Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 3 Глава 1 // Tres

Я чувствую, что в тебе еще осталось добро!

Йода

Глава 1

1850, января, 21. Санкт-Петербург

Николай Павлович стоял в домовой церкви и молился.

Честно.

Искренне.

Испытывая ужасные душевные терзания.

Тогда, во время взрыва, Лев Николаевич не выказал никаких эмоций, совершенно равнодушно отреагировав. Казалось, это его вообще не тронуло. Просто потом, чуть позже, во время приватного разговора, снова попросил дать ему отпуск. И император не смог найти в себе силы отказать. Четвертое покушение — это за пределами добра и зла, особенно после подрыва Фридриха-Вильгельма с семьей.

Отпустил.

С обетом небольшим, но отпустил.

И сейчас испытывал самое что ни на есть жуткое и неловкое чувство. Как тогда на Сенатской площади. Видит Бог, он не хотел всего этого… не хотел… но…

Сзади послышались осторожные шаги.

— Что там?

— Посольство английское горит. — доложился Дубельт.

— Какая неосторожность… — тихо произнес Николай Павлович.

— Все сотрудники успели покинуть помещение. Им оказана помощь. Разместили в доходном доме с видом из окон на взорванный ими.

— Славно, — кивнул Николай Павлович. — А документы?

— Взяли…

Леонтий Васильевич удалился, а император поймал себя на ужасной мысли о том, что ему начинает нравиться вот так действовать.

Он входил во вкус.

И это пугало… отчего Николай Павлович молился усерднее…

А вообще, ситуация с графом выходила призанятная.

По всем документам он прямо сейчас находился в Санкт-Петербурге, участвуя в очередных испытаниях 8-дюймовой пушки. Больших.

Там и лафет уже был сделан весьма любопытный. И снарядов в достатке. Так что — стрелять не перестрелять. Поэтому, если сумеет сделать все чисто, ему будет готово чистое и грамотное прикрытие. Мало ли что кому показалось? Человек работал.

Более того, была даже запланирована его аудиенция, в ходе которой он, Николай Павлович, подпишет его прошение на выделение земли под особняк. И чин по чину секретарь проведет «бумажку» по всем инстанциям с нужной датой.

И место-то такое…

Новую Голландию Лев себе просил. Там стояла морская тюрьма и располагался склад, но Николай Павлович охотно эти два острова[1] уступал. При условии, что граф не наломает дров. И главное — не подставится и его, государя, не подставит. Справится? Его остров. С разрешением строить на нем все, что душе угодно… в пределах разумного, конечно. Но высотное здание — вполне.

Оставалось дождаться новостей.

И Николай Павлович молился… и за спасение своей души, ибо считал, что все эти грехи на него лягут, и за Льва… за его успех…

Был уже поздней вечер.

Лорд Палмерстон сидел у камина и, потягивая горячий глинтвейн, изучал документы.

Очередное покушение и снова провал.

Этот граф казался заговоренным. Заказ убийства вождю дикарей. Провокация перестрелки с людьми Дубельта. Подводка фанатика с пистолетом. И, наконец, взрыв.

И такой глупый, случайный провал.

Граф остановился на первом этаже довольно дорогого доходного дома. А люди Палмерстона сумели перекупить коморку на четвертом. В соседнем подъезде. Со входом с черного входа, чтобы уважаемых людей не смущать.

Натаскали туда пороха в бочонках, забив им большую часть коморки. И ждали удобного момента. Причем там, у заряда, постоянно дежурил один из исполнителей. Какой-то шляхтич, ненавидевший и Россию с русскими, и конкретно этого графа.

И вот случился взрыв…

Совсем невпопад. Причем исполнитель не сбежал. Даже останков не нашли. Дом же доходный буквально развалило. Не готовила судьба эту постройку к таким испытаниям, не готовила…

Глупо.

Смешно.

Обидно.

Такая удачная возможность, и такой бестолковый провал…

Он взял из папки карандашный рисунок Льва и невольно поморщился. Крупные, жесткие черты лица. Даже в чем-то грубые и волевые. В эстетике викторианской эпохи — сущий варвар, дикарь. Еще и художник сумел ухватить очень эффектно давящий, жесткий взгляд.

Мундир на нем сидел хорошо.

Это да.

Ну и в целом он выглядел ухоженным. Что говорило о высокой самоорганизации и дисциплине личности. Отчего пугал он еще больше…

— Что же мне с тобой делать, — задумчиво произнес лорд, бросив с некоторым раздражением портрет на столик.

Агентура в России стремительно таяла.

Не вся еще ушла, конечно, но потрепало ее знатно. Русские ее начали вскрывать и давить удивительно ловко. Физически. И лорд даже стал подозревать, будто бы кто-то из сотрудников посольства завербован Дубельтом. Или кем-то еще из окружения Николая.

Слишком уж все быстро сыпалось.

Этот провал тоже дорого обошелся.

Доклад вообще чудом до него дошел. Один из вовлеченных агентов сумел ускользнуть, сбежав на территорию царства Польского. Где его укрыли и помогли переправиться в Пруссию.

С этим царством, к слову, тоже все складывалось неладно.

Суды шли за судами.

Пока Палмерстон не мог понять — случайность это, ставшее следствием попытки Николая найти денег для дырявого бюджета, или целенаправленная атака. Однако дела там складывались скверно.

Поляков вымывали из армии, флота и гражданской службы. В первую очередь тех, которые позволяли себе кричать всякое про царя и Россию. Причем делали это по вполне объективным причинам.

Кого-то, конечно, оставляли.

И не рубили поляков огульно, от плеча.

Более того, отдельные персоны даже повышали. Чем немало компенсировали вой. Но чиновники работали как никогда активно. По долгам, поместьям и прочему. Суды шли за судами. В ходе которых начинали поднимать документы на владения землей. А они имелись далеко не у всех и далеко не на всё. Что порождало различные прецеденты. Включая первые случаи лишения дворянства.

Выглядело все так, словно польскую шляхту методично лишали средств к существованию. Но осторожно и юридически грамотно. А он очень на нее рассчитывал…

Глинтвейн кончился.

— Джон! Эй! Джон! Еще подлей! — крикнул лорд Палмерстон.

И вернулся к размышлениям.

Агентура сыпалась, и Россия становилась на глазах все менее и менее прозрачной. Про управляемость и речи не шло. Даже те уважаемые люди, что могли бы отработать должок, прямо заявляли, что готовы императору покаяться в нем, нежели подставляться в чем-то новом.

И тут лорд напрягся.

Шаги.

Это были не шаги Джона. Он… он ведь просто так не ходил. И обувь другая. И вес. И манера ставить ногу. Опытный слуга предпочитал передвигаться очень тихо. Настолько, что порой казался призраком. А тут приближалось что-то гулкое, тяжелое, основательное.

— Плохой рисунок, — произнес незнакомый голос средней тональности с ужасным английским. Каким-то американским акцентом, что ли. Во всяком случае ему, носителю posh british accent слышать это было почти физически больно.

Лорд повернулся и икнул, обнаружив перед собой Льва Толстого.

Живого.

Да еще в русском мундире чин по чину. Ну, почти. Потому что, кроме сабли на поясе у него располагался револьвер с другой стороны. И явно неуставная шляпа — кожаная, с широкими полями, словно у американских пастухов.

— Хороший вечер, не правда ли? — спросил граф.

После чего последовал удар кулаком в челюсть.

Сильный.

Просто нокаутирующий.

Бам.

И лорд поплыл, утратив на какое-то время связь с реальностью. Когда же он пришел в себя, то его гость сидел и задумчиво поправлял кол. Довольно крепкий. Судя по всему, он пустил на него черенок от чего-то.

— Нравится? — максимально добродушно поинтересовался граф.

— Нет.

— А я так старался. Впрочем, когда вас на него насадят, я уверен, многое окажется неважно. Вас, кстати, сажали когда-нибудь на кол?

Палмерстон молча помотал головой.

Энергично.

Не отводя взгляд от острия.

— А вот полковник Петренко говорит, что только выправка лучше становится. У тех, кто выживают.

— Где мои люди? — нервно и хрипло произнес тот.

— Ну что вы как маленький? — жутковато улыбнулся Толстой. — Да и вообще, не глупите. Не об этом вы сейчас должны думать.

— А… а о чем?

— Например, о том, как именно я буду вас убивать. И какую гамму новых ощущений вы получите. Ведь долг платежом красен. Не так ли? — произнес Лев и кивнул на столик чуть в стороне, где прямо-таки с любовью располагались инструменты для пыток. Самые разные.

— Погодите! Постойте! — попытался засуетиться лорд, ужаснувшись и начав вставать.

— Сидеть! — рявкнул граф и поднял револьвер, который лежал у него на бедре. — Я вам не разрешал вставать.

Палмерстон упал в кресло и заткнулся, уставившись на дуло револьвера, нацеленного ему прямо в лоб.

— Вы здесь на своем острове совсем страх потеряли. Думаете, что вас никто не достанет? Да? Скажу вам по секрету, я вообще решил с вами поговорить только милостью Николая Павловича. За которого вы, если переживете эту ночь, обязаны до конца дней своих молиться.

— Что вы такое говорите?

— Как что? Правду. Между нами и вами стоит только он. Именно император не дозволил просто прийти и вырезать зарвавшихся варваров.

— Кого⁈ Вы о ком?

— О вас. Об охреневших на всю голову варварах.

— Но простите… какие варвары?

— А вы что, возомнили себя цивилизованными людьми? — хохотнул граф. — Вы самые что ни на есть варвары и есть. Дикари… туземцы, которые испытывали наше терпение. Но оно не безгранично. Не забывайте, мы — прямые наследники одной очень неприятной страны, которая могла и в интриги многое, и в политические убийства, включая самые мерзкие их формы. Но мы хотели стать лучше. Мы надеялись, что вы образумитесь. Но… — развел руками Лев Николаевич.

Министр промолчал, пытаясь лихорадочно соображать.

— Как вы уже поняли, для меня не составило труда достать вас тут — в самом для вас безопасном месте. И я в состоянии достать кого угодно, где угодно. Вы все тут живете по формуле: «Если джентльмен не может выиграть по правилам, он меняет правила[2]». Так вот, я доношу вам важное сведение: нет, джентльмен не может менять правила по своему усмотрению. А если попытается, то ему за это надлежит просто отрезать голову. Вы меня хорошо поняли?

— Да, — прошептал лорд.

— Я не слышу.

— Да, я вас хорошо и ясно понял.

И тут он осекся.

Только сейчас он осознал, что в ночной полутьме его окружает еще несколько мужчин в темной одежде, на голове которых были надеты вязаные маски.

— Не стоит злить нас, сэр. — со своей фирменной жутковатой улыбкой произнес Толстой и достал из кармана флакон со светящейся жидкостью.

— Эстус, — выдохнул Палмерстон, с каким-то животным ужасом глянув на пузырек.

— Оу… вы уже наслышаны? Тогда, полагаю, знаете, что после задуманного мною укола в Египет вам лучше не ездить? В идеале же находится где-нибудь за океаном. Псы Анубиса очень не любят воду. Хотя порой идут на уловки и переправляются, прикидываясь обычными собаками.

— А-а-а-а-а! Нет! Нет! — завещал лорд, натурально обоссавшись от страха. — Я отдам все! Все! Что угодно сделаю! Молю! Только не это!

— Все отдадите?

— Все! Все! Все! — выпалил лорд.

— Хорошо, — улыбнулся граф и кивнул одному из этих мужчин.

Тот подал планшет с листом бумаги… точнее, каким-то документом.

— Что это?

— Это дарственная. Подписывайте. Пишите, я такой-то в трезвом уме и ясной памяти… ну и далее, что там обычно изображают. Только не нужно хитрить. Нам несложно снова прийти к вам в гости. Где бы вы ни спрятались.

Тот несколько секунд поколебался, после чего максимально аккуратно написал все, что нужно.

— Готово.

— Благодарю. А теперь осталась сущая формальность, — произнес несколько рассеянно Лев Николаевич. — Печать Хозяйки пепла, чтобы не мучатся с вашим поиском, если вы подадитесь в бега.

Лорд хотел было что-то спросить, но стоящий сзади мужчина зажал ему рот. А боец, что стоял возле графа, достал из горящего камина приспособление для постановки тавро.

Палмерстон хотел заорать.

Но его удержали.

Быстро развернули. И приспустив штанину, поставили тавро прямо на ягодицу. Впрочем, он обмяк еще до контакта кожи с раскаленным металлом.

Спустя полчаса же обоссанного лорда Палмерстона выбросили в районе лондонских трущоб с мешком на голове. Граф же со своими бойцами покинул особняк лорда Палмерстона без особых проволочек.

Персонал же спал.

Лев Николаевич накануне нашел способ опоить их сильным снотворным, купленным здесь же — в Лондоне. Благо, что в особняке оставалось всего три человека, остальных лорд отпускал на ночь к семьям.

Вот.

Усыпление, кстати, оказалось довольно простым делом. Не пуганные. Поэтому хватило буквально нескольких дней наблюдения, чтобы разобраться в автоматических действиях этих людей и подобрать вариант для каждого. Толстой изначально рассчитывал на более жесткий сценарий с ночным штурмом. Но нет, не потребовалось. Отчего он даже как-то растерялся поначалу…

Он.

Но не его бойцы.

Которые просто не имели никаких ожиданий.

Бывшие сослуживцы, отобранные из того самого эскадрона, с которым Лев брал Шамиля. Прошедшие через хорошую тренировку. И сопровождающие его почти везде. Вот и сюда отправились, просто доверяя своему лидеру, который их ни разу не подводил…

[1] Новая Голландия — это не один, а два острова. Просто они представляют собой единый комплекс.

[2] Здесь идет отсылка к английской поговорке, будто бы, если джентльмен не может выиграть по правилам, он их меняет. Она приписывается Гарольду Джозефу Ласки (1893–1950), который высмеивал высшее английское общество. Так что поговорка эта вполне была уместна в Англии и XIX, и XVII веков.