Гонки олегархов

Глава 15

Сразу после Нового года я ненадолго слетала с дедом в Пхеньян: у него возникли некоторые «экономические разногласия на идеологической основе» с товарищем Кимом и он попросил меня разногласия эти как-то уладить. А так как КНДР мной рассматривалась как довольно серьезная «подпорка» в деле «развития национальной гвинейской промышленности», то я сочла вопрос достаточно важным для такого визита. И у меня даже мысли не возникло туда лететь, чтобы «объяснять Киму, в чем он неправ»: результаты его идеологии я сама видела и результаты мне очень нравились. Народ на самом деле искренне поддерживал политику партии, с огромным энтузиазмом старался «выполнить и перевыполнить» провозглашаемые Кимом планы и достичь «указанных партией» целей. Причем и планы, и цели Ильсеен не от балды выдавал, у него на это работала очень профессиональная и прекрасно организованная служба, совмещавшая функции советских Госплана, Госкомцен и Госснаба. Собственно, дед именно в этой структуре и работал, «на правах независимого отдела», хотя никакой реальной именно «независимости» там не было. Просто дед фактически руководил отделами, занимающимися транспортом, энергетикой и частично горнодобывающей промышленностью, а в качестве хобби еще и судостроение под себя «подгреб». Просто в Корее очень четко действовал принцип «кто везет, на том и едут» — но принцип этот имел не негативную коннотацию, а, если вникать в его суть, позволял человеку, делом доказавшему свои умения, брать на себя еще больше работы и самостоятельно принимать решения о том, как ее вести (и отвечать за нее, само собой).

Так что я летела в Пхеньян с острым желанием все же выяснить у товарища Кима, в чем конкретно состоят именно идеологические разногласия и попытаться найти удовлетворяющий всех компромисс между «идеологией» и экономикой. И когда мы летели (на «правительственном» Иле, всего лишь вдвоем в этом огромном самолете), как раз различные вопросы идеологии мы с дедом и обсуждали, благо никто нам не мешал. И как-то по ходу разговора речь зашла «о делах давно минувших дней»: я просто не удержалась и в ответ на какое-то замечание деда в адрес Кима ответила:

— В принципе, я в чем-то товарища Кима понимаю: он, как мне кажется, просто старается не допустить повторения той же ситуации, которая у нас случилась в пятьдесят третьем. Причем я почти уверена, что он и о том, что товарища Сталина именно убили, в курсе, и насчет Берии тоже знает куда как больше, чем простые люди даже у нас в СССР. Но если Иосиф Виссарионович ситуацию просчитать не смог, то это не повод и здесь ее не просчитывать. Опыт, даже негативный, всегда стоит учитывать.

— Вы, Светлана Владимировна, насчет товарища Сталина все же ошибаетесь. И то, что он вас тогда во все детали не посвятил… вы же еще совсем молодой были, а девочкам такие вещи действительно рассказывать не стоит.

— Но сейчас-то я уже давно не молодая девочка, и думать головой вроде умею.

— В этом-то я и не сомневаюсь, Иосиф Виссарионович хорошо умел выбирать именно людей думающих. А сейчас да, вы уже не девочка, и даже не простая советская женщина. Вы на себя такую ответственность взвалили… но вы в одном правы: чтобы принимать именно верные решения, нужно знать в том числе и подоплеку произошедших событий, хотя бы для того, чтобы не наступать на те же грабли дважды. А товарищ Сталин тогда все просчитал, просто одной мелочи не учел: того, что даже среди самых близких соратников может затесаться Иуда. Точнее, раз уж он и вас подготовил, и наши группы, он и это учел, просто не выяснил, кто именно возьмет на себя эту роль…

После этого разговора, который длился часа четыре, я свое мнение об Иосифе Виссарионовиче… не то, чтобы сильно поменяла, но все же немного изменила: теперь в моих глазах он стал еще более великим, что ли, государственным деятелем. Но все же приобретенная с годами (еще в «прошлой жизни») известная доля цинизма навела меня на довольно странные мысли: я теперь и товарища Кима начала считать более, что ли, мудрым, и даже сочла, что и действия того же Секу Туре абсолютно оправданы. В той части, когда он зачищал своих политических противников — и я даже изменила планируемое направление переговоров с Ильсеном. Не кардинально, но некоторое смещение определенных акцентов помогло нам очень быстро найти общий язык.

«Идеология» Ким Ильсена была простой: он считал, что крупные инвестиции в зарубежные страны в то время, когда в собственной стране очень многого не хватает, будут «аморальными», а еще он был искренне убежден, что развивать именно «экспортноориентированную» промышленность в корне неверно и страна в первую очередь должна удовлетворять собственные потребности. На худой конец — участвовать в «социалистическом разделении труда», но опять-таки для удовлетворения именно внутренних потребностей, и у меня серьезных аргументов против данных тезисов не было: я и сама точно так же считала. Но мне все же удалось его убедить в том, что вложения в Гвинею, которая пока лишь декларирует стремление к построению социализма у себя, на самом деле приведут к серьезному росту благосостояния корейского народа, и речь была не только про алюминий. Потому что «полуголодная» Гвинея могла северокорейцам дать и много дефицитных продуктов питания, но для этого нужно было в сельское хозяйство страны серьезно так вложиться. Но у Кореи было что вкладывать, а отдачу от вложений можно было уже в течение нескольких месяцев ощутить — и вот последнее оказалось для товарища Кима новостью: все же он просто был «морально не готов» к тому, что где-то не существует вообще такого понятия, как «сельскохозяйственный сезон». Но в конечном итоге мы обо всем договорились, и дед остался в Пхеньяне дальше заниматься своей работой, а я вернулась в Москву чтобы заниматься своей. И спокойно ей и занималась, примерно до восьмого марта, а перед праздником меня пригласил к себе Николай Семенович:

— Светик, тут было заседание ЦК, которое ты благополучно прогуляла, поэтому я вкратце доведу до тебя его решения. ЦК решил возобновить лунную программу и заняться организацией на Луне уже постоянно действующей станции. Но это — дело все же не особо быстрое, так что сначала нужно отладить надежную систему доставки туда и возвращения обратно на Землю наших космонавтов. Но так как и станция, и вся программа у нас будет строго коммунистической, возглавить этот процесс, причем лично возглавить, поручено тебе. Ты у нас и по ракетам специалист, и опыт полетов в космос какой-никакой имеешь. В общем, собирайся: к ноябрьским полетишь на Луну.

— Вы там у себя в ЦК что, все с ума посходили? Никуда я не полечу! Даже не надейтесь!

— Ну, во первых, ты сама член ЦК, и решения партии должна первее всех беспрекословно выполнять. А во-вторых, это я пошутил, чтобы тебя напугать и чтобы ты предлагаемую тебе новую работы восприняла без мата. Ты же знаешь, что товарищ Струмилин…

— Знаю, очень жаль его, все же он был лучшим нашим экономистом.

— Да, жаль, но я не об этом. Станислав Густавович за месяц до… в общем, он передал на рассмотрение в ЦК новый свой план, и по этому плану мы, то есть Советский Союз, должен к восемьдесят пятому году обогнать по уровню благосостояния народа весь мир.

— Интересно, как он это себе представлял-то? Сейчас буржуи считают, что самый высокий уровень благосостояния достигнут в Бенилюксе, и он более чем на сорок процентов выше нашего. В среднем выше, к тому же там он все еще продолжает расти. Не особо быстро, но чтобы его нам догнать, потребуется в полтора раза минимум нарастить наше промышленное производство и я даже не знаю насколько увеличить продуктивность сельского хозяйства.

— Ну и не знай… пока. Вот, посмотри, что Станислав Густавович нам в наследство оставил, но посмотри внимательно: тебе этот план выполнять.

— Это почему это мне? У нас что, других людей нет?

— Есть люди, но люди, как ты прекрасно знаешь, в основном пожилые, даже товарищ Машеров не верит, что досидит на своем посту к завершению этой программы. А ты у нас молодая, у тебя времени впереди вагон, так что успеешь все сделать не состарившись. Да и ничего невозможного в этой программе, собственно, и нет: годовой прирост производства нужно будет держать в районе четырех процентов, а ведь у нас в былые времена и двадцать процентов чудом не казались!

— Эффект низкой базы…

— Что?

— Если с нуля, говорю, начинать, то процент можно любой нарисовать. Если в стране производился один трактор в год, а стали делать по два, то рост-то составляет уже сто процентов! А сейчас у нас…

— Значит так, ты сейчас берешь эти документы и внимательно их изучаешь. Очень внимательно, рядом на бумажке выписываешь все свои замечания и с замечаниями снова ко мне зайди. Через неделю зайди, мы их вместе с тобой тщательно разберем и я объясню тебе, в чем ты не права. Но приступать к работе по планам Струмилина можешь начинать уже сегодня, так что иди и работай. Если какая-то помощь потребуется, ты не стесняйся, сразу говори… товарищу Судоплатову или, что быстрее будет, Елене Николаевне, они нужную помощь окажут.

— А почему Лене?

— А потому что, мне кажется, помощь тебе в первую очередь именно от них потребуется. Но ты сначала все же записки товарища Струмилина почитай… надеюсь, ты пришла с сопровождающими, а то документы-то эти не просто секретные, а особой важности. Если нет, то вызови и жди их тут, например у меня в комнате отдыха — я туда еще долго не зайду, поскольку работы невпроворот и мне даже задницу с кресла поднять некогда. Подкрепиться чего-то тебе принести?

— Не надо, я к себе поеду… читать. С сопровождающими поеду, не волнуйтесь.

Вообще-то товарищ Струмилин был в своей области настоящим гением. С прибабахами, как любому гению и положено, но я, читая составленный им план, поняла, почему товарищ Сталин от него спокойно выносил даже матерную брань. Думаю, что он и матом Сталина ругая, все же очень доступно объяснял, за что тот этих слов заслуживает — зато слова не давали совершать серьезные ошибки в управлении экономикой страны, и Сталин это прекрасно понимал. Я ведь и сама экономику учила «по Струмилину»: в Мексике экономисты тоже его считали своим учителем (в отличие, скажем, от превозносимого во времена перестройки Леонтьева, называемого автором «нового курса» Рузвельта). Ведь Леонтьев разрабатывал экономику, в которой сильный и богатый максимально эффективно грабит слабого и бедного, а Стурмилин — экономику внутреннего развития страны с опорой на собственные ресурсы. И я, после прочтения переданных мне «записок», еще больше его зауважала. Это были не книги, в которых каждое слово было многократно выверено и отредактировано, Станислав Густавович очень спешил, очевидно, понимая, что времени у него осталось крайне немного — и писал, слов уже не выбирая. И, скорее всего, именно поэтому документу и был присвоен высший гриф секретности: если смотреть просто на слова, то его можно было и антисоветским назвать, не особо погрешив перед истиной. Но суть была важнее — и мне уже задача увеличения экономики в полтора раза за десять лет перестала казаться невыполнимой. Да, будет очень непросто, но ради столь высокой цели стоит и постараться. А некоторые моменты, которые мне показались не совсем верными, ведь можно в процессе работы и поправить. И даже нужно: ведь не совсем верными они были не потому, что Струмилин в чем-то ошибся, а потому, что кое о чем он просто не знал. А я — знаю, потому уже семнадцатого марта я собрала первое совещание, посвященное первоочередным работам в рамках «нового плана». Небольшое совещание, «в узком кругу» — и круг состоял всего из трех человек. Из меня, товарища Первухина и руководителя недавно созданного министерства энергетического машиностроения товарища Кротова. Виктор Васильевич был человеком уже сильно немолодым, но дело свое знал прекрасно и работал — никакому молодому за ним было не угнаться. Вот только я теперь предложила гнать отрасль так, что даже он опешил:

— Ну что, товарища, начнем? Перед нами стоит довольно несложная задача: в течение следующих пяти лет нужно будет обеспечить производство, позволяющие ежегодно вводить в строй до двадцати гигаватт мощностей теплоэлектростанций и до десяти гигаватт АЭС.

— Думаю, на этом совещание можно и заканчивать, — хмыкнул Михаил Георгиевич, — сейчас мы в состоянии в год изготавливать максимум два реактора для гигаваттных станций.

— А еще три корпуса для полугигаваттных могут делать чехи, а завод в Йонбёне — еще пять. То есть четыре гигаватта в год только они нам обеспечат, а завод в Волгодонске, если мне память не изменяет, по плану должен выпускать по восемь гигаваттных реакторов в год.

— По плану на восемьдесят пятый…

— Поэтому я попрошу вас в ближайшее время принести мне список всего необходимого, чтобы завод вывести на полную мощность уже года через три. И подумать, а не нужно ли нам будет выстроить у себя такой же завод, как в Йонбёне: его-то вообще строили чуть больше года. То есть чуть меньше двух лет — а нам ведь наверняка потребуются и станции на сто двадцать пять мегаватт, и полутысячники. Теперь перейдем к тепловым станциям: основной упор нужно будет сделать на станции угольные, со сверхкритическими котлами. Поэтому я жду планов — проработанных планов — по увеличению мощностей «Красного котельщика» в Таганроге минимум вдвое за те же три года, с упором на производство именно сверхкритических котлов. Имея в виду существующие возможности по выпуску турбин и генераторов, в ближайшее время ориентироваться стоит на агрегаты мощностью в сто-сто двадцать пять мегаватт. Но это только Таганрога касается, а Калугу стоит сориентировать на производство турбин — тоже сверхкритических — под лысьвенские генераторы. Я думаю, Виктор Васильевич, стоит организовать общую для этих двух заводов дирекцию, чтобы министерство не занималось мелочной кооперацией по этому направлению. Финплан такой реорганизации я жду в первую неделю апреля. И последнее по этой части, на сегодня последнее: в мае через Союз в Китай будет перевозиться американское оборудование для завода, который будет производить паровые турбины на полтораста мегаватт. Ставить это оборудование в Китае будут мексиканские инженеры, и если вы подберете несколько наших специалистов, с испанским языком знакомых… было бы неплохо решить, стоит ли и нам такое же оборудование там заказать или все же свое лучше изготовить и использовать.

Поставив задачи перед энергетиками, я все же смогла, наконец, вернуться в работе «по мексиканскому проекту». Ведь чтобы автозавод в Веракрусе работал, туда нужно будет поставлять готовые моторы, производить которые должен новый завод в Богородске. Но чтобы Богородский автомоторный работать начал, нужно, чтобы на нем рабочие появились. Просто рабочих набрать на новый завод в стране было и нетрудно, но Богородск — город небольшой, там лишнего жилья для новых рабочих просто нет. Впрочем, и жилье новое построить было не особо сложно — вот только его подготовить для заселения можно будет хорошо если в концу августа, а пуск завода намечался уже в конце мая. Так что тут тоже проблем (все же решаемых) возникло выше крыши: ведь и тем, кто дома для заводских рабочих строить будет, тоже где-то жить надо, хотя бы на время строительства этих домов.

К тому же для всех этих «новых богородцев» и инфраструктура требовалась достаточная, а старая просто с потребностями разрастающегося города была не в состоянии. Вроде вопрос-то мелкий, сугубо региональный, но как раз «на местном уровне» решить все эти вопросы не могли (так как даже при наличии финансирования из денежных знаков хотя бы воду питьевую выжать было невозможно), да и «мексиканскую авантюру» я начала, так что мне и расхлебывать ее последствия пришлось. Проще всего получилось с водопроводом: у немцев (западных) была заказана современная фильтровальная станция и от Оки до Богородска всего лишь за месяц протянули нормальный водопровод. С керамической трубой, которая должна прослужить минимум лет пятьдесят — но даже ее пришлось закопать на глубину в два с половиной метра чтобы даже в самые сильные морозы она не замерзла. Зато получилось легко обеспечить водой наскоро выстроенные «бараки» для рабочих: двухэтажные домики собирались из готовых панелей с «квартирами» размером с сорокафутовый контейнер, и в каждой такой квартире имелся туалет и душ. А рабочие (в основном выпускники разных ПТУ) при поступлении на работу подписывали контракт, в котором гарантировалось, что до ноября им будет предоставлена уже квартира в нормальном кирпичном доме в соответствии с действующими нормами, а пока они (одинокие) селились по четыре человека в секцию, а семейным выделялась одна такая «квартира» на семью, причем независимо от численности этой семьи. Но так как о том, что в любом случае «госгарантии» в стране соблюдаются, люди прекрасно знали, завод удалось укомплектовать вовремя.

Правда, рабочим заранее просто не говорили, что во «временном городке» канализация была очень даже «местной» — от домика до сантанка, из которого отходы выкачивали через день, что окружающую атмосферу несколько портило, но все видели, с какой скоростью строится уже «постоянный городок» и мужественно ароматы терпели. И старались работать как можно лучше, все же в новые квартиры очередность, как всем им было объявлено, будет определяться «личными трудовыми успехами». Я им лично это объявила, и молодежь в моих словах не усомнилась…

Но автомоторный завод был лишь частью моих «Борогодских забот». Потому что по закону, который я в свое время с большим трудом продавила через Совмин, в любом городе с населением свыше десяти тысяч человек на одном предприятии должно было трудиться не более четверти производственных рабочих — а на одном автомоторном уже работало чуть больше двух с половиной тысяч человек. Конечно, в городе было еще несколько не самых маленьких предприятий, одних кожевенных заводов было три, очень неплохая обувная фабрика и несколько предприятий поменьше, в основном все же относящихся к легкой промышленности. Но вся ранее существующая промышленность занимала чуть больше пяти тысяч человек, так что для «узаконенного баланса» нужно было в городе еще минимум для двух с половиной тысяч человек рабочие места создать. И не в торговле или в обслуживании, а именно рабочих мест на заводах и фабриках. Тоже дело подъемное, вот только дополнительных рабочих в городе не было…

А у меня не было мыслей на тему «что бы еще в городе разместить», я лишь знала, что в любом случае население придется уже в следующем годы увеличивать минимум до полусотни тысяч человек, причем под это население и инфраструктуру готовить, и, конечно же, жильё и соцкультбыт подтягивать. Но в СССР, слава богу, не я одна умная хожу, в энергетическом отделе КПТ родили очень интересную идею: выстроить в Богородске завод по производству небольших электрических генераторов. Котрые будут крутиться с помощью изготовленных тут же, в Богородске, моторов, переведенных на газ. Все же дед свои программы (не все, но те, которые касались Африки) с КПТ согласовывал и там решили, что раз уж корейцы будут строить в Гвинее биореакторы, то грех «дармовым» газом не воспользоваться. А газа там можно получить много, даже если в реакторы одну лишь рисовую и кукурузную солому пихать, то уже имеющийся ресурс обеспечить минимум пятьсот миллионов кубов в год. Не сразу обеспечит, но в глухих деревнях такие миниэлектростанции и народ быстрее заинтересуют в обеспечении этих реакторов сырьем, и просто жизнь сделают заметно более комфортной. И нам — то есть стране Советов — пользу принесут, все же это туда не в подарок поставляться будет.

Самым приятным было то, что даже о размере этой «пользы» парни из КПТ с товарищем Секу Туре успели договориться: в рамках «расширения сотрудничества» сейчас в Конакри раз в неделю из Москвы летал самолет и ребята туда скатались для «прояснения некоторых вопросов». Ну и прояснили, а заодно и о цене на такие генераторы договорились. И договорились вовсе не с крестьянами из дальних деревень: в стране подавляющая часть этих самых крестьян трудилась в госхозах, так что все вопросы, касающиеся даже самой занюханной деревеньки, решались в Конакри, в министерстве сельского хозяйства…

Правда в Гвинее много таких генераторов не продать, но ведь в Африке не только эта Гвинея находится. А с нашими ценами мы любых конкурентов оттуда выдавим. Правда, чтобы комплектовать электростанции, нужно будет и новый завод выстроить, и на автомоторном производство нарастить — но это, слава богу, стало уже не моей заботой: энергетический отдел КПТ все работы с радостью забрал себе. Ну а я вернулась к вопросам уже «большой энергетики», и не только энергетики советской.

В Египте вот уже пятнадцать лет без особого успеха велись попытки выстроить новую Асуанскую плотину. Без успеха потому, что своих денег на такое строительство у египтян не было, а буржуи уже несколько раз то соглашались предоставить им кредит, то отказывали в нем. А я в свое время «просто так» рассказала товарищу Патоличеву, что дарить египтянам миллиард рублей чтобы они после этого нас же с дерьмом мешали, смысле особого нет. Впрочем, и без меня желающих сделать египтянам такой подарок в правительстве не было, так что мои слова, если и повлияли на окончательное решение, то не особо и сильно. А что египтяне начнут вонять, я точно знала: после постройки этой плотины урожаи в дельте Нила там упали сразу на четверть, ведь теперь поля-то не удобрялись каждый год плодородным нильским илом.

Но Нил — это ведь не единственная река в Африке, хотя и о нем я все же не забывала. Особенно не забывала потому, что в СССР кофе поставлялся главным образом из очень дружественной Эфиопии. Да, которой правил вообще император — ну до прошлого года управлял, но в целом эфиопское население в СССР относилось довольно неплохо. В том числе и потому, что почти каждый эфиоп знал о великом эфиопском поэте Пушкине. Сейчас там началась мелкая войнушка сторонников свергнутого императора и нескольких племенных вождей с товарищем Менгисту, фактически возглавляющем страну — ну да ему можно было легко помочь в борьбе со всякими бандитами, а затем и помочь в развитии страны. И начинать я предложила со строительства большой электростанции на реке Омо. То есть я предложила там несколько электростанций выстроить, а когда с ними будет все закончено, то приступить и к постройке уже грандиозной ГЭС на Ниле.

Когда я пришла на заседание Совмина с этим предложением, Петр Миронович не смог не съязвить:

— А почему сразу на Ниле станцию не поставить?

— Потому что сейчас мы к такому проекту не готовы. Там потребуются турбогенераторы мегаватт по четыреста-пятьсот единичной мощности, а у нас даже на проектирование таких денег нет. А вот когда по очереди заработают эти маленькие станции, эфиопы нам за них начнут деньги отдавать и на вырученные средства мы такие гидроагрегаты и спроектируем.

— И зачем? Они же у нас в стране ни на каких ГЭС не потребуются.

— Они очень дорогие, а рек и в других странах очень много. И вот эти другие страны — после того, как мы им живой генератор покажем — наперегонки бросятся их у нас заказывать.

— И вы знаете, кто именно будет заказывать?

— Да. Причем заказывать их будут уже те, кто в состоянии за них заплатить.

— Но насколько я помню, вы были сильно против постройки ГЭС в Египте.

— Я и сейчас против, египтяне денег за нее никогда не отдадут. А эфиопы отдадут очень быстро. А кроме того, я уже знаю, где и у нас такие агрегаты нужно поставить. Кроме того, я не предлагаю эфиопам строить что-то за счет нашего бюджета, они в состоянии сами стройку оплатить. Просто они пока еще этого не знают, но когда я с этим Менгисту поговорю… Вы можете его пригласить посетить Советский Союз?

— Ему не до визитов вроде пока.

— А я ему помогу сделать так, что будет до визитов. Точнее, не я, а все же товарищ Мао. Петр Миронович, вы у нас в стране сейчас главный, организуйте такой визит. И чем скорее, тем лучше…