Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 1 Глава 3

1848, март, 27. Казань

Лев стоял у окна кабинета и смотрел на реку Казанку. Отсюда на нее открывался отличный вид. Там как раз ломался лед. Все трещало, дыбилось и ломалось…

С того самого инцидента в доме губернатора его немало злило бездействие. А прямой запрет на устроение резни уважаемых англичан, который подтвердил Николай Павлович, так и вообще изрядно раздражал.

Граф понимал резоны императора.

И в чем-то даже их принимал.

Но лично он всех этих мерзавцев умыл бы кровью. Показательно. Чтобы на их примере донести остальным правила игра. И что, если слишком наглые джентльмены по своему обыкновению эти правила меняют, им самым бесхитростным образом должно отрезать голову за это.

Да, Лев Николаевич придумал, как отплатить Лондону иначе. И немало удивился тому, что Николай Павлович его поддержал, судя по письму Дубельта. Видимо, деньги тому ОЧЕНЬ уж были нужны. Но… на прямой удар должно отвечать также — прямо. Иначе не поймут. Иначе будут продолжать. Вот Лев Николаевич и думал, пытаясь найти схему как можно более болезненного асиметричного удара.

Именно так.

Если тебя ударили по одной щеке, ушатай обидчика битой по лицу, вложившись всем корпусом, а потом подставь ему вторую щеку. Смирение и миролюбие должно быть правильным. Тем более что с той стороны не праведники находились и иначе они просто не понимали…

В дверь постучались.

— Войдите.

— Барин, там губернатор наш Сергей Павлович прибыл к вам.

— Проси. — безучастно ответил граф.

После того инцидента они не встречались более. И Толстой не испытывал никакого желания видеться лишний раз. Считая, что Шипов его предал и сдал…

Принимать целого губернатора вот так — в кабинете на третьем этаже флигеля выглядело неуважительно. Но Льву Николаевичу было плевать. Он находился в настолько мрачном настроении, что вообще не желал никого видеть. Хотя отказывать такому человеку не стоило, как и рвать все отношения. Эмоции эмоциями, а дела делами.

— Доброго дня, Лев Николаевич, — раздалось от двери.

— Проходите, садитесь где пожелаете. Чая? Кофе? Вина? Ликера? Водки? Быть может, чистого спирта?

— Простите дурака, — тихо произнес Шипов.

— За что? — наигранно выгнув бровь в подчеркнутом равнодушии, спросил Толстой, повернувшись к гостю.

— Леонтий Васильевич прибыл за двое суток до вас и взял меня под арест. Да, домашний. Но я шага без его контроля ступить не мог. Всех людей в моем окружении заменили, так что и весточки никак не послать. Меня даже в кабинет привели только перед самым твоим появлением.

— А секретарь? Он мог бы и шепнуть что-то.

— А семья? А дети?

— Леонтий Васильевич не стал бы до такого опускаться.

— Это вы знаете. Я знаю. Для остальных же Дубельт — кровожадный пес режима.

— Тогда, о чем вы просите прощение? Впрочем, неважно. Вы только ради этого пришли? — с нескрываемым раздражением поинтересовался граф. — Не стоило. Я не держу на вас зла.

Шипов закрыл глаза.

Он отлично увидел, что эти слова были сказаны из вежливости.

— Государь попросил вам передать это, — произнес он, протянув довольно пухлый конверт, извлеченный из-за пазухи.

Лев Николаевич нехотя взял.

Оглядел.

И небрежно бросил на стол.

— В ближайшее воскресенье я даю прием. — продолжил губернатор.

— Вы⁈

— Да. Ваша тетушка пообещала помочь. И я очень хотел бы, чтобы вы навестили старика.

— Не уверен, Сергей Павлович, что смогу. Последнее время здоровье подводит. Глова стала что-то часто болеть. Видимо, чрезмерное переживание сказалось…

Разговор совсем не клеился. Поэтому Шипов попрощался и откланялся. Ушел он, правда, недалеко. Дядюшка и тетушка успели подсуетиться и увлекли его в столовую для чаепития и приятных бесед. Стараясь компенсировать колючесть племянника. В конце концов, сам Толстой им и словом не обмолвился о том, что произошло в доме губернатора, а тут такой отличный способ выудить хотя бы крохи информации.

Лев же скосился на конверт.

Сдержал в себе желание выкинуть его в мусорное ведро. Нехотя вскрыл и приступил к чтению.

Император извинялся.

Письменно. Обстоятельно. И судя по формулировкам, вполне искренне. Для него оказалось совершенным ударом настолько наглое вранье королевы Виктории.

Лукавил?

Может быть.

Хотя Лев склонялся к той версии, что Николай Павлович просто никогда не ловил своих августейших собратьев вот так — на горячем. Обычно все получалось достаточно обтекаемо и всегда оставалось поле для маневра, позволяющее «перевести стрелки». А тут, судя по письму, Дубельт разложил ситуацию так, что…

О да, он умел.

Леонтий Васильевич вообще умудрялся каким-то чудом удерживать в голове невероятную массу деталей и из обрывочных сведений восстанавливать сложные картинки. В тех же доносах, которые ему как слали, так и продолжали слать непрерывным потоком, ведь хватало вранья и утрирования. Чтобы во всем этом разобраться, нужно было уметь вычленять в этих зловонных потоках крупицы фактов и из них, как в судоку, восстанавливать ситуацию.

Не всегда получалось.

Однако тут сложилось как нельзя лучше. И Николай Павлович, судя по изложенному в письме, был в состоянии, близком к бешенству…

Завершив чтение, Толстов спустился.

— Вы, я вижу, переменились в настроении, — максимально благодушно произнес губернатор.

— Да. — кивнул граф. — Говно случается.

— Фу… Лев Николаевич, что за выражения⁈ — воскликнула Пелагея Ильинична.

— Увы… оно очень точно описывает ситуацию, — возразил Шипов, выдавая тот факт, что ему известно содержания письма, хотя бы примерно.

— Меня удивляет то, что он ей поверил. — заметил Лев.

— Отчего же? — улыбнулся Сергей Павлович. — Это же королева.

— И что? Как вообще взрослый, трезвый человек может верить англичанину на слово? Я понимаю, что Виктория — природная немка, но среда… она же выросла в среде английской аристократии… Таким людям просто нет никакой возможности верить. Ибо лгуны они патологические! На этом вся их политика уже который век держится.

— Это вы, Лев Николаевич, пытаете особую любовь к англичанам. — еще шире улыбнулся Шипов. — У России же издревле с этим народом довольно теплые отношения и много общих дел.

— Не так чтобы и издревле. Всего лишь со времен Ивана Грозного, прозванного за миролюбие Васильевичем. — вернул улыбку граф.

— Как-как? — хохотнул дядюшка.

— При Иване IV англичане в нас души не чаяли, — продолжил граф, — потому что захватили совершенно всю нашу внешнюю торговлю и наживались на ней. Да и во внутреннюю лезли как мыши в амбар. Так, до Алексея Михайловича и шло, когда он решил сделать ставку на голландцев, как в последствие и Петр Великий. Но «недолго музыка играла». Наследники Петра Алексеевича очень быстро попали практически в заложники к англичанам, и чем дальше, тем сильнее. Так что… — развел руками Толстой. — Англичане нас, в сущности, грабят и всячески вредят внутри державы. И эту любовь к островным лягушкам я могу понять у тех, кто прибыток от них великий получает. А у остальных? Что это за противоестественная тяга к унижению и страданию?

— Лев Николаевич… — покачал головой Шипов. — Вы неподражаемы!

— Очень лестно это слышать, но…

— Что случилось, то случилось. — развел руками Сергей Павлович.

— Признаться, я сильно удивлен письму.

— Зря. Вы, друг мой, для императора много значите. Поэтому он, очевидно, испытывает сильную неловкость из-за всей этой истории. Особенно теперь… По всей Европе начинает полыхать, как вы и предсказывали. Вы слышали, что случилось во Франции?

— Какая-то очередная революция. — отмахнулся Лев. — Совершенно падшие люди, которые с удивительной страстью разрушают свою страну. А что?

— Шарль Луи Наполеон Бонапарт провозглашен императором Франции.

Лев нахмурился.

Он не очень хорошо разбирался в истории, но отдельные моменты помнил. Как, например, тот факт, что после свержения Луи Филиппа из Бурбонов установится республика. Ее возглавит родственник Наполеона. И уже позже, спустя сколько-то лет он совершит переворот, провозгласив Вторую империю.

А тут…

— Интересно… — тихо пробормотал граф. — Это сколько же Лондону пришлось заплатить, чтобы это все провернуть?

— Дом Бонапартов исключен Венским конгрессом из числа тех, кто имеет право на корону Франции… — словно не слыша Льва, произнес генерал.

— Это не важно, — перебил его Толстой.

— Как, не важно?

— Помните, что говорит нам церковь? Вся власть от Бога. Если Всевышний попустил утверждение этого прохиндея императором Франции, значит, такова его воля. А Венский конгресс та еще муть.

— Выбирайте выражения молодой человек! — воскликнул Шипов.

— Россия вынесла на своих плечах всю тяжесть войны с Наполеоном. Как союзники наградили ее? Никак. Произведен был четвертый раздел Речи Посполитой, но сделан он был самым мерзким для России образом через создания царства Польского. Как итог мы получили на своих западных границах незаживающий гнойный нарыв.

— Молодости свойственны резкие суждения.

— Разве? В ходе кампании 1812 года Россия смогла нанести поражение объединенной армии Европы. Ладно, я понимаю. Большая часть французских союзников сразу же перебежала на сторону победителей, поняв, что сила уже не за Парижем. И их трогать не стали из политических соображений. Поляки воевали за Наполеона до конца, поэтому их и поделили. Но что мы получили с самой Франции? Ведь мы именно ей нанесли поражение в первую очередь.

Шипов промолчал.

Дядюшка тоже.

И оба нахмурились, потому что в целом не могли возразить молодому человеку. Ведь действительно, за победу над Францией Россия не получила ничего, царство же Польское выглядело скорее обузой, чем наградой. Во всяком случае в том виде, в котором оно досталось России.

— Ни контрибуции, ни земель, — словно продолжая их мысли, продолжил граф. — Мы не получили ничего с французов. Вынеся на своих плечах не только основную тяжесть войны, но и обслуживая все это время исключительно британские интересы.

— И какая нам польза от французских земель? — тихо спросил Шипов, попытавшийся увести тему разговора в другую плоскость.

— Отдали бы нам остров Корсика. Чем не база для русского флота? Это запад Средиземного моря, конечно. Но на безрыбье и рак неплох. Во всяком случае, оперировать против османов с Корсики всяко удобнее, чем с баз Балтийского моря. А французская Вест-Индия? Она нам разве бы помешала? Или земли во французской Африке? Например, Конго с Габоном. Но ладно земли. Почему мы не получили ничего? Хотя бы Версаль вывезли для приличия!

— Успокойтесь… увы, былого не вернуть. — буркнул Шипов.

— И вот теперь пришел Шарль Луи-Наполеон… Вы знаете, что это значит?

— Ничего хорошего.

— О! Вы удивительно мягки. Сергей Павлович, нашему Шарлю теперь нужно будет всем вокруг доказать, что он настоящий Наполеон. На престол он, очевидно, попал благодаря Великобритании. Поэтому едва ли в первые годы станет их задирать. Австрия нужна Лондону против нас, так что ему ее не дадут кусать. А потому и в Италию он не сунется, ибо это конфликт с ней. Пруссия? Для нынешней Франции это опасный противник. Слишком опасный. На нем легко можно и зубы обломать. Испания же бесконечно убога. Самоутверждаться ему на ком? Так что…

— Остаемся мы…

— Да. Мы. Вопрос только в том, как именно и когда. А вот если бы мы Францию тогда отпинали ногами со всем старанием, то… ладно. Сейчас мы уже по факту имеем коалицию из Франции и Англии. Да и у турок шансов это веселье избежать нет никаких. Эти двое держат султана за глотку очень крепко. Фактически османы их доминион в совместном управлении. Кто еще?

— Больше некому. — развел руками Шипов, а дядюшка кивнул, соглашаясь с ним.

— Вы зря так думаете. Пруссия уж точно будет наблюдать за тем, как дела идут. Ей откусить от нас кусочек земли всегда приятно. И не нужно на меня так смотреть! Ну король брат — нашей императрицы. И что? Когда и кого это останавливало? Этот брак заключался давно и в других целях. Едва ли сейчас он хоть на что-то повлияет. Мда. Кто еще? Австрия. Она наш старый друг и враг, который со времен Ивана III непрерывно воду мутит. Так что я не удивлюсь, если англичане подключат и их. Особенно в ситуации, когда в воздухе явственно запахнет нашим поражением.

— Снова поход в Россию? — мрачно спросил Владимир Иванович.

— Рискну предположить, что Великобритании нужны иные цели. Прежде всего это удар по нашей экономике, а также удары по морским базам. И к Кронштадту подойдут. И Соловки с Камчаткой попробуют забрать. И еще что-то учудить. Но главное — Крым. Как мне кажется, они постараются оторвать именно его от нас, лишив выхода к теплым морям.

— Вы шутите⁈ — воскликнул дядя. — Как⁈ КАК⁈

— Если в Черное моря явятся флота Англии и Франции, то их остановят наши моряки? — улыбнулся Лев. — Просто достаточно дать нашим войскам завязнуть на Балканах и Закавказье, после чего высадить десант на полуостров, блокируя всякое судоходство благодаря полному превосходству в море, по суше ведь в Крым почти ничего и не завезешь[1]…

Шипов и Юшков мрачно переглянулись.

— И удар по мне, в связи с этим, очень уместен. — продолжил граф. — Если сначала выбить меня, а потом снять вас Сергей Павлович. Например, направив на повышение или даже в отставку. То дальше уже можно будет устроить пожар на селитряном заводике. Мы ведь так и не нашли тех, кто подорвал плотины.

— Если ваше предположение верно, Лев Николаевич, — предельно серьезно произнес Шипов, — то дело плохо.

— Плохо? Все выглядит совершеннейшей катастрофой! — воскликнул дядюшка. — Англия и Франция вместе совершенно непреодолимая сила на море!

— Или нет… — задумчиво произнес граф.

— В каком смысле? — не понял Владимир Иванович.

— Есть кое-какие мысли. — уклончиво ответил племянник.

— Лев Николаевич, что вы задумали?

— Я? Ничего. У меня своих дел за глаза. — отмахнулся граф.

— Вы знаете, как мы можем разгромить объединенные силы Англии и Франции на море? — с легким оттенком ужаса поинтересовался генерал.

— Да. Но для этого мне нужно три линейных корабля первого ранга. Самые свежие и сильные. Однотипные. И карт-бланш на их перестройку и переоборудование. Как вы понимаете, на это никто не пойдет. Ни сам Николай Павлович, ни тем более Михаил Петрович. Император попросту не рискнет, а Лазарев… я для него что блоха. Даже не моряк. Он меня и слушать не станет. Так что все это не важно. — отмахнулся Лев Николаевич.

Его попытались еще немного попытать, но Толстой хранил молчание и лишь таинственно улыбался.

Почему он молчал?

А зачем болтать? Задуманное им лучше не светить даже в узком кругу. Шипов, без всякого сомнения, напишет императору. Дальше же… как тот отреагирует, так и нужно будет действовать. В интересах России, разумеется, но и не забывая о себе любимом…

[1] До появления железной дороги какие-то значимые грузы через степь в северном Крыму почти не возили из-за массы логистических трудностей. Почти все завозили каботажем.