Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 1 Глава 1 // Uno

Не пробуй. Делай или не делай. Нет никаких попыток.

Йода

Глава 1

1848, февраль, 3. Возле Казани

— На свете жил сеньор нестарый, хотя уже немолодой… — напевал тихонько Лев Николаевич, песенку из фильма «Дуэнья» и мерно покачивался в своем возке. Не сильно, так как тот шел на полозьях.

Морозный воздух освежал мысли, а тепло от мехов и химического обогревателя в ногах обеспечивало изрядный комфорт. Кучера[1] все эти песенки барина веселили, а порой и заставляли задуматься.

Ефим как прибился ко Льву во время того страшного пожара, так и не отходил. Юшковы охотно его отпустили к племяннику, а тот не только дал вольную, но и нанял, и хорошо платил. Вот и мотался он вслед за барином. Читать — писать и считать выучился. Неплохо расширился кругозор и вообще на фоне иных слуг выглядел прям головой.

А все оттого, что слушать любил. И на ус мотать.

Вот и сейчас — слушал он песенку Льва Николаевича и невольно задумывался тому, насколько поведение этого молодого аристократа не совпадает с его сверстниками. Словно под маской молодости скрывается немалый жизненный опыт. И подобного рода песни только подкрепляли его сомнения.

А ведь про Толстого еще и слухи о том, что он колдун, ходили. И Ефим прекрасно о них был осведомлен. Хуже того, в чем-то их разделял, не понимая, впрочем, отчего в церкви-то Льва Николаевича не корежит. И может это не колдовство какое темное, а ведовство светлое? Раз Бог-то не карает…

Дивно.

Странно.

Любопытно.

Наконец, Лев Николаевич завершил петь эту песенку и начал вообще дикую, по мнению Ефима, вещь исполнять, причем уже по которому разу:

— Оглянись незнакомый прохожий, мне твой взгляд неподкупный знаком…

«Как молоды мы были» Александра Градского выходило у графа не очень. Не мог он тянуть все эти ноты. Но петь он любил, особенно коротал время, а то, что не получалось… да и к черту! Мог себе позволить и не собирался никого стесняться…

Минувший 1847 год, казавшийся на удивление удачный, закончился очередной подлянкой. Весьма, надо сказать, неприятной и совершенно неуместной.

Еще по сентябрю император личным письмом вызвал в столицу. Оказывая великую честь хлопотами о поступлении в Николаевскую академию генерального штаба. Так-то там требовался ценз в два года действительной службы, которых у Льва не имелось, но император распорядился закрыть на это глаза.

Милость?

Еще какая. Личное участие в судьбе. Вот только даром Толстому ненужная. Но и откажешься. Заодно, как довольно скоро догадался Лев Николаевич, государь его к себе вытаскивал: посидеть — поболтать. Очень уж запала ему в душу песня о «Тревожной молодости».

Очень.

А вместе с тем, к нему явно пришло понимание, что этот, без всякого сомнения, одаренный и везучий молодой офицер не только предан престолу, но и крайне полезен. Производство селитры-то в минувшем году достигло семи тысяч пудов[2] и продолжало увеличиваться. Отчего Николай Павлович натурально млел. Ведь если так продолжится — через несколько лет удастся полностью закрыть потребности империи в этом стратегически важном сырье. Избавившись от опасного импорта, который в случае войны всегда можно было обрезать.

Вот и решил облагодетельствовать «мальчика».

Академия эта, к слову, была еще весьма специфической и весьма непопулярной в войсках. Каких-то явных льгот она пока не давала. Да, если выпустится по первому разряду, можно было получить следующий чин. Однако на службе его взять выглядело попроще. Опозориться же в академии имелась масса возможностей. Вот человек по двадцать-двадцать пять с трудом ежегодно и находили.

Чуть ли не силком.

Учиться в Санкт-Петербурге Льву Николаевичу было не с руки. И это все отлично понимали, включая Николая Павловича. Поэтому ему в порядке исключения позволили сдать экзамены за первый класс экстерном. Чем он и занимался в первую очередь, явившись в конце 1847 года в столицу.

Вызов!

Серьезное дело.

Однако Лев Николаевич готовился всю осень. Плюс имел определенный «навес» знаний из будущего. Поэтому сумел вполне успешно защититься. Местами даже ставя экзаменаторов в тупик, так как делал, по их мнению, парадоксальные, но верные и непривычные им выводы.

На этих экзаменах ведь не требовалось выдавать тарабарщину наизусть. Нет. Куда важнее было уметь это все анализировать и аргументированно докладывать. Например, на экзамене по Стратегии разбирали некое сражение Наполеоновских войн или XVIII века и делали вывод о том, какая польза есть в этом сражении для предстоящих войн. Тут-то Лев Николаевич и отжигал, яко звезда.

Местами спорил.

Даже где-то на грани. Но… сумел убедить в своей правоте, применяя, в том числе и методы штабной игры. Знаменитый германский Kriegsspiel[3] уже появился, но имел тактический характер и применялся покамест крайне ограниченно. Лишь в Пруссии, где с 1824 года стала обязательной при подготовке офицеров. Во всех остальных странах этим пока в целом пренебрегали.

Толстой ничего про эту игру не знал.

Не удосужился.

Он был знаком с более поздними ее формами. Отчего немало поломал мозги своим экзаменаторам, явно неготовым к такому. Получив при этом самые высокие оценки. А его старый знакомый, Дмитрий Алексеевич Милютин, уже ставший к этому времени полковником, подарил графу эту самую германскую игру с самыми наилучшими пожеланиями. Он догадался. И немало повеселился, наблюдая за происходящим, о чем императору лично и доложил при случае.

Лев же теперь возвращался в Казань с ворохом практических заданий для защиты экзаменов второго года обучения… На первый взгляд неподъемных. Было видно, что кто-то постарался нагрузить молодого графа вне всякой меры. Ведь в силу специфики защиты Льву Николаевичу предстояло выполнить объем практических работ куда больший, чем обычному учащемуся. Не говоря уже о том, что задания выглядели с подковыркой и даже провокацией. Но… но… но… После такой блистательной защиты за первый год учебы ему очень не хотелось провалиться на втором. Стыдно просто.

Наталья же Александровна оставалась в столице.

Официально они обручились.

И разбежались до будущей зимы. Просто в силу юности этой особы, чтобы ей уже стукнуло восемнадцать.

— Лев Николаевич, — крикнул Ефим. — Подъезжаем.

— Тихо все?

— Как есть тихо. Видать, не ждали.

— И то верно. — улыбнулся граф.

Он в этот раз часть пути проделал по Николаевской железной дороги, которую фрагментарно уже ввели в эксплуатацию. А другую часть шел вдоль нее, по наезженному зимнику, пользуясь переменными лошадьми.

Гнал.

В итоге успел опередить график ожидаемого прибытия на неделю, если не больше.

Зачем?

Видимо, какое-то внутреннее чувство паранойи. Он просто опасался засады. Лев Николаевич попросту не верил, что англичане от него отстали так просто. То награду за голову назначают, то выплачивают приличную сумму и забывают.

Нет.

Нет… Уж кто-кто, а они так точно никогда не поступили бы. Граф у них почти наверняка взят на карандаш и если не разрабатывается, то хотя бы отслеживается. И выжидая удобный случай.

Для чего?

Поди тут угадай. Но едва ли для чего-то хорошего…

Пересекли Волгу по льду.

Начали подъем.

И тут конный поперек дороги.

— Куда прешь! — невольно воскликнул Ефим.

— Не ори! От губернатора.

— Что случилось? — крикнул Лев Николаевич, не высовываясь на мороз и невольно достав револьвер. Мало ли засада?

— Просит к нему заехать.

Лев молча вышел и осмотрелся.

Улица как улица. Ничего примечательно. Лишних людей нет. Да и в окна на них мутные личности вроде как не пялятся.

Чуть еще подумал.

После чего кивнул своим людям, что ехали в двух последующих зимних каретах. И сел обратно.

Ефим тронул лошадей и последовал за всадником.

Граф же достал два револьвера и перевел их в боевой взвод, приготовившись к возможному бою. Он знал, жест, показанный скрытно бойцам охраны, ими был распознан. И они сейчас тоже готовы по первому окрику высыпать на улицу и открыть огонь.

Минута.

Пятая.

Вот минули ворота кремля. И… да обошлось вроде.

Кремль не выглядел гудящим роем, набитым солдатами. И все вокруг стояли весьма расслабленными и недовольными службой. Зима не тетка — касается морозом, а форма далеко не такая удобная и теплая, как хотелось бы.

Вышел.

Тишина.

Жестом приказал своей охране оставаться у особняка, сам же направился внутрь. Не снимая, впрочем, своего револьвера в кобуре с боевого взвода. И даже отстегнув «парковочный» ремешок для ускоренного выхватывания.

Приемная губернатора.

Приветливый, чуть нервный секретарь. Вон — капелька пота на висках.

— Доброго дня. Как ваше самочувствие? — поздоровался с ним граф.

— Отменно. И вам здравствовать, Лев Николаевич.

— Все ли у вас ладно?

— Да вроде как не жалуюсь. А к чему вы спрашиваете?

— Как к чему? Чтобы порадоваться. Счастливый вы человек. А я вот захворал, да. От холода колено стало ныть, что сильно ушиб на Кавказе.

— Беда-беда. — покачал он головой, впрочем, дополнительного волнения не выражая.

— Сергей Павлович у себя? Меня перехватил вестовой и сообщил, что он меня хочет видеть.

— Так и есть. Сейчас доложу и заходите.

Минута.

Он вернулся из-за двери и широко ее распахнув, пропуская графа внутрь. Излишне услужливо. И капелька пота вторая появилась.

Лев вежливо ему улыбнулся.

И шагнул вперед.

Одновременно с тем выхватывая револьвер из своей «ковбойской» кобуры и направляя туда, где могли бы разместиться бойцы захвата. Заодно и сам резко смещаясь в сторону приставным шагом и поворачиваясь.

Где-то рядом тихо упал секретарь.

Лев же уставил глаза в глаза парочке серьезных бойцов. У обоих в руках тоже револьверы. Его выпуска. Но в глазах явная неуверенность и отчетливая тревога. В отличие от графа их оружие не было взведено, а значит, им требовалось время на выстрел. Толстой же не только уже изготовился, но и руку левую поднес так, чтобы быстро взвести револьвер снова.

Граф этих ребят видел. А они его… и то, как он в столице быстро высаживал весь барабан по бутылкам при демонстрации оружия.

— Медленно, не делая резких движений, опускаем оружие на пол. — произнес Толстой.

— Лев Николаевич, — донесся со спины голос губернатора. — Вы очень прозорливы, но у меня тут еще два бойца с револьверами.

— Подбросим монетку? — оскалился граф.

— Зачем?

— Фортуна любит дерзких.

— Фортуна… — явно с сожалением произнес Шипов.

— Сергей Павлович, что вы устроили и зачем?

— Камни, Лев Николаевич. — произнес Леонтий Васильевич Дубельт, входя в кабинет.

— Рад вас видеть в здравии. — ничуть не смутившись, произнес граф.

— Хорошая выдержка. Будете стрелять в меня?

— Если они сдадут оружие — нет.

— Сдадут?

— У меня все шансы убить этих двоих быстрее, чем ваши люди успеют отреагировать. Вы встали так, что, сделав рывок, я закрою себя вашим силуэтом от огня. И пользуюсь вами как щитом, добью остальных. По моим оценкам две-три секунды, максимум пять. В идеале у меня еще останется два заряда в барабане.

— А если нет, то, у вас собой как минимум два маленьких пистолетов, несколько ножей, та жуткая штука на ключах и… как те палки на цепи называются?

— Дворянская ногайка.

— Опять ваши шуточки… — произнес, поежившись, Дубельт.

— Леонтий Васильевич, к чему все это? Какие камни?

— Индийские рубины. А я еще подумал, отчего англичане так легко уступили. — покачал он головой.

— Ваши бойцы кладут медленно оружие на пол и уходят. А мы разговариваем.

— Иначе что?

— Если меня так принимают, значит, меня оклеветали и мне терять нечего. Я просто начинаю убивать всех, кто оказывает мне сопротивление, и ухожу. — холодно и сухо ответил граф.

Глава третьего отделения немного помедлил, после чего произнес:

— Они выйдут с оружием.

— Плохо, но терпимо. Я согласен.

— Медленно убрать револьверы. Выйти в приемную. Ждать дальнейших распоряжений. — чеканно произнес Дубельт.

И бойцы подчинились.

Вышли.

Леонтий Васильевич закрыл дверь и, уставившись на графа, спросил:

— Вам слово.

— Одно?

— Можете сказать больше. Меня безумно интересуют откуда у вас СТОЛЬКО индийских рубинов.

— И кто эти сведения вам сообщил?

— Это важно?

— Мне интересно, как именно англичане пытаются по мне ударить.

— Красиво, но не достоверно. — скривился Дубельт.

— Леонтий Васильевич, вы давно меня знаете. Сначала я хочу знать, от кого вы получили эту историю по камням. Кто вам ее направил. А потом я предоставляю вам всю исчерпывающие сведения, включая материальные доказательства.

Дубельт задумался, поигрывая желваками и играя в гляделки с графом.

— Ну же, Леонтий Васильевич. Если бы вы безоговорочно поверили этим словам, то сюда бы не приехали и вот так со мной не разговаривали. К чему эта игра?

— Вы весь в вашего дядюшку…

— Я даю вам слово.

— Хм…

Он еще немного помедлил. После чего произнес:

— Королева Виктория сообщила, что Джон Блумфилд наткнулся на схему контрабанды индийских рубинов, в которой вы занимали ключевую роль. Прямых доказательств у него не было, только показания людей, которые не смогли бы свидетельствовать против вас на суде. Поэтому он решил поступиться честью и затеял ту мрачную историю с наймом убийц. И что доказательства этого обнаружилось в переписке бывшего посла, доставленной в Англию.

— Очень смешно. — расплылся в улыбке Лев и убрал револьвер в кобуру.

— Вам смешно?

— Никогда бы не подумал, что королева Виктория окажется такой мелочной лгунишкой.

— Выбирайте выражения!

— Поверьте, Леонтий Васильевич, я их и выбираю. Самым тщательным образом. — процедил граф.

— То есть, вы отрицаете ее обвинение?

— Разумеется. Это вранье от и до. И к тому у меня есть самые неопровержимые доказательства.

— В самом деле, — очень нехорошо улыбнулся Дубельт. — Чьи-то письма? Свидетельства?

— Зачем? Это все тлен. Лучше. Оборудование. Я, Леонтий Васильевич, эти камни сам изготавливал и продавал потихоньку через одного ювелира Нижегородского.

— Изготавливал? — встряхнув головой, переспросил Дубельт. — Подделки, что ли?

— Зачем? Самые что ни на есть настоящие рубины.

— Но… КАК⁈

— Так же, как и селитру. — улыбнулся Толстой.

За своим столом сдавленно, не то крякнул, не то хрюкнул губернатор. Явно пораженный новостью. И вон — ладонью как по столу хлопнул. Начальник же Третьего натурально остолбенел, пребывая в ступоре, так как новость эти его совершенно выбила из колеи.

— Леонтий Васильевич, я вам все покажу и расскажу. Но после, вы уж не обессудьте, помогите уговорить Николая Павловича дать мне хотя бы полгода отпуска с выездом за границу.

— НЕТ! — излишне громко рявкнул он.

— Но вы сами видите — она плохой человек.

— НЕТ! Государь никогда этого не дозволит и не простит!

— Жаль. Ну хотя бы Палмерстона? Это ведь его затея. Только он такую мерзость мог придумать.

— Лев Николаевич, нельзя просто брать и вот так убивать высокородных аристократов?

— Почему? — с самым невинным образом спросил Лев. Даже глазами похлопал, словно малыш.

— Потому что они аристократы!

— Нет.

— Что? Почему нет?

— Они — враг. — максимально холодно процедил Толстой. — А враг должен быть уничтожен. Раз спустишь — замучаешься отбиваться.

— Я… я… — замялся Дубельт. — Я, допустим, с вами соглашусь. В отношении лорда Палмерстона. Но вы должны понять, есть правила игры. Если мы начнем убивать их аристократов так, как вы желаете, то и они начнут убивать наших.

— Они уже пытались убить меня. Дважды. Сначала через Шамиля, потом вот так.

— Шамиль — это война. А вот это все… — сделал Дубельт широкий жест. — Никто вас убивать не собирался.

— Заключить пожизненно в какую-нибудь тюрьму, как Иоанна Антоновича? Ссылка? Каторга?

— Вы знаете про Иоанна Антоновича? — напрягся Дубельт.

— Леонтий Васильевич, ну что вы как маленький? Это давно секрет Полишинеля. Вы думаете, что всякий страждущий о том не знает? Ну же. Вы серьезно? Понимаю, большая часть наших дворян ныне выглядит слабоумно и убого. Но не все же.

Дубельт хмыкнул.

Достал платок, промокнув лоб. Явно вспотевший. Скосился на бледного как полотно губернатора, которому разговоры об Иоанне Антоновиче были явно не с руки.

— Что же… резонно. — наконец, ответил Дубельт. — Но, к сожалению, этот удар — интрига. И по неписаным правилам мы можем ответить только так же. Интригой.

— Дайте мне полгода подготовки и карт-бланш.

— И что же это изменит?

— Ответь никто не сможет. — кровожадно оскалился граф. — Я просто зайду с ребятами на какой-нибудь пышный прием в Букингемском дворце и убью всех.

— Соблазнительно, но нет. — нервно дернув подбородком Леонтий Васильевич.

— Почему? Вам нужно просто закрыть глаза на мои приготовления. А потом официально от меня откреститься, дескать, вы знать не знали и ни о чем не ведали. Я же укроюсь в Парагвае или на Гавайях.

— А если эта акция не сложится?

— Я погибну. И только.

— А если нет? Если вас захватят в плен? Ваша жертвенность похвальна, но мы не можем так рисковать. Особенно учитывая скрытое влияние англичан, которое все еще присутствует в нашей державе.

Лев промолчал.

— Покажите лучше установку. Признаться, я до сих пор не верю вашим словам…

[1] Кучер — это личный сотрудник на извозе, в отличие от извозчика, который везет по разовому найму. В данном случае бывший дворовой из крепостных, освобожденный и нанятый на контракт.

[2] 7000 пудов это 114,66 тонн. Оценочно где-то от трети до половины всего объема селитры, потребляемого Россией в начале 1840-х.

[3] Kriegsspiel — прадедушка всех варгеймов. Настольная игра, придуманная Георгом фон Рассевицем в 1812 году и опубликованная в 1824 году.