Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 1 Глава 5

1848, май, 29. Казань

Лев медленно вышагивал по стройке.

В коем-то веке для себя.

Старый особняк стал снова тесен, даже после возведения пристройки. Поэтому граф обратился к губернатору за помощью. И тот, все еще чувствуя вину за инцидент с попыткой ареста, охотно пошел Толстову навстречу, выделив под постройку одну из самых элитных площадок города.

Ну как выделил?

Тот страшный пожар начался у кремля в Гостином дворе, от которого и распространялся. И его удалось остановить буквально у самого университета. Во всяком случае на этом направлении. Поэтому в первые пару лет между Казанским университетом и кремлем располагалось пожарище.

Да — потом его стали застраивать. Однако к началу 1848 года успели возвести только новый Гостиный двор и прилегающий к нему квартал. А все остальное пространство до университета только расчистили. Губернатор с подачи Льва хотел сделать этот район особенно нарядным и торжественным. Что совсем не способствовало скорости постройки.

Вот губернатор и помог получению графом большого участка земли в собственность. Рядом с университетом, с которым у него имелись очень тесные связи и часто приходилось мотаться. Где-то за денежку максимально скромную, а где-то и вообще даром.

И Толстой не подкачал.

Знакомый архитектор «накидал» Льву в чернь проект особняка, и он начал строиться сразу, как позволила погода. Благо, что ничего особенно граф не потребовал.

Поперек участка фасадом к главной улице города должно было встать основное здание в три этажа. При этом в центральной части еще и значительное расширение на треть длины здания, но выступающее уже к Волге. А над ним купол.

Банально.

Плюс-минус обычный ампир.

Который дополнялся крыльям из более ранней эпохи, формирующие прямоугольный двор с воротами, укрепленными башенками. Ну и центральное крыльцо, ведущее сразу на второй этаж.

Из еще более ранней эпохи пришло оформление внутреннего дворика. А там, по уровню второго этажа шел балкон, смыкаясь с центральным крыльцом. Большой, широкий и выступающий хорошим навесом для нижнего яруса. А над балконом навес. Что в целом создавало флер испанской колониальной архитектуры или итальянского возрождения.

Ну и декоративное оформление этого всего в стилистике Античности.

Настоящей.

То есть, много всех этих колонн и прочих красивостей из мрамора. Раскрашенных, как в Античности и практиковали. Из-за чего эффект получался совершенно необычный.

И да — в центре двора планировался бассейн с фонтанчиком.

А та часть здания, что обращена к Волге, должна была заканчиваться здоровенным зимним садом и парково-архитектурным ансамблем, который еще не успели придумать. Но Лев очень хотел там какую-нибудь статую поставить здоровенную и эффектную. Или две. Такие каркасные в духе чего-то Античного, чтобы завершить целостность комплекса. Или даже в чем-то учинить интригу, а то и культурную провокацию. Хотя с этим всем пока еще, увы, не имелось никакой определенности — слишком все спонтанно и на бегу делалось…

— Лев Николаевич, — окликнули его, — к вам гости.

Граф повернулся на оклик одного из охранников. И почти сразу поймал взглядом среднего рост и плотного телосложения мужчины в адмиральском мундире. Решительного. Вон — как ледокол пёр вперед, игнорируя всё и вся.

— Прошу любить и жаловать, — нашелся Ефим, бежавший все это время рядом с адмиралом, и вроде бы пытавшийся его остановить словами, — граф Лев Николаевич Толстой собственной персоной.

— Адмирал Лазарев, — буркнул гость. — Мне нужно с вами поговорить.

— Михаил Петрович?

— Да-да. Морской министр. Думаю, вы прекрасно понимаете цель моего визита. И я, признаться, немало раздражен необходимостью ехать в Казань по делам флота.

— Для начала предлагаю поговорить с глазу на глаза. А потом уже сами решите, как стоит поступать. Может, и не зря ехали. Если же зря, то вместе подумаем над тем, чем я смогу быть полезен флота. Чтобы впустую не ездили.

— Договорились, — чуть пожевав губы, ответил он. И явственно повеселел.

Он жил флотом.

Флот для него было альфой и омегой.

Оттого и не найти было для него большей отрады, чем укрепление и улучшение кораблей, моряков или связанного хозяйства…

Прошли в чайную «Лукоморье».

Благо, что было недалеко.

— Проходите, Михаил Петрович, присаживайтесь. Это мой личный кабинет здесь. — сделал приглашающий жест граф.

— Личный? Просто держите за собой один из многих? Вон же сколько дверей.

— Видите, все как сделано? С улицы не разглядеть — есть кто внутри или нет. Да и размещение за столом вне прострела.

— Прострела? Вы опасаетесь, что в вас будут стрелять?

— Разумеется. Стекла, кстати, чрезвычайно толстые и закаленные. Тут три пакета. Каждый десять довольно тонких слоев, которые склеили. Опыты показали, что пехотное ружье едва один пробивает.

— Ого!

— Стены эти тоже укреплены. Вся эта комната считай короб из чугунных плит толщиной в два дюйма, стянутых болтами на каркасе в единое целое. Стоит на чугунных колоннах, закрытых декором. Изнутри эта коробка обклеена толстым слоем пробки и красиво облицована, а снаружи асбестом. Дверь такая же. Посему здесь достаточно безопасно и в пожар, и при обстреле, и при взрыве. Окна закрываются толстыми кованными ставнями. Вот за этот рычаг если дернуть, они мгновенно падают, перекрывая просвет. Там, — указал Лев, — механический привод вентиляции. На случай пожара можно поработать педалями и получить свежий воздух, который забирается довольно далеко отсюда. Что защитит от дыма и угара.

— Мда… — покачал головой адмирал. — А если педалями не работать?

— Если три системы вентиляции, выходящие в разные места. Педали — это прям совсем беда. Вон там — ведро для естественных нужд на случай осады. Здесь запас воды и продовольствия. В принципе — запасов должно хватить на неделю.

— Мне говорили, что вы человек увлекающийся, но, чтобы настолько…

— Никакого увлечения. — грустно улыбнулся Лев. — Английская корона дважды уже пыталась меня убить. Кроме того, конкуренты и шпионы. Здесь достаточная звукоизоляция, чтобы наш разговор было бы совершенно невозможно подслушать.

— Хм…

— А что делать? Жизнь — это боль и борьба. — развел руками Толстой. — Но давайте перейдем к делу. Я правильно понимаю, что вас ко мне направил Николай Павлович?

— Именно так. Он обрисовал очень мрачную картину предстоящей войны на Черном море и сказал, что вы знаете, как это все изменить.

— Знаю.

— Я весь внимание.

— Может, сначала чаю?

— Лев Николаевич!

— Хорошо-хорошо. Мне потребует три самых больших и сильных ваших линейных корабля. Вроде «Парижа». Я срежу с них верхнюю часть по уровню гондека[1].

— ЧТО⁈

— Погодите. Так вот. Я срежу верхнюю часть корабля по уровню гондека. Поставлю в них подходящую паровую машину с приводом на гребной винт. Сверху сооружу из дуба каземат с наклонными стенками. Не очень большой в центральной части. Обошью их плитами железа в четыре дюйма. Чего более чем достаточно для защиты от самых сильных британских и французских пушек при стрельбе в упор. А внутрь поставлю нарезные орудия, стреляющие ударными гранатами[2]. Калибром дюймов в пять-шесть. Хотя тут пока не ясно… надо смотреть, что там с пушками получится.

Лазарев молчал.

— Любой такой броненосец будет совершенно неуязвим для огня английских или французских пушек. Брандер ему тоже не страшен, так как он покрыт металлом. Таран разве. Но для этого их и нужно три. И еще с таким вооружением, чтобы избежать тарана.

Адмирал продолжал молчать.

— Скажите уже что-нибудь, — улыбнулся граф.

— А паруса? Им что постоянно под машинами идти?

— Да. Постоянно. Потому что броня будет весить немало и для защиты от опрокидывания мачтами придется пожертвовать. Ну и в бою ими едва ли получится воспользоваться. Лучше попробовать воткнуть паровую машину посильнее и котлы получше.

— Какая у них будет скорость?

— Не меньше шести узлов.

— Мало…

— Для первого боя — за глаза. Разве англичане или французы знают о том, с чем столкнуться? Тем более что нарезные пушки с ударной гранатой станут их рвать буквально на куски.

— Легко сказать… — покачал головой Лазарев. — У вас они есть?

— Никак нет. Но я ими и не занимался.

— Отчего же?

— Наши ведомства протекают как старая, рассохшаяся лодка. Если я что-то подобное сделаю, наши враги о том узнают. Слышали про расширяющиеся пули? О них враги узнали раньше, чем их ввели у нас. Вот также будет и с остальным. А нам нужно их подловить. Как там говорил Суворов? Удивишь — победишь?

— Но переделку не скрыть.

— Есть решение, — улыбнулся Толстой. — Можно отправить три линейных корабля в практическое плавание к Новороссийску поздней осенью. Заявить, что их повредил бора. И отправить на ремонт… да куда угодно в глубинку. Например, довести в Таганрог. Там разоружить. Срезать мачты и отбуксировать в Воронеж, проведя по бумагам, что в силу повреждений они пригодны лишь как блокшивы.

— Думаете, поверят?

— А почему нет? У нас ведь ведомости текут и документы эти точно убегут в Лондон и Париж. Шпионы же в Севастополе их наблюдать не смогут и ничего не опровергнут.

— А в Таганроге? Кстати, туда их будет сложно привести из-за осадки.

— Тогда нужно будет где-то в полевых условиях разоружать и срезать мачты. Чтобы в глаза бросалось как можно меньшему количеству людей.

— Даже не знаю, — покачал головой Лазарев. — А экипажи?

— Держать при кораблях, запретив переписку без перлюстрации. И перестраивать их силами, среди прочего. В процессе — переучивать. Всех переучивать, чтобы у нас получились запасные экипажи для такого рода кораблей.

— Вы так легко это все говорите… — покачал Лазарев.

— Это — реальный шанс.

— Или нет.

— Или да. Вы понимаете, что такой корабль сумеет часами сохранять ход под сосредоточенным огнем и крушить, крушить, крушить. Эти трое буквально растерзают английский и французские флоты, которые придут в Черное море. Особенно если подловить их в штиль или слабый ветер, чтобы они не убежали.

— Вы так в этом уверены?

— Абсолютно.

— Вы сказали, что у вас пока нет пушек… а что вообще из потребного у вас имеется? Подходящие паровые машины? Железные плиты? Что?

— Я специально не делал ничего из указанного, но я подготавливал возможность для их изготовления. Кроме того, смотрите сами. Если с задуманными пушками случается беда, то броненосцы мы сможем вооружить уже имеющимися 68-фунтовками. Каземат я так и так планировал делать из очень прочного южноамериканского дерева — кебрачо. Если увеличить толщины этого славного материала, то мы сможем уменьшить толщину плит брони вдвое. Что сильно все упростит.

— Допустим. А машины? Их где взять? В России их не производят, тем более такие мощные.

— Давайте зайдем издалека. — улыбнулся Лев Николаевич. Изначально в 1844–1845 годах я закупал для селитряного завода слабосильные английские машины для привода фабричного оборудования. Но это были очень примитивные машины. Один цилиндр, один ход, примитивное газораспределение, котел простейший с одной или двумя дымогарными трубами. Ну и полное отсутствие теплоизоляции. Больше десяти — двадцати лошадей с них нельзя было снять.

— Вы же понимаете, что этого совершенно недостаточно для кораблей?

— Не спешите. В конце 1845 и в начале 1846 года я их немного доработал. Самую малость. Поставил им прямоточное газораспределение и обложил добротно асбестом. Что позволило увеличить мощность тех же самых машин с тем же расходом топливо вдвое. Погодите. — поднял руку Лев, перебивая попытку Лазарева возразить. — За 1846 год мы освоили производство новых котлов. А в минувшем — еще и цельнотянутые трубки для них стали делать. Короткие, но очень прочные, бесшовные. Так вот. За 46 и 47 годы мы наладили выпуск типового малого котла. Двухпроходного. Из топки жар шел по толстым трубам снизу, а потом разворачивался и шел поверху уже по тонким трубам. Причем в сами трубы мы ставим простые спиральки из самого простого железа. Это позволило сделать верхние трубки потоньше и поставить их побольше, так как сажа хорошо оседала снизу. Заодно поднять эффективность теплообмена[3].

— Давайте-ка я угадаю. Это удвоило ваши машины с двадцати-тридцати лошадей до сорока-шестидесяти?

— Приблизительно. — улыбнулся Лев.

— На самом деле отличный результат, но для кораблей этого мало. — серьезно произнес Лазарев.

— С начала 1847 года мы наладили выпуск малой паровой машины. Один цилиндр прямоточной системы двойного действия, которую обслуживали два котла. Мощностью целых сто лошадей. Все максимально стандартизировано и упрощено в ремонте. Их мы, например, начали ставить на земснаряды.

— Уже неплохо, но…

— Но и это еще не все. — перебил его Лев. — На базе этой малой машины мы сделали ее вариант тройного расширения. Более сложный с наборным коленчатым валом. Прямо под минувшее Рождество первую машину изготовили. Увеличив ее мощность до двухсот лошадей.

— И насколько она велика?

— Все такая же небольшая. Мы решили ее сделать на стандартных цилиндрах. Сначала один высокого давления. Потом два среднего. И четыре низкого. И еще один — воздушный компрессор для топки, который можно отключать. Собрали их на базе V-образного чугунного поддона[4]. С коленчатым валом пришлось повозиться и балансировкой газораспределения, но в целом получилось достаточно аккуратно. А главное — все цилиндры стандартные. Их удобно менять и обслуживать.

— И почему, скажите на милость, все это ваше производство еще не гремит на всю Россию?

— А зачем? Я вообще стараюсь попусту не кричать. Бахвальство в этом деле опасно. Враг-то не дремлет. Мы пока для своих нужд их делаем и продавать на сторону не собираемся. А потом будет потом. Тем более что производство все еще налаживается.

— И где вы набрали работников? У нас же с такими дельными людьми беда.

— Беда. Но не такая страшная. Просто их не ценят обычно. А я ценю. И вот уже который год скупаю. Как самоцветы по всей России собираю. Или вы думаете, что Якоби просто так ко мне приехал из столицы? Кроме того, у меня к каждому толковому работнику по ученику приставлено или по два.

— Я слышал, что у вас два предприятия механических. На одном вы пистолеты многозарядные делаете, а на втором карабины. Где-то производятся машины эти?

— Револьверы и карабины уже давненько Шарпс делает. А Игнат сосредоточен на выпуске классных станков для моих нужд, но в первую очередь — на машинах. Так, например, продвинутую малую машину в двести лошадей мы сделали к Рождеству минувшему. А к апрелю уже оснастили ими генераторный зал на производстве стали. Совокупно в шесть тысяч лошадей.

— Около тридцати машин! Меньше чем за полгода?

— Они маленькие и в основном на отработанных деталях. И цилиндры, и поршни, и прочее уже отработано было. Не все, но в основном.

— А мощнее пробовали?

— Пробуем. Прямо сейчас. На других размерах. Но раньше осени едва ли получится сделать. Много вопросов. Ожидаем ориентировочно к будущему Рождеству, край к Пасхе машину в тысячу лошадей. Заодно попробуем немного улучшить уже имеющиеся, введя подшипники качения. Заодно нам на будущий год нужно будет переоснащать предприятие, чтобы максимально увеличить производство селитры. Война на носу.

— Хм… — почесал затылок Лазарев, явно загруженной такими деталями.

— Видите? Даже если у нас вообще ничего не сложится из новинок, мы, используя только то, что есть, сумеем получить волшебную палочку. И с ее помощью попытаться избавиться от британской и французской эскадры.

— Скорее волшебную метлу. — усмехнулся Лазарев.

— Тут как вам будет угодно.

Замолчали.

Адмирал смотрел в пустоту перед собой и думал.

Почему Николай Павлович доверял этому молодому, прости господи, кавалерийскому офицеру, Лазарев не вполне понимал. Да, кое-что о нем знал. Но его мало тревожили дела вне флота, поэтому не вникал и особенно не интересовался. Видя в молодом человеке очередного ловкого прожектера, который каким-то образом втерся в доверие к императору.

Так что… сам он ему не доверял.

Говорил-то он, конечно, складно. Но как оно сложится на деле? Неясно. Отдавать в канун войны три самых сильных линейных корабля Черноморского флота очень не хотелось. Это слишком ослабляло его. С другой стороны, если против него выйдут флота Великобритании и Франции да при поддержке турок — надежды нет. Никакой. А если нет? А если англичане с французами сами не сунутся и придется драться только против турок? Там-то эти корабли очень даже пригодятся…

Дилемма.

Как говорится, и хочется, и колется, и Ктулху не велит.

— Михаил Петрович, — нарушил тишину Лев Николаевич, — каково будет ваше положительное решение?

— Вы сказали, что если мы не договоримся, то вы предложите что-то для флота. Я хотел бы вас выслушать. О чем шла речь?

— Вы считаете, что броненосцы делать не стоит?

— Я не сказал вам «нет».

— Вы не сказали «да».

— Я хочу послушать, что вы можете предложить мне взамен потенциально утраченных сильнейших кораблей Черноморского флота. Скажу вам начистоту — вы кавалерист, а рассуждаете о кораблях. Никакой моряк вам бы попросту не поверил. Даже слушать бы не стал.

— Кроме вас.

— И я тоже. Но вы продолжайте. А я подумаю. Что еще вы можете предложить флоту?

— Компактную установку для очистки морской воды[5], что освободит корабли от необходимости возить большие запасы пресной воды с собой.

— И как скоро?

— Первые штук десять в течение года. Дальше — хоть по полсотни в год.

— Еще. — улыбнулся Лазарев.

— Электрическое освещение кораблей. Пожаробезопасное. Во всяком случае по сравнению с открытыми источниками огня.

— У вас вон, до сих пор керосиновая лампа.

— Мне тут так сильно проще. Там ведь потребуется хотя бы маленькую паровую машину ставить, чтобы приводить в движение электрический генератор. Оно тут совсем не нужно. Да и лампы будут жить совсем недолго. Если не верите мне — давайте сходим в Казанский университет. Там уже есть опытная установка.

— Опытная… — покачал он головой.

— Я не спешу технически вооружать наших врагов.

— Что еще?

— Ледокол. Специальной постройки корабль, для вскрытия льда и навигации на Балтике зимой.

— Кхм. Вы серьезно?

— Абсолютно. Это, кстати, несложно совсем. По сути, это винтовой пароход с толстой металлической обшивкой и особой формой корпуса.

— Ладно. Это все хорошо, даже если получится, но не то. Вы мне лучше скажите — чем мне отбиваться от врагов, если ваша история с броненосцами провалится.

— Якорные мины вам Якоби уже изобрел. Я могу помочь с их производством. Подводные электрические фугасы еще раньше стали известны. Что еще? Шестовые мины можно использовать, хоть это и безумие.

— Что сие?

— Катер какой быстроходный с выдвижным шестом, на котором мина с ударным взрывателем. Он подходит к кораблю и взрывает такую мину о борт. Но это, как я уже сказал, сущее безумие. Лучше их делать самодвижущимися.

— Они тоже безумие? — усмехнулся Лазарев.

— Нет. Зачем? Делаем герметичную «сигару» корпуса. В переднюю часть помещаем мину со взрывателем. Остальное — это баллон со сжатым воздухом и гребной винт, который вращает выпускаемый воздух. Запускать их можно с катеров, шхун и прочей мелочевки. Подошли в ночи на кабельтов или ближе в полной темноте. Пустили такие мины. И ушли. Можно даже на веслах подходить, чтобы мачта на фоне ночного неба не маячила. Что еще? Ну и пушки с ударными гранатами. Их можно много, где поставить. Если с нуля их сделать не получиться, можно будет в 36-фунтовые пушки помещать кованую трубку с нарезами под меньший калибр или еще чего выдумать…

Разговор их тянулся и тянулся.

Лев же генерировал всякого рода полезные идеи одну за другой, где-то вспоминая их в чистом виде, где-то адаптируя к ситуации. Лазарев же думал… много думал. Сохраняя, впрочем, скепсис. Ведь слова словами, а дела делами…

[1] Гондек — нижняя артиллерийская палуба на парусном корабле.

[2] Лев предложил Лазареву переделать линкоры в типичнейшие казематные броненосцы, вроде тех, что строили массово южане в Гражданскую войну США (вроде CSS Tennessee 1863 года). В первую очередь, потому что так было проще и дешевле при невысокой технологической базе, а эффективности их было за глаза.

[3] Типовые котлы 1840-х представляли железную бочку на боку, через которую пропускали 1–3 толстые трубы снизу, по которым выходили газы из топки. Это были времена, когда котла были еще очень примитивные и малоэффективные.

[4] 1-ая пара — цилиндр высокого давления и компрессор, 2-ая пара — цилиндры среднего давления, 3 и 4-ая пары — цилиндры низкого давления.

[5] В 1852 году появилась первая компактная (вертикально-трубчатая) дистилляционная установка в Великобритании. Первая же серийная судовая опреснительная установка, основанная на принципе перегонке, появилась лишь в 1884 году. Опять же в Англии. Хотя самые первые установки начали появляться в 1675−1680-х, правда, были громоздкими и малопроизводительными.