Гонки олегархов

Глава 5

Светлана Шиховцева на мое предложение откликнулась громким визгом восторга, правда, немного погодя она все же немножко задумалась. Все же за прошедшие годы она, после рождения двух сыновей, слегка «расширилась» и немного «потеряла в резкости движений» — то есть в спортзале она уже не могла на равных драться со мной и даже Лене часто уступала, хотя девчонке всего двадцать восемь только стукнуло. Но в любом случае я ей предложила лишь «попробовать», а вот получится ли — этого еще никто не знал.

Когда я пришла в гости с Николаю Петровичу (со Светланой вместе пришла), он все же от ругани воздержался — но, даже не дослушав меня, заявил:

— Вас, Светлана Владимировна, я даже близко не подпущу, тут и думать нечего.

— А я у вас разрешения вообще не спрашиваю, а просто пришла сообщить о свершившемся факте.

— А вот не факт, что факт свершится! Я товарищу Пономаренко…

— Товарищ Пономаренко во-первых уже в курсе, а во-вторых, тут он вообще ничего не решает. То есть он может что-то решить, но деньги на выполнение решения все же я выделяю. И если вы мое решение выполнять не пожелаете, то внезапно деньги для ЦПК могут закончиться…

— Вы пытаетесь меня шантажировать⁈

— Нет, я просто сообщаю факты. Если не согласитесь вы, мне придется отдельный центр создавать, а на два у бюджете страны просто средств уже не хватит. Но я вам изложила исключительно гипотетический вариант, вообще сказочный, так что вы — поскольку сами с моим предложением в глубине души согласны — сделаете все правильно. И я еще вот что добавить хочу: сама я для полетов уже слишком старая, да и боюсь их до одури, мне даже в самолете летать не нравится. Но когда по телевизору и в киножурналах будут показывать мою потную физиономию после очередной тренировки, все — в том числе и за океаном — поверят, что мы программой всерьез занялись. И что у нас шансы на успех максимальные: ведь не подопытного кролика, а первого зампреда Совмина, секретаря ЦК партии готовят — значит, в Союзе в успехе уверены абсолютно.

Вообще-то, насколько я помнила, генерал Каманин «в прошлой истории» был очень даже «за» отправку в космос женщин — ну, по крайней мере в книжках своих он так и писал. И «политику партии» понимал туго, а мы еще к визиту в ЦПК тщательно подготовились. То есть Светлану загримировали так, что даже я не отличила бы в зеркале кто есть кто… если не считать ее белобрысости, конечно. Но Николай Петрович на цвет волос уже внимания не обратил… точнее обратил и сделал «верные выводы», так что на второй нашей встрече, случившейся после того, как мы успешно прошли медкомиссию, он, немного смущаясь, поинтересовался:

— А полетит, как я понимаю, Светлана Павловна?

— Полетит та, которая будет лучше всего готова. Я к вам летом еще одну девочку приведу…

— Светлана Владимировна! А давайте мы сами будем определять, кто у нас готовиться будет!

— Давайте. И определять вы будете то, что я говорю. И меня один вопрос: к товарищам Крысину или Макарову у вас хоть малейшие претензии были?

Вообще-то я «рекомендовала» в отряд космонавтов пятерых: Берегового (в первом наборе), затем Гагарина и Титова, а чуть похоже — Крысина и Макарова, и мои рекомендации Николай Петрович счет полностью обоснованными. Володя Крысин уже успел шесть раз на орбиту подняться: отряд все же был небольшим, а летать приходилось много. На тех же первых «Алмазах» по четыре экипажа отработали (а на последнем, четвертом, уже вообще шестой экипаж теперь работал), на «Алмазе-М» третий вахту нес, а еще к «Звездам» примерно раз в год «ремонтные группы» летали, так что нагрузка у членов отряда была более чем приличной. Сейчас в ЦК рассматривался вопрос уже о четвертом наборе в отряд, но он не спеша рассматривался, потому что денег пока на расширение отряда сильно не хватало — однако мое предложение о создании «женской группы» позволяло под шумок в отряд и мужчин дополнительно набрать, так что Николай Петрович в конце концов со мной согласился. То есть согласился после того, как вымогнул из меня финансирование новой мужской уже группы в двенадцать человек, но на самом-то деле я просто решила сперва немного повыпендриваться, чтобы руководство ЦПК думало, что они «смогли одержать победу над вредной теткой», а средства-то на все это требовались копеечные (в масштабах всей программы), так что изначально я предполагала, что «соглашусь» и на группу человек в двадцать пять. А так я уперлась лишь в одном вопросе и «женская» группа состояла теперь всего из трех человек (должна была состоять) и уж тут меня никто переубедить не смог. Правда, «переубеждать» меня решил вовсе не Каманин, а товарищ Пономаренко, поддерживаемый товарищем Патоличевым — но и они особо все же не настаивали.

А Николай Александрович — после того, как я ему рассказала о своем решении — лишь вздохнул:

— Эх, был бы я помоложе… но вы, Светлана, можете в основной работе на меня полностью рассчитывать, я все сделаю, и сделаю, надеюсь, правильно. Потому что… Вы знаете, насколько легче работать, когда просто исполняешь готовые решения и не приходится думать, получится ли результат какого-то решения положительный или снова все пойдет не так. А у вас «не так» не получается, поэтому я теперь всегда спокоен…

На самом деле товарищ Булганин прилично так утрировал: и нервничал он часто, и работал иногда часов по двенадцать-четырнадцать в сутки. Но с его феноменальной памятью он почти всегда мог любую проблему заранее купировать и почти во всех курируемых мною отраслях с выполнением планов проблем вообще не возникало. А периодически (то есть раз в неделю минимум) какие-то планы и перевыполнялись. И, что меня сильно радовало, чаще всего перевыполнялись планы у товарища Первухина. То есть строительство всех атомных электростанций шло в точном соответствии с предварительно просчитанными графиками, так как здесь бежать впереди паровоза было просто смертельно опасно — но вот работы исследовательские и конструкторские почти всегда проводились «досрочно». В том числе и благодаря товарищу Булганину: он по своим «личным каналам» — главным образом за границей, в Германии и Чехии — смог очень удачно наладить «социалистическую интеграцию» в изготовлении оборудования для АЭС. И теперь насосы (в том числе и главные циркуляционные для ВВЭР-500) делались в основном в ГДР, а чехи вышли на уровень производства корпусов для этих станций свыше трех штук в год. Правда, «специфически» вышли: чешские корпуса были практически лишь «заготовками», и их потом везли в СССР и там «доделывали» (на новом заводе в Мелекессе была выстроена установка, на которой корпус реактора изнутри покрывали толстым слоем специальной нержавейки… с помощью плазмотрона), но теперь страна могла таких станций в принципе по пять штук в год строить.

Теоретически могла, на «практику» все же денег очень сильно не хватало. Поэтому каждая сэкономленная копеечка оказывалась нелишней, а уж «заработанные сверх плана» вообще воспринимались как праздник. А уж «сверхплановые» вполне ощутимые вещи вообще всеобщим счастьем были. Например, сверхплановое жилье…

В СССР именно жилищным строительством занималось около трех с половиной миллионов человек, и за прошлый год удалось построить почти сто семьдесят миллионов метров этого жилья — то есть на каждого строителя пришлось почти по полсотни метров. А вот китайцы выстроили уже по восемьдесят метров на рыло — но не потому, что они были лучше отечественных строителей, а потому что отечественные (непосредственно кирпичи не клавшие) смогли и их обеспечить нужными стройматериалами. Если посчитать только тех, кто на стройках работал, то у наших получалось вообще чуть меньше двухсот метров на человека возвести — но у советских и техника была в достатке, и все же мастерства было побольше. Но и то, что успели построить китайцы, стране точно лишним не показалось: все же двадцать миллионов метров — это величина, заслуживающая уважения. Тем более заслуживающая, что в СССР считалась исключительно «жилая площадь», а не «общая», так что коридоры, кладовки и даже кухни в общую сумму просто не входили. Чуть больше трехсот тысяч новых квартир сверх плана — это люди не заметить не смогли, а так как новые квартиры в приоритетном порядке выдавались «молодым семьям», первыми это заметили врачи. Акушеры и гинекологи заметили — и передо мной возникла новая проблема: через год нужно было откуда-то взять в дополнение ко всем планам еще и двести тысяч (минимум) дополнительных мест в детских садах и яслях.

Хотя об этом я особенно сильно не переживала, все же и люди имелись в руководстве страны, кому за это переживать по должности приходилось, и уже третий год именно детские учреждения в основной своей массе строились как раз за счет «внебюджетных фондов». Вообще-то закон, стимулирующий такое строительство, был еще товарищем Сталиным подписан: предприятиям до трех процентов разрешалось «добавлять к цене продукции» именно как расходы на «соцкультбыт» в виде накладных расходов, но раньше эти деньги тратились большей частью на обустройство пионерских лагерей, на санатории разные и, конечно же, на бесплатные (или профсоюзные, с огромной скидкой от реальной стоимости) путевки работникам с членам их семей. А товарищ Булганин успел выпустить постановление, в котором отдельно разрешалось эти деньги (размер отчисления при этом, правда, не увеличивался) использовать и в строительстве подсобных хозяйств. Причем «подсобными» считались теперь не только сельскохозяйственные предприятия, с которых продукты на заводы и фабрики поставлялись, но и предприятия по выпуску «местных строительных материалов».

Уже в шестьдесят девятом таких (именно «подсобных», то есть небольших) заводиков в стране заработало несколько сотен, а в нынешнем число их измерялось тысячами. Большей частью (примерно две трети) таких заводов делали силикатный кирпич (благо извести и песку в стране более чем хватало), почти треть выпускали кирпич керамический и почти полсотни производили разного рода облицовочные материалы — а цементная промышленность все «сверхплановые» стройки тоже без особых проблем обеспечивала.

Но главное по части «социального строительства» заключалась уже в другом: стройматериалы мало было изготовить, их еще и доставить на стройку требовалось — но вот как раз с грузовым автотранспортом в стране стало совсем уже хорошо. ЗиМ, сразу после того, как заводу резко сократили план по выпуску легковушек, ежегодно выпускал уже по двести пятьдесят тысяч грузовых машин из которых свыше тысячи были четырехтонными бортовыми, ЗиС — выдавал стране по двести тысяч «пятитонок» и (правда в небольшом количестве) семитонные грузовики. А в Комсомольске кроме легковых «Амуров» началось и производство небольших грузовичков-«полуторок», которые активно использовались уже в сельском строительстве. Так что на стройках материалов хватало, а заводы и фабрики ведь тоже грузовиками, как правило, обделены не были — и после «призыва» Пантелеймона Кондратьевича сами предприятия сосредоточились именно на строительстве яслей и детских садов.

Выстроить здания получалось довольно просто, а вот оборудовать их было несколько сложнее — но тут очень неплохо подсуетился дед Игнат: он в рамках своей уже «производственной программы» сумел договориться с товарищем Мао и теперь китайцы в больших количествах поставляли сделанную специально для детских садов мебель. Простенькую, из бамбука в основном — но очень дешевую, так что у заводов и фабрик денег на нее хватало.

А еще из Китая в те же сады и ясли поставлялась посуда, причем очень неплохая и весьма разнообразная. Когда я «первый раз была маленькая», мне запомнились в детских учреждениях большие алюминиевые кастрюли и алюминиевые же ложки с вилками, а теперь все кастрюли и миски (именно китайские) были металлическими эмалированными (и от советских они отличались тем, что ободок на этих сверкающих белых изделиях был не черным, а синим), а вот ложки и вилки в сады теперь шли исключительно из нержавейки. Ну а чашки и тарелки (в основном тоже китайские) туда отправлялись фаянсовые, и детям они очень нравились: китайцы их расписывали очень красиво. По-китайски расписывали, и на этой посуде в основном были нарисованы детишки (причем именно китайские), демонстрирующие счастливое свое детство. То есть чаще всего детишки на картинках что-то ели, но иногда и играли в игрушки (при этом хоть какая-то столовая посуда на картинках обязательно присутствовала так как даже играли эти детишки в «кухню») — но вот на это всем взрослым, включая меня, было вообще плевать: китайская столовая посуда стоила вчетверо меньше отечественной — и этот довод перевешивал все остальное.

Так что за «новых советских детей» я была спокойна — но все же не смогла не обратить внимание на то, что в крошечной Северной Корее по планам на семьдесят второй количество детских учреждений была запланировано построить почти столько же, сколько и во всем Союзе. Да, к нас все же была уже определенная «база», в нас-то относительно массовое строительство садов уже лет пятнадцать шло, но то, что собирался сотворить товарищ Ким, несколько настораживало. И не тем, что там столько строили, а тем, для кого это строилось: население страны уже перевалило за четырнадцать миллионов и минимум четыре из них были именно «детсадовского возраста». И уже сейчас и промышленность, и сельское хозяйство КНДР с огромным трудом обеспечивало малышню всем необходимым. Даже не обеспечивало, в Корею шли огромные поставки продовольствия из СССР и тех же тканей с посудой из Китая — и дети просто не голодали и ходили все же прилично одетыми. Но снижать темпы роста населения Ким явно не хотел, в Корее постоянно «совершенствовались законы о заботе о подрастающем поколении» — то есть всяких благ родителям обещалось все больше. А вот откуда эти блага товарищ Ким возьмет, было совершенно непонятно. С другой стороны, начиная с весны Корея вышла на сбалансированную торговлю с Советским Союзом. А в торговле и Китаем у Кима вообще был приличный профицит — но весь это профицит тратился на закупки всякого разного в других странах, так что финансовое состояние страны у меня лично вызывало серьезные опасения. Настолько серьезные, что я вызвала в Москву деда, чтобы с ним обсудить проблему. Точнее, постараться для себя прояснить, является ли это проблемой и если да, то как ее решать…

Когда Олегу Николаевичу пришел вызов из Москвы, он занимался арифметикой. Простой такой арифметикой: один квадратный километр польдера — это сейчас уже минимум пять, а чаще десять миллионов кубов грунта, который нужно перевезти с моря, а одна серийная самоходка за рейс переводит около пятисот кубометров. Ну да, сейчас в море уже этих самоходок бегает почти тысяча штук, то есть нужный объем они перевезут меньше чем за месяц даже если по одному рейсу в день будут делать, а ведь они чаще всего по два делают. А еще квадратный километр польдера — это два с половиной километра бетонированных каналов, а каждый метр такого канала — это примерно тридцать-сорок кубов бетона. Тяжелого шлакобетона — но ведь на километр польдера, выходит, этого бетона требуется чуть меньше двухсот тысяч тонн! До смешного дошло: в Корею весь шлак с металлургического завода в Известковой теперь отправлялся — но ведь и этого сильно не хватало! Потому что только напротив Нампо было запланировано польдеров выстроить около четырехсот квадратных километров, и не меньше напротив Чанпо, а всего в планах значилось без малого две тысячи километров польдеров! Да, их не сразу предполагалось создать, но даже при нынешних планах, в которых намечалось только в текущем году поднять из моря минимум сотню километров земель, картина выглядела на редкость печально и непонятно. Планы-то рисовать все горазды, а вот выполнять их…

С другой стороны все же определенные успехи уже были достигнуты, островок, на котором сейчас уже запускалась первая атомная станция, даже островом перестал быть: вокруг него уже почти восемь квадратных километров земли подняли так, что ее морем даже в самый сильный прилив не затапливало. То есть строго формально он все еще мог считаться островом: его от «большой земли» отделал вполне судоходный канал, но и через канал уже были прокинуты два шикарных моста. Но пока что тот польдер для сельского хозяйстве был непригоден, там еще грунт требовалось минимум на три метра поднять. То есть перевезти еще двадцать пять миллионов кубов, а так как там с каналами момент упустили в свое время, эти миллионы требовалось уже посуху возить.

Хорошо еще, что Ильсена удалось убедить не таскать там грун автомобилями: Союз просто не смог бы нужное количество дизтоплива поставить. И ведь Ильсен был не дураком, сам прекрасно понимал, во что такая поставка выльется — но вот дополнительных восемьсот гектаров полей в ситуации, когда в стране еды не хватает, его буквально лишали рассудка. Впрочем, все же не лишали, к голосу разума он прислушивался, и — что было важно — к голосу своего разума, то есть он и сам понимал, что лишних восемь тысяч тонн риса страну не спасут. Но это разово не спасут, а вот восемь тысяч тонн на долгие последующие годы…

Тем не менее корейцы (и по распоряжению Ильсена) просто выстроили на незаконченном польдере две пятиметровые насыпи, по одной уже прокинули узкоколейку и землю перевозили с помощью небольших электровозов на думпкарах (и то, и другое были уже отечественной постройки). А то, что грунт от железной дороги растаскивали поставленные Светланой Владимировной здоровенные японские бульдозеры… Объяснить корейцам, почему у них туда поставлена именно японская техника, было крайне непросто: ведь для них это выглядело примерно так же, как если бы в СССР после войны использовалась германская техника с огромными свастиками по бортам. Но после того, как уже Светлана Владимировна прислала в местную газету заметку, в которой она объясняла, что «бульдозеры можно считать трофейными» и вообще взятыми напрокат у СССР, возмущение корейцев удалось притушить. Временно, и уже корейские инженеры бросились разрабатывать отечественные бульдозеры. Милое, конечно, дело, вот только отечественные даже строить было негде: и заводов подходящих в стране не имелось, и людей, умеющих на таких заводах работать. Впрочем, с людьми как раз стало немного полегче –и тут заслугу товарища Кима отрицать было уже невозможно.

А то, что он смог проделать, было вообще на грани чуда: в Корею начали приезжать корейцы. Пока понемногу, но, как любит говорить Светлана Владимировна, процесс пошел. Путями довольно извилистыми и странными, но только за семидесятый год в КНДР из Южной Кореи перебралось несколько тысяч человек. Ким подписал с Южной Кореей договор о «гостевых визитах к родственникам», так что просто пересечь границу стало относительно нетрудно — и южане часто стали навещать родню. Поначалу разные подарки привозили (считая, что «на Севере ничего нет»), но вскоре особо заваливать родственников немудреными подарками перестали. В том числе и потому, что почти в каждом доме они видели и телевизоры, и холодильники (в основном, конечно, советские, но ничем не хуже зарубежных и даже лучше), а уж по поводу «жилищных условий» у южан КНДР выглядела раем земным. Потому что на Юге пока что средняя жилая площадь была в районе четырех метров на человека, а героические усилия корейцев северных довели этот показатель до двенадцати в городах и почти до двадцати в деревнях. А ассортимент магазинов на южан вообще тоску наводил. Конечно, на Юге в магазинах всякого разного было на порядок больше — вот только цены там были для большинства людей совершенно неподъемными, а на Севере а магазинах было лишь «все необходимое», но денег на покупку этого необходимого хватало почти у любого человека. Так что «родственные визиты» вскоре превратились в поездки за разными простыми товарами — и южане их существенно подзажали. Но информация-то успела просочиться! И теперь потихоньку «сочились» уже люди…

Конечно, шел небольшой поток и в противоположную сторону, но пока «по очкам выигрывал товарищ Ким». Вот только пока что он выигрывал главным образом благодаря советской помощи, но если… то есть когда корейский народ выполнить намеченные на следующие пять лет программы, то ситуация изменится кардинально. И осталось лишь понять, сможет ли он (и сам товарищ Архипов) эти программы выполнить. Пока это было совсем не очевидно, но ведь Светлана Владимировна наверняка уже придумала что-то полезное, иначе бы она так срочно в Москву не вызывала. А вызывала она его явно не из-за своего нового занятия, о котором вся мировая пресса трубила…

«Селена-2» сдохла где-то в начале августа. Не совсем сдохла, сама станция все еще могла выполнять посылаемые ей с Земли команды — но вот ее камера (которая была основным «научным прибором») работать перестала и теперь нужно было решать, что с этой станцией делать. Вариант «сбросить на Луну», как было сделано с первой станцией, пока не рассматривался, хотя в принципе ее можно было уронить на поверхность всего месяца за два (с помощью стоящего на станции электрореактивного двигателя) — просто потому, что у «политического руководства» возникла другая идея: сбросить станцию на Землю. Технически и это проделать было бы нетрудно, тем же двигателем (или другим таким же, но с большим запасом цезия) это, по расчетам, можно было бы вообще за несколько лет — но, во первых, ждать никто не хотел, а во-вторых тут снова вмешалась «большая политика».

А «политика» уже продемонстрировала очень неплохой результат: из «источников, близких к осведомленным» нам стало известно, что после появления моей физиономии на экранах телевизоров в роли «космонавта-исследователя» Рейган выделил НАСА сразу шесть миллиардов на скорейшее завершение американской лунной программы. Приличные деньги, но пока что, как сообщали те же источники, янки намеревались произвести высадку на Луну в течение трех-четырех лет, а чтобы они смогли это проделать побыстрее, денег нужно было куда как больше.

На том давнем совещании, когда мы обсуждали уже советскую лунную программу, Павел Анатольевич был вовсе не «сторонним наблюдателем». Я ему заранее о всех своих идеях рассказала, и на совещании он всех внимательно слушал и решал, какую информацию и в каком виде «слить супостату». И слил он ее правильно: еще в мае газета «Вашингтон пост» разродилась статьей, в которой изумленным американцам рассказывалось, что «зампред русского Совмина решила (обирая при этом, понятное дело, всех советских граждан) первой вступить на Луну». Хорошая статья, правильная, мне кажется, что Рейган на нее в основном и клюнул (товарищ Судоплатов инфу именно в прессу сливал), но по мне так какая-то она была недостаточная. Не указано в ней было, сколько советских людей я собираюсь оставить голыми и босыми, да и о самой нашей лунной программе там только мимоходом упоминалось. А теперь представлялась шикарная возможность «намекнуть» иноземцам, что товарищ Федорова не только на Луну вступить собралась, но и гарантированно после этого на Землю вернуться, причем, естественно, триумфально. То есть живой и здоровой, даже если там что-то внезапно сломается. И вернуться, невзирая на затраты, наносящие невосполнимый ущерб советскому бюджету.

По прикидкам, сделанным у товарища Челомея, вся предлагаемая товарищем Патоличевым авантюра могла потянуть миллионов на двести, даже с учетом стоимости пуска УР-500. Я свои прикидки сделала — и решила, что уж в три сотни мы точно уложимся. То есть потратим триста миллионов только на то, чтобы сбросить никому не нужную уже космическую станцию весом чуть меньше четырех тонн на Землю вместо того, чтобы практически бесплатно ее уронить на Луну. Но если вопрос рассматривать в иной плоскости, то за эти триста миллионов мы получали шикарную возможность увеличить дефицит американского бюджета сразу миллиардов на пятнадцать, причем не рублей, а долларов — и я сочла, что игра стоит свеч.

Тем более, что фактически вся нужная автоматика у нас практически серийно производилась, а товарищ Косберг досрочно провел испытания нужного двигателя (работающего на «высококипящих компонентах»). Вообще-то только проверка и ремонт этого двигателя после завершения испытаний (а он имелся лишь в единственном пока экземпляре) заняла полтора месяца и обошлась заметно дороже двух миллионов — но в масштабах всей авантюры это были копейки. А основной аппарат делался в КБ Расплетина в тесном сотрудничестве в ОКБ товарища Мишина — и его почти наверняка должны были изготовить уже в середине ноября. В сугубо «наколенном» варианте, и расплетинцы меня убеждали, что без проведения целой кучи разных испытаний вероятность успешного полета «вряд ли составит выше семидесяти процентов». Но я им ответила, что «меня и пятьдесят процентов устроят», а затем озвучила размер премий, которые они получат (причем практически независимо от результата) — и народ успокоился. А я спокойно продолжила свои тренировки. На самом деле у меня даже мысли не возникало самой куда-то лететь, но требовалось буржуев в тонусе поддерживать, так что я героически потела (и зеленела лицом), отрабатывая всякое. Все же когда тебе «слегка за тридцать», такие нагрузки организм очень не радуют и Сережа буквально через день убеждал меня «прекратить дурью маяться». Но Сережа — всего лишь муж, ему многого знать было не положено. Так что когда я ему сообщила в конце ноября, что убываю в командировку в Тюратам, я очень много нового про своего драгоценного супруга узнала. А вот он много нового узнает лишь после моего оттуда возвращения — да и не он один. Потому что пока что наш «женский отряд космонавтов» был еще серьезно недоукомплектован. Но пока что об этом знали лишь три человека…