Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 2 Глава 5

1849, июль, 5. Гатчина

— Ну-с, братцы, — произнес Леонтий Васильевич Дубельт, прохаживаясь мимо строя ирландцев. — Кто хочет поработать?

— Вы, господин генерал, шутить изволите? — спросил один из них, тот, что уже добрый год в России проживал.

— И да, и нет. — совершенно невозмутимо ответил начальник Третьего отделения, оглядев его с головы до ног…

Сложный контингент.

Между Россией и Ирландией теперь почти постоянно курсировали корабли. В удобную навигацию идя до Санкт-Петербурга, а когда лед вставал, то до Кёнигсберга, используя этот прусский порт как перевалочную базу.

Круглый год.

Вывозя всех желающих покинуть «гостеприимную» Ирландию, в которой все еще бушевал голод. А заодно и тех, кто опасался преследований со стороны правительства Великобритании. Они направлялись сквозняком в Поволжье, обеспечиваясь питанием и постоем за счет казны. Ну и какой-то поддержкой на местах.

На первый взгляд достаточно благостно, однако фильтрацию они, все ж таки проходили.

Небольшую, но важную.

Каждого заводили в комнату и опрашивали один на один с сотрудником Третьего отделения. Интересуясь тем, что он слышал о восстании ирландцев. Через что вычленяя главное: фамилии и имена активистов. А потом уже и их самих…

С начала этой переселенческой программы удалось вывезти чуть-чуть за пятьдесят тысяч человек. Капля в море так-то. Опасались еще эти ирландцы ехать к русским из-за слишком мрачной репутации. Но даже так Дубельту удалось подобрать отряд в несколько десятков потенциальных бойцов.

Вот этих.

Что выстроились перед ним неровной шеренгой и не имели ни малейшего, даже отдаленного намека на воинов…

— Господин генерал, а зачем вы нас сюда привели?

— Да чего тут гадать⁈ Сдали нас! — нервно возразил кто-то другой.

— Как есть сдали!

— Так что, господин генерал, выдадите нас англичанам? — зло оскалился ирландец лет тридцати.

— У вас счеты к англичанам. — степенно произнес Дубельт. — Много счетов. За Кромвеля, за голод, за всякие унижения и мерзости. — он сделал паузу, обвел их суровым взглядом, а потом внезапно улыбнулся и добавил: — Но так и у нас тоже.

— У вас⁈

— Англичане убили у нас императора, разжигают бунты с недовольством и постоянно проказничают всяким иным образом. Поэтому Его императорское величество Николай Павлович желает отплатить им их же монетой. То есть, дать шанс уже вам.

— Шанс на что?

— На месть. И если все сложится, то и независимость Ирландии.

Они все переглянулись.

— Кто-то изволит отказаться? Если так — скажите сейчас и уходите. Нет? Чего же вы молчите?

— От такого грех отказываться, — усмехнулся тот самый ирландец лет тридцати. — Что нам нужно делать?

— В текущем виде вы совершенно ничего не сможете сделать. Поэтому мы направим вас в Казань для прохождения курса подготовки в центральном отделении ДОСААФ. Года, я полагаю, будет достаточно. За это время вы сильно физически окрепнете и получите основы тактики городского боя и партизанских действий. Получите подходящие навыки стрельбы.

— А потом?

— А потом мы будем думать, как вам вернуться на родину и реализовать полученные знания. Это непросто. Великобритания сильна как никогда. Поэтому если действовать нерешительно, равно как и неаккуратно, то едва ли что-то удастся добиться. Нужен план. Хороший план, а также технические средства для его реализации, такие как оружие и деньги.

— Значит, через год домой?

— Да. Или через два, или три. Нужно будет ловить момент и готовиться. Согласитесь, какой смысл вас туда отправлять, если не переправить перед тем подходящее оружие?

Ирландцы загалдели.

Оживленно.

Весело.

Никакой дисциплины, зато какой задор!

А вообще, ситуация вокруг России нагнеталась вполне планомерно.

В Европе потихоньку формировалась коалиция. В которой, как граф Орлов и предполагал, не нашлось место новой Пруссии. Ибо Альбрехт почти не показывался на людях и откровенно боялся за свою жизнь. Он сидел ниже воды и тише травы, доверив вести дела Рудольфу фон Ауэрсвальду[1], вернув его на пост премьер-министра.

И этот либерал развернулся! При полностью пассивном короле. Полноценно вовлечь Пруссию в коалицию он, конечно, не мог, но вот совершенно расстроить ее дела и породить кризис консервативной модели управления — вполне. Причем, чем дальше, тем больше.

Но Европа — это Европа.

Подобные дела хотя бы в моменте можно было игнорировать. А вот то, что закручивалось в Османской империи уже нет. Точнее, едва ли получилось бы убедить Николая Павловича закрыть на это все глаза. Дело в том, что администрация султана целенаправленно стала притеснять христиан. В особенности славян на Балканах и армян на востоке Малой Азии.

И притеснять — слабо сказано.

Начались погромы, в ходе которых гяуров резали. Самым натуральным образом. Пока, правда, такие инциденты случались еще достаточно редко, их закатывали как пробные шары, наблюдая за реакцией в Санкт-Петербурге…

Кроме того, султан, уже не скрываясь, переправлял в среднеазиатские ханства оружие и деньги. А также пытался мутить воду в Иране, провоцируя выступления против русских.

Дело явно шло к войне.

Красиво.

Грамотно.

Толково.

Англичане действовали в своем привычном амплуа, и нужно было как-то на это реагировать, а не просто покладисто ждать начала войны. Во всяком случае Леонтий Васильевич в этом плане полностью соглашался с графом Толстым. От обороны победить нельзя. Требовалось атаковать…

Наконец, завершив беседу с ирландцами и отпустив их, Леонтий Васильевич направился в Приоратский замок, где его поджидала делегация венгров. Сюда, в Гатчину, Николай Павлович очень редко приезжал, из-за чего шпионов здесь попросту не имелось. Городок маленький, все на виду — такого не утаить. А работать с местными вдумчиво просто не имело смысла из-за крайне низкой отдачи — наблюдать-то не за кем. Поэтому Леонтий Васильевич и вытащил эти группы сюда — в это тихое местечко.

Разом, что слишком не частить сюда.

Да, его же поездки обычно не отслеживались. Просто в силу высокого расхода агентуры, которая частенько вскрывалась. Да и сложно это. Он почти никогда официально о своем визите никогда не уведомлял. Чем Леонтий Васильевич порой и пользовался. Но даже так, если начать куда-то часто ездить, это могло привлечь внимание…

— Господа, — произнес Дубельт, входя в капеллу. — Как вы добрались? Разместились?

Последовало несколько дежурный фраз. И даже щепотка лести. Однако очень скоро разговор перешел в конструктивное русло:

— Леонтий Васильевич, мы очень польщены желанием с нами вести переговоры, — осторожно произнес один из венгров. — Но почему вы? Почему не граф Орлов?

— Потому что граф Орлов под постоянным наблюдением англичан. Вы ведь не хотите, чтобы они раньше времени все узнали?

— А при чем тут англичане? — вскинулся один из гостей.

— Господа, мы здесь, так сказать, инкогнито. Поэтому может говорить открыто.

Все венгры промолчали, поэтому Дубельт продолжил.

— Полагаю, что вы этого стыдитесь, и я могу вас понять, но нам вполне известно о том, кто вам дал денег на восстание. Англичане. Если быть точным — лорд Палмерстон, который использовал вас, как инструмент давления на Вену. И теперь, когда вы для него отработанный материал, он вас попросту выбросил. Разве я ошибаюсь? Поправьте меня.

Все снова промолчали.

— С одной стороны, это все, конечно, ужасно. Но, с другой стороны, Николай Павлович уделяет много времени изучению истории. И он хорошо осведомлен о том, что Венгрия уже сотрясала Европу, когда Австрии не было даже в задумке. И Габсбурги, хитростью занявшие престол старого королевства, совершенно не уделяют ему никакого уважения. Не силой оружия. Нет. Тут было бы все понятно, ибо горе побежденному. Вы сами пригласили их на престол. И их поведение, как минимум, несправедливо.

— И что вы предлагаете? — осторожно спросил глава этой неофициальной делегации.

— Его императорское величество готов оказать вам помощь в обретении независимости. Но у него есть условия. Он желает, чтобы вы избрали Константина Николаевича, его сына, новым королем Венгрии. Не заставляя его переходить в католичество.

— Но мы католики!

— И Святой престол на вас плюнул. Не так ли? Он действует в интересах Австрии, но не Венгрии. Впрочем, Николай Павлович не требует от вас принимать православие. Он желает только лишь сохранить старинную веру для своего сына и его наследников.

Они промолчали.

— Вторым условием будет концессия на строительство железной дороги от России до порта на берегу Адриатики. Ведь Хорватия — это неотъемлемая часть Венгрии, не так ли? При условии, что вы не будете притеснять славян и славянские языки.

— А Вена? — осторожно спросил один из членов делегации. — Мы слышали, что кайзер обратился к вам за помощью.

— И, как вы видите, Франц Иосиф ее не получил. Пока, во всяком случае…

Лев Николаевич вошел в здание его же собственной корпорации, где располагался офис Путилова. Прошел через холл с приемной, заметив там настороженного еврея с каким-то большим саквояжем.

Подошел к секретарю и спросил:

— Николай Иванович у себя?

— Да, конечно. Прием уже закончен. Заходите.

— Как закончен? — не понял граф и кивнул на еврея. — Еще же посетители остались.

— Николай Иванович его уже принимал и попросил подождать. Прошу. Входите.

Лев Николаевич хмыкнул и решительно вошел в кабинет.

— Признаться, вы меня заинтриговали, — произнес он прямо от дверей. — Что у вас тут произошло?

— Минутку. Сей момент. Анатолий Семенович, позовите господина Штафеля[2].

Минуту спустя осторожно и даже в чем-то робко зашел тот самый еврей, который сидел в приемной.

— Показывайте свою машинку. — решительно произнес Путилов.

— Вы Лев Николаевич Толстой? — вкрадчиво спросил Штафель, глядя на ротмистра кавалерии.

Граф напрягся.

После покушений он очень не любил таких вопросов от незнакомых людей. Поэтому скорее рефлекторно, чем осознано его рука опустилась на кобуру с револьвером и отстегнула стопорный ремешок.

— Ох, Израиль Авраамович! — воскликнул Путилов. — Не начинайте снова морочить голову! Показывайте уже. Вы даже не представляете, насколько Лев Николаевич занят!

Тот нервно сглотнул, заметив жест графа, но подчинился.

И это полностью оправдалось, потому как он достал из саквояжа относительно небольшую счетную машинку. Она могла производить четыре основные арифметические операции и вычислять корень.

— И давно вы ее изготовили?

— В 44-ом году, — ответил он на русском с явным акцентом.

— И никто ей не заинтересовались?

— Все хвалили. Иногда давали денег. Но не более.

— А ко мне вы как попали?

— Сергей Семенович Уваров, министр народного просвещения, прислал письмо и выслал денег на дорогу. Очень рекомендовал до вас доехать.

— Сколько денег он дал?

— Сто рублей.

— Угу… ясно… и он не ошибся. Меня ваша машинка очень интересует. Хм. Давайте так. Я прямо сейчас готов предложить вам сделку.

— Я вас внимательно слушаю.

— Вы садитесь, крепко думаете и говорите мне, сколько вам нужно денег, людей и оборудования для того, чтобы наладить их выпуск. — кивнул Лев Николаевич на арифмометр. — Я вам их дают. И сразу размещаю заказ на сотню аппаратов.

— Сотню⁈ — ахнул Штафель.

— Полсотни я подарю Казанскому университету. Он ведет напряженные исследования и считать людям приходится много. Мне в контору надо. Да и так — по мелочи. Раздарю нужным людям, сопровождая красочной инструкцией. Чтобы заинтересовать.

— Это не похоже на сделку. Здесь есть моя выгода. Вашей же почти нету. Или вы хотите, чтобы компания была оформлена на вас?

— Побойтесь Бога! Управлять еще и этим⁈ Да я с ума сойду! Нет. Компания будет полностью ваша. А выданные деньги будем рассматривать как беспроцентный кредит.

— Беспроцентный⁈

— Считайте это как мое вложение в более сложные вычислительные устройства. У меня, знаете ли, появились кое-какие мысли. Например, мне очень пригодилась бы машинка, обобщающая данные по перфокартам[3]. Этакий статистический анализатор. Или, к примеру, баллистический калькулятор. Да и… ладно. Это все потом. Мыслей громадье. Так вот. Сделка будет заключаться в том, что как только вы наладите выпуск этих счетных машинок, то возьметесь за совсем другое устройство…

— Какое же? Что оно должно делать?

— Печатать Израиль Авраамович. Печатать буквы на бумаге. — произнес граф.

Улыбнулся.

И постарался объяснить устройство знаменитой печатной машинки Underwood, с которой в детстве имел дело. Дед давал поиграться. Сначала он мальцом осторожно печатал. Потом ломал и смотрел как старик мучался, ремонтируя. И по новой. И снова.

Одно хорошо — за время этой возни Лев получил неплохое представление о машинке. Принципиальное, понятное дело. Сам-то он по малости лет не лез в столь тонкий механизм. А если и совался, то опять деду ремонтировать приходилось…

[1] Рудольф фон Ауэрсвальд (1795–1866) прусский политик, который с 1840 года пытался склонить Пруссию к конституционной монархии, более того, с либеральной конституцией. В период с 25.06.1848 по 08.09.1848 был министром-президентом Пруссии. Но удалился с поста, когда стало понятно нежелание Фридриха-Вильгельма выполнять свои обещания либералам. Был возвращен на этот пост Альбрехтом, который поручил ему подготовить в самые сжатые сроки конституцию…

[2] Израиль Авраам Штафель (1814–1884) — польский еврей из Варшавы. Из бедной семьи, которая не могла оплатить ему образование. В детстве выучил польский язык и занимался самообразованием. По профессии часовщик. Прославился тем, что разработал компактный арифмометр, отмеченный в 1851 году золотой медалью на Всемирной выставке в Гайд-парке, как лучшая машина такого толка.

[3] Первые перфокарты применялись уже в 1804 году для управления узором в Жаккаровых ткацких станках. Да и в области информатики с 1832 года употреблялись. Так что особой новизной это все не являлось, и Штафель отлично понял, о чем говорит Лев.