Этьен Винтерфилд — лучший маг-следователь Глорихейма

Глава 13

Несмотря на то, что деревенские не вошли в первый круг подозреваемых, опросить их тоже следовало. Вполне возможно, что кто-нибудь что-нибудь да видел. На это задание я отрядил Драйзена, и тот, отправившись в деревню после завтрака, вернулся только к ужину, с фингалом под глазом, оторванным рукавом плаща, зато полным альбомом портретов местных красоток. По сути дела он же ничего нового добавить не смог. Ни подозрительных незнакомцев, ни соседей, ни даже пробирающихся тайком под покровом ночи хозяев усадьбы никто из деревенских жителей не видел. А смотрели они после первого происшествия с коровами во все глаза. Но даже самые любопытные матроны признавали поражение. Впрочем, поселение находилось на достаточном отдалении от усадьбы, поэтому преступнику не было необходимости там появляться.

Я же с самого утра снова пообщался с бароном.

— Ваши домочадцы все это время находились в поместье? — спросил я после того, как выслушал немного сбивчивый и насыщенный эмоциями рассказ о том, что случилось за последний месяц.

— Господин, Винтерфилд, вы подозреваете, что это кто-то из моих родных?! — вскинулся тот.

— Это естественное предположение: всех коров нашли невдалеке от усадьбы.

— Нет, не может быть! — тот вскочил начал мерить шагами кабинет. — Мои мальчики…. — он замялся, а затем спросил прямо: — Вы подозреваете Себастьяна, не так ли?

— И его в том числе, — не стал скрывать я.

— Нет, — снова повторил барон. — Да, я знаю, какое он производит впечатление, но это временное. Да, временное! — он заметил мой скептический взгляд. — Себастьян…. Он любил одну особу, — выдавил Нарзаль таким тоном, словно говорил о гадюке, хотя, может, так оно и было. — А та этим воспользовалась, Себастьян попал в очень неприятную ситуацию, хоть это и случилось пять лет назад, но с тех пор все пошло наперекосяк. Себастьян добрый и хороший мальчик, он просто не способен на такое!

Я мог бы назвать барону с десяток добрых и хороших мальчиков, которые, тем не менее, оказывались хладнокровными преступниками, но тот вдруг добавил:

— И у него, как вы это называете, алиби!

— Алиби?

— Да! — уверенно заявил он. — В тот первый раз, — Нарзаль указал на мой раскрытый блокнот, где я записывал все, что он мог вспомнить, — Себастьяна не было в усадьбе. Точно не было! Я пытаюсь приобщить его, вы понимаете, к своему делу, и отправил тогда на осеннюю ярмарку. Вышло неудачно, но те два дня он точно был в Глорихейме.

— Допустим, — отозвался я, сделав пометку в блокноте. В конце концов, что тому мешало взять билет на ночной поезд, а после вернуться в Глорихейм на утреннем.

— И Базиля тоже не было, и тогда, и неделю спустя. Я говорю вам, это не мои дети!

После разговора с бароном я все-таки наведался в конюшню и с некоторыми усилиями — давно я так близко не общался с животными — осмотрел подковы всех имеющихся там лошадей. Рисунок ни одной из них не совпал с тем отпечатком, что я обнаружил рядом с последним местом преступления, что тоже косвенным образом подтверждало слова барона о том, что его домашние не причастны к происшествиям с коровами.

«Значит, соседи» — эта мысль логически следовала имеющихся фактов, хоть мое внутреннее чутье и противилось тому, чтобы исключить родственников барона из списка подозреваемых.

Но если сыновья Нарзаля не могли это сделать, то оставались лишь женщины. Я представил, как племянница хозяина усадьбы подстегивает корову молитвой или как ухоженная супруга старшего сына тянет ту через поле, и покачал головой. Бред. Однако стоило подумать о местных дамах, как последняя из них не замедлила появиться у конюшни.

— Живее! Я не намерена ждать в этом хлеву весь день! — первым, впрочем, объявился ее голос. — Ах, это вы! — младшая госпожа Нарзаль приметила и меня, по-прежнему задумчиво стоящего, прислонившись к перегородке между стойлами. — Вынюхиваете, да не там! Правильно сказал о вас Базиль, конюшню с коровником перепутали!

Я даже оторопел от подобной логики.

— А вы часто там бываете? — поинтересовался у нервной дамы.

— Вот еще! Век бы их не видела! Из-за них теперь в приличном обществе появиться нельзя, а Эльза только злорадствует, — пожаловалась вдруг она.

— Племянница барона? — уточнил я.

— Да какая она племянница! Седьмая вода на киселе. Погнали ее Акмельсы, как наследство получили, а свекор — добряк нашелся — приютил, и теперь она уже целый год мне жизнь портит.

«Акмельсы — это дальние соседи Нарзаля» — припомнил я.

— Погнали и теперь уже второй сезон в столице проводят, а я здесь, с коровами. И все из-за нее! — продолжила откровенничать невестка барона. — А может, это она все придумала?! Из зависти? Сама-то на балах свое отскакала, да как дед ее помер, и все наследство кузену ее отошло, начала святошу из себя строить, а тогда в столице, что про нее только не говорили!

— И что говорили?

— Да вам какое дело?! — дама, казалось, только в тот момент осознала, с кем завела разговор. — Занимайтесь коровами да быстрее! Может, мы тогда еще успеем к Зимнему балу в столицу, — добавила она и, громко хлопнув дверью, покинула конюшню. Конюх, бросив на меня сочувствующий взгляд, повел следом оседланного им мерина.

— К полюбовнику поехала злыдня, — поделился тот со мной, когда его барыня отъехала на достаточное расстояние.

— Уверен?

— Так зачем еще? — удивился конюх. — Каждый день ездит, говорит на этот, мосьон, но как можно по три часа в этом мосьоне мотаться?

— И кто он?

— Мы про младшего Акмельса раньше думали, но тот в отъезде, а эта все равно мосьоном мается. Значит, не он.

Что же, определенная логика в этом была.

— Теперь думаем на гостя энтово, что у Кракела живет.

— Что за гость? — подобрался я.

— Какой-то столичный хлыщ. Вроде как траву к нам по лесам собирать из самой столицы приезжает и остается у старика Кракела на пару недель, а то и на месяц.

— Так это он по окрестным лесам верхом разъезжает? — я не мог не вспомнить об отпечатке подкованного копыта рядом с последним местом преступления.

— В лесу не видел ни разу, — пожал плечами конюх. — Зато к хозяевам через день шастает. Токмо сейчас что-то носу не показывает. Вас боится?

Вполне могло быть и так. В провинции, несмотря на расстояния, новости распространяются еще быстрее, чем в городе. О том, что к Нарзалю приехал следователь, наверняка знали уже все соседи барона. Затаились? Или просто не решаются проявить любопытство?

— Седлай-ка и мне коня, — попросил я конюха. Не ждать же мне, когда они осмелеют.

Всего ближайших соседей у барона Нарзаля было пятеро. Причем, ближайших имелось в виду на расстоянии до трех часов езды от поместья. Помимо коров, которые были блажью одного лишь Нарзаля, окрестные помещики жили за счет полей, которые сдавали в аренду небольшими наделами крестьянам из окрестных деревень и которые, соответственно, были причиной таких больших расстояний между усадьбами. Прямой широкой дороги между поместьями не было: на экипаже мог проехать до каждого только от станции, поэтому, навещая друг друга, они каждый раз совершали достаточно приличный крюк. Напрямик же можно было добраться либо верхом по протоптанным через лес тропинкам, либо на телегах непосредственно через поля.

Объехать всех соседей за один день я бы не смог, поэтому не придумал ничего лучше, чем отправиться в том же направлении, в котором исчезла Беатрисс Нарзаль. Судя по составленной мною вместе с бароном карте, мне предстояло навестить два семейства из пятерых. В той стороне жили Морены — относительно молодая супружеская пара, чей доход, по словам барона, позволил бы проводить все сезоны в столице, тем не менее, те предпочитали оставаться в деревне — и уже упомянутый конюхом Кракел. Лошадь мне досталась послушная и, что важно, резвая, так что не прошло и четверти часа, как я оказался в землях Моренов. Нарезанные тонкими полосами убранные до последнего колоска поля по одну сторону, редкий и почти полностью потерявший листву пролесок по другую, и так на протяжении нескольких миль — как-то по-другому я представлял себе деревенскую пастораль. Даже подумалось, что лучше бы хоть коровы оживляли пейзаж. Или все дело было в осени и пасмурной погоде, отчего в окружающих меня красках преобладали унылые серые цвета?

Само поместье соседей Нарзаля было построено в модном лет двадцать назад истийском стиле — одноэтажное похожее на черепаху здание с плоской крышей и по совместительству террасой. Аккуратно постриженные вечнозеленые кусты, заполняющие парк, образовывали замысловатые фигуры, а сам парк был огорожен высоким, с мой рост, решетчатым забором. Вот так! Крайне любопытно было узнать, для чего нужны такие предосторожности, но для этого нужно было явиться через дверь — чего я не желал в первую очередь из-за мерина супруги Базиля Нарзаля, преспокойно пробующего кусты на вкус — а перелезать через забор при свете дня мне было не с руки хотя бы ради репутации Управления в целом и моей собственной в частности.

«Вот вам и загадка» — усмехнулся я, отмечая, что невестка барона даже не озаботилась привязать свою лошадь хоть к столбу, хоть к коновязи. Что это, беспечность или та настолько торопилась?

Я направил коня медленным шагом вдоль забора — вдруг удалось бы обнаружить еще что-нибудь столь же примечательное — рассмотрел аккуратные хозяйственные постройки и плотно зашторенные окна самого дома и, обогнув поместье по периметру почти достиг того места, с которого начал осмотр, как из парадного входа выскочила хозяйка мерина. Я остановился и даже на всякий случай накинул полог невидимости, но дама не смотрела по сторонам. Даже издалека мне было видно насколько она рассержена. Чем, разговором или тем, что провожать ее никто не вышел? Младшая госпожа Нарзаль резко дернула за поводья, пытаясь оторвать мерина от кустов, но меланхоличная скотина лишь дернула ушами и продолжила потреблять растительность. Хозяйку животного это, однако, только распалило: она ругалась — слов я не разобрал, но общий тон был мне понятен — хлопала по крупу вредного копытного, натягивала ремни и в результате все-таки переупрямила вредное животное.

«А дама своего всегда добьется» — сделал я вывод из этой небольшой сценки. Только она вскочила в седло, как из-за дома показался человек в нарукавниках и фартуке, который открыл перед гостьей ворота, а затем запер и тут же исчез там, откуда появился.

«Что же, в этом доме ей не были особенно рады» — сделал я вывод из увиденного — «И того, зачем приезжала, она не получила».

Впрочем, та, видимо, считала, что это только вопрос времени.

— Мы еще посмотрим! Ты на все согласишься! — бросив на усадьбу Моренов последний гневный взгляд, выкрикнула женщина, а затем пришпорила мерина так, что любая другая лошадь от этого встала бы на дыбы, но тот лишь тряхнул головой и меланхолично потрусил в сторону поместья Нарзаля.

Вопросов по поводу увиденного и услышанного у меня возникло великое множество, а главным из них был: «Уж не сообщники ли эти Мораны невестки Нарзаля?» Ведь могла же она в своем желании оставить провинцию и невежестве в плане последствий склонить подозрительных соседей к вредоносной пакости по отношению к своему свекру, а теперь, осознав последствия, желать тех остановить? Вполне. Нужно было узнать, что за люди эти Мораны, что их держит в глуши, и какие отношения их связывают с Нарзалями.

Тем не менее, подозрения не отменяли необходимости проверить и остальных соседей, в частности, возможного, по мнению дворни Нарзаля, любовника дамы. Поэтому возвращаться вслед за ней в усадьбу я не стал, а отправился дальше.

Поместье Кракела, отставного чиновника, доживающего свой век в купленном на собранные за годы службы сбережения доме разорившегося несколько лет назад помещика, в противоположность соседям выглядело не ухоженно. Создавалось впечатление, что Кракел, прикупив поместье, и пальцем не ударил, чтобы его обустроить. Облупившаяся краска на стенах, покосившаяся лестница, ведущая на террасу — я бы не удивился, узнав, что и там в деревянном настиле сияют дыры — а пара окон первого этажа были даже забиты досками. Сада как такового тоже не было — ни цветов, ни кустов, лишь коротко постриженный газон. Тот простирался ярдов на двадцать от дома во всех направлениях, из-за чего подойти к усадьбе незамеченным не было никакой возможности.

«Любопытно» — успел подумать я, прежде чем стало еще любопытнее, когда на газон выбежала целая свора огромных псов весьма недружелюбной наружности и целеустремленно направилась в мою сторону.

«Что же это такое?!»

Пара заклинаний, конечно, усмирила пыл животных, но те свое дело сделали: привлекли внимание какого-то типа, то ли собачника, то ли охранника. Мужик оказался такой наружности, которой и Варгис, сын потомственного мясника, волею странного случая подавшегося в следователи, позавидовал бы. Громко свистнув, тот подозвал поджавших хвосты подопечных и грозно вперил взгляд своих злых маленьких для такого массивного тела глаз прямо в мою сторону. Хорошо, что я успел вовремя накинуть невидимость и на себя, и на коня. Неужели, все следствие придется вести под пологом? Видеть охранник меня не мог, но очевидно, постороннее присутствие ощутил. Иначе, зачем ему было так зыркать глазом и, если мне не показалось, водить носом, принюхиваясь? В результате пришлось простоять конной статуей — так как охранник прислушивался к каждому шороху — почти полчаса, и только после этого я смог ретироваться под слабенькое укрытие соседнего с усадьбой леса.

В поместье Нарзаля я возвращался в мрачном настроении: если и остальные соседи барона таят в себе столько же странностей и секретов, то наслаждаться осенней провинциальной пасторалью мне предстояло еще долго. Однако по возвращении меня ждал сюрприз, вернее два, и каждый по-своему интригующий и одновременно настораживающий. Первым оказалась телеграмма из столицы, сообщающая, что мэтр Рагнум прибывает уже на следующий день утренним поездом — вот с чего ему так сюда спешить? — а вторым — просьба барона разрешить устроить, как у него было принято, званый вечер для соседей уже на следующий день. А ведь я как раз размышлял над тем, как собрать всех подозреваемых в одном месте.

— Вы, наверное, даже не представляете, господин Винтерфилд, насколько эти надругательства надо мной и моим стадом поросли грязными слухами, — пожаловался он. — Весь месяц ко мне приезжают, стервятники, все! Только мне самому представляется, исключительно для того, чтобы вызнать еще какую-нибудь гадкую подробность, и пустить новую сплетню.

Я мог, разумеется, предложить не приглашать сторонних стервятников, но опасался, что тогда барона заклюют уже домашние.

— Поэтому, если вас не затруднит, не могли бы вы просто в разговоре, разумеется, упомянуть, насколько несостоятельны все эти слухи насчет проклятия и прочего?

«И объявить, что собрал их всех для того, чтобы выяснить, кто из них так стремиться этим проклятьем вас опорочить» — добавил я про себя, но вслух заверил:

— Я подумаю, как лучше всего это преподнести.

Мне по-прежнему казалось необходимым поддерживать в бароне уверенность, что происшествия представляли собой лишь козни недоброжелателей, иначе — я судил по его заунывным плачам в день моего прибытия — был риск получить невменяемого и неспособного к сотрудничеству потерпевшего. Во-вторых, преступник, считая, что следствие идет по ложному пути, мог начать действовать более раскованно и, таким образом, проявить себя раньше, чем достиг бы цели. Тем более что скорое прибытие университетского светила заставляло предполагать худшее. Ведь не стал бы тот срываться из столицы в дождливую, размякшую от грязи провинцию ради чьих-то не очень умных выходок. И это означало, что вырезанные на коровах знаки представляли собой нечто серьезное, а может и реальную опасность.

За ужином я повесил маячки на каждого члена семьи барона, чтобы узнать, кто из них по ночам покидает дом. В ту же ночь оказалось, что все. Сам барон несколько раз бегал до коровника — видимо, проверял, все ли его постоялицы на месте. За ним каждый раз упорно следовала баронесса, уговаривая вернуться в кровать. Старший сын в полночь вышел с супругой на прогулку в парк — и это при том, что ночью ударил почти зимний мороз — а госпожа племянница за ними зачем-то следила. Младший сын настолько переусердствовал со своими успокаивающими зельями, что прогуливался полночи в парке уже по физиологическим причинам.

В результате, к утру я был не выспавшийся и злой, что не отменяло необходимости лично встретить мэтра Рагнума. Нет, будь это кто-нибудь другой, хотя бы боевик мэтр Коллер, который частенько хранил молчание даже во время лекций, то я бы позволил себе отоспаться. Но с профессора Рагнума стало бы начать делиться своими предположениями со всеми подряд, поэтому мне требовалось с самого начала замкнуть его откровенность исключительно на себя.

После морозной ночи утро выдалось чрезвычайно туманным. Выехали мы из поместья загодя, но экипаж плелся со скоростью черепахи — водитель ругался, я, продрогший от влажного холодного воздуха, тоже — и в результате все-таки опоздали. Состав уже давно ушел, а на перроне сквозь туман виднелись две одинокие фигуры.