Гонки олегархов

Глава 8

Год заканчивался очень удачно — и в производственном плане, и в финансовом. Да и в личном тоже: Сережа перестал на меня дуться. И с семьей проводила теперь я гораздо больше времени: с работы почти всегда в семь возвращалась… ну, в половину восьмого, у аж воскресенья всегда дома была! Почти всегда, уж по два воскресенья в месяц так точно. Мы с Николаем Александровичем как-то спонтанно очень ловко поделили обязанности: он на работу «по старой привычке» приходил в районе половины восьмого, проводил многочисленные (в основном селекторные) совещания, на которых рассматривалась рядовая «текучка», готовил материалы к совещаниям уже важным и требующим моего присутствия, в оперативном режиме «рулил» задачами как министерств, так и ведущих предприятий, почти всю «мелочевку» решал — а когда я в районе двух возвращалась из ЦПК, он в течение часа вводил меня в курс сегодняшних дел и отчитывался о проделанной утром работе — а я ему обозначала задачи на день грядущий. Часа в три он отправлялся домой (врачи ему просто больше работать уже запрещали), а я просто продолжала делать начатое товарище Булганиным. И в результате мы успевали вдвоем сделать гораздо больше, чем если бы мы целый день оба независимо друг от друга вкалывали — а тут даже вкалывать не приходилось: Николай Александрович, пользуясь своим опытом и автоитетом, иногда за минуты разруливал проблемы, на решение которым мне бы потребовалось потратить дни. Но и я, со своей стороны, пользуясь уже своими авторитетами и опытом, тоже многое успевала сделать даже до того, как другие понимали, в чем тут вообще дело. Так что времени на семью мне… не сказать, что хватало, но… да, хватало.

А еще я перестала выделяться в толпе своей «неземной красотой». Почти сразу после того, как по телевизору стали показывать тренировки «группы Свет», в женскую моду стремительно ворвались разнообразные штаны и брюки: я же специально для нас сшила такие, в которых можно было тренироваться, не сверкая исподним. А так как почти половину советской швейной промышленности составляли предприятия артельные, которые «сами решали, что им шить», магазины такой одеждой наполнились чуть ли не мгновенно. Да и не только женщины прониклись «духом космоса», сейчас половина школьников уже по улицам бегала в «космических скафандрах» в зимнее время и, что меня радовало больше всего, почти все они теперь не неудобные портфели с собой таскали, а очень даже практичные рюкзачки. А уж дошкольная малышня вся именно в «скафандрах» и ходила гулять, мне даже Оля (которая до сих пор занималась «швейным производством», сказала, что молодые мамашки чуть ли не скандалы устраивают, если на белых капюшонах детских комбинезонов в магазинах не обнаруживают красивой надписи красными буквами «СССР»…

Да вообще космическая тематика стала весьма популярна (в том числе и благодаря правильно проводимой пропаганде), так что я и тут смогла «принести пользу бюджету» в стране массово стали выпускаться в том числе и значки на космическую тематику — и эти незамысловатые (но довольно дешевые) изделия приносили доход в десятки миллионов рублей в год. И другая сувенирная продукция тоже в магазинах не залеживалась. Я еще подумала, что большая популярность всяких сувениров (не обязательно «космических») в некоторой степени было обусловлена и тем, что теперь людям просто было где эти сувениры хранить: квартиры-то теперь у людей были довольно большие и просторные. У очень многих людей…

А я подарила «товарищам по несчастью» (то есть Свете и Светлане) по новенькому телевизору на Новый год. По совсем новенькому: в Ряжске научились собирать уже «большие» панели. Правда, с панелью в сорок пять сантиметров у них как-то не сложилось, их производство налаживалось на заводе вообще в Томске, но они сумели сделать (исключительно как «опытные образцы») панели уже полуметровые, и там же, в Ряжске, собрали и несколько телевизоров. Совсем несколько, они достались товарищам Патоличеву, Булганину и Пономаренко, еще Станиславу Густавовичу один удалось изготовить — а мне, как руководителю КПТ, их отдали сразу два. Но я-то в Комитете всего лишь руками водила, поэтому решила, что такого подарка заслуживают те, кто героически готовится совершать героические подвиги.

А так в Ряжске срочно наращивали производство панелей в тридцать пять сантиметров и достигли мощности в три с лишним тысячи в сутки. Из которых полторы (в строгом соответствии с договором) сразу же отправлялись в Германию, в Западную. А остальные шли на производство уже отечественных телевизоров — что тоже бюджету деньги давало вполне заметные. И как-то поддерживало в том числе и нашу космическую (очень все же дорогую для страны) программу.

Но чтобы все это нормально поддерживать, было нужно очень много всякого чего, в том числе и некоторых металлов. Ну, с медью проблем уже в СССР вообще не было: завод в Удокане заработал и теперь он производил «красного металла» столько, сколько требовалось, так что импорт меди полностью прекратился. Но пока там медь «добывали» в электролизерах, работающих от угольной станции — поэтому было решено, что с первыми «корейскими» реакторами именно там будет выстроена АЭС с двумя установками по сто двадцать пять мегаватт. И не просто решено, стройка уже началась, ведь и изготовление корпусов (двух одновременно) в Йонбёне уже началось. Но все равно там «атомная» медь пойдет только года через два — но, опять же, меди в стране все же хватало. А вот с индием было несколько напряженно. Во-первых, американцы нам индий продавать вообще прекратили. То есть совсем (хотя некоторое количество для нас немцы из Телефункена оттуда и притаскивали втихаря). Немного индия в СССР «добывалось» на Челябинском цинковом заводе, а основные поставки шли из КНДР. Но там его пока получалось извлекать из руды очень даже не полностью, до шестидлесяти процентов ценного металла так в отвалах и скапливалась — поэтому дед в Корее даже организовал целый институт научный, в котором как корейские, так и советские химики придумывали технологии по более полному извлечению индия из породы. И я даже официально (хотя и негласно, чтобы внимания буржуев не привлекать) пообещала, что когда в этом институте придумают, как извлекать индий из породы, в котором его содержится заметно меньше сотой доли процента, то все разработчики технологии получат звания Героев соцтруда. Потому что индий — вообще-то металл не самый редкий, его на Земле в разы больше, чем, скажем, серебра. Но он настолько сильно рассеян, что доступные на сегодняшнем уровне технологий известные его запасы должны будут закончиться лет через двадцать пять-тридцать…

То есть закончатся, если не будут разработаны более совершенные способы его извлечения из породы, а поскольку все же по запасам цинка («прогнозируемым», то есть про которые я вроде знала, что они есть, но понятия не имела, где именно) СССР обгонял весь остальной мир, то нам индия (добываемого в основном из цинковых руд) наверняка хватит на гораздо больший срок. Ну, я на это надеялась, а пока пользовалась тем, что было. И очень небесплатно пользовалась: товарищ Ким, как и нынешнее правительство СССР, не очень сильно волновался по поводу «международной солидарности трудящихся» и с Союзом вел исключительно равноправную торговлю. Да, цены особо не задирал, как старались сделать «европейские страны социалистического лагеря», но и в убыток тоже торговать не собирался: по его (как и по моему) мнению вся внешняя торговля должна быть взаимовыгодной. И он (как и я тоже) выгоду считал не только в деньгах…

Собственно, поэтому деду в Корее работать было относительно легко: в отличие от товарища Мао товарищ Ким считал, что образованные люди, приносящие стране огромную пользу, должны и получать гораздо больше остальных. Причем не только хорошее жилье и сытное питание, но и вообще все, что они пожелают (и смогут) приобрести. И тут «смогут» определялось не наличием чего-то там в магазинах, а в размере честно заработанных ими денег. В том числе и поэтому, хотя средний размер зарплаты в КНДР был примерно впятеро ниже, чем в СССР, новеньких телевизоров по две тысячи рублей корейцы за три месяца приобрели почти пятьдесят тысяч штук. И тут опять сказались некоторые корейские традиции: если у человека были деньги, то они их тратили в том числе и на подарки членам семьи, так что «богатые инженеры» (которых было все же не очень много) те же телевизоры дарили во-первых родителям (себе их брали уже после подарка им), а затем почти в обязательном порядке братьям и сестрам, у которых рождались дети. То есть в обязательном порядке это стало проделываться только с наступившего семьдесят второго года, а раньше тоже иногда телевизоры дарили, но исключительно «городской родне»: просто массовым телевидение стало именно зимой семьдесят второго. Сразу с десяток передающих станций было запущено и теперь почти в любой отдаленной деревушке стало возможным передачи принимать. И такое счастье настало в том числе и благодаря пуску второго блока АЭС: раньше в стране просто электричества на это не хватало. «Правильного» электричества не хватало, а с января началось переключение всех сетей на пятьдесят герц…

В январе все это происходило просто потому, что дожди уже не шли и почти все маленькие гидростанции были остановлены — и на них начали срочно менять оборудование. Причем с минимальными на это дело затратами: так как почти все эти станции обеспечивались «отечественными», сделанными практически на базе локомотивных электромоторов, горизонтальными генераторами, то на них просто заменяли редукторы турбин. При этом мощность станций, конечно, заметно снижалась — но такую «модернизацию» получалось провести всего за день-два. Потому что при этом на станции даже автоматику менять не требовалось: автоматы-то следили за оборотами именно турбины, а не генератора. Ну а там, где конструкции агрегатов были другими, меняли гидроагрегаты целиком: новые как раз дед из Союза и завез в большом количестве. И на таких станциях и с мощностью все оставалось по-прежнему, и качество оборудования получалось лучшим — но произвести полную замену устаревшего генерирующего оборудования предстояло в течение трех следующих лет. А вот с оборудованием передающим (то есть с трансформаторами и распределительными устройствами) поступили совершенно безжалостно: старое выкинули и поставили новое. Что тоже в приличную копеечку Корее обошлось, но уже весной, когда пошли дожди и станции заработали, выгоду от того мероприятия почувствовали все. Специфически почувствовали: если раньше часто на одном побережье электричества не хватало когда на другом был его избыток, то теперь его не хватать стало по всей стране одновременно. Ведь электричество-то — штука такая: его сколько не дай, все равно будет мало…

Поэтому и я в Союзе, и дед в Корее, и дед Игнат в Китае старались изо всех сил поспособствовать увеличению электрических мощностей. Даже до товарища Мао что-то дошло и теперь в рамках «культурной революции» запрещалось (причем вплоть до смертной казни нарушителям) хоть как-то притеснять специалистов по энергетике. Всех, кого смогли найти, в Китае из ссылки в деревню (которая по факту было «отложенным вариантом смертной казни») вернули в города, им создали режим «наибольшего благоприятствования»: организовали новые проектные институты, начали заводы по выпуску энергетического оборудования срочно строить, жилье предоставлять самое лучшее и вообще всячески ублажать. Но пока процесс только начался, так что пришлось Мао и к Советскому Союзу за помощью обратиться. Благо, у нас все же специалистов хватало — и больше всего именно «относительно свободных» оказалось в гидроэнергетике. Причем со специфическим опытом работы: именно советские гидроэнергетики очень сильно помогали в предыдущие несколько лет строить «малую гидроэнергетику» в КНДР. И «большую» тоже — но в Китае та, которая считалась в Корее «большой», превратилась уже в «малую» — и в нынешнем, семьдесят третьем году там наверняка должна была именно гидроэнергетика сильно «взлететь». То есть в пределах имеющихся бюджетов на ее развитие, но тут опять «чисто китайский подход»: раз стране надо, то пусть крестьяне это и оплатят — и китайские крестьяне платили, буквально умирая с голоду. По счастью, в руководимом дедом Игнатом «особом районе» до такого все же не дошло.

Но меня, честно говоря, и китайские, и корейские дела волновали все же не очень: предстояло потратить бешеные миллиарды на чисто имиджевую (то есть космическую) программу, и я больше всего занималась тем, что добывала под нее деньги. Любыми способами добывала, и даже не удержалась от «мелкого жульничества». Формально это, конечно, жульничеством считать было нельзя, но по сути это именно жульничеством и было: в СССР еще в шестьдесят восьмом ввели в оборот монеты в полтинник и рубль, и я предложила рубли время от времени чеканить не простые, а юбилейные. Которые народ мог, конечно, в любом магазине потратить без вопросов — но практика показала, что они почти сразу из оборота населением изымаются и оседают в коллекциях. Первый именно юбилейный рубль был выпущен миллионным тиражом к десятилетию полета Берегового — и он уже через месяц стал нумизматической редкостью, затем еще парочку выпустили — и они тоже «пропали». А в прошлом году по моему настоянию начеканили уже пять миллионов рублей, посвященных возвращению «Селены» на землю — а перед Новым годом Сережа попросил меня «достать несколько для коллекций — дети просят». Ну раз дети просят, то… фигу: я было сунулась в Госбанк и мне сказали «нету». Правда, потом где-то с дюжину отыскали…

Но даже пять миллионов было крохами, так что приходилось деньги в других местах разыскивать. В очень экзотических местах: дед все же еще раз скатался в Мексику, с Машей (то есть с дочерью) и ее мужем о чем-то там договорился — и сразу в полусотне совершенно мексиканских магазинов, выстроенных «в пешеходной доступности от американской границы», начались продажи совершенно мексиканских вычислительных машин «нового поколения». Машинки впятеро превосходили ранее продаваемые через Германию по производительности, в них устанавливался жесткий диск на восемьдесят мегабайт, два дисковода для гибких дисков, имелся интерфейс для подключения машинки «Оливетти» или немецкого строчного принтера компании «Зоемтрон» (и машинка фирмы IBM тоже могла подключаться). И это чудо техники с монохромным монитором на стеклянном кинескопе продавалась всего-то за две тысячи восемьсот американских долларов (без периферии, естественно), а без монитора на семьдесят долларов дешевле. И тоже в таком виде активно продавалась — потому что в том же магазине можно было купить и цветной плоский монитор всего за четыреста девяносто девять вечнозеленых. Пока что «мексиканская фабрика» выпускала машин таких не особо много, примерно по три сотни в сутки — но и это были деньги, да и фабрику намечалось расширить раз так в пять уже к осени. А если учесть, что почти на всю выручку Советский Союз закупал в Южной Америке… очень много всего, продаваемого вовсе не за копейки советским же гражданам, то поток денег в космическую программу быстро нарастал. Вот только я не совсем верно поняла, как эти деньги советская космическая промышленность собирается тратить. То есть поняла, но, как выяснилось, немного поздновато…

Оказалось, что не зря я заказала у товарища Мишина постройку двух дополнительных кораблей. То есть я вообще-то имела в виду их иначе использовать, но уж получилось как получилось. И корабли теперь строились «новые» не в смысле из нового металла, а даже конструктивно серьезно так обновленные. Под новым названием «Союз» строились: мне просто надоело все время путаться. От «старых», еще при Королеве спроектированных, внешне они отличались лишь тем, что «орбитальный отсек» стал сантиметров на шестьдесят длиннее и «крылья» солнечных батарей тоже побольше стали, хотя и немного. Такая доработка, произведенная под руководством Василия Павловича, заметно возможности корабля увеличила, но ее получилось провести потому, что уже в Куйбышеве товарищ Козлов (совместно с товарищем Глушко, безусловно) «Семерку» немного доработал. Глушко немного увеличил тягу двигателей, Колов чуток увеличил размеры баков — и теперь ракета, тоже названная «Союзом», легко поднимала на орбиту чуть больше семи тонн полезного груза. То есть поднимала «Союз» с экипажем из трех человек и с жизнеобеспечением для этого экипажа на месяц. Столько, конечно, там не требовалось, корабль все же как транспортный проектировался — но если на нем народ возить на орбитальную станцию, то это позволяло ресурсы корабля уже на станции использовать, что в любом случае получалось выгоднее, чем к станции грузовики гонять.

Правда, пока чаще экипажи возили все же на Челомеевских «Зорях»: «старых» ракет еще приличный запас оставался, а на них как раз «Заря» поднималась без вопросов. И даже с тремя пассажирами поднималась, хотя на троих запасов СОЖ хватало лишь на трое суток. Но — хватало, а теперь путь от космодрома до станции занимал уже меньше суток, а пуск «Зари» был вдвое дешевле пуска «Союза». Вот только оказалось, что иногда товарищ Патоличев совсем об экономии не думает…

Особенно не думает, когда дело касается политики — а ведь даже какие-то классики говорили, что политика — это концентрированное выражение экономики. Но вот как объяснить это Николаю Семеновичу, я просто не знала. В данном случае не знала:

— Так, Светик, — начал он, после того, как я вошла к кабинет после его «срочного приглашения», — тут вот какая ситуация складывается. Ситуация крайне… неприглядная, как ты и сама, надеюсь, понимаешь.

— Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

— А помолчать минуту, пока я с мыслями собираюсь? В общем так: американцы в своей прессе начали поднимать кампанию о том, что вся русская программа по подготовке женщин-космонавтов — это всего лишь пропагандистский трюк. И особенно подготовка якобы для полета на Луну секретаря ЦК и первого моего заместителя тебя. Пишут, что Советы ни на какую Луну лететь не собираются, и уж тем более женщин в космос запускать никогда не будут. Потому что, мол, про подготовку мужчин-космонавтов русские вообще никогда ничего не рассказывают и не показывают, а ваш отряд только что в детских садах не рекламируют!

— Врут, причем врут нагло. Наш отряд и в детских садах, и в яслях… сейчас девичий комбинезончик «Космонавтка» Дмитровской фабрики по продажам на треть опережает мальчишеского «Космонавта»…

— Это ты им скажи, а я не об этом. Из источников, сама знаешь каких… короче, во второй половине апреля готовится решение комиссии ихнего конгресса о сокращении… о переносе части финансирования их лунной программы на два года.

— Нам же лучше.

— Хуже! Вот почитай, это лично товарищ Струмилин подсчитал: чтобы разогнать инфляцию в США, необходимо, чтобы они пустили в оборот еще минимум три-четыре миллиарда, а они собираются из оборота сразу три вывести! Ты же сама все это еще когда просчитала, а теперь весь наш план срывается! Эту кампанию пропагандистскую ведь газеты там не по придури раскручивают, есть там люди, деньги считать умеющие! Значит так: на наши… на твои фильмы янки уже не клюют, им необходимо, причем еще в первой половине апреля, показать что-то реальное, от чего они заткнутся. Так что приято решение о запуске в космос в первой половине апреля женского экипажа. И полетите на «Союзе».

— Те два, что я заказала, еще не готовы, их только к концу мая доделают.

— Но у нас всегда два в резерве стоят, так что на чем лететь, найдется. И даже две ракеты в Тюратаме уже собраны, осталось только дату полета назначить.

— Тогда двенадцатого апреля.

— Это у нас что? — Николай Семенович перелистнул стоящий у него на столе календарь. — Четверг? А почему именно двенадцатого?

— Потому что я так хочу.

— Ну раз сама хочешь… лететь-то тебе, я возражать не стану.

— Николай Семенович, а головой подумать? Ну куда меня, между прочим мать четырех детей…

— Николай Петрович тебя хвалит, говорит — я с ним уже утром разговаривал сегодня — что вы все трое к полету готовы. Прекрасно готовы, по его словам инструктора согласны любую из группы Свет пилотом посадить! И ты… не пилотом, тебя принято решение командиром экипажа назначить, все же и по должности ты прочих постарше… в общем, я постановление подписываю. Двенадцатого основная дата запуска, резервная… а там тогда суббота получается…

— Летим двенадцатого, никаких резервов не нужно. Если что не так пойдет, то на месте решу.

— Решишь… это ты здесь зампред, а там будешь только командиром корабля. И там уже я решать буду: сам за пуском прослежу. Не за пуском, я в нем все равно ничего не пойму, это ты у нас профессиональный ракетостроитель. А вот за тобой — прослежу обязательно, а то у тебя умищи-то хватит что-то отчебучить… а без меня и полномочий, что особенно противно. В общем, десятого встречаемся в Тюратаме…

В понедельник мы прошли заключительную медкомиссию и врачи, черт бы их всех побрал, ничего, полету препятствующего, у меня не нашли. Уже вечером мы все (включая товарища Каманина и его первого заместителя Берегового) вылетели в Тюратам. Во вторник снова прошли медкомиссию — и опять облом, а вечером и Николай Семенович в Тюратам приехал. На поезде приехал, он по здоровью уже давно самолетами старался не пользоваться. В среду у нас был «день отдыха», то есть врачи нас не двенадцать часов со всех сторон рассматривали и выслушивали, а всего часа четыре на это потратили. Ну а четверг утром Николай Семенович зачитал в торжественной обстановке постановление о нашем полете, затем мы переоделись в скафандры и на автобусе не спеша отправились к старту. Света при этом почему-то почти все время тихо хихикала, а Светлана держалась спокойно. Очень спокойно, мне понравилось. И, кроме положенного рапорта стартовой команде, ни слова не произнесла.

Но когда за нами закрылся люк корабля, она все же спросила:

— Светлана Владимировна…

— Отставить! Мы уже в корабле, используем только позывные.

— Ну и позывные вы нам выбрали! Но хорошо, Светик, у нас ведь очень напряженная программа, а вы сказали, что в первые сутки нас может страшно мутить… я вот думаю, мы программу-то выполнить успеем? Ведь если нет, то тогда…

— Светлана, у нас программа очень простая. Все, что мы должны выполнить обязательно, так это пописать раз пять, не меньше, и по крайней мере один раз покакать, не обгадив при этом всю станцию. У нас основная задача — это проверка женской космической сантехники, а все остальное — так, развлечения на досуге.

— А если не получится не обгадить? — уже громко рассмеялась Света.

— Тогда вернемся и разработчикам в лицо плюнем. И все, нам же специально на такой случай отдельную станцию выделили. И этот третий «Алмаз» в принципе мы можем хоть в три слоя обгадить, мы же его с сбросу в океан летим готовить. А если получится еще и кое-что оттуда перетащить…

В динамике раздался голос пускающего, сообщающего о запуске двигателей. В кабине стало очень шумно, так что продолжить высокоинтеллектуальный разговор уже не получилось — но когда прошла команда «Подъем», я не удержалась и во весь голос проорала:

— Поехали!