Мэй Ханьсюэ поднял свои сине-зеленые глаза и спокойно взглянул на Сюэ Мэна.

Слишком много воды утекло с тех пор, как он говорил об этих событиях. Его скорбь и горе теперь было не разглядеть, осталась лишь мягкость и душевная теплота.

— В тот день дядя Сюэ нес мою маму на спине, а тетя Ван держала над ними зонт, потому что они боялись, что мама снова простудится. Когда дядя и тетя вошли во Дворец, первое, о чем они заговорили, не дела Пика Сышэн и не заключение союза с Дворцом Тасюэ. Они спросили, здесь ли близнецы из города Суйе.

Светлые ресницы опустились, прикрывая вышедшие из берегов зеленые омуты.

— По правде говоря, за всю свою жизнь я не встречал более выдающихся супругов, стоящих во главе духовной школы.

— Мои родители… — у Сюэ Мэна перехватило дыхание.

— Да, — со вздохом сказал Мэй Ханьсюэ, — это твои родители.

Сюэ Мэн закрыл лицо ладонями и его плечи едва заметно задрожали. Он снова заплакал, а ведь, казалось бы, за эти месяцы было пролито столько слез, что они уже должны были иссякнуть.

Он зарыдал в голос и, наконец, вновь стал похожим на себя самого.

И только в этот момент Мэй Ханьсюэ вдруг словно прозрел…

Совсем недавно, когда Сюэ Мэн равнодушно проронил: «Я не пьянею и после тысячи чарок» — это же был Чу Ваньнин.

А потом, когда с легкой насмешкой спросил у него: «У тебя тоже есть старший брат?» — это ведь был Мо Вэйюй.

А это его мягкое: «Почему помогли мне» — конечно, это был Ши Минцзин.

Усердно и немного неуклюже он старался воскресить в памяти их облик и по крупицам собрать воспоминания о них: как они сидели или стояли, беглый взгляд или усмешку, гнев или раздражение.

Прежде он привык к холодности и резкости Чу Ваньнина, к горячности Мо Вэйюя и мягкости Ши Минцзина. Прежде у него были наставник, старший брат и близкий друг.

И вдруг ночью на землю обрушился ливень, что прибил ряску, разбил вдребезги горы и реки, а шквальный ветер унес белый пух.

И когда дождь закончился, остался только он один.

А они все исчезли.

Сюэ Мэн остался один. Теперь, сжимая в руке кувшин с мутным вином, он пил, и один человек стал тремя людьми.

Он рыдал и смеялся, был равнодушен, горяч и нежен. Он любил их и выражал свою любовь вежливо и почтительно, выражал свою любовь своевольно и дерзко, выражал свою любовь зло и неловко.

Он думал, что, возможно, раньше он выражал ее не очень хорошо. Его привязанность к учителю выглядела слишком глупой и навязчивой, его привязанность к старшему брату выглядела слишком резкой и острой, а привязанность к Ши Мэю была слишком холодной и бесстрастной.

Когда вино было допито, Сюэ Мэн свернулся калачиком. Он чувствовал себя очень маленьким, глазницы покраснели от слез.

— Это моя вина… — сказал он. — Я делал все неправильно…

«Вернитесь.

Я больше не буду заносчивым и спесивым, не буду бесцеремонным и наглым, не буду медлительным и нерешительным, не буду игнорировать и смотреть с презрением».

Сюэ Мэн горестно всхлипнул. Упираясь лбом в колени, он дрожал всем телом и, рыдая, просил:

— Вернитесь… не оставляйте меня одного.

Если бы ушедших можно было вернуть, если бы можно было начать все сначала, он отказался бы от славы Любимца Небес и не возжелал бы вновь власти и величия молодого хозяина Пика Сышэн.

Он лишь хотел открыто и пылко сказать им…

«Я, правда, очень сильно вас люблю, я не могу жить без вас, и вся моя жизнь связана с вами. Я готов отдать свое духовное ядро, готов отдать любые сокровища, я готов отдать все, что у меня есть, в обмен на то, чтобы снова собрать в одном зале всех старых друзей и хотя бы на время вместе предаться безудержному веселью».

Видя его скорбь, Мэй Ханьсюэ тихо вздохнул и протянул руку, чтобы поправить выбившуюся прядь на виске. Только он собрался что-то сказать, как вдруг услышал приглушенный грохот за пределами дворца, похожий на раскаты грома среди грозовых туч, от которых содрогнулась земля.

Эта дрожь земли продолжалась довольно долго. Казалось, среди бескрайних снежных равнин пробудился какой-то огромный зверь, готовый в любой момент, исторгнув могучий вздох, целиком заглотить солнце и луну.

Сердце Мэй Ханьсюэ сжалось от плохого предчувствия. Он собрался было оставить немного успокоившегося Сюэ Мэна, чтобы выйти наружу и посмотреть, в чем дело, как увидел старшего брата с мечом в руках, который, отбросив занавес на двери, стремительно вошел в комнату.

Выражение его лица было серьезным и очень мрачным:

— Немедленно идите в главный зал.

Пораженный Мэй Ханьсюэ спросил:

— Что случилось? Что это только что был за звук?

Его вечно холодный старший брат сжал губы, а затем сказал:

— На северо-востоке появилась огромная магическая формация. Боюсь, то, о чем ранее говорил нам образцовый наставник Мо, оказалось правдой. Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти вот-вот откроются.