Гонки олегархов

Глава 20

За несколько дней, которые я провела в поездке в США, ничего серьезного не произошло. То есть у нас в стране не произошло, а вот у деда в Корее кое-что все же случилось — но мне кажется, случилось что-то очень неплохое. Правда, теперь мне пришлось думать, как деда все же «обогнать» — а это было очень и очень непросто, и непросто было лишь потому, что Северная Корея — маленькая, а СССР — страна очень большая. По территории, я имею в виду: в КНДР завершилось объединение всех электросетей в единую систему, а у нас все же три четверти страны находились «в изолированных энергорайонах». Но у нас все объединять и смысла не имело, ведь тянуть ЛЭП к какому-нибудь поселку в Сибири, находящемуся на расстоянии сотни километров от другого такого же, смысла не было в принципе. И вообще за Уралом таких мест было очень много — но в любом случае электричество требовалось везде и, к моему глубокому удовлетворению, почти везде проблема и решалась довольно успешно.

Вот только успешно она решалась главным образом за счет дизель-генераторов, а доставка в эти «отдаленные села» топлива превращалась в очень интересные приключения, и цена топлива (и, следовательно, получаемого электричества) становилась просто потрясающей. А если мотор ломался (ведь ничто не вечно), то сразу всему селу становилось очень грустно. Конечно, и в единой системе электроснабжения могут возникнуть проблемы: трансформатор сломаться может или, чаще, на ЛЭП провода порвутся. Но как раз для таких случаев в корейских селах дизельные генераторы (в качестве аварийного источника электроснабжения) присутствовали — но именно как аварийные, а чаще там даже не дизели ставились, а газовые моторы: все же селу для освещения не особо много энергии требуется. А у нас часто, гораздо чаще, чем мне хотелось, дизели были единственным источником электричества.

Правда, в последнее время в таких «удаленных селах» старались все же использовать «дровяные» электростанции ну, там, где с дровами особых проблем не было. Однако для такой станции (даже самой маломощной) нужны были обслуживающие ее специалисты, а с ними все же страна испытывала существенные проблемы. Не с наличием оных, а с тем, чтобы таких, достаточно грамотных, специалистов «заманить» на тупую работу в отдаленный и отрезанный от всех благ цивилизации, «населенный пункт» — ну говоря уже о том, что подобных специалистов в других местах использовать было в разы эффективнее. И вот как раз «достижения» деда могли нам по этой части с проблемами справиться: в Корее началось массовое производство газомоторных электрических систем.

Мотор перевести на газ — дело, конечно, отнюдь не выдающееся, газовые системы для бензиновых моторов и у нас в СССР массово уже производились, и в самой Корее почти все грузовики были на газ переведены, но «система» от мотора отличалась примерно так же, как сам мотор от готового грузовика. Потому что под «системой» понимался не только генератор с мотором (ну и со всей необходимой автоматикой управления), а комплекс, обеспечивающий, в числе прочего, и топливом используемый мотор. Люди-то в состоянии моторы таких электростанций топливом обеспечить, причем даже не переходя на диету из горохового супа и тушеной капусты: везде, где люди обосновались, с неизбежностью образуется много «органических отходов», которые в биореакторе весьма успешно превращаются в столь нужный для работы мотора газ. И речь не о дерьме (хотя и его со счетов сбрасывать не очень-то и разумно, человек его в сутки производит достаточно, чтобы из него выработать от сотни до двухсот пятидесяти литров газа): там, где люди живут, возникает и куча пищевых отходов, и всякие растительные остатки, а если народ там и какую-то скотинку держит, то отходов получается уже очень много. И вот в Корее наладили серийный выпуск небольших (относительно небольших) биореакторов, которые могли выработать газа достаточно для питания газовых моторов в случае, допустим, обрыва линий электропередач. Если газ не требовался, то его закачивали там же, на месте, в огромные (кубов на десять, которые тоже входили в «систему») газовые баллоны, и избытки вообще отправляли по местным газопроводам в районные газовые центры — но да, Корея — она маленькая, там даже в горах от села к селу расстояние в пару километров уже считается большим. А у нас где-нибудь на Севере «излишки» нетрудно и на месте использовать, их еще и не хватит…

То есть для «сторонних целей» не хватит, а вот для электрогенерации будет в самый раз. Но только если ставить именно «систему»: тепло, вырабатываемое мотором, отправлялось на подогрев биореактора, часть электричества потреблял турбодетандер, очищающий метан от ненужных примесей, сама же электростанция питала и все необходимые агрегаты «системы»: автоматику, насосы, и обеспечивала электричеством сам населенный пункт. Любой почти населенный пункт: запущенный дедом завод (причем запущенный как «филиал» судоверфи в Нампо) мог изготовить «системы» мощностью от двадцати пяти киловатт до четырех мегаватт. И любая такая «система» (за исключением биореакторов, которые собирались «на месте установки») поставлялась в собранном и готовом к работе виде. В почти собранном: модули мощностью свыше двух мегаватт поставлялись в двух сорокафутовых контейнерах, которые на месте работы требовалось еще соединить в единый блок, но и это было работой для двух монтажников максимум на два-три дня.

И достоинств такая система имела кучу: ее и ставить было нетрудно где угодно, и она позволяла успешно утилизировать всякий мусор, и КПД у нее был на треть выше, чем на установках с паровыми турбинами, и завод в Нампо на нее гарантийный срок поставил в двадцать пять лет (при регулярном выполнении планово-предупредительных ремонтов, конечно). Но главным достоинством «системы» было то, что для ее обслуживания годился человек с опытом работы сельским механизатором или водителя грузовика третьего класса: практика показала (правда корейская практика) что такого «специалиста» переобучить можно было буквально за пару месяцев. А недостатков было всего два: все же именно «бытовых отходов» для биореактора не хватало, нужно было и дополнительные «местные источники органики» подключать — но если поблизости были болота или хотя бы леса, даже это не являлось серьезной проблемой. А второй недостаток был попроще: цена мотора с генератором в «системе» составляла меньше пяти процентов стоимости системы целиком, а не около двадцати, как на обычных твердотопливных станциях. Но довольно много где и этот параметр оказывался совершенно не критическим.

А вот то, что мощности корейского завода для обеспечения Союзных нужд явно не хватало, вызывало грусть — и мы с дедом долго спорили о перспективах увеличения производства таких систем. То есть споры шли о том, где строить новые заводы по их производству: я хотела где-нибудь на Дальнем Востоке (например, в том же Благовещенске, где намечался приличный «избыток электромощностей») выстроить три необходимых завода «полного цикла», а дед меня убеждал, что это будет беспросветной глупостью. Потому что двигатели для них производились или на автозаводах (для систем до пятидесяти киловатт), или на судостроительных предприятиях — и в Корее увеличить их производство было довольно просто и крайне недорого. А выпуск почти всего прочего оборудования было, по его мнению, проще наладить на уже строящемся заводе в городе, который на русских картах назывался Хыйчхон, хотя сами корейцы его название произносили куда как проще: «Хичон». Ну, на мой слух они именно так его и называли…

Единственное, что, по мнению деда, имело смысл делать в СССР, было десятикубовыми (или двадцатикубовыми) баллонами для промежуточного хранения биогаза и последующего хранения метана. Баллоны-то были изделиями несложными, но весили они больше, чем все остальные части «системы», и смысла их из Кореи возить просто не было. Но в Корее их уже неплохо делали, а у нас… в СССР такие тоже изготавливались, но, как показала быстрая проверка «наличных мощностей», в количестве, явно недостаточном для массового применения в «системах», а нарастить их выпуск было почти невозможно. То есть без постройки новых заводов — а строить заводы только по выпуску этих «железных бочек» я сочла делом не особенно перспективным.

Но в конце концов в этом споре победил дед: в марте, уже через месяц после отправки в Корею всего заказанного им (в обмен на отгружаемые в Индию электростанции) оборудования он, так и не прекратив со мной спорить о необходимости постройки новых заводов, просто втрое нарастил производство «систем» мощностью от двухсот киловатт до полутора мегаватт, и на этом споры прекратились из-за отсутствия предмета споров. Но на него у меня обижаться повода вообще не было: он-то, исходя из номенклатуры заказанного оборудования, просто подумал, что с ним на новом заводе можно будет и газоочистные установки попутно делать, а то, что по планам товарища Кима там строился крупнейший в Азии завод про производству газоразделительных установок, он просто был не в курсе. Завод-то строился по «программе» министерства черной металлургии Кореи, а дед в этому министерству отношения практически не имел…

А у меня появился новый повод подумать, что еще можно и нужно в СССР выстроить: Ильсен не поленился лично мне позвонить и поинтересоваться, нужен ли Советскому Союзу в больших количествах ксенон, криптон и — отдельно — неон сверхвысокой очистки. Потому что если не нужен, у него уже есть потенциальные покупатели — но я, его даже не дослушав, сказала что СССР «берет всё». По крайней мере о ксеноновых лампах я представление имела, а для чего нужен особо чистый неон, мне тоже рассказывать было не нужно. А чуть позже выяснилось, что своим согласием «забирать все, что он сможет предложить», я сняла с души товарища Кима тяжелый камень: «потенциальным покупателем» оказалась совершенно американская фирма, причем обещавшая в обмен почти любую станкостроительную продукцию в КНДР поставлять — а с американцами товарищ Ким никаких дел иметь не желал по идеологическим соображениям. Но и об экономике своей страны он не забывал, и хорошо представлял, кто побеждает в извечной борьбе холодильника с телевизором. А еще он на самом деле искренне считал, что я из американцев смогу с теми же ресурсами куда как больше полезного извлечь, в том числе и для Кореи.

И для Китая: я теперь очень хорошо знала, откуда у деда Игната так много друзей там среди высокопоставленных военных, а они (эти друзья) через него у меня тоже немало интересного запрашивали. Хотя и предлагали тоже немало: например, они предложили поставлять в СССР в огромных количествах небольшие ветряки, такие же, какие у нас делались для карманных радиоприемников. Почти такие же, но втрое дешевле: там лопасти для ветряков не такие высокотехнологичные делались, зато они обходились в такие копейки, что сломанную было проще заменить, чем заниматься ее починкой. Но они и сами прекрасно понимали, что это все мелочевка, а запрашивали-то они вполне себе серьезное оборудование — но если раньше о закупке такого и разговаривать с буржуями было бессмысленно, то после широко объявленного «упрощения торговых связей США и СССР» и в других капстранах на такие сделки стали смотреть куда как проще. И, в частности, на них стали проще смотреть во Франции.

В отличие от маленькой Кореи переводить Китай на «русскую колею» смысла не имело ни малейшего, однако поставлять туда локомотивы и вагоны из СССР было крайне непросто. Точнее, даже если бы мы и могли их изготовить под колею европейскую, их на самом деле в Китай доставить было крайне трудно: сейчас много вагонов (то есть почти все пассажирские) и электрические локомотивы им продавали чехи и немцы, но все это перевозилось морем, что было и долго, и все же довольно дорого. А французы на самом деле умели делать лучшие во всей Европе локомотивы, и вагоностроение у них было очень неплохо налажено — так что мысль о строительстве производства всего этого непосредственно в Китае, но по французским технологиям просто витала в воздухе. И оставался пустяк: купить нужные заводы во Франции — но, хотя деньги на это у товарища Мао нашлись, французы продавать заводы именно в Китай не захотели. А продать в СССР согласились, причем даже условие о том, что я выстрою эти заводы где захочу и готовую продукцию тоже куда угодно поставлять буду (правда, за исключением Западной Европы) их вообще не смутило. Был, правда, в договоре на поставку двух заводов один мелкий нюанс: заводы продавались лично мне (а не Советскому Союзу) — но лягушатники были все же не в курсе того, что разговаривают они с абсолютно циничной бизнес-теткой, не имеющей «коммунистических моральных принципов» — и товарищ Мао просто мне подарил все нужные для такой закупки деньги. А я ему за это дала «честное слово», что заводы, купленные у французов, я выстрою в «особом районе» и всю их продукцию буду поставлять в Китай, причем «по себестоимости». А когда заводы полностью самортизируются (то есть через пятнадцать всего лет), я из просто «выкину», и мне будет вообще плевать, кто их «подберет».

Если смотреть на все это издалека, то товарищ Мао сильно рисковал: мы не подписали по этой сделке вообще ни одного документа. Но если посмотреть поближе, то риску тут не было ни малейшего: «паркинсон» его сделал уже настолько немощным, что всем окружающим стало очевидно, что долго он уже не протянет, так что и отвечать за содеянное ему точно не придется. А вот с официальным теперь уже преемником Мао я пообщалась отдельно и мы быстро нашли общий язык. В том числе и потому, что Су Чжу оказался хорошим знакомым деда Игната еще со времен войны с японцами и очень его уважал за работу уже во время войны с Гоминьданом. Друзьями они не были, но Су Чжу слова деда Игната воспринимал с уважением (хотя со многим и не соглашался), а тут еще результат работы Игната Дмитриевича в «особом районе» очень наглядно проявились — и, после того, как я ему вкратце рассказала о методах достижения подобных результатов, он и с «выходкой» Мао смирился, и даже предложил мне еще пару программ таким же манером обеспечить оборудованием. Правда, пока с новыми предложениями я была вынуждена погодить: информация о тои, что зампред Совмина и секретарь ЦК стала долларовой мультимиллионершей и «владелицей заводов, газет, пароходов» просочилась в ряды «честных коммунистов» и вызвала определенное бурление… причем точно не масс.

И гасить это бурление был вынужден лично Петр Миронович, который был полностью в курсе всей авантюры с приобретением железнодорожных заводов. Но и ему это сделать было непросто: все же официально он суть операции никому рассказать не мог, а другим способом объяснить, «как партия допустила, что секретарь ЦК стала крупным капиталистом», он возможности не имел. Поэтому он старался все свести к тому, что-де «товарищ Федорова да, сумела заработать много денег, но тратит она все эти деньги исключительно на укрепление дружбы между народами и развитие стран социалистического содружества». Звучало все это не очень убедительно, но все же «личное обаяние» товарища Машерова и заметно укрепившийся в партии его авторитет сработали. То есть сработали достаточно, чтобы шум в руководстве партии все же стих. И стих он очень вовремя: в сентябре (вроде бы «точно по графику») в Китае закончилась «эпоха Мао Дзедуна». И началось нечто иное, но для меня произошедшее уж точно неожиданностью не стало.

Точнее, несколько неожиданным стало то, с какой скоростью товарищ Су Чжу (выступавший под партийным псевдонимом Хуа Гофэн) провел зачистку партийного руководства, причем гораздо жестче, чем это было в «моей прошлой истории». И заметно «шире»: под раздачу попало гораздо больше бывших партийных руководителей. Но мне размах этой зачистки понравился, там много тех, кого я считала откровенными врагами Советского Союза, убрали (причем «из числа живых»), и ближайшие перспективы развития именно социалистического Китая меня пугать перестали. И не только меня — по крайней мере, судя по тому, что товарищ Машеров предложил мне составить новый план помощи в скорейшем строительстве социализма у «южного соседа», он тоже тамошние перемены воспринял позитивно.

А еще — но уже только с моей точки зрения — на «позитивность» сильно повлияло то, что в США у руля стоял Рейган, а не Никсон: в «прошлой истории» Никсон все же сумел (хотя и на непродолжительное время) «включить Китай в свою орбиту», а теперь и в Китае не осталось желающих «улучшить отношения с капиталистами», и в США даже намека на попытки «приблизить Китай к Америке» не было. Даже напротив, Рейган прислал (правда не Машерову, которого он по-прежнему считал «воплощением коммунистического зла», а товарищу Патоличеву) письмо с предупреждением, что любые попытки что-то в США закупить для перепродажи в Китай приведут к разрыву столь непросто выстраиваемых сейчас «новых торговых отношений». Но, как говорится, не очень-то и хотелось: в мире много у кого можно было что-то нужное купить, да и в СССР почти все, что по моему единственно верному мнению Китаю срочно требовалось, изготовить было не особенно и трудно. Или в Корее изготовить, там ведь тоже промышленность на месте не стояла.

И не просто не стояла: к станкам уже начали вставать дети, рождению которых я столь сильно (хотя и исключительно «морально») поспособствовала. А то, что дед очень сильно постарался многочисленные заводы выстроить в расчете на односменную работу (в связи с нехваткой рабочей силы), сейчас позволяло наращивать производство уже без строительства новых предприятий: там просто увеличивали количество смен.

То есть на самом-то деле это тоже было проделать не очень-то и просто, но куда как проще (и сильно дешевле), чем строить новые заводы. К тому же на существующих предприятиях уже опытные рабочие быстрее и проще передавали свой опыт подрастающему поколению, так что и объемы брака в производстве не увеличились пропорционально росту этого самого производства. Пока еще к станкам становились почти дети, лишь начинающие осваивать рабочие профессии, и рост производства был даже не особо и заметен — но он уже был, а вот года через три, когда эти дети подрастут и профессии как следует освоят…

У деда Игната проблем с «новыми рабочими» вообще не было, зато уже к середине октября и проблема со «старыми специалистами» практически исчезла: Хуа Гофэн не просто «отменил культурную революцию», но и всех, кого за время ее существования не успели уничтожить, полностью реабилитировал и вернул на нормальную работу. То есть он хотел вернуть туда, откуда их в свое время выкинули, но и у него возникла пресловутая «жилищная проблема», поэтому дед Игнат очень много возвращаемых из ссылки в деревню специалистов смог перетащить в «особый район». И даже смог частью из них «поделиться» с дедом. Не очень большой частью, все же языковый барьер действительно существовал — но в Корею прибыло несколько сотен специалистов, владеющих по крайней мере русским языком (так как они в СССР и выучились на специалистов), и в Вонсане заработал целый медицинский институт, в котором будущих корейских врачей обучали китайцы. Врачей в институте и фельдшеров в организованном при институте техникуме, а еще и просто медсестер в организованной там же двухлетней «низшей медицинской школе». Вроде и пустяк, но когда в стране людей заметно меньше двадцати миллионов, добавка даже по пять сотен врачей в год оказывается очень даже заметной.

Но, конечно, куда как больше этих специалистов приступили к обучению людей непосредственно в Китае, а еще больше стали не учить, а работать. Когда мне дед Игнат прислал перечень тех специалистов, которых он смог к себе забрать, я удивилась очень сильно: все же в Китае до сих пор жрать было особо нечего, а в «особый район» он смог завербовать одних агрономов (причем, по его словам, очень неплохих) почти две тысячи. И им уж точно работы мало не покажется: «наверх», на Лессовое плато, уже качалось воды достаточно, чтобы оросить больше полумиллиона гектаров, и крестьян на эти поля уже удалось поднабрать — а вот руководить этими совершенно безграмотными крестьянами… теперь стало, кому руководить. Вот только кроме вождения руками там еще и техника требовалась современная, но тут уже и СССР (в моем лице), и КНДР (в лице деда и лично товарища Ким Ильсена) помощь оказывали максимально возможную. Причем корейцы старались изо всех сил: за «холодное железо» платить им китайцы должны были выращенными на новых полях продуктами (частью этих продуктов), а в Корее все еще избытка продовольствия не наблюдалось. А вот «избыток едоков» лишь нарастал: хотя товарищ Ким и серьезно ужал льготы по рождению детей, сокращения рождаемости почти и не было. Так что Ильсену оставалось только молиться, чтобы подрастающее поколение, которое через несколько лет достигнет детородного возраста, не последовало примеру родителей…

Но высокая рождаемость была проблемой Кима и теперь проблемой Хуа Гофэна — а в нашей стране Петр Миронович был озабочен (сильно озабочен) тем, что уровень рождаемости начал заметно снижаться. Подросло послевоенное поколение, и оно как-то не очень стремилось «решать демографические проблемы страны». По этому поводу товарищ Машеров даже собрал небольшое совещание, и на нем меня попросил «поделиться с массами» мыслями относительно способов повышения этой самой рождаемости:

— Светлана Владимировна, мне кажется что вы, как мать уже шестерых детей, лучше всех нас знаете, как решить эту проблему.

— То есть, вы хотите сказать, вы сами не знаете, как делаются дети? Ну, в принципе я могу раскрыть эту страшную тайну, вы только молодежь из зала уведите…

— Светлана Владимировна! Вы не можете все же перестать паясничать? Мы сейчас обсуждаем действительно серьезную проблему: в стране вот уже второй год в нескольких республиках прироста населения вообще не происходит, и в перспективе это может привести…

— А я и не паясничаю. Я на самом деле считаю, что в данный момент мы ничего сделать с этим не можем. То есть мы — это Совмин и советская промышленность и советское же сельское хозяйство. Потому что вопрос это вообще не экономический… то есть в некоторой степени все же экономический, но с именно этой экономической стороны мы уже все необходимое сделали. И теперь дело за идеологическим сектором, а если точнее, то… скорее всего, за идеологическим отделом ЦК и Министерством культуры.

— Так, у вас есть конкретные предложения по мерам, которые, по вашему мнению, нам следует принять?

— Есть, но если я их начну сейчас излагать, то закончу изложение где-то к концу лета, да и то, если перерывы на обед отменить. А если очень кратко, то я предлагаю идеологическому отделу ЦК в работ Минкульта не вмешиваться…

— Отвергается сразу.

— Не вмешиваться, а Минкульт просто передать под управление мне. Так придется очень основательную чистку провести…

— Какую чистку?

— Неверно выразилась: зачистку. Примерно такую, какую в руководстве КПК провел товарищ Хуа.

— Я — за, — немедленно откликнулся Николай Семенович, — Светик зачищать любит и делает это весьма качественно. И радует не сама процедура, в ее результат…

— Я тоже, пожалуй, Светлану Владимировну в этом начинании поддержу, — заметил Пантелеймон Кондратьевич, свое место в ЦК еще сохранивший. И, насколько мне известно, и Николай Александрович возражать не станет. Но если хотите, я ему сейчас просто позвоню…

— Не стоит его беспокоить, в том, что он товарища Федорову поддержит, я и не сомневаюсь, — хмыкнул Петр Миронович. — И я думаю, что мы сейчас просто примем правильное решение, а за результатами работы Светланы Владимировны мы посмотрим… месяца через три, все же какое-то время на раскачку ей потребуется. Николай Семенович, вы сами это проведете постановлением Совмина или все же…

— Сделаем, все же это именно дело Совета министров. Но, Светик, я теперь за тобой вдвое внимательнее смотреть буду. Кого-то в помощь тебе нужно будет дать?

— Обязательно, но с Павлом Анатольевичем я сама договорюсь и прикомандировании в Минкульт генерала Уткиной. Ну а всех остальных она сама уже подыщет, мы с ней давно вместе работаем и друг друга понимаем.

— Ну что, — подытожил столь быстро закончившееся совещание товарищ Машеров, — можно считать вопрос решенным?

— Можно считать его начавшим решаться, но и это уже прогресс невероятный. И вы мне только что пообещали три месяца в мою работу в Минкульте не вмешиваться…

— Что? Да, пообещал. И не буду вмешиваться… если вы все же не начнете отстрел неугодных.

— Отстрел — это не наш метод: люди должны помучаться, чтобы на них снизошло раскаяние. А вот это я им точно пообещать могу…