Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 3 Глава 7

1850, июнь, 18. Форт Петровский

Нежно накатывал прибой на песчаный пляж.

Деликатно какали чайки, стараясь не оставить ни одного человека без своего подарка.

Припекало.

Не сильно. Вполне подходяще для того, чтобы на берегу было свежо и приятно находиться, но не холодно и не жарко.

Лев отхлебнул чая, и поставив чашку на столик, поглядел на Шамиля. Да… испытание ходовых качеств парохода пришлось прервать. Точнее, изменить, направившись не в форт Ново-Петровский на восточном берегу Каспия, а в Петровский на западном. Который чем дальше, тем больше становился чем-то вроде главного порта бывшего имамата.

Шамиль, к счастью, был неподалеку — решал хозяйственные вопросы. Поэтому отозвался на приглашение охотно и быстро.

— Я смотрю у вас новая форма.

— В моряки записали, да… — кивнул граф.

— А отчего саблю забрали? Разве моряки не джигиты?

— Такой обычай, — развел руками Лев Николаевич. — Дескать, моряки и без оружия опасны. Видимо, император считает, что в случае абордажа мы должны зубами грызть своих врагов.

— Шутка. Понимаю. Смешно, — улыбнулся он чуть-чуть.

— Я хочу, чтобы вы просветили меня по поводу Накшбандийского тариката. Чем он живет? Кто им заправляет? Какие у вас с ним отношения?

— Для чего? Вы решили принять ислам?

— Смешно. — усмехнулся граф, вспоминая переносное значение этого выражения из прошлой жизни. — В каком-то смысле. Дело в том, что пять дней тому назад на меня было совершено двойное нападение. Сначала заминировали пароход, на котором я должен плыть. А потом, когда это вскрылось, совершили налет в дельте Волги. После боя под пытками пленные признались, что исполняли волю Аллах и то, что они связаны с этим тарикатом.

Шамиль резко помрачнел и даже как-то посерел.

— Вы молчите?

— Все это так просто не объяснить.

— Вы попробуйте. Я ведь специально приехал, чтобы с вами посоветоваться.

— Так получилось, что я являюсь одним из лидеров этого тариката. — медленно и как-то глухо произнес Шамиль. — Это духовный орден ислама, на который я опираюсь в правлении.

— Но единства в нем, нету?

— Да. После того, как я принял княжеский титул и стал с вами сотрудничать, тарикат раскололся. Он ведь не только тут расположен. Этот духовный орден охватывает многие земли.

— И Османскую империю?

— Да… к сожалению. — нехотя произнес Шамиль. — Раньше я думал, что вовлечение султана — это хорошо, но прошло время… На самом деле большая часть тариката склонна к осторожной, мягкой и здравой позиции. Она ставит духовное развитие во главу угла. Я же принадлежал к более радикальному крылу…

— Но из-за примирения с Россией оно повернулось против вас?

— Именно так.

— Угрожали уже?

— Дважды убить пытались.

— Да? Не думал, что они рискнут…

— Всевышний пока помогает защититься, но как оно дальше пойдет — не знаю.

— Смотрите… тут вот какое дело. — медленно произнес Лев. — Это нападение невозможно скрыть, даже если мы с вами станем молчать. А мне придется отчитаться императору о своих действиях. Да и сторонние люди видели ту перестрелку с сотней трупов. Но, даже если мы оба будем молчать, все равно о ней в скором времени станет широко известно.

— Полагаете?

— Те, кто ее задумали, очевидно хотели подставить вас и дискредитировать в глазах императора. А это значит, что?

— Ермолова спустят с цепи… — тихо произнес Шамиль.

— Как минимум…

— Вы считаете это минимумом? — удивился князь.

— В канун серьезной войны с османами, а также стоящими за ними англичанами и французами? Хм. Здесь даже я не смогу предугадать поведение императора. Одно могу сказать — он будет в бешенстве. И, весьма вероятно, посчитает вас изменником и обманщиком, который нарушил свои слова.

— Вы тоже так считаете?

— Если бы я считал, что вы не верны своему слову, то я бы к вам не приехал.

Князь промолчал.

Он думал.

Лев же не спешил и не мешал. Ждал, пока он разложит все в голове по полочкам. Все-таки ситуация сложная.

— Еще чая? — наконец спросил граф, когда это молчание стало чрезмерным.

— Что вы предлагаете сделать?

— Прямо сейчас? Выпить чая. Тот факт, что я приехал к вам и мы спокойно беседуем на виду у многих людей, уже будет аргументом в глазах Николая Павловича. Едва ли изменник стал бы так поступать, особенно после неудачной попытки убийства. Ведь ликвидация меня могла бы в какой-то степени реабилитировать вас перед англичанами.

Шамиль улыбнулся.

По-доброму.

— И я благодарен вам за это. Ум и смелость — редкое сочетание. Иной бы уже пытался мне отомстить. Но я спросил о том, что делать дальше?

— Отделять зерна от плевел.

— Как?

— Я предлагаю сделать с вашей стороны этим проказникам предложение.

— Какое же?

— Они собирают свои семьи, движимое имущество и уезжают. Куда угодно. Их дело. Главное — куда-нибудь подальше за пределы Российской империи. Но я бы не рекомендовать ехать в Туркестан, Иран и Османскую империю. Чем дальше, тем лучше. За Индию там или в глубины Африки. Чтобы никто никогда их больше не видел и не слышал.

— А если они откажутся?

— То мне придется их убить. Всех.

— Вам?

— Ну или Ермолову, если я окажусь занят или случайно погибну. Что вряд ли хороший выбор. Ведь я работаю деликатно и в процессе не сношу аулы, а он — нет. Он сносит. Пушками.

— О чем вы таком говорите? Вы же сейчас… хм… морской офицер.

— Вы что-то слышали о том, в какую передрягу попал лорд Палмерстон этой зимой? — многозначительно улыбнувшись, спросил Толстой.

— Даже так? — нахмурился Шамиль.

— Скажем так… среди прочего, я занимаюсь подготовкой сил специальных операций. Для того чтобы работать деликатно. Где угодно. С кем угодно. Когда угодно.

— Я не знал об этом. Даже не слышал.

— А вы и не запоминайте. Не надо. Считайте, что вам это показалось. — вежливо улыбнулся граф. — Как вы понимаете, шансов у нападающих было немного. Уже сейчас. Всю эту толпу перестреляло шестеро моих спутников. Как куропаток. Сказалась подготовка и вооружение, а также отработка тактики. При этом новый, более совершенный стрелковый комплекс уже на подходе, что еще сильнее увеличит разрыв.

— Понятно. — глухо и как-то подавленно произнес Шамиль. — Не думал, что Россия занимается таким.

— Мы и не хотели. Просто… ОЧЕНЬ устали от англичан. Вот и стали доставать с чердаков старое наследие Восточной Римской империи. Мы ведь их прямые наследники, если вы не знали. Не султан с османами, а мы. Видит Бог, мы не хотели, но нам просто не оставили выбора.

Чуть-чуть помолчали.

— Какой срок вы дадите? — поинтересовался Шамиль.

— Три месяца.

— Так мало?

— Ну я бегать и проверять жопку каждого не буду. Однако, если через три месяца на Кавказе останется хотя бы один представитель радикального ислама и умудрится проявить себя, мы посчитаем это основанием для самых суровых и жестоких действий. Повторюсь. Хотя бы один.

— Но вы не спрашиваете их имен. Отчего?

— Мне эти имена ничего не скажут. Если потребуется — мы их найдем. И довольно будет даже одного пленника, чтобы начать разматывать этот кровавый клубок. Никогда не видели, как выжигают сеть?

— Сеть?

— Да. Сеть. Любую. Например, иностранных шпионов. Берется конечный исполнитель. Желательно поздно вечером. Допрашивается. По его показаниям выезжают к тем, кого он знает. Их берут. Допрашивают… И так до самого утра. Обычно утром уже нет ни одного участника этой шпионской сети. Физически нет. Только бездыханное мясо, обезображенное пытками. Что вы так смотрите? Среднее время дознания без сохранения товарного вида человека — полчаса. Через полчаса любой рассказывать все, что от него требуется.

— Любой?

— Любой. — серьезно произнес Лев.

— Вы так уверены в своих словах?

— Человек предполагает, а бог располагает. Но у меня имелся некоторый опыт, — улыбнулся граф, стараясь выжать из себя свою самую жуткую улыбку. — Еще чаю?

Шамиль нервно хмыкнул.

Переход от благообразного собеседника к человеку с полубезумным взглядом был таким быстрым, что даже смог застать его врасплох. Как, впрочем, и возвращение к здравости.

— Пожалуй.

— С этим, я полагаю, мы договорились?

— Почему вы даете им возможность уйти? — после небольшой паузы спросил Шамиль.

— Потому что это самый простой способ решить проблему. И дешевый. В случае их отказа мне придется тратить много своего времени, чтобы бегать по горам и убивать. Много убивать. Как будто у меня других дел нету. Если же за работу возьмется Ермолов, то тут одно пепелище останется. С одной стороны, может это и хорошо. С исламом сложно сотрудничать. Но, мне кажется, у нас получается. Поэтому не хотелось бы до этого доводить.

— Сложно? Почему?

— Из-за такии[1] и Худайбийского договора[2].

Шамиль напрягся. Граф же продолжил:

— Если пророк позволил себе нарушить данное им слово, то как можно ожидать иного от его последователей? Особенно когда клятва именем Аллаха, нарушается ради продвижения ислама.

— Разве христиане так не поступают? — чуть скривившись, поинтересовался Шамиль.

— Человек слаб, — развел руками граф. — Но так или иначе, в основе христианства лежит самопожертвование ради других. Поэтому и не найти оправданий нарушенной клятве.

— Самопожертвование… — покачал головой Шамиль, усмехнулся. — Вы еще скажите про непротивление злу и любовь к врагу своему.

— Самопожертвование, но не самоубийство. Хотя дурные головы порой подменяют эти понятия. Отец и мать тяжело трудятся и жертвуют своим здоровьем ради того, чтобы их дети выжили и преуспели. Воины рискуют жизнь и здоровьем ради того, чтобы их народ и страна преуспели. Даже если правитель плох. Это не важно. У каждого свой грех, и он не оправдание для других.

— А как же смирение?

— Это путь для святых людей. Простые люди слабы и грешны. Поэтому именно для них и предлагается самопожертвование, как спасение. Трудом, здоровьем, жизнью, средствами… неважно. У кого что есть. Кто как может. Всевышний не станет спрашивать за быстрый бег с безногого.

Шамиль промолчал.

— Вам не нравится то, что я сказал?

— Отчего же. Но это необычные слова, я еще не слышал такой трактовки.

— Понял. Так мы договорились? Вы обеспечите выезд этих персон в течение трех месяцев?

— Договорились.

— Хорошо. Тогда, раз я приехал, давайте поговорим и о более приятных вещах…

Следующие пару часов они обсуждали строительство железной дороги от форта Петровский вглубь княжества. Чтобы облегчить вывоз продукции и общий торговый оборот. А потом и сооружение гидроэлектростанций на горных речушках.

Энергия.

Много дешевой энергии.

Оно должно было оживить регион.

Особенно если из него выдавить или как-то иначе вычистить религиозных фундаменталистов и радикалов. В представлении графа — они были обычными демонами… или чертями. Тут как кому какой термин удобнее. Ибо ничего доброго и светлого людям такие персонажи не несли. Только боль и страдания. А как известно по делам их узнаете их, ибо дурное дерево не приносит добрых плодов…

Тем временем в Казани случилось чудо. Теща приехала с тестем. В кои то веки. А зятя нет…

— Как нет⁈ — ахнула Наталья Викторовна.

— На Каспии он. — улыбнувшись, произнесла Наталья Александровна. — Государь его моряком назначил. Вот — выехал, чтобы принять командование над отрядом пароходов. И вообще — имитировать действительную службу.

— Имитировать? — хохотнул Александр Григорьевич.

— Ну не на самом же деле его годами по морям блуждать? Ему же годы плавания нужно набрать к своему званию.

— Да уж… наслышан, наслышан, — покивал он. — Учудил Государь.

— Учудил? Он зятя нашего просто уничтожил! — вскинулась Наталья Викторовна.

— Вы слишком резки, — возразила Пелагея Ильинична. — Лев, наш мальчик, конечно, попал в непростую ситуацию. Но ему те чины, что корове бусинки.

— А служба⁈ А карьера⁈

— Его Государь туда тянет. За уши. — улыбнулся Владимир Иванович. — Самому Льву оно даром не сдалось. Он не увольняется от службы только из уважения к императору.

— Не понимаю… — покачала головой Наталья Викторовна. — Зачем тогда все это? Он блистательный кавалерийский офицер, который отличился в рейде. И тут перевод в моряки… Ради чего?

— Увы, — развела руками Пелагея Ильинична. — Замысел Государя нам неизвестен.

— А Лев Николаевич его знает?

— Да. — ответила дочка. — Он знает, но не спешит рассказывать.

— Столичные адмиралы и капитаны его с говном мешают!

— Это они очень зря делают, — расплылась в недоброй улыбке Наталья Александровна. — Помяните мое слово, маменька, он их еще в стойло загонять пинками будет.

— Не говорите глупостей!

— У императора и Лазарева планы на Льва. Он дружен с Дубельтом. В хороших отношениях с Орловым. Не все сразу, маменька. Не все сразу. Но я бы на их месте поостереглась злословить. Леонтий Васильевич, конечно же, это все запишет к себе в блокнотик. А потом… впрочем, не будем об этом.

— Он им всем морды набьет? — хохотнул граф Строганов.

— Едва ли… Вот оказаться вне службы без права ношения мундира и пенсиона они могут. Причем легко. Флот ведь в упадке. Лазарев, конечно, старается, но Меншиков и его двое предшественников полвека с удивительным упорством старались этот самый флот уничтожить.

— Не говори вздора! — снова вскинулась мама.

— Я повторила слова Михаила Петровича Лазарева, морского министра, которые тот сказывал моему мужу. При мне. В присутствии императора.

— Вот как? — нахмурилась Наталья Викторовна, явно растерявшись.

— Да, маменька. И ваш зять включен в ближний круг морского министра самым тесным способом. Поверьте. Это совсем непросто так. Флот ждет очень большая встряска и, вероятно, чистка.

— И армию, — добавил уже граф Строганов.

— Я про нее не слышала.

— Говорят, что под Чернышевым шатается кресло. Причем уже стоит буквально на трех ножках, да и те трещат. Император им очень недоволен.

— Что вы такое говорите⁈ — ахнула Наталья Викторовна. — Александр Иванович — друг Государя!

— Друг, — кивнул Строганов. — Поэтому Александра Ивановича, скорее всего, с почестями отправят в отставку.

— Но почему⁈

— Потому что он не справляется. И в этом вопросе немалую роль сыграл ваш зять, милая.

— КАК⁈

— Я слышал, что Чернышев убеждал Государя в бесплотности наступления на Западный Туркестан. Что это закончится лишь пустой тратой денег и людей. Лев Николаевич же предложил план тягучего наступления, который привел в восторг генерала Петровского. Того самого. Да и Государя.

— И кто вместо Чернышева?

— Милая моя, если бы я знал…

— Но вы ведь знаете! Я уверена!

— Вы недослушали меня. Если бы я даже знал, то вам не сказал. Просто из опасений, что сам Чернышев узнает через третьи руки. Он человек эмоциональный и может дров наломать. О том, что его собираются снять, ему известно. Это не секрет. Николай Павлович ему УЖЕ приказал привести дела к передаче. Оттого он и пьет.

— Так вот в чем дело…

— Да, именно. А неразделенная любовь к одной прекрасной даме — всего лишь выдумка Дубельта, чтобы сохранить реноме Александра Ивановича…

Болтать они начали в холле нового особняка Толстых, что рядом с университетом. Постепенно смещаясь по нему и осматривая.

Наталья Викторовна глядела равнодушным, даже скучающим взглядом, так как отделка была далека от завершения. В основном все чистенько — не более. А размеры… ничего особенного.

Прошли в актовый зал, он же бальный.

— Большой, — наконец, удосужилась она хоть как-то прокомментировать увиденное.

— Перекрытие арочное в три четверти из чугуна. — прокомментировала дочка. — Видите, как высоко и ажурно?

— А не упадет?

— Оно собрано, как мостовая арка, — встрял Владимир Иванович. — И держится под собственным весом. Дополнительно они все соединены между собой массивными заклепками для защиты от смещения. Там, — указал он пальцем вверх, — слоны могут танцевать без всяких последствий.

— Ну…

— Согласись, получилось просторно и очень свежо. Вон сколько воздуха.

— Зимой прогреть сложно, — заметила мать, а потом нехотя добавила. — В остальном же — да, хорошее помещение для танцев. Если провести его в порядок, а то покамест, что хлев великих размеров.

Дочь промолчала.

Поджала со злостью губы, но промолчала.

После чего они вышли из актового зала на задний двор, который представлял собой зимний сад. Ажурные чугунные колонны и перекрытия, собранные на железных креплениях. И стекло… много стекла… ОЧЕНЬ много стекла.

Считай — вариант еще не построенного хрустального дворца в Лондоне, только остекление двойное с большим воздушным зазором между внешним и внутренним слоем. Достаточно приличным для того, чтобы там можно было пройти человеку для мытья и ремонта.

Пока, впрочем, эта вся грандиозная конструкция стояла лишь застекленной. Только-только завершили. В остальном — стройка, грязь и бардак.

Но Наталья Викторовна впечатлилась масштабом застекления.

По лицу было видно — вон аж по началу рот открыла. Впрочем, но промолчала и почти сразу натянула скептическое выражение лица. Кислое, даже и в чем-то брезгливое.

С таким она и вышла к летнему парку, который шел уже третьим ниспадающим уровнем. В этой композиции дворец находился на самом верху, зимний сад ниже, а эта локация совсем внизу. С явно выраженными переходами ярусов, подпорными стенками и ступеньками.

— Ох… — только и выдала, глядя на работы, что тут велись. — Что это?

— Статуи это, — улыбнулась дочка, радуясь тому, что мать, наконец, удалось пробить.

— ЭТО⁈

— Да.

Перед ними располагались асимметричные пьедесталы, отвесно обрывавшиеся в сторону от дворца. На них уже шло монтирование чугунных элементов каркаса. Примерно по двадцать пять метров высотой и то, и то.

— А статуи кому?

— Эта, — указала Наталья Александровна, — Афине, а эта — Сехмет.

— Про Афину слышала, а Сехмет — это кто?

— Одна из богинь древнего Египта. Войны, кажется. Мне мало интересно. Лев почему-то захотел поставить тут богиню с головой львицы.

— Но зачем они тут⁈

— Весь летний парк будет разбит на две зоны. Та часть будет связана с Античностью, а эта — с Древним Египтом. В таком же подходе и зимний сад с особняком украшаться станут. Статуи. Лепнина. Фрески. Мозаики. Живопись. Весьма вероятно — витражи. А ворота он мыслит оформить как масть огромного льва, полузасыпанного землей. Что там, внизу, что верхние.

— Безумие какое-то…

— А мне нравится, — хмыкнув, заявил Александр Григорьевич Строганов. — Чувствуется масштаб. Опять же вон мост. С него это сразу в глаза бросаться будет. И с реки. И с того берега. Весь ансамбль на виду. Пожалуй, он станет даже визитной карточкой города.

— Именно на это Лев и рассчитывает, — улыбнулась Наталья Александровна, найдя понимание в лице отца. — Еще он хочет поставить в городе большую кованую башню, ажурную такую и очень высокую, а также несколько обелисков в древнеегипетском стиле.

— И храм новый, — добавила Пелагея Ильинична.

— Храм? — удивилась жена.

— Да, новый кафедральный храм. Архиепископ наш уже стар и немощен, но он сумел убедить племянника построить новый большой городской храм. Чтобы никто не усомнился в том, что Лев христианин. Ведь все эти эстетические изыски подозрительны. Античные богини… я слышала, что архиепископ совсем не в восторге от них.

— Кстати, — повернувшись к матери, произнесла Наталья Александровна. — Вы обратили внимание, что в городе нет ни одного деревянного здания?

— Да, — нехотя ответила она.

— Деревня?

— Ну хорошо! Хорошо! — примирительно подняла она руки. — Предлагаю в знак примирения посетить вашу лучшую оперу. Или театр. Да, лучше театр. Какой у вас лучший? Очень хочу на него взглянуть.

Наталья Александровна поджала губы и, отвернувшись, ушла прочь.

Мать знала, что первый театр Казани только строится…

— И зачем? — спросил граф у жены.

— Девочка забывается.

— А мне кажется, что забываетесь вы. — хмуро он произнес. — Я был тут десять лет тому назад. Здесь выстроили новый город, который даст фору многим европейским. Вы же просто капризничаете.

— Но у них нет театра!

[1] Такия араб. تقية‎ — букв. благоразумие, осмотрительность, осторожность, в случае крайней необходимости внешнее отречение от веры, дружбу с неверными, нарушение ритуальных предписаний.

[2] Худайбийский договор между пророком Мухамедом и курайшитами Мекки. Мирный договор на 10 лет, который был нарушен под благовидным предлогом пророком уже через 2 года, через что он сумел завоевать Мекку.