Эльфийский бык 3

Эпилог

Менельтор возвышался серебряной горой по-над золотистыми коровами. В свете костров, которые развели тут же, то ли огородив ярмарку, то ли отгородившись от поля, где студёная вода смывала остатки тёмной силы, шерсть эльфийских коров сияла. Это сияние преисполняло их чувством собственного превосходства, заставляя поглядывать на всех прочих словно бы свысока. И те, кому не повезло с шерстью и размерами, смущались.

Кроме белой.

Она только фыркнула и, лёгким движением зада развалив хлипкую загородку, отошла в сторону, делая вид, что происходящее на краю поля ей совершенно вот не интересно.

Категорически даже не интересно.

А что поглядывает, так это просто, чтобы быть в курсе дел.

Александр вздохнул и сказал:

— Хорошо-то как…

И Алёнку сгрёб, раздумывая, сколько ещё осталось времени и этой вот свободы. Матушка репортаж наверняка видела. Там, если верить креативщикам — забавные ребята, с придурью — полстраны видело. А тем, кто не досмотрел, потом перескажут.

Авторски.

В общем, вот и гадай, когда матушка нагрянет к общему веселью. Если вертолёт возьмёт, то очень даже скоро. Возвращаться не то, чтобы не хотелось. Таки… дела… и империю, в отличие от кареты, на коня не оставишь, хотя Александр и не отказался бы.

— Красиво поют, — Алёнка пристроила голову на плечо. — Анна сказала, что этой ночью многие нити свяжутся. И надо будет земли дать, чтобы было где зацепиться.

— Дадим, — пообещал Сашка. — Лично прослежу, чтоб никто не обидел…

Голоса водяниц звенели ручьями, и хоровод девиц в белых платьях с длинными рукавами вился по-над землёй. А уже от сцены летела музыка, вплетаясь в мелодию, дополняя, направляя её. И тонкая фигурка скрипачки, освещаемая лишь парой костров, казалась вовсе неземною.

— И где это Стас птицу раскопал? — Алёнка прищурилась. — Я думала, их уж и не осталось…

— Вроде человек.

— А в душе птица. Гамаюн… они с людьми не больно-то ладят. Сторонятся. Слишком чуткие. Оттого и больно бывает. Но Стас уже решил, что дом отдельно поставит. Да и у нас её никто не обидит. И брату её тоже, думаю, смогу помочь. Огнецветы кое-какие сохранились, их только пересадить надобно…

— Пересадим.

— И ты будешь?

— Если понадобится, — Александр пожал плечами. — Поле вон вспахал, значит, с огнецветами тоже справлюсь.

Скрипка и вправду пела, как-то совсем уж по-человечески.

— Между прочим, мировая знаменитость, — сказал Александр, с трудом сдерживаясь, чтобы не закрыть глаза и не поддаться этой обманчиво-лёгкой музыке.

Спина прямо зачесалась.

Того и гляди выпустит крылья и улетит далеко-далеко… в общем, нельзя. Улететь-то ерунда, а вернуться как? У него ж дела.

Разбирательства.

Из того, что князь сбросил, затянутся они надолго. И не потому, что выгородить кого-то Александр хочет. Нет. Скорее уж пока всю кучу информации разгребут… а чем дальше, тем оно сложнее будет.

Защитники подключатся, и наши, и международные.

Про права вспомнят.

Свободы.

Только что-то они о них не помнили, когда людей десятками изводили. И с этим тоже надо будет что-то да делать. Компенсации… а за чей счёт? Ладно, на компенсации можно будет имущество конфискованное пустить. Но опять же, аресты накладывать сразу и на всё, а то окажется, что это не заговорщиков, но людей совершенно посторонних.

В общем, чистить эти конюшни и чистить…

Может, ну его? И вправду крылами там… огнём… небось, драконы конвенций о правах не подписывали. Или…

К женским голосам присоединился мужской.

И такой вот тягуче-бархатный, что прям по спине мурашки пробрали. А чего поёт, не понять. Чего-то оперное и душевное, но гляди ж ты, вписывается оно в общую канву.

— Алён, а Алён…

Алёнка пристроила голову на плечо.

— Тут… если казни будут… массовые…

— Переживём. Апокалипсис пережили. И казни тоже… но лучше на каторгу.

— Может, и лучше, но… сильного мага там попробуй удержи.

— То, что дадено, и забрать можно, — Алёнка скрестила ноги. — Когда-то давно, как матушка сказывала, люди были слабы и беззащитны пред иными… живыми. А мир — полон опасностей. И тогда Творец наделил их даром, чтоб старшие дети не обидели младших.

— А младшие выросли и…

Не стало на земле иных.

Хотя… эльфы вон есть. Сидят у костра вперемешку с гвардейцами, слушают… или переговариваются вон, передавая из рук в руки флягу.

Главное, чтоб самогон был нормальным, без конопли.

И иных травок.

Водяницы кружатся.

Пылают костры…

— Мир идёт своим путём, — Аленка жмурилась и рыжие искры костра сплетались короной над её головой. — А что до дара, то когда он во зло, тогда да, мир позволит и забрать. Но мне всё одно глядеть надо будет. Суд судом, а душа душой. И не все черны настолько, чтоб я рискнула вмешаться.

— Поглядишь, — по этакой ерунде Александр с женой спорить не станет.

И вовсе не станет.

— Там это… — рядом появился Черноморенко. — Матушка ваша прибыли…

Вот и конец отпуска…

— И где?

— Так… там она с этою… которая дама…

— Статс-дамой?

— Во-во… по душу министра. Помоги ему Господь…

Поскольку не так давно Александр министра видел, того увлёк хоровод водяниц, то к пожеланию присоединился. Министр, может, и загулял слегка, так оно от избытка впечатлений. В отпуске опять же человек давно не был. Вечно проблемы какие, ситуации.

Да и ничего-то такого он не делал.

Так, хоровод поводил…

— Только, кажись, девицы и её… того… в смысле, в хоровод… и матушку вашу… и князя…

М-да, пожалуй, остаётся лишь порадоваться, что водяницам не нужна власть. Этот переворот мог бы и получиться…

— Идём? — Алёнка встала и потянула за руку. — Нельзя пропускать летний хоровод…

Нельзя, так нельзя…

И пальцы сами нашли чью-то руку, чуть влажноватую и пахнущую свежим ручьем. Раздался смех. И снова потянулась оборвавшаяся было песня. А там закружило, застучала в висках кровь. И тональность изменилась.

Будто быстро.

Быстрее.

И ещё быстрее…

— Снимай, Криворученко! Снимай, мать твою…

— Юлька, — Юлиану выдернули. — Хватит уже! Пошли…

Вот силищи у него немеряно, хотя за руку держит осторожно и бережно даже. А и вправду, сколько можно… она ведь тоже имеет право отдохнуть.

Просто взять и отдохнуть.

— Ань, а ты пойдёшь?

— Танцевать? — Анна обернулась.

— И танцевать… но так-то замуж.

Вот… не мог предупредить. Она бы съемку сделала. Анна оглянулась, но Юлианы не нашла, а потом подумала, что и к лучшему. Почему-то это выкладывать не хотелось.

— Я подумаю, — сказала она и протянула руку.

— Так, ещё немного… Эля, ты уверена?

— Глаш, я вот скорее тебя побрить хочу, чем его! Он милый, а ты стерва…

— Ну я же не нарочно…

— Не нарочно она… между прочим, я его ещё не простила.

— Быка?

— Братца твоего… гад он.

— Но ведь любишь?

— Люблю.

— Клянусь, мешаться не стану, я…

— А! девчонки! — парень в красной косоворотке перехватил Глашку за талию. — Я её чутка украду… ненадолго… можно?

— Нельзя!

— Нужно! — ответила Эля и пробурчала в спину. — Мешаться она не станет… ага… замуж тебе надо. Будешь тогда мужа воспитывать, а не меня правильно?

— М-му, — не очень уверенно ответил эльфийский бык, подставляя плечи.

— Вот и я о том же. Энергии в ней много. Сил. А приложить их некуда… но ничего… так, дорогой, почти уже закончили. И нечего страдать. В мужике главное — не рога! А ты, Рапунцель, не дёргайся. Масло впитаться должно, тогда и подействует. Я тебя потом расчешу. Сходи лучше за Афанасием, а мы тут пока образ чуть доработаем.

Эля отступила, разглядывая дело рук своих.

Шкура, что пряталась под клочковатой шерстью, оказалась угольно-чёрною, но будто изукрашенною сложным узором серебра. То ли веточки, то ли спирали. И они сочетались со шрамами, которые эту шкуру покрывали во множестве. Ничего. Шрамы украшают мужчину, даже когда он бык.

— На татухи похоже, — заключила она. — В целом с рогом гармонируют… тебе не тяжко?

— М-му, — Яшка мотнул головой и почесал железный рог о столб, который от этакой вольности слегка накренился. Рог получился хорошим. Иссиня-чёрный, он вышел почти в тон шкуры, а вот на самом краю, где рог заострялся, появлялся оттенок серебра.

— Тогда ладно… сейчас вот Афанасий явится. И пойдёте знакомиться. Ты, главное, не тушуйся… ты вон…

Яшка скосился на свое отражение в зеркале.

— И что братец твой другой, так это хорошо… оно как в жизни. Одним давай волосатых и мягких бруталов, а другим — бритых с ярко выраженной маскулинностью…

— Эля, звала? — Афанасий подходил с осторожностью.

— Знакомься. Это Яшка.

Яшка склонил голову.

— У него дело есть… в общем, надо с девушкой познакомиться.

— С девушкой?

— Вон… с той. Рогатой. Видишь? А он стесняется. Помоги.

— Я?

— Ты, Афанасий. Ты! Вот должна же от тебя польза быть… в общем, иди с ним, подведёшь, представишь. И споёшь! Только чур романтичное…

— Эль…

— Чего?

— А ты замуж за меня пойдёшь?

— Пойду, — сказала она решительно. — Только сперва сестру твою выдадим…

— А где…

— Вон, — Элька указала куда-то в хоровод. — Видишь, танцует… и я бы тоже. Так что давай, Афанасий, не подведи… Яшенька ранимый очень.

Бык вздохнул.

И потупился.

— Стесняется, что у него рог ломаный…

— Рог — это фигня, — Афанасий закинул здоровую руку за загривок. — Мне вот один человек сказал, что рука — это тоже фигня… главное — яйца.

— Чего?

— Ну… образно… или как-то так! В общем, план такой…

— Матушка, это Алёна… моя невеста, и если ты против…

— Рада познакомиться, — матушка обняла Алёнку, поцеловала в щёку. — А остальное потом решим… тут ночь хорошая, а я тысячу лет не танцевала!

И упорхнула.

В хоровод.

Не одна.

— Это… это чего с нею⁈ Это кто с нею…

— Стоять! — Алёнка повисла на локте. — Какая разница? Тут все свои. И вообще, твоя мама — молодая красивая женщина и имеет полное право водить хороводы без твоего разрешения.

— Да но…

Князь Поржавский держал её за руку и что-то такое говорил. Судя по матушкиному выражению лица, речь шла не о большой политике, и не о малой. И даже не об экономике… и вообще…

Точно камень надо ставить.

Большой.

Очень большой.

С другой стороны… князь… ну князь… и вправду свой же человек. Надёжный. Спокойный. И смотрит-то как… но камень всё равно ставить надо. А надпись с подсветкой, чтоб потом не было жалоб, что не видать, чего написано.

— О чём думаешь? — Алёнка дёрнула за руку.

И отвлекла…

— Что там?

Министр внутренних дел, устав слушать жену, просто подхватил её и закружил… серьёзный же человек. А она, кажется, только успокоилась…

— Камень, — решительно сказал Александр. — Нужно поставить камень… а в Подкозельске — заповедную зону организовать. С ограниченным доступом.

— Почему?

— Ну… знаю я этих. Сперва сюда понаедут. Потом туда попрутся. Сыр сожрут. А я как?

— М-му… — Яшка остановился в трёх шагах от белоснежной коровы, которая глянула на него и отвернулась. Правда, потом опять глянула.

И опять отвернулась.

И хвостом дёрнула, видом своим показывая, что смотреть на сизое поле ей интересней, чем на Яшку.

— Не робей, — Афанасий подтолкнул его. — В общем так, подходишь и говоришь, мол, ты красавица и всё такое, пошли прогуляемся… хотя тут особо не погуляешь.

Корова вновь обернулась и томно взмахнула длиннющими ресницами.

— Вон, уже запала. Ты, главное, не тяни кота за… короче, не тяни. Подошёл и с напором… такие напор любят. Блондинка же ж…

И по заднице хлопнул, отчего Яшка подскочил и, оказавшись вдруг рядом с белой, мукнул чего-то на своём, коровье-эльфийском. И прежде чем та успела ответить, ногою топнул, отчего по воздуху будто золотом плеснуло. А потом корова исчезла.

И Яшка тоже.

— Ну что? — Элька подошла. — Получилось?

— Понятия не имею… он её куда-то увёл. Гулять…

— А ты?

— Я? Да… точно… пошли.

— Куда?

— Гулять! В смысле, в хоровод… пойдёшь?

И не дожидаясь ответа, Афанасий обнял Эльку, потянул туда, где сплетались воедино голоса. А то и вправду, сейчас и ночь закончится, а он ничего так толком и не успеет.

Софья Никитична устроилась в сгибе драконьего крыла, наблюдая за хороводом. Было хорошо. Вот просто хорошо. Сидеть.

Смотреть.

Слушать, опёршись на плечо князя. И как-то вот оно правильно было, что ли. Мирно. И длилось бы это вечно, но…

— Мама! — этот резкий голос заставил Софью Никитичну вздрогнуть. — Вот ты где. Мама, я тебя еле нашла!

— Верочка? Что ты тут делаешь? — не то, чтобы Софья Никитична была не рада дочери.

Рада.

И весьма удивлена, потому что прежде та не делала попыток вернуться домой. Она и созванивалась-то не с великою охотой. А тут вдруг лично явилась.

— Мама… знакомься. Это Лёник…

Она вытолкнула вперед невысокого очень смуглого человека, облачённого в перья и верёвочки. Кожу его покрывали сложные узоры татуировок, а в левом ухе торчала длинная спица, вторая — в носу.

— На самом деле его зовут иначе, — сказала Вера, озираясь. — Ты как всегда… всё приёмы устраиваешь. Тематические, да? И что на этот раз?

— Историческая реконструкция… — ответил Чесменов, протянув Лёнику руку. И тот аккуратно пожал, сказав на хорошем английском:

— Рад познакомиться с семьёй моей невесты. Прошу прощения, что мы явились без предупреждения. Право слово, Вера иногда весьма резка…

Это он мягко выразился.

— … она вдруг решила, что хочет познакомить меня с вами. И вот… не знал, что она умеет открывать тропы.

— А… бывший… хоть чему-то полезному научил. Ваня тоже тут? Хотя… не важно. В общем, я решила выйти замуж! В прошлый раз ты обиделась, что я не сказала. И вот я и говорю!

— Какое удивительно место, — Лёнчик, говорившись чисто и с явным британским акцентом, огляделся. — Здесь веет духом смерти…

— Просто мама у меня некромант… в общем, я выхожу замуж! За Лёнчика!

Лёнчика сразу стало жаль. Как-то… по-родственному, что ли.

— Он, между прочим, шаман…

— Ну… — Софья Никитична посмотрела на князя. Затем на поле. И совершенно искренне ответила: — Ничего страшного. В семье не без шамана.

Конопляное поле шелестело.

Стебли наклонялись и распрямлялись, играли друг с другом в ладушки и пытались ловить мелкую юркую мошкару, которая вилась над листьями.

Воздух сверкнул.

И расползся, выпуская огромного быка. Под чёрной шкурой его перекатывались мышцы, оживляя серебристые узоры, эту шкуру покрывающие. Один рог светился золотом, другой, железный, какой-то прозеленью. Впрочем, это мелочи.

Белая корова, выйдя из трещины, огляделась и, томно вздохнув, хлопнула ресницам. А потом игриво шлёпнув быка по морде хвостом, длинным и с белою пушистою кистью, рысцой двинулась прямо в заросли. Спустя мгновенье оттуда донеслось:

— Ум…

И Яшка, ошалевший было, решительно двинулся следом.

В конце концов, кто знает, чего там, в этой конопле прячется. Он должен проверить. И защитить… и вообще…

Ночь хорошая.

Да и жизнь, если подумать, удалась.