Эльфийский бык 3

Глава 6 В которой строятся брачные планы и пробуждается древнее зло

Павел Кошкин осторожно приоткрыл дверь, убеждаясь, что в приёмной пусто. Разве что пахло цветам и духами, и чем-то ещё, пугающе-женским. Секретарь вперился взглядом в компьютер, не замечая, что левый глаз его подёргивается.

Из-за уха выглядывал зелёный листок.

— Тихо? — осведомился Кошкин шёпотом.

— Тихо, — шёпотом же ответил секретарь, покраснел и признался. — Я дверь запер. Повесил табличку, что отбыли в министерство.

А это мысль.

Только не про министерство, но куда-нибудь подальше.

Скажем… на Сахалин. На Сахалине его точно не достанут. Главное, причину придумать поуважительней, такую вот, чтоб месяц-другой не возвращаться.

А лучше и подольше.

Полгода.

Глядишь, за полгода страсти поулягутся.

— Слушай, а там, на Сахалине никаких бедствий не предвидится? — уточнил он у секретаря, который то и дело нос почёсывал. — Ты вообще как?

— Нормально. Но… какие-то они… пугающие, — признался он. — И нет, на Сахалине всё спокойно. Да и в целом…

— Леса не горят?

— Увы.

— И наводнений нет?

— Было одно, но ликвидировано силами рода Никольских.

— Водники?

— Ага. У них там младший на отработке. А с пожарами на тайге объединенные силы Кроневых и Ласточкиных справились. У них, к слову, свадьба намечается.

— У кого и с кем? Хотя… какая разница.

Кошкин вздохнул.

— А на севере как? Крайнем?

На крайнем севере его точно не достанут.

— Там… пришло сообщение о появлении нового воплощения могучей и великой Ахха-Дару, укоротившей проклятого зверя, который оказался на самом деле шаманом, чей дух многие годы плутал в небытии и утратил… в общем, главное, что отныне все шаманы повинуются ей. И в знак почтения обязуются соблюдать законы Российской империи.

Это Кошкин что-то пропустил. Хотя, конечно, законы — не по его ведомству.

— Тоже выпускница?

— Да… Анна… сейчас найду… какая-то там история вышла. Вроде бы её шаман похитил.

На свою голову.

Все беды от баб. Вот точно. Похитишь такую в жёны, а она раз и воплощение могучей… и в рог согнёт под свои прихоти. А ещё говорят, женись, без жены жизни нет. В том и дело, что и с женой её не будет.

— У тебя лист за ухом, — проворчал Кошкин.

— Извините, — секретарь лист вытащил. — Это… одна особа очень желала вас видеть. А я не пустил.

— И она оскорбилась и огрела тебя букетом.

— Альстромерии мягкие… с розами сложнее. Я просто не ожидал нападения, вот и…

— Это ты зря. От девиц всякого ожидать можно. Вот… чего они вдруг, а? Столько лет жил спокойно.

Нет, на балах Кошкину приходилось играть роль, танцевать там, хотя он и предпочитал дам замужних и степенных, а потому относительно безопасных. А от частных визитов он отговаривался занятостью. И как-то обычно хватало.

— Если позволите… утром эльфийское посольство сообщило о помолвке вашего племянника и открыто признало его принадлежность к правящему дому.

Ванька…

Вот опять от него проблемы.

— Будто до этого не знали, — буркнул Кошкин, устраиваясь в кресле. — Никогда ж… никто ж не скрывал.

Просто как-то оно… в российских документах эльфийские имена глядятся странновато, да и звучат тоже. А уж в родословной тамошней только эльфы разобраться и способны. Они-то до сего дня благоразумно держались в стороне.

Тут же…

Зазвонивший телефон заставил нервно вздрогнуть, потому как с утра на него звонили люди, с которыми Кошкин вроде бы и был знаком, но не так уж и хорошо. И главное, все эти люди, как один, преисполнились вдруг желанием знакомство продолжить и желательно поскорее.

И оттого понеслись приглашать на какие-то именины.

Семейные ужины.

Охоты…

Чтоб их.

— Да? — осторожно произнёс Кошкин, поскольку номер не определялся. — Слушаю?

— Павел? — прожурчал мягкий женский голос, заставив вытянуться. И только потом Кошкин сообразил, что обладательница сего голоса находится очень далеко и вовсе в последние лет тридцать не покидала пределов Предвечного леса.

— Доброго утра, — Кошкин попытался сглотнуть. Во рту было сухо. — Несказанно счастлив слышать…

— Верю, — перебила его Владычица, что вовсе уж было ей несвойственно. — Прости, что беспокою тебя, однако дело… тонкое.

Кошкин отступил к кабинету и дверь за собой притворил. Не то, чтобы подслушивания опасался. Просто вот…

— Если вы о снимках тех, то я впервые вижу эту девушку.

— Славная девушка. Мы счастливы, что Ива-эн…

В её произношении имя Ваньки звучало несколько странно.

— … сделал свой выбор душой.

— А… как вы это поняли?

— Платье расцвело.

— А не должно было?

Вообще-то Кошкин к платью не приглядывался. Девицу да, глянул, отметивши неестественную гримасу её и общую напряжённость, что позы, что взгляда. Будто она сама не понимала, где находится и что делает.

Тихий смех был ответом.

— Соединение мужского и женского начал даёт новую жизнь. Но какова она будет зависит от каждого. Мужчина даёт силу. Женщина принимает.

— И расцветают цветы. Извините.

Кошкин почувствовал, как краснеют уши, потому что вышло донельзя пошло, но то, что у него в голове, было ещё пошлее. Хорошо, что Владычица в эту голову заглянуть не способна.

Наверное.

Стало ещё неудобнее, потому как вдруг да способна.

— Именно, — она улыбалась. — В данном случае цветы… цветы хрупки и капризны. Они расцветают, когда соединяется сила двух душ. И принимает друг друга.

Интересно, а Ванька знал?

Что-то подсказывало, что нет.

— Это знак для всех, что двое нашли друг друга. Для моего народа — это важное событие.

— Но звоните вы не по этому?

— Нет. Я видела сон…

Вот скажи это любая другая женщина, кроме, пожалуй, матушки, Кошкин бы закатил очи и мысленно прикинул бы, сколько ещё придётся потратить времени на выслушивание подробностей этого самого сна.

— Нехороший.

— Ты всегда был понятлив… нехороший. Тёмный. Я проснулась и призвала вёльву. Мы вместе раскидывали кости…

И лучше не уточнять, чьи именно.

Точнее Кошкин точно знал, что человеческие среди тех костей тоже есть. И что вёльва, белоглазая старуха с лицом молодой девушки, это не просто так.

Случалось встретить один раз.

Хватило.

На всю жизнь хватило.

И голос её, сухой, шелестящий, словно во рту у неё живёт осенний ветер, он запомнил. И то, что было сказано этим голосом.

В общем, передёрнуло.

— Знаю, ты её боишься.

— Опасаюсь.

— Я тоже, — призналась Владычица. — Но она умеет слышать нити мира.

— И что она сказала?

А глаза у вёльвы действительно белые. Не глаза — мраморные шарики, которые кто-то в глазницы вставил. И длинные ресницы прикрывают их, защищая людей от взгляда.

— Сказала, что наступает время сделать выбор. И что вот-вот пробудится древнее зло.

Древнее зло?

Пожалуй, древнее зло вполне можно было считать катастрофой, предотвращение которой требовало непосредственного участия Кошкина.

— А где оно пробудится?

— В Подкозельске.

Подкозельское древнее зло звучало уже не так зловеще. Но… там же Ванька. И девица эта. И Волотов… твою ж.

— Не спеши, — расстояние не мешало Владычице тонко чувствовать собеседника. — Это дело небыстрое.

Надо поднимать бригады.

Устанавливать оцепление.

— И суеты не будет. Вёльва сказала, что там твоя судьба. И твоя развилка. Сказала, что ты поймёшь.

Понял.

Куда уж… понятнее.

— И сказала, что мир сам собирает тех, кто нужен…

А тут уже не совсем понял.

— И что не надо тащить с собою всех.

— А кого надо?

— Извини. Даже я не всегда её понимаю. Она сказала, что те, кто должен быть, придут, ибо такова судьба. А дальше зависит от вас. Передай Ивану, что я рада за него…

— Передам, — пообещал Кошкин.

— Ах да, вёльва ещё просила передать, что тебе стоит преодолеть свой страх перед женщинами.

Страх? Да Кошкин не боится! У него женщины были… разные… всякие… ну, не те, о которых в обществе говорить принято. Да и просто романы приключались. Иногда. Раньше. Но с теми, которые разные и всякие как-то оно проще.

Это не из-за страха.

Это вот… концепция у него такая. Жизнеопределяющая и женскоотсутствующая. А бояться, он не боится. Вот нисколько.

Владычица снова рассмеялась. А потом сказала:

— Удачи.

И отключилась.

Тогда-то Кошкин и выдохнул, честно говоря, с облегчением. Всё же… не для человеческой психики такое общение. С другой стороны…

Секретарь расставлял хризантемы в букете.

— Я уезжаю, — сказал Кошкин, раздумывая, что с парнем дальше делать. С одной стороны он Павлу никто, если по крови. С другой… не удержится ведь, если Кошкина не станет.

А мальчишка хороший.

Толковый.

— Когда вернётесь?

— Без понятия.

Надо будет Чесменову черкануть… когда найдётся. Или лучше Поржавскому? Тот жаловался, что адекватных людей тяжело найти. Вот и присмотрит.

А Чесменов обойдётся, потому что сам виноват и вообще сволочь он.

— В общем… я пока с Поржавским переговорю…

Владычица не требовала сохранения тайны. Так что доложить надобно.

— Пока не вернусь, перейдёшь в его подчинение. Ясно? Вот и ладно.

Поверят ли?

Хотя… Поржавский разумен. И знает, что с некоторыми вещами эльфы не шутят. У них в принципе чувство юмора своеобразное и на Древнее зло не распространяется.

В коридоре Кошкин столкнулся с парочкой девиц, которые делали вид, что прогуливаются. И судя по сосредоточенности на лицах, прогуливались они довольно давно.

Туда-сюда.

Сюда-туда.

Весь ковёр истоптали и каблуками истыкали. А ведь имущество-то казённое.

— Здравствуйте! — воскликнули девицы одновременно. И друг друга одарили недобрыми взглядами. — А мы тут… заблудились!

И снова одновременно.

— Сочувствую.

— Вы нас не проводите? К выходу? — та, что с блондинистыми кучеряшками, не дожидаясь ответа, подхватила Кошкина под правую руку.

— А то тут такой лабиринт! — присоединилась брюнетка с короткой стрижкой и повисла на левой. Чтоб Кошкин точно сбежать не мог.

— Звягин! — крикнул Кошкин, и из кабинета выглянул секретарь. Кошкин же с немалым трудом отцепил от себя нежные женские коготочки. — Проводи барышень к выходу. Заблудились они.

— Но… — блондинка приоткрыла ротик.

— Мы думали…

— Вы нас…

— Спасёте.

— Вас спасёт Звягин. Очень перспективный молодой человек… — Кошкин подтолкнул обеих девиц к секретарю, воззарившемуся на оных с ужасом. — А мне некогда… там древнее зло пробуждается. Надо ехать…

— Зачем? — поинтересовались обе.

— Доброго утра пожелать! — рявкнул Кошкин и сбежал.

Это не трусость.

Это стратегический манёвр.

Евгений Сумароков отложил телефон и задумался. Нет, сомнений у него не было. Инга не стала бы беспокоить по пустякам. Скорее уж тот факт, что она позвонила, заставлял хмуриться.

Да и самому было неспокойно.

И теперь это неспокойствие уже нельзя было объяснить волнением за сына, хотя…

Евгений нажал кнопку, блокируя дверь в кабинет. С той стороны над нею вспыхнет красный огонь артефакта, предупреждая, что не стоит беспокоить главу рода.

Пара защитных экранируют жилое крыло особняка. А здесь… сила смерти отозвалась, расползлась полупрозрачным покрывалом. А Евгений, стянув туфли и ослабив галстук, улёгся на ковре.

Прикрыл глаза.

И руки на груди сложил.

Если бы кто вошёл в кабинет, он, пожалуй, принял бы и самого Сумарокова за покойника. И нельзя сказать, что сильно ошибся бы. Нет, Сумароков определённо дышал. И сердце его, пусть медленно, но билось в груди. Однако сила, которой его то ли наградили, то ли прокляли, тоже оказывала влияние на тело.

Теперь эта сила поднималась.

Расползалась.

И закручиваясь тонкими спиралями уходила вверх, туда, где обретались мёртвые ветра. Их дыхание обожгло холодом, но Сумароков выдержал и его, и страх. Надо же, сколько раз случалось сюда подниматься, а страх никуда не делся.

Но и как много лет тому, Сумароков с ним справился.

А затем сотворённый им Чёрный Феникс расправил крылья. И там, внизу, в особняке, кто-то поёжился от холода. Со звоном оборвалась струна гитары где-то в домике для прислуги. И люди замолчали. Пусть они не способны были увидеть, но всё равно ведь чувствовали.

Пускай.

Феникс сделал круг и ещё один, а затем, взмахнув крылами, в перья которых вплёлся Мёртвый ветер, направился к северу.

Расстояние на грани возможного, да и увидит Сумароков не так и много…

Достаточно.

Сперва он ощутил поток силы, поднимающийся от земель. Такой вот, вполне сформированный, а главное с горьким привкусом оборванных до срока жизней. И уже одно это заставило Феникса закричать и взмахнуть крылами, уклоняясь от… тьмы?

Той самой?

Той, что когда-то едва не уничтожила сам род?

Той, что…

Сумароков ощутил, как натянулись до предела нити, удерживающие его сознание в Фениксе, и как сам Феникс рвётся, желая поглотить всю силу, такую близкую.

Сладкую.

Ничью.

И резким усилием воли развернул птицу.

Бегство? Пожалуй… он очнулся в своём кабинете, лежащий на полу и дышащий тяжко. А когда сел, то понял, что всё куда хуже. Из носа пошла кровь. Да и в груди сердце колотилось слишком уж живое, всполошенное… сил подняться не было.

А ещё тянуло туда.

Звало окунуться в тёмные потоки. Обрести настоящую силу, а не эти огрызки, которые оставили Сумароковым. И тьма нашёптывала, что вот оно, истинное величие…

— Хрен тебе, — Сумароков вытер нос рукавом и всё-таки поднялся. Отключил защиту. И рубашку, стянув, сунул в мусорное ведро. Благо, в кабинете были и другие.

От жены, конечно, не скроется.

Хотя… он и не собирался.

Просто вот… вид крови раздражал напоминанием его, Сумарокова, слабости.

— Галина? — ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, кто вошёл. Главное, дышать стало легче, и тьма внутри угомонилась разом. Сила? Истинная… да какой в ней смысл, когда разделить её не с кем. — Галочка, мне нужно будет уехать.

— Вот… опять ты. Дай сюда, — она приложила к носу платок. — Далеко?

— Не так, чтобы очень, но…

— Опасно?

— Да.

— Но ты всё равно поедешь?

Он вздохнул. Как объяснить… надо. Он должен там быть. И подтвердить, что род Сумароковых всё ещё держится выбранной стороны.

— Только ты постарайся недолго… и Женя, девочка волнуется… что-то там с братом. Пропал, кажется… и эти, из имперской безопасности ничего не говорят.

— Разберусь, — пообещал Сумароков. — Со всем разберусь. Ты Инге позвони…

— Что-то с нею?

— С Волотовым.

— Ты поэтому…

Пусть Инга и не была родной по крови, но Сумароков всё равно считал её дочерью. Да и не только в падчерице дело. Дело во всех них. В Лёвке. В брате. В Галине… в Инге вот тоже. В той напуганной девочке, которая так и не поняла, чего же ей ждать. Во многих, связанных с родом Сумароковых. И он не позволит кому-то снова столкнуть этот род во тьму. Не теперь, когда они познали, что такое свет. И Сумароков мягко поцеловал жену.