Эльфийский бык 3

Глава 17 В которой рассказывается об особенностях женского восприятия мира, а также прогулках и медведях

— Вы уверены? — Василиса поёжилась.

Странное дело, однако. Солнце высоко, на небе ни облачка, а её словно бы знобит.

Усталость сказывается, не иначе.

Емельян вон тоже изо всех сил старается не зевать и глядеть пылко, ясно, видом своим показывая крайнюю заинтересованность в проекте.

Заинтересованность была.

Даже больше чем заинтересованность. И Василиса чётко осознавала, что такой шанс случается раз в жизни. Что, наверное, ей бы в храм пойти — маменька точно одобрила бы — и поставить самую толстую свечку во зравие того, кто их контакты князю подкинул.

Но хотелось закрыть глаза и просто рухнуть лицом в мать-сыру землю да так и лежать, ея обнимая в соответствии с согласованной концепцией.

— Конечно, — а вот глава местной администрации была неестественно бодра для чиновника, да ещё и сама заинтересованность выказывала. — Вы только посмотрите, какое поле! Какие просторы.

И рученькою махнула, просторы демонстрируя.

Просторы впечатляли.

— А не далековато от города? — Василиса с трудом подавила зевок, а Емельян, отвернувшись, давить не стал. Между прочим, он в вертолёте пару часов сна перехватил. Василиса тоже вот пыталась, но в грохоте не уснула, потому как вертолёт-то им выделили, но какой-то то ли военный, то ли спасательный, в общем, здоровый, внушающий видом трепет с почтением вкупе, но напрочь лишённый всякого комфорта.

Ничего.

Уже недолго…

Концепцию они набросали. Задания поставили. Надо лишь раздать вместе с планом и можно будет в гостиницу.

Правда… есть ли тут гостиницы?

— Ну что вы, — воскликнула чиновница, рученьками всплеснув. — Тут совсем рядом, если по новой дороге… она, конечно, ещё не открыта, но откроем обязательно. И транспорт организуем. Подвоз. Со стороны города. Бесплатный!

Это она добавила со всей печалью, которое в чиновничье сердце вселяет необходимость устраивать что-то неокупающееся.

— Вот тут уже сцену монтируют… вы это хорошо придумали, что сборную. Со звуком тоже наладим… концерт организуем… ждём ваших артистов с величайшим нетерпением! Вот там стояночка. Наш спонсор обещал, что к вечеру уже поставят такие, знаете, фургончики, в которых можно будет переночевать. И гостиницы мы забронировали, а ещё в школах спортзалы. Так что всех разместим, подвезём и узаботим.

— А… — Василиса обернулась.

Поле простиралось во все стороны. И если так-то жаловаться не на что. Отличное поле. Гладкое, будто специально выравнивали. И огромное, вон, граница будто в сизой дымке тонет, и поле кажется всецело безграничным. Рядом со столицей такого не найти… нигде-то такого Василиса не видела.

— Какое оно… тут ничего не сеют?

— Здесь? — нервически переспросила чиновница. — Помилуйте, зачем… думали отвести под постройку. Тендер вот объявить собирались даже, на посёлок коттеджного типа.

И Василиса почуяла, что она врёт.

Что-то неладно было с этим полем. И… переносить? Куда?

— Другого подходящего всё одно нет, — чиновница явно ощутила сомнения. — Другие или маленькие или посажены. Фестиваль — это, безусловно, отличная идея…

…но не когда на коленке и в горящие, даже в пылающие сроки.

— … но мы не можем пожертвовать урожаем брюквы… то есть свёклы. Понимаете?

— Всё отлично, — подоспевший Кешка подхватил чиновницу под руку. — Мы очень благодарны, что есть такой понимающий и тонко чувствующий наши потребности человек…

И потянул куда-то в сторону.

Василиса выдохнула и всё-таки поёжилась.

— Как-то здесь…

— Ага, — не открывая глаз, согласился Емельян. — Но… блин… ты видела, сколько нам заплатили?

Видела.

И… и не только дело в том, что гонорар этот не сразу осмыслить вышло, но сам заказ означал выход на совсем другой уровень.

Связи.

Потенциальные новые заказы…

— Тебе не холодно?

— Холодно. И спать охота. Но надо работать… работать… я в машину. Работать, работать и ещё раз работать… — Емельян, развернувшись, бодрым шагом направился к сцене.

Машина стояла в другой стороне. И Василиса хотела ему сказать, но промолчала.

И всё-таки что-то здесь было не так.

Неправильно.

Недружелюбно.

С другой стороны, что поделаешь. Маленькой, но очень гордой компании, не обзавёдшейся пока кругом постоянных клиентов, выбирать не приходится.

И она, подавив внезапно нахлынувшее раздражение, — вот почему нельзя было спланировать всё заранее-то? — направилась к краю поля, туда, где за сизой дымкой тумана скрывался лес. И главное, чем ближе Василиса подходила к краю, тем легче становилось. Хотя оказалось, что не так-то просто. Вот вроде бы совсем рядом этот самый лес, а идёшь-идёшь, ноги во влажную землю проваливаются, благо, не настолько, чтобы совсем уж, а главное, что лес этот ничуть не приближается.

Василиса и сама не сказала бы, почему её к этому лесу тянет.

Просто вот…

Вожжа под хвост попала, как выразилась бы бабушка, грозно брови сдвинувши. А потом добавила, что ничего, что пройдёт, у всех ведь проходит, а значит, и Василиса перебесится, выйдет замуж, косу отрастит и осядет приличною дамой. Не обязательно в таком порядке, но главное, что со временем — всенепременно. Так она и маменьке говорила, вытаскивая трубку изо рта. Мама вздыхала, закатывала глаза и делала вид, будто верит, хотя сама ворчала, что ждать этого «всенепременно» себе дороже. И что вон бабушка до сих пор с вожжою…

Дорогу Василисе преградил низенький кустарничек, сплошь усыпанный мелкими белыми цветочками. Она его и сфоткала.

Для страницы.

Потом сфоткала и себя на краю поля.

На краю леса.

В краю леса. И за краем тоже, потому что солнце, разбитое кронами деревьев давало какой-то совсем уж удивительный узор. А тут и пара деревьев нашлась, будто огнём объятых, которые не снять было просто-таки невозможно.

Невообразимо.

Василиса щёлкнула… и ещё раз. И вдали показался ручеёк той классической живописности, которая прорисовывалась на многих классических картинах. Наверное, стоило бы вернуться, но… там и так есть кому контролировать. А она свою часть уже запустила, и таргет поставила, рекламу тоже сунула, пусть и втридорого стало за срочность, но раз клиент платит, то…

Василиса имеет право передохнуть.

Немного.

Она скинула ботинки, которые слегка промокли, и вытянула ноги. Садиться в платье на траву показалось глупостью, но вот… не садиться — ещё большею. Надо было джинсы натягивать, а всё Кешка, зараза этакая… впечатление на клиентов надо произвести.

Женственность показать.

Старого, мол, воспитания люди. Ещё и парик подсунуть норовил. Василиса ему сразу сказала, куда он этот парик засунуть может. В конце концов, дело делом, а принципы…

Она вздохнув села на край ручья. Трава оказалась жесткой, но сухой. И ползать по ней ничего не ползала. Жара ушла, холод тоже. И в целом было так… хорошо, спокойно, что Василиса, кажется, задремала. Вот не хотела спать, только на минуточку глаза прикрыла, погрузилась в то медитативное состояние, когда разум почти оставляет тело, а потом всё-таки уснула.

Наверняка.

И главное, сон такой… тяжёлый, муторный, в котором бабка с мамой пытаются решить за Василису, как ей дальше жить, а она хочет возразить, но не умеет, потому что чёрная чернота рот заклеила.

Напрочь.

— Эй… — её потрясли за плечо. — Девушка… тут спать не надо.

— Чего?

Василиса моргнула и… проснулась.

— Спать, говорю, тут не надо, — сказал незнакомый парень и пояснил: — От воды холодок идёт. Ещё застудите чего важного.

— Что за…

Она сдавила голову.

— А вы и так хворая, — продолжил парень, разглядывая её с немалым интересом. Потом почему-то принюхался и добавил: — Только понять не могу, чем болеете. Но если чего, то у меня сестрица в знахарском деле крепко понимает.

— Ты… кто? — боль отступила, и голова сделалась пустой и лёгкой, что, если верить Кешке, нормальное состояние Василисы.

— Я? Это… Серега, — парень вытер руку о штаны и протянул. — А ты?

— Василиса.

— Как царевна… только на лягушку не больно похожа.

— Спасибо, — Василиса попыталась подняться и поняла, что не может. Ноги судорогой свело, то ли от усталости общей, то ли от неудобной позы. — П-помоги… п-пожалуйста.

Неразумно просить о помощи совершенно незнакомого типа, который невесть что делает в лесу. Кстати… а и вправду, что он делает в лесу? Додумать Василиса не успела, потому что тип подхватил её и поставил на ноги.

— За руку держись… тебя куда довести?

— Меня… я… — Василиса сделала шаг. Попыталась, но судорога опять очнулась, чтобы заставить зашипеть. А ведь магний она пьёт регулярно. И витамины. И ещё бады, самые современные, но судороги не уходят. — Я… тут… на поле… ярмарку… организую.

На одной ноге прыгать было неудобно, особенно теперь, в сумерках, когда и так почти ничего не видать, а ещё и лес кругом. Василиса и зацепилась за корень, чтобы полететь прямо в парня.

Тот устоял.

А ведь здоровый какой… огромный просто.

— А ты из рабочих? — спросила она, чтобы сгладить неловкость.

— Вроде того, — парень смерил её взглядом, потом переставил к дереву и велел: — Держись.

— Я…

Василиса вцепилась во влажноватую кору.

— Эй, ты куда…

— Вот, — он исчез, чтобы сразу почти появиться снова и всучить Василисе её же обувь. И аккуратно так обстучал ботинок о ботинок, сбивая с подошвы грязь. — Держи. Тебя куда отнести-то?

— Я… сейчас сама… пройдёт. Постою и пройдёт.

— Ага.

— У меня случается! Это просто мышечная судорога… и всё! И я не больна!

— Ага.

Из-за его «ага» хотелось треснуть ему по голове.

— Здоровая я, — мрачно добавила Василиса и попыталась, стоя на одной ноге, натянуть на другую ботинок. И естественно под той, на которую она опиралась, что-то хрустнуло, а потом и сама Василиса начала заваливаться.

Упасть не позволили.

— Слушай… — задумчиво произнёс парень, подняв ботинки и сунув в руки. — Я могу, конечно, и на руках…

— Не надо!

— Но вот неудобно как-то… и видно хуже. Ты это… медведей боишься?

Смена темы была странною, но Василиса моргнула и храбро ответила:

— Нет.

Потому что и вправду не боялась.

Чего их бояться. Они миленькие… пушистенькие. Особенно, которые панды. Так вообще прелесть. Василиса их в зоосаду видела. Ну и других, не панд, тоже. Один так мячик гонял.

Смешно было.

— От и ладно… а что за ярмарка-то? Ну… если не секрет.

— Да какой секрет… — начала было Василиса, потом опомнилась, что кое-какие обстоятельства являются не то, что секретом, но представляют из себя ту самую, государственную тайну, разглашение которой влечёт за собой срок. — Просто вот… пригласили… поручили. Нашей компании. Я в компании работаю! Пиаром занимаемся, проектами всякими… рекламой. Ну и ивенты устраиваем.

— Чего?

— Ярмарки, — Василиса пошевелила ногой, та шевелилась, но как-то очень нехотя. Блин, а ведь натурально же смеркается. Точнее смерклось почти даже. И её наверняка хватились уже.

Она вытащила телефон, но…

— Тут связи нет, — сказал Серега.

— Мне начинать бояться?

— Чего?

— Не знаю… тёмный лес, я одна беззащитная. И ты вот. Ты не маньяк? — запоздало шевельнулось в груди нехорошее предчувствие.

— Не-а… зуб даю! — он даже улыбнулся во всю ширину упомянутых зубов, явив их белых и ровных, и каких-то очень крупных. — Тут маньяки не водятся. Медведи только.

— Ну… медведи ладно.

А телефон едва светился. Батарея почти села. И позвонить надо…

— Связи тут нет, — повторил Серега. — Точнее есть, но местами и слабая. Слушай… а с чего тут затеяли? Ну, ярмарку?

— В Конюхах?

— На поле этом… кто его вам показал?

— Городское начальство, — Василиса потрясла телефон, но палочек не прибавилось.

Проклятье! А ведь была же. На поле точно была. Если нет, то… То как может быть в современном мире, чтоб и без связи?

— Мне надо идти, — Василиса прижала ботинки к груди. — Меня, наверное, ищут.

— Ага, — подтвердил Серёга. — Ходили туточки, орали, что оглашенные. Разбудили

И зевнул широко-широко.

Его, стало быть, разбудили, а Василису нет? Хотя чему удивляться. Была у нее особенность: засыпать так крепко, что ни будильник, ни иные шумы не способны были пробиться сквозь этот сон.

И вот снова

— Мне надо идти, — повторила она и ботинки к груди прижала.

Хорошие

Фирменные. Повышенной износостойкости. И дорогие, но теперь какие-то тяжёлые и неудобные. И промокли вот.

Но идти надо.

— Да куда ты пойдёшь, болезная, — сказал Серёга.

— Я не болезная, — Василиса возмутилась.

— Хорошо, не болезная, — согласился он. — просто лысая…

— Именно что просто лысая… — в конце концов, какое им всем дело до ее прически?

— А на кой? — поинтересовался Серёга и пояснил, хотя и так понятно. — Ну в смысле зачем ты лысая?

— Я так самовыражаюсь!

Серега хмыкнул и добавил:

— Ну как надоест самовыражаться, скажи. у нас тут есть один специалист… Такую косу отрастит, что все обзаведутся.

— Да не хочу я чтобы мне завидовали!

Серёга приподнял бровь.

— Меня всё устраивает. Я вообще выступаю против стереотипов о внешности женщины. И считаю, что внешность не главное, и волосы тоже. И вообще зачем я тут перед тобой распинаюсь? Мне домой пора. Давно! Так ты проводишь? К полю хотя бы.

Василиса очень надеялась, что строительство не замерло, и на поле кроме свежевозведенной сцены обнаружатся ещё и люди. Лучше бы знакомые.

А ещё лучше Кешка с Емелей. Пусть ворчать станут и даже наорут, но… Главное выбраться.

— Так ты…

В лесу темнело, и как-то очень быстро. Настолько, что она уже с трудом различала лицо Сереги.

— Проводишь? Пожалуйста…

Потому что сама она точно не выберется. Днём, может, дорогу и нашла бы, а теперь, когда вокруг видно всё слабо, ни за что.

Он вздохнул и сказал

— Только не ори. Это… Я людей не ем.

Чего?

Прежде чем Василиса успела осознать сказанное, фигура Сереги поплыла. А на месте его возник медведь.

Боится ли Василиса медведей?

Сейчас она ответила бы совсем иначе. И не заорала лишь потому, что… что и дышать-то забыла, как. Огромный зверь нависал над нею.

— Э… — выдавила Василиса и зачем-то вытянула руку. Может, желая проверить, существует ли зверь на самом деле, может, просто от ужаса мозг перемкнуло. Пальцы коснулись жёсткой шерсти и влажного отчего-то носа. Растопыренную пятерню опалило горячим дыханием, а потом и язык медвежий скользнул по ладони. Жёсткий какой…

— Э-это вы? — слегка заикаясь, уточнила она. — Вы… об-боротень.

Медведь кивнул и сел.

Вот… вот на четвереньках он был ещё вменяемых размеров. А теперь нависает. Василиса же терпеть не могла, когда над нею кто-то нависал.

— Вы… — она бы попятилась, но сзади было дерево. И тёмный лес.

Так.

Надо успокоиться. И… и в конце концов, оборотни — тоже люди. И нужно проявить толерантность. Или показать? Или что там с нею делают-то, с толерантностью?

Медведь не нападал.

И Василиса успокаивалась. Подумаешь… медведь… медведи, они, может, куда вменяемей некоторых клиентов, если так-то. И надо просто отнестись к ним с пониманием. У всех есть недостатки. Сама Василиса, например, конфеты в тумбочке у кровати хранит. И даже ест их иногда.

На ночь.

А Серега — медведь. Бывает.

Мысли успокоили.

— Теперь вы меня выведете отсюда? — Василиса даже погладила медведя.

А тот, проворчав что-то неразборчивое, растянулся на земле.

— Что? Серьезно? Я… я верхом только на пони ездила… в детстве.

Медведь покачал головой.

А Василисе вспомнилась бабушка, выдыхавшая горький дым прямо в кружевные занавески, маменькой для облагораживания жилища принесённые. И высказывание её, что, мол, в жизни много интересного помимо занавесок. И надо пробовать, искать… пока вожжа из-под хвоста не выпала.

Интересно, катание на медведе подойдёт под бабушкины критерии «интересности»?

— Вы… извините, если вдруг… больно сделаю, — Василиса вцепилась в жёсткую шерсть. — Я постараюсь аккуратненько…

Медведь поднялся, и она, пискнув, распласталась на широченной, куда больше любимого Кешкой дивана, который он в офис прикупил, спине. И обняла. И… и лежать на медведе было тепло да мягко.

Хорошо лежать.

А главное, почему-то было жаль, что далеко Василиса не ушла. А значит, лежание долго не продлится…