Железный лев. Том 3. Падаванство

Часть 3 Глава 8

1850, июль, 7. Тула

— Леонтий Васильевич, и вы здесь! — добродушно воскликнул Лев Николаевич.

— Торжественное открытие Ивановского канала, как я мог его пропустить? — улыбнулся Дубельт, протягивая руку для рукопожатия.

— Канала — да, но акватории еще не готовы… увы…

— Дюжина больших земснарядов! Я пока ехал сюда от Москвы, поразился масштабу.

— Обратили внимание на способ замедления течения воды?

— Только толком не понял, как оно работает.

— Поток разделяется на две части и малый боковой рукав, пройдя по дуге, врезается в основной под углом. Это снижает скорость протекания жидкости[1]. Слишком замедлять не нужно, но эпизодически ставить такие узлы полезно. Земснаряды углубили русло, а такие вихревые клапаны за счет снижения скорости течения воды подняли ее уровень на добрый метр.

— А заиливание?

— Мы работаем над этим. — улыбнулся граф. — По всему руслу реки Шат и Упа вдоль маршрута идет укладка береговых бетонных плит. Они сильно снижают степень смыва грунта в реку. Заодно облегчая будущую чистку русла.

— Не слишком дорого?

— Терпимо. Тем более что оплата идет железными векселями почти всего объема работ. Заодно сильно развивает местный цементный и бетонный заводы.

— Только вот сроки… — покачал головой Дубельт. — Я видел ваш отчет.

— Там полная реконструкция русла, включая формирование причальных и логистических карманов, а также озер-накопителей. Изготовление и установка по месту железобетонных дебаркадеров для причалов. Ну и прочие дела. Однако корабли нового речного стандарта смогут с горем пополам здесь проходить уже в будущем году.

— Это точно?

— Они уже могут. Просто местами нужно им помогать лебедкой разворачиваться и протискиваться.

— Значит, если в будущем году начнется война, то мы сможем по этому каналу вести снабжение наших армий на юге?

— Без всякого сомнения. Как там коломенский завод?

— К осени должен выдать первый речной пароход под канал.

— Они приняли мою идею?

— Приняли. Я ее, правда, подал как свою, чтобы носом не вертели. А так на это даже занятно было посмотреть. Московский университет оказался уязвлен успехами Казанского и посчитал делом чести все сделать как надо. Да и купцы московские вложились. Так что до льда обещают дать первый железный пароход с двумя кормовыми колесами[2], хотя поначалу много возмущались.

— Ну и славно. А то я думал, что мне еще и этим придется заниматься.

— Нет, — улыбнулся Дубельт. — Люди, видя ваш успех, начинают увлекаться. При дворе, о ужас, даже стали обсуждать дела промышленные.

— Демидовы?

— Увы… они только всякие дурные слухи о вас распространяют. Которым, впрочем, уже никто не верит.

— Отчего же?

— Опыты с пушкой. Все видели, что на полигон завезли ее одну, а потом только боеприпасы везли. А она стреляла и стреляла… Этот грохот было сложно заглушить.

— Я паровой молот с оснасткой, кстати, запустить должен под Новый год. — как бы невзначай добавил граф. — И отожженные отливки пушек смогу проковывать перед обточкой. Это еще больше поднимет их живучесть.

— А цену?

— Не сильно. Вообще, я думаю, что можно будет поиграться с увеличением порохового заряда.

— Потом. Это все потом. Сейчас их нужно хотя бы сотню. И снаряды. Много снарядов.

— Есть опасения, что война совсем скоро?

— Да. — серьезно произнес Дубельт. — Коалиция в целом оформилась. У Луи-Наполеона после дележа Соединенных штатов голова кружится. Он поверил в себя, а старые бонапартисты — в него.

— Австрия?

— Нейтралитет, думаю. Враждебный нам, как и Пруссия. Османская империя же словно с цепи сорвалась.

— Кто-то еще?

— Мы опасаемся, что в коалицию включится Персия.

— Они? — удивился граф. — У них же там идет восстание этого нового пророка… как его? Баби[3]?

— Али Мухаммад по прозвищу Баб. — кивнул Дубельт. — Но он арестован и, вероятно, будет казнен в ближайшее время.

— И шаху потребуется маленькая победоносная война, чтобы отвлечь население?

— Да. — кивнул Леонтий Васильевич. — Во всяком случае нам известно о том, что англичане несколько месяцев назад привезли в Бендер-Аббас оружие. Сколько точно неизвестно, но мы ожидаем около ста тысяч их ружей Brown Bess. Скорее всего, не армейского отбора, а Ост-Индийского. Но это сто тысяч.

— А пушки?

— Бронзовые двенадцатифунтовки. Несколько десятков. Это нельзя недооценивать, особенно учитывая наши контингенты на участке. Ермолова мы уже уведомили, и он занимается укреплениям Кутаисской, Эриванской и Шемаханской губерний.

— Понятно. — кивнул граф.

— Если вы сделаете ему хотя бы пару десятков тех четырехдюймовых пушек, о которых просил Михаил Павлович, это сильно облегчит дело. Сами понимаете, регулярных сил у нас там мало. Еще и эта история с княжеством.

— Вы о покушении?

— Да. — кивнул Дубельт. — О чем вы договорились с Шамилем?

— О том, что он в течение трех месяцев сам выдворит горячие головы.

— Вы верите ему?

— Ему — да. Ему деваться просто некуда. Англичане сами загнали его в отчаянное положение. Но он не всесилен. Многие из старых сподвижников обратили свое оружие против него.

— Англичане могут отменить свой приговор и признать княжеский титул. — заметил Леонтий Васильевич.

— Поэтому я ему и дал три месяца, чтобы ускорить события и не дать Лондону адекватно отреагировать. Заодно и поймем, насколько отчаянно его положение. Ситуация сейчас имеет три равновероятных варианта развития событий. В первом он гибнет, и княжество погружается в хаос. Во втором, переходит на сторону англичан, вынужденный начать восстание раньше времени. Через что подставляется под удар Ермолова. В третьем — он начнет маленькую Гражданскую войну с бывшими сподвижниками, отрезав себе пути к отступлению.

— А он справится?

— Кто знает? Он человек умный. Может, и справится.

— Сами примете участие в этом веселье?

— А как же? В экспедиции у меня чуть за семьсот человек. У каждого минимум год интенсивной подготовки. Неплохой навык стрельбы и тактической выучки. Сейчас мы гранаты ручные делаем. Много. Начали готовить егерей. Возимся с особыми для них винтовкам под оптический прицел. Изготавливаем специальное снаряжение для действий в горах. Теплое.

— Семьсот человек не слишком мало?

— Если нас поддержит Ермолов — в самый раз. Здесь скорее нужно отработать — что делать дальше. Вырезать население аулами — такое себе занятие. Как крайняя мера пойдет. Но нежелательна. Не из гуманизма, просто это толкнет колеблющихся в объятия наших врагов.

— И что с этими людьми вы хотите делать?

— Расселять. Выводить с имуществом к портам на берегу моря и увозить в глубь России. Разводя по одной семье в село, не гуще. Их не так много будет. А вместо них заселять казаков. На земли же казаков — крестьян-добровольцев по весне до посевной везти из северных губерний.

— Приживутся?

— А почему нет? И да. Сейчас главное — казаков в тылах не оставлять. Они все должны жить на фронтире, иначе среди них растут брожения. Или в Калифорнию ехать, или за Терек, или еще куда. Надо продавить закон, что права казаков сохраняются только при поселении не далее двухсот верст от беспокойной границы или в тревожных землях. И объявить их. Хотят — пускай переселяются. Нет — выходят из казачьего состояния.

— В канун войны? — усмехнулся Дубельт.

— Принять закон, но не жестить с применением.

— Ладно… я поговорю с Государем. Хотя едва ли он согласится. Слишком рискованное решение. Эта война… она кажется неизбежной и какой-то очень странной.

— Понятийной.

— Как это?

— Палмерстона уволить ведь не удалось, не так ли? А все потому, что за ним, судя по всему, стоят очень влиятельные люди. Я подозреваю английские и голландские банковские дома. Их цель — максимальная либерализация власти в Европе.

— Зачем?

— Ну… есть три основные модели построения экономики. Аллегорически их можно выразить через три иудейские секты: ессеев, фарисеев и саддукеев[4].

— Вы серьезно? — нахмурился Дубельт, явно поставленный в тупик этой фразой.

— Вполне. Смотрите. Саддукеи в свое время были менялами во Втором Храме. В связи с чем они и являются аллегорией первой модели или, если хотите, школы — менял. Они стремятся регулировать все через тарифы, обменные курсы и налоги. Нужно поддержать какое-то производство? Ему вводят налоговые льготы. А для давления на ту или иную страну используют торговые ограничения через тарифы.

— Разве эта школа?

— Вполне. Хотя лучше говорить о модели. Так вот. Менялы, они же саддукеи. Это тарифы, курсы, налоги.

— Ну, допустим.

— Вторая школа — это оценщики, они же ессеи. Они выстраивают экономику через контроль цен. Если вы заметили, я в Казани с их позиции и действовал. Договорился с производителями строительных материалов о ценах и их зафиксировал. Через что сумел сдержать рост цен на недвижимость и строительство. Они же получили дополнительные прибыли через оборот и оптимизацию технологических цепочек, то есть, снижение издержек.

— Хм… А если обстоятельства вынуждают менять цены?

— В этом главный их недостаток. Ессеи крайне ригидны и хорошо работают только в стабильной ситуации минимальной сложности. Чем крупнее область применения или сложнее ситуация, тем сильнее становится все колом. В масштабах страны — это если не паралич, то что-то близкое к этому. Собственно, это то, что мы наблюдали у Петра Федоровича, Павла Петровича и Николая Павловича, которые ставили своей целью зарегулировать всё на уровне государства.

— А у саддукеев какое слабое место?

— Грабеж. Они ставят во главу угла прибыль, в отличие от планирования и стабильности ессеев. Из-за чего идет перекос, и в случае зыбкой морали мы получаем самое горькое пиратство, работорговлю и наркоторговлю. Нет такого преступления, на которое они не могут пойти ради прибыли.

— Угу. А третьи?

— Фарисеи или процентщики. Они управляют через кредит и ссудный процент. Их сила — деньги. Они их могут найти много и хорошо ими манипулируют. Слабость — та же — деньги. Они легко скатываются в спекуляции. Хм, вы слышали из-за чего был разрушен Второй Храм?

— Нет. Признаться, никогда не интересовался такими вопросами.

— Из-за спекуляций. Фарисеи покупали в Леванте золото за серебро. Везли его в Рим, где меняли золото на серебро. И везли обратно в Левант. С каждым оборотом увеличивая сумму, потому что золото в Леванте стоило заметно дешевле, чем в Риме, а серебро — напротив. В какой-то момент руководство Рима про это узнало и… все закончилось разрушением Второго Храма и страшных бедствиях иудейских.

— Сколько веревочке не виться, а конец все равно будет?

— Да. Но в этой истории вся суть фарисеев. Ссудный процент и спекуляции.

— Хорошо. Допустим. И к чему вы это мне говорите?

— Сейчас в Великобритании примат саддукеев. Менял. Но их банковские элиты рвутся к власти. Для чего и стремятся установить либеральные правительства. Нет формы правления удобнее для них, чем либерализм.

— Разве эти школы нельзя сочетать?

— Можно и нужно. Но всегда будет доминировать какая-то одна, остальные же окажутся оттеснены на задворки. Например, сейчас в России примат саддукеев. В плохом смысле слова.

— Отчего же в плохом?

— Потому что экономику у нас, судя по всему, настраивали под сильным внешним влиянием. С целью максимально сдержать ее развитие. По модели менял. Через что налоговое бремя, что лежит на крестьянах, непомерно. В среднем они должны заплатить налогов и сборов больше, чем зарабатывают. Из-за чего недоимки. Из-за чего широкое укрывательство. Из-за чего полная парализация внутреннего рынка. Ведь ремесленные товары продавать некому — у крестьян нету денег их купить.

Дубельт пожевал губы.

Несколько нервно, но кивнул, соглашаясь или, во всяком случае, принимая тезис.

— Вот поэтому я и говорю: эта война понятийная. Британские фарисеи рвутся к власти как в самой Англии, так и в остальных государствах Европы. Мы, то есть, Россия, выступают одним из становых хребтов старой, Венской модели[5], которая суть развитие Вестфальской[6]. Надстройка над ней. Австрию они уже свалили. Пруссию — тоже. Франция жаждет реванша, и сама бежит впереди паровоза, готовая на всё. Остаемся мы.

— Борьба саддукеев и фарисеев… — покачал головой Дубельт. — Звучит как-то сон разума в наши дни.

— В базе всего всегда лежит экономика. Сейчас ситуация не исключение. — пожал плечами Толстой. — Это война за деньги. За ОЧЕНЬ большие деньги. Лондонские и голландские банкиры очень хотят пограбить через спекуляции весь мир. Если они победят, то дальше знаете, что будет? Лет через пятьдесят-семьдесят Мировой война. Когда все ключевые страны будут сжигать своих людей и ресурсы в бессмысленной драке. А кто получит прибыли? Вот. И я о том же.

— И что вы предлагаете?

— Глобально ничего менять не нужно. Тем более что мы и так кое-что уже сделали. Построенная в России модель вполне адекватна. Проблема только в ее настройке. Нужно снизить налоговую нагрузку на беднейшие слои населения, через что запустить бурный рост внутреннего рынка. И, как следствие, промышленности. А чтобы иностранная к нам не лезла, опять же — саддукеи в руку. Тарифы. Что, впрочем, Николай Павлович и использует, хотя на него давят либералы. Нам просто нужно дать вздохнуть крестьянам. На загнанной кляче далеко не уедешь.

— Это большая статья доходов.

— Сколько вышло по прошлому году?

— По прошлому еще не свелись. По позапрошлогоднему — сорок пять миллионов. Это двадцать три процента всех поступлений.

— Четыре миллиона фунтов-стерлингов — как раз половина доходов от крестьянства.

— Мы и так увлекаемся.

— Они враг. Пускай платят. — пожал плечами граф. — Как только у крестьян появятся деньги, они пойдут ткани покупать, инструменты и прочее. Наши. Или нет? Сколько сейчас с тарифов сборы?

— Восемь с половины миллионов.

— А торговый оборот какой?

— Лев Николаевич, я понимаю. Надо подумать. Сокращение армии высвободило много ресурсов. Но и вы поймите — снижение налоговой нагрузки на крестьян обострит крепостной вопрос. С ним и так все непросто.

— Так потрошите должников. Сейчас сколько крепостных?

— Двадцать — двадцать пять миллионов. Треть населения, примерно.

— Ежели наказать этих картежников, то добрую половину крепостных можно будет переписать в государственные.

— А остальных?

— Нужно установить единый тариф выкупа крепостных с внесением ими денег в госбанк, а не помещику лично. И предоставить крестьянам право выкупа в рассрочку беспроцентного. Например, если они едут в нужные короне земли и делают там, что должно.

— Вы представляете, сколько это денег?

— У нас сейчас двадцать пять миллионов крепостных крестьян. Если по десять рублей, то двести пятьдесят миллионов.

— Годовой бюджет!

— Выплаты можно осуществить государственными облигациями двадцатипятилетними по два годовых процента.

— Это бунт. Дворяне такого не потерпят!

— Если сначала тряхнуть должников, а потом начать плановый выкуп — ничего не случится. К началу выкупа тех держателей крепостных будет немного. А покрытие облигаций возложить на крестьян. В рассрочку и без процентов.

— А земля?

— Должников-дворян лишать земли. С остальными проще — у нас большие неосвоенные угодья. Туда крестьян и переселять, ежели хотят из крепости выйти.

— Десять рублей за душу — это сильно заниженная цена.

— В отдельных губерниях — да. Но в целом — десять-пятнадцать рублей выкупа за крестьянина и берут. Ну… двадцать положите. В чем беда? Если крестьянину разбить эту сумму на 25 лет рассрочки, сколько в месяц получится? Десять копеек? Двенадцать? Терпимо. Зато мы сразу получим много крестьян, которые заняты делом на новых неосвоенных территориях. А это прибыли в казну. Больше еды. И опять же — новые рабочие руки на шахтах и заводах. Кстати, чтобы в этой модели менялы не сходили с ума, нужны профсоюзы. Сильные профсоюзы с подчинением лично императору.

— Хватит! — излишне резко рявкнул Дубельт.

— Я сказал что-то не то?

— Все то, но не время. Серьезно. На носу война. Победим — займемся этим делом.

— Это годы… — покачал головой граф. — Хотя бы должников потрясите[7].

— Уже трясем. Уже. Мы предложенную вами практику распространили далеко за пределы царства Польского.

— И дворянства за утрату связи начали лишать?

— Пока нет.

— Зря-зря… Нужно оздоравливать дворянство.

— Время, всему свое время. Уже хорошо, что государь согласился лишать имущества дворян за долги. У него почти каждую неделю какой-то родовитый проситель слезно молит спасти его. А мне приходится добывать на него папочку со всякой мерзостью. И зачитывать ее в присутствии императора.

— Вас, наверное, уже проклинают совсем открыто.

— В глаза.

— Ну и славно. Если враги вас ненавидят, значит, вы все правильно делаете.

— Но они не враги!

— Это философский вопрос, Леонтий Васильевич, стоит ли считать человека, ненадлежащим образом исполняющим свои должностные обязанности изменником Родины? Или того, кто проиграл в карты все свое имущество душевнобольным?

[1] Здесь Лев Николаевич решился применить т. н. клапан Теслы, затрудняющий прохождение потока жидкости в одном направлении.

[2] Каждое из кормовых колес имеет наклон гребных плоскостей. Из-за чего раздельная регулировка оборотов колес позволяет ими довольно сильно подруливать. Бортовые колеса позволяют развернуться буквально на месте. Здесь радиус поворота побольше, но не сильно. Зато по ширине за габариты не выступают.

[3] Речь идет о восстание баби (1848–1852) годов.

[4] Здесь и далее идет пересказ концепции Хазина на уровне понимании автора.

[5] Венская модель — это система международных отношений, утвердившаяся после завершения Наполеоновских войн на Венском конгрессе 1813–1814 годов. Она добавила к Вестфальской модели принципы правления, основанные на легальности и легитимности. То есть, законности и признании.

[6] Вестфальская модель сформировалась по итогам Тридцатилетней войны в 1648 году. Она сформулировала модель суверенности, через формулу «чья власть того и вера». В широком смысле это распространялось на все аспекты внутренней политики для суверенного государства.

[7] На 1859 год совокупный долг дворян оценивался в 425 млн. рублей, при этом в залоге находилось 7 миллионов крепостных и 64% всех поместий. Ситуация в 1850 году вряд ли отличалась значимо.