Гонки олегархов

Глава 7

Тренировки — тренировками, а работать все равно надо. И особенно надо было серьезно поработать в Китае: там у деда Игната дела были в общем-то так себе. Потому что уж больно местность ему попалась… специфическая: вдоль Желтой реки, в полосе максимальной шириной километров в пятнадцать-двадцать, а местами вообще до двух километров, проживало почти пять миллионов человек. А затем начинались знаменитые Лессовое плато — вроде как горы, из камня, но на самом деле это был именно слежавшийся лесс, легко размываемый водой — и именно после них Желтая река становилась действительно желтой от размытой водой мути. Но река — маленькая (по сравнению со всем прочим, конечно), а горы — большие, до полукилометра поднимаются буквально на расстоянии в километр, и даже выше — а за ними та самая Великая Монгольская степь. Через которую весной иногда бегут ручьи и даже речки небольшие, но вот все остальное время эта степь больше даже пустыню напоминает — и в ней, кроме нечасто встречающихся скотоводов-кочевников, и нет никого. И ничего там нет: если в горах вдоль реки еще деревья встречаются, то в степи и трава растет не особенно густо.

И, понятное дело, о сельском хозяйстве в этой степи можно лишь мечтать — если не считать, что редкие отары овец или небольшие стада верблюдов — это то самое сельское хозяйство и есть. И это при том, что буквально в нескольких километрах протекает одна их крупнейших китайских рек — но река-то эта течет на полкилометра ниже. Грустно, товарищи — однако в голове все же всплывают определенные варианты. Очень простые. Ведь на ГЭС мегаватт электричества — это сто тридцать четыре кубометрометра в секунду, или, проще говоря, кубометр воды, падая с высоты в сто тридцать четыре метра, этот самый мегаватт и позволяет вырабатывать — с учетом всех потерь и всяких КПД между прочим. А КПД турбонасосов стомегаваттного класса на хорошей уже ГАЭС — восемьдесят пять процентов, это дед в своем уральском районе проходил. Ладно, пусть у нас паршивый турбонасос будет, с КПД в восемьдесят процентов — и он, при мощности в сотню мегаватт поднимет на сотню метров уже сто кубов в секунду. У нас там сколько, полкилометра во Внутренней Монголии? Значит сто кубов в секунду на плато поднимет пятисотмегаваттная станция, и станция эта будет, скорее всего, атомная. Вроде сто кубов — это не очень-то и дофига, но секунд-то в сутках довольно много, так что тут есть над чем подумать, а для Хуанхэ сто кубов вообще незаметными будут, особенно в половодье, когда река поднимается в этой самой Внутренней Монголии метров на десять-пятнадцать. Вот только быстро эти мегаватты там получить не выйдет, а пока…

Пока дед Игнат решил строить небольшой водопроводик, который будет качать до десятка кубов в секунду. Этого даже для приличного города хватит, а ведь сточные воды из этого города — все равно вода, которую при должной очистке и в поля пустить можно. А также в сады, огороды и все прочее такое. Там, наверху, все равно, конечно, степь, и зимой ой как холодно бывает — но с этим мы в Союзе уже в прииртышских степях сталкивались, знаем, как бороть грозную природу. Сталинский план преобразования этой самой природы и для Китая вредным уж точно не окажется, а у товарища Мао мы взамен орошения этих самых степей возьмем уран. Сделаем из части топливо для атомной станции, остальное заберем как оплату за работу. Хорошо, что у нас Хрущев так и не случился, не досталось китайцам современной технологии обогащения! Но мы братскому Китаю с этим, безусловно, поможем: не с технологией все же, а с готовым продуктом. Именно по братски, то есть по мировым ценам, но без накрутки сверхприбылей — и всем будет счастье.

Ладно, это все пока что мечты. Вот научатся в Корее делать реакторы на полгигаватта, так в Китай один из первых и поставим — но это ведь не очень скоро случится. А пока… А пока — то есть, скорее всего, в следующем году в Баян-Обо пойдет по восемьсот пятьдесят тысяч кубов воды в сутки — а это, если считать по скромным нормам орошения именно степных районов, должно хватить на двести двадцать пять гектаров полей или огородов. На триста, с учетом того, что там все же зимой снег-то выпадает, и за одни сутки всего — или больше чем на сто тысяч гектаров в год. А если там, как положено, еще и полосы лесозащитные посадить, то будет уже совсем хорошо. Ведь один гектар полей и огородов при правильной агротехнике — это пять не особо голодных китайцев в год, вот только чтобы все это организовать, там столько всего понастроить нужно! И водохранилища какие-никакие наверху, и водопроводы, и еще дофига всего. Ведь Хуанхэ в местах, для водозабора подходящих, уже мутная как незнамо что, грязь все трубы мгновенно забьет — значит и какие-то отстойники строить придется, и вообще, если вглубь копнуть, страшно становится. Ну да ничего, под руководством деда Игната народу много трудиться может, сделают! Ну, хоть когда-нибудь сделают…

И мне кое-что сделать нужно за лето, по крайней мере где-то добыть пять десятимегаваттных насосов. То есть добывать их придется в Лысьве, они такие уже делают, а вот еще где-то к мощным лысьвенским моторам турбины нужно будет заказать — так что мне тоже есть о чем подумать. И думать, к сожалению, приходилось не только (и не столько) о проблемах деда Игната: все же запросы товарища Патоличева тоже следовало как-то удовлетворить. У него, конечно, губа не дура, ведь если его пожелания буквально понимать, то получается, что я должна, как фокусник какой-нибудь достает кролика из шляпы, вытащить откуда-то совершенно сверх планов всяких по пять миллиардов в год. Но проблема в том, что шляпы у меня такой волшебной нет…

Шляпы нет, зато есть кое-что другое. И у меня есть дед! У которого, между прочим, в далекой-далекой Мексике не только сын живет, но и дочь, и я с ней даже пару раз встречалась! В прошлой жизни, мельком… А про дочь я вспомнила потому, что чем занимался Симон, я знала, а вот эта девочка… то есть уже молодая женщина была, насколько я помнила «из прошлой жизни» просто «мужней женой». Но дед вроде говорил, что она в Мексике какой-то институт закончила, вроде как специалистом по торговле чем-то стала, а у меня как раз появился очень интересный предмет для торговли. Причем, если все получится, эта моя, по сути дела, тетка может нам все нужные денежки и принести. Может, конечно, и не принести — но дед вроде с ней во время своих визитов в Мексику общался, так что он свою дочь-то хоть немного, но знает…

А чтобы деду было с чем ехать в Мексику, нужно было уже мне «слегка так потратиться». Даже не очень-то и слегка, но «инвестиций в начальный капитал» я уже могла найти (как раз за счет «внебюджетных фондов», точнее, вытащить эти деньги из так и оставшегося в моем распоряжении КПТ). Потому что заводы КПТ по-прежнему продавали разным зарубежцам бухгалтерские компьютеры и буквально вагоны разных микросхем, и некоторую часть поступающих из-за рубежа денег Комитет тратил строго на свои нужды. И продавались в разные заграницы вычислительные машинки довольно старые — но закон Мура-то работал! Причем в СССР он работал даже побыстрее, чем в моей прежней жизни в США, и теперь продаваемые туда машинки отставали от тех, которые поставлялись в отечественные конторы и предприятия уже на два поколения (если по поколениям микросхем считать). А весной вообще наметился переход на очередное поколение микросхем, изготавливаемых по четвертьмикронной технологии — и шесть больших заводов, выпускающих кристаллы, было намечено переоснастить новым оборудованием. Но старое-то еще вполне себе работало!

Я напрягла бухгалтерию КПТ и «бухгалтера в штатском» через неделю принесли мне все запрошенные расчеты. Согласно которым, если очень сильно поднапрячь Минрадиопром, то выпуск именно бухгалтерских машин, причем даже не нынешнего, а еще предыдущего поколения (на микросхемах с микронной топологией) можно буквально в течение года нарастить до миллиона штук в год. Можно, но не нужно: немцы, французы и итальянцы скопом все равно больше сотни тысяч сожрать не смогут. Но машинки по пять тысяч долларов все же еще были дороговаты для массового рынка, а вот если цену раза в два скинуть…

Если цену скинуть в два раза, то в Германии (то есть в ФРГ) продажи вырастут тоже примерно вдвое, и единственными, кто при этом окажется в выигрыше, будут немецкие железные дороги и немножко (так как в ГДР цены на бензин были «братскими») ГДРовские автозаправки. Потому что западные немцы все свои компы покупали в ГДР, а по закону купленное в ГДР таможенными пошлинами в ФРГ просто не облагалось. Ну мы, собственно, через ГДР в основном ими и торговали.

Но еще эти компы (причем больше половины всех продаж) через ФРГ шли в США: там пошлины были, но для «личных вещей», не относящихся к драгоценностям, они были все же умеренными. Но просто «за компом» скататься в Европу очень немного американцев имело возможность, да и возить их в качестве багажа на самолете оказывалось крайне накладно: машинки-то по полцентнера весили! Но янки их все равно покупали — а если им через океан лететь (или плыть) не придется… То есть если какой-то американец скатается на отдых в ту же Мексику, откуда он имеет право совершенно беспошлинно везти что угодно, кроме наркотиков, то картина становится очень интересной. Правда, при этом требуется, чтобы перевозимое было в этой самой Мексике и сделано, но, думаю, дед и такое организовать сможет. Причем на уровне «соблюдения законов» сможет легко, «мексиканским» товар признавался даже если его отвертками мексиканские граждане у себя в гараже свинтили из импортных деталей. Не совсем, конечно, так — но мы ведь туда можем и паяльные станции конвейерные поставить, а по мексиканским законам любое именно производственное оборудование пошлинами не облагалось. Вот только чтобы все это провернуть, нужно было на модернизацию отечественных заводов потратить уже миллиарда полтора, а то и два.

В принципе, вполне терпимо: потратим сразу два миллиарда, но рублей — а через какое-то время будем получать по два с половиной миллиарда, но долларов. Ну еще себестоимость обновленных (то есть все же устаревших) машин окажется в пределах пары тысяч (но опять рублей) — дело-то получается очень выгодным! Жаль лишь, что нужных для начала такой авантюры двух миллиардов не было и взять их было совершенно негде: самые «деньгоемкие» проекты, которыми были новые АЭС и чертова лунная программа, сами задыхались без денег…

Так что я видела из всего этого заколдованного круга единственный выход — и пошла по этому поводу совещаться к Николаю Семеновичу. Не просто чаю попить и языками потрепать: товарищ Патоличев срочно собрал толпу специалистов, и совещались мы три полных дня — и я даже тренировки в ЦПК вынуждена была пропустить. Но пропустила я их не напрасно (хотя потом пришлось их «отрабатывать» и я еще неделю домой вообще только поспать приходила, причем через день, а в остальные дни там, в Центре подготовки и ночевала). В гостях у Светланы ночевала: ей, как и положено было, сразу дали небольшую двухкомнатную квартирку, а она, узнав, что я собираюсь ночевать в гостинице (довольно хреновой все же), пригласила меня к себе. Я ее поблагодарила, конечно, но мне уже было все равно где спать: я засыпала еще до того, как голова моя касалась подушки.

Сережа на меня из-за этого сильно обижался. Но не из-за того, что я так много работала: он уже давно осознал, кому когда-то предложил на него замуж пойти, и даже с этим как-то смирился. Но он искренне считал, что мне ни на какую Луну лететь не надо и вообще вся эта затея — полное с моей стороны безобразие и растранжиривание государственных средств ради личных амбиций. Но я ведь не могла ему рассказать, что вкалываю как карла наемная исключительно для того, чтобы все видели, что я вкалываю как карла наемная, а сама никуда лететь и не собираюсь. А Ника и Вика меня, наоборот, очень поддерживали и эту идиотскую идею всячески одобряли. Ника даже специально съездила в Центр подготовки и у тамошних медиков выяснила, что «будущим космонавткам можно и нужно есть» и меня теперь каждый день дома ждал шикарный и вкусный ужин. Правда, у старушек было совершенно свое мнение, в какой форме мне нужно употреблять необходимые продукты, так что разнообразные торты на столе появлялись буквально через день. Собственно Ника с помощью такого торта и допуск в ЦПК получила: Николай Семенович за него был готов все для нее сделать — а тут такой пустяк…

Все же сестры Ястребовы были очень разными: Ника с возрастом прилично так поправилась, а Вика, наоборот, «высохла». Но характер у них остался одинаково прежним и они, как и раньше, каждый день потихоньку ругались на кухне. Вот только в отношении «корейской кухни» у них споров не было: по той части Ника среди сестер считалась непререкаемым авторитетом, ведь она лично в Корее всему этому научилась! Правда, я сильно подозреваю, что ни один кореец в принципе бы никогда не угадал, что она такого «корейского» приготовила, но это действительно никого не волновало: вкусно же!

Пару раз в гости ко мне приезжали Света и Светлана — исключительно чтобы вкусно поесть тех же продуктов, которые им в ЦПК окончательно обрыдли, а спустя некоторое время Ника с Викой, выяснив, что «то же самое в центре готовят так, что просто есть невозможно» все это начали готовить уже на весь наш небольшой отряд, причем как-то даже договорились, чтобы приготовленное ими привозили непосредственно в Центр. А закончилось это тем, что обе старушки, снова обзаведясь пропусками (и специальным командировочным предписанием лично от товарища Предсовмина) приехали в столовую Центра и примерно неделю гоняли тамошних поваров как вшивых по бане, но после этого кормежка там не только для космонавтов стала великолепной. Настолько, что теперь в небольшую городскую столовую почти все население городка ходить стало и мне пришлось еще озаботиться о срочной постройке нового, большого здания этой столовой. Но это оказалось самым простым делом, столовую новую выстроили уже в июле — а в середине августа закончились три действительно важных стройки.

В Нижнем Новгороде на окраине был запущен завод, который я очень не хотела там размещать, но ученые из нижегородского университета просто наотрез отказались куда-то переезжать — и пришлось его строить там, где они были согласны работать. И завод этот выпускал очень интересные стекла: сами стекла были из какого-то особо прочного боросиликатного материала, и с двух сторон на него как раз на этом заводе наносился ровный, чуть ли не монокристаллический слой сапфира толщиной микрона в три. С одной стороны сапфир защищал стекло от царапин, а вот с другой…

С другой стороны на это стекло в Ряжске на новенькой установке, в которую пришлось вбухать порядка полутора сотен миллионов драгоценных рубликов, наносилась кремниевая подложка. То есть сначала наносился слой оксида индия-олова толщиной в четверть микрона, а затем на нем выращивались (по газодиффузионному методу, но я только слово запомнила, а как это работает, так и не поняла) матрица из светодиодов с трехцветными пикселями в четверть миллиметра. И все нужные выводы и проводники, причем золотые. Затем на это стекло (пока что получалось делать их лишь с диагональю в тридцать пять сантиметров) как-то приделывались уже контакты «под пайку», все это собиралось в единую сборку с несколькими довольно непростыми микросхемами — и получался обычный светодиодный экран. Затем этот экран отправлялся уже в Брянск, где его вставляли в тоже простенький (если снаружи смотреть) телевизор. Мощностью в двадцать пять ватт всего — но картинка на нем было ярче и гораздо четче, чем на любом телевизоре со стеклянным кинескопом, и все это чудище (если забыть про цену необходимого оборудования) обходилось родной стране в жалких полторы тысячи рублей.

А в немецких магазинах этот телевизор немедленно появился в продаже по скромной цене в тысячу двести пятьдесят марок (то есть примерно по четыреста долларов). То есть в магазинах в ГДР появился, но цена на него указывалась именно в западногерманских марках. Брянский телевизионный завод перешел на круглосуточную работу, выпуская по тысяче телевизоров в сутки — но даже при этом ажиотажный спрос было удовлетворить невозможно. А вот в самой Германии спрос на отечественные телевизоры (даже большие) резко сократился. В том числе и потому, что в газетах (в ГДР только, зачем нам дразнить гусей непосредственно в гусятнике-то) писалось с некоторой периодичностью, что до конца года в продаже появятся телевизоры «такие же, но с диагональю в сорок пять сантиметров, а к концу следующего года — и с шестидесятисантиметровым экраном». И «прогнозируемые цены» тоже в журналах сообщали…

Когда я обо всем этим рассказывала Николаю Семеновичу на том совещании, он — после того, как все финансовые и производственные вопросы мы обсуждать закончили, у меня спросил:

— Светик, а этот Телефункен тебя не убьет за подрыв их деятельности?

— Не думаю, потому что они быстро поймут, что если они только попытаются, то я их сама убью. В смысле, разорю — а так как они разоряться точно не захотят, то они наоборот бросятся нам помогать.

— Помогать быстрее угробить все их собственные производства?

— Нет, помогать мне разорить уже всех производителей телевизоров в США. Компания-то богатенька, у них какие-никакие денежки найдутся. И эти найденные денежки они нам подарят, на некоторое время подарят, на время, достаточное для запуска еще нескольких наших заводов по производству таких экранов. А когда у нас эти заводы заработают, они потихоньку у нас вложенные денежки обратно получат, в виде готовой продукции, из которой они уже сами будут собирать телевизоры, но уже для продажи в США. И на американском рынке они уже будут практически монополистами…

— А мы что, сами не сможем?

— Сможем, но нам это обойдется гораздо дороже. По моим расчетам, у них уже есть заводы, которые они, причем за свой счет, смогут за несколько месяцев, буквально за пару-тройку, перевести на производство наших телевизоров. Они будут делать корпуса телевизоров, которые нам делать пока просто не из чего, они будут сборку производить, доя которой у нас людей вообще нет. И при всем при этом мы будем получать с них чистой прибыли больше, чем если бы мы сами целиком телевизоры делали. Просто потому, что им будем дорого поставлять те части, которые у нас обходятся недорого и не будем тратиться на то, что у нас будет делать дороговато.

— А вместо того, чтобы тебе деньги на эти новые заводы давать… как я понимаю, буквально под честное слово…

— Они бы и рады — но обломись: им минимум полгода потребуется чтобы просто понять, из чего все это сделано, еще полгода будут думать, а зачем сделано так — а вот как сделано, они еще лет десять понять не смогут. На Западе нашими стараниями уже лет десять вообще никто полупроводниковыми технологиями… то есть производством микросхем и тому подобного, не занимается: невыгодно, у русских все равно в разы дешевле покупать. А вкладываться в заведомо неокупаемые проекты ни один капиталист не станет.

— Ну не скажи, вон как американцы забегали под лунную-то программу!

— Пусть и дальше бегают: я вам давно уже говорила, что любые иностранцы от нас отстали навсегда. Под Луну да за государственный счет они могут что-то относительно современное придумать, примерно уровня, какой мы прошли года три-четыре назад — но вот в массы пустить придуманное они не смогут: с нашей продукцией их конкурировать все равно не сможет. А так как массового производства у них не будет из-за отсутствия спроса, их получится настолько дорогой…

— Я понял. Но все равно понять не могу: откуда у тебя все эти идеи вылезают? Не отвечай! Лучше на другой вопрос ответь: когда ты все же начнешь обещанные доходы бюджету приносить?

— Я ничего не обещала, это вы сами для себя придумали, что я из шляпы вытащу вам миллиарды немеряные. Но так как шляпы у меня нет, я их вытащу… из другого места, и уж точно не скажу из какого. Но вытащу скоро, и процесс начнется ближе к зиме. Надеюсь, вы их взять не побрезгуете…

Николай Семенович изобразил «гнусный смех»:

— Из твоего места точно не побрезгую. Ладно, на сегодня закончим, а по лунной программе ты мне краткий отчет по нынешней ситуации распиши до конца недели, я тебе список вопросов подготовил, почитай на досуге. Это не для обсуждения, а просто, чтобы я в курсе был — а то с этими ракетчиками… ты же у нас ракетный инженер, и можешь их слова на человеческий перевести…

Весной я на вопрос Николая Семеновича отвечать не стала, да и что бы я ему сказала? Что я просто развернула ситуацию из моей «прошлой жизни» в противоположную сторону? Тогда поначалу Союз и США некоторое время по вычислительной технике шли почти на равных, но когда в шестидесятых янки заметили, что СССР начал их обгонять по аппаратной части, они «сделали красивый жест» и бесплатно передали нам лицензии на свои машины серии IBM/360. После чего обладающие феноменальным интеллектом отдельные советские деятели, сидящие возле госкормушки, пять лет тратили усилия всей страны на воспроизведение стремительно устаревающих заокеанских технологий. Но технологии еще были не особенно дорогие, а советская школа еще умереть не успела — поэтому и буржуйские «подарки» не прекратились. Так что как только в СССР сумели придумать дисковый накопитель с емкостью в полсотни мегабайт на одном блине (а в Заокеании только-только появились стомегабайтники, но на дюжине блинов), IBM в Болгарии выстроила (полностью за свой счет) завод по выпуску уже именно «американских» накопителей и даже инженеров туда своих прислала, чтобы «производство побыстрее наладить». Чуть позже, в начале восьмидесятых, когда выяснилось, что мы их уже в производстве микросхем перегоняем (не в разработке, а именно в технологии производства), они стали активно с нами «делиться» схемотехническими решениями, для воспроизведения которых наши, гораздо лучшие технологии, уже не подходили. А когда в СССР сумели совершенно американскую машину PDP-11/70 воспроизвести в виде всего лишь четырех микросхем… по счастью для них, уже в стране грянула перестройка и американцы, быстренько купив весь НИЦЭВТ, первым делом снесли тамошнюю «кремнелитейню», на которой отрабатывались технологии производства микросхем уже буквально «черезследующего поколения»: в восемьдесят седьмом в НИЦЭВТе смогли изготовить кристалл памяти емкостью в мегабайт, а у самих американцев подобные появились только лет через пять. Но им даже советские технологии не нужны были, для них было критически важно, чтобы этих технологий у СССР не было!

И примерно в это же время уровень технологий достиг того, что воспроизводство их стало делом исключительно дорогим. У СССР перед перестройкой средства на развитие были и мы как-то еще держались (хотя и под руководством откровенных идиотов и предателей), а когда денег не стало, то развитие у нас полностью остановилось. И, самое смешное, почти остановилось и у заокеанцев: они что-то новенькое изобретать еще могли, а вот изготовить это новенькое — уже нет. Сами не могли, из-за того, что для воплощения новых технологий требовалось технологическое оборудование, для производства которого нужно было оборудование, на порядки превышающее (по стоимости) возможности американских «высокотехнологичных» компаний — и тут уж «кто успел первым, тот и победил, причем окончательно».

А в этой жизни первой успела я. Особенно с телевизорами успела: в том мире, откуда я сюда перенеслась в тело Светы Федоровой, светодиодные панели во всем мире поначалу делали две люто конкурирующие друг с другом компании, ну еще несколько мелких, в основном на военных работающие. Но ведь никто не знал особо, что все оборудование для Самунга и LG изготавливала только одна компания, размещающаяся в Малайзии. И целиком принадлежащая континентальным китайцам — так что когда в Китае решили, что корейские панели обходятся им слишком дорого, то почти мгновенно и у себя наладили их производство, перекрыв, между прочим, объемы корейских производителей на порядок. Но корейцы даже вякать не стали по поводу, скажем, патентных прав или чего-то такого: они очень хорошо понимали, что китайцы могут, вообще не вздрогнув, их заводы оставить без оборудования. И я, по сути, поступила также, причем выставив наружу «отечественный аналог Самсунга». Очень удачно выставив: Телефункен выдал мне, причем действительно «под честное слово», на расширение производства сразу полтора миллиарда марок. И я честно им пообещала, что расширять на эти деньги я буду только производство панелей. Но вот о том, куда я эти панели сама ставить буду, мы не договаривались…