Эльфийский бык 3

Глава 32 Об отличиях гжели и хохломы, а также празднованиях и бюджете

— Извините, — сказал Калегорм, поскребывая левое ухо. — У меня повышенная чувствительность к некротической силе…

Ухо опасно покраснело и даже, кажется, слегка распухло, что должно было сказать на образе.

— Я руки мыла! — Василиса и предъявила их, отмытые. — И сама мылась… он так-то чистый…

— Если вы про умертвие, то да, весьма чистый… просто силы в костях накопилось столько, что теперь и вы немного ею пропитались. С учётом вашей природной склонности…

— У меня нет природной склонности. Это случайно получилось!

— Вася, — произнесла Любима мягко.

— Случайно!

— Никто тебя не обвиняет… я так рада… тебя увидеть. Снова увидеть.

Калегорму протянули влажное полотенце.

— Приложите. Может, легче станет.

И отказываться он не стал.

— Я… можно, я тебя обниму? — робко поинтересовалась Любима. — Там… представляешь, там мы жили… вчетвером. Ты и я. И девочки. В том сне. Я работала. И ты работала… ферму держала. У нас была огромная ферма. И доход приносила отличный. Ты всегда распоряжалась деньгами лучше меня.

Калегорм тихонько поднялся.

Кажется, то, что будет сказано сейчас, не предназначается для посторонних.

— И ты меня простила? — он услышал это уже в дверях. И дверь немного придержал, самую малость. Хотя… слух у эльфов отменный. И какая-то там дверь ему не помеха.

— Я тебя давно уже простила…

— Девочки сказали, что у него ментальный дар… у него ментальный дар был… хотя это ложь. Я бы с радостью спихнула всё на этот дар, но… дар ведь не такой, чтобы полностью подчинить или заставить что-то там сделать. Нет, я прекрасно всё понимала, но мне казалось, что вот оно — счастье, что я имею на него право… все имеют право… и ты просто ошиблась со своей любовью, но найдёшь другую. Поймёшь. Я дура…

Дверь Калегорм всё же прикрыл. И ухо поскрёб.

Надо держать себя в руках…

— О, вы тоже проснулись? — Таська подавила зевок. — Там это… надо на ярмарку эту идти. Или не надо всё-таки? А ещё Менельтор зомби-коров сторожить взялся… чего это с ним?

— Он эльфийских кровей. А создания светлой силы… в плане окраски исключительно… так вот, они очень восприимчивы к тому, в ком есть сила тёмная.

Второе ухо тоже дёрнулось.

И зазудело.

Но Калегорм усилием воли заставил себя отвлечься.

— Он воспринял умертвия как источник опасности. И пожелал защитить свои владения… это хорошо…

— Он стал нормальным? Ну, быком?

— Сложно сказать. Но такая вероятность существует… хотя что со вторым?

— С Яшкой? Наблюдает.

— За чем?

— А… пойдёмте.

Коров разместили в старом загоне на самом краю фермы. Калегорм поморщился и активировал-таки защитный артефакт. Не хватало, чтоб он пятнами покрылся или вовсе кожа чешуей облезать начала.

Красавец будет.

Эта мысль царапнула нелогичностью, поскольку прежде Калегорм не то, чтобы вовсе не обращал внимания на собственную внешность — всё же по долгу службы он обязан был выглядеть представительно — скорее уж никогда не задумывался, можно ли его назвать красивым.

А теперь задумался.

И крепче прижал к уху влажное полотенце.

— Не, Тошка, ты не психуй… — донеслось до Калегорма. — Ну да, бык. Другой. Левый какой-то. Припёрся тут. Я понимаю. Но и ты ж пойми, что у него своё стадо, а у тебя своё… и вообще, вам по ходу разные бабы нравятся. Твои живые и мягкие, а эти вон тощие, что модели нынешние…

— Найдёнов! Ну вот конечно, кто о чём, а Найдёнов — о бабах. С быком… нашёл собеседника по интеллекту.

— Вы, дядько, меня, кажись, обидеть хотите? Конечно, сироту обидеть каждый может!

— Тю, Найдёнов… я тебе, можно сказать, комплимент сделал. У быка голова большая? Большая. Стало быть, и мозгов в ней явно больше, чем у тебя.

— Не слушай, Тошка, нам просто завидуют…

Калегорм покачал головой.

Жизнь продолжала удивлять. Впрочем, не одного его.

У загона с умертвиями было тесновато. Хлипкая ограда, которая и живую корову вряд ли бы остановила, теперь изогнулась и явно потрескивала. Кто-то норовил поднырнуть под неё, чтоб поближе подобраться.

— Да куда ты лезешь!

— Отойди, не видно же ж…

— Дурдом, — повторял бородатый коротышка, нервно подёргивая себя за бороду. — Это форменный дурдом…

— Зато их доить не надо! — радостно произнёс парень в растянутой полосатой майке, украшенной вышитым сердечком. Сердечко было свежим и ярко-розовым цветом выделялось, что на майке, то на парне.

— С чего ты взял? — коротышка сдвинул брови.

— Так они же ж зомби! Кто доит зомби коров⁈

Фантазия Калегорма ожила не ко времени и он замотал головой, пытаясь избавиться от увиденного.

— Ну дядько, подумайте, вот… логически если. Какое молоко от зомби-коровы?

— Зомби-молоко…

— И зомби-сыр, — донеслось с другой стороны. — Для любителей апокалипсиса. А чё? Тема ныне в моде…

— И продавать с конопляным самогоном! Для полноты восприятия!

Коротышка накрыл лицо рукой.

— Это ж Чернышик! — раздался радостный крик. — Чернышик! Марусь, помнишь Чернышика? Иди сюда…

— Тась, не лезь, это ж зомби!

— Да ладно… он ласковый был, кто котёнок. Чернышик!

И огромное умертвие повернулось на зов Анастасии. Голова его качнулась, по призрачной шкуре, что окутывала кости, намекая, что до следующего уровня эволюции осталось всего ничего, пробежали искры. Анастасия же Вельяминова перемахнула забор.

— А я тебе говорила, что нельзя его этому живодёру отдавать… хороший бычок, хороший…

— Доброго дня, — поздоровались с Калегормом, и он, обернувшись, увидел ещё одного знакомого человека. Павел Кошкин протянул руку. — Вы здесь давно?

— Второй день.

— Понятно…

Руку Кошкин пожал. А потом тихо поинтересовался:

— А вы не знаете, здесь оно всегда так?

— Точно не скажу, но второй день — точно.

— Тогда понятно, почему Василиса нервная такая… девушки, вообще-то это умертвия!

Одна девица Вельяминова старательно наглаживала бычий череп, а вторая снимала остатки прелой травы, на рёбра налипшие.

— У них вообще инстинкт самосохранения имеется?

— У умертвий? — уточнил Калегорм.

— У этих… юных особ.

— Знакомьтесь, та вот, что пытается залезть — это Анастасия Вельяминова, вторая же — Мария, ваша будущая родственница.

Людей в загоне стало больше.

— Ясно. На фотографии выглядела чуть другой. Так, Волотова я и без подсказки узнаю… — Кошкин привстал на цыпочки.

Анастасия что-то говорила, указывая то на быка, то на ограду, то на Волотова, который застыл в некоторой задумчивости.

— Снимай, Ань, снимай! Это будет бомба! — через прутья пролезла ещё одна девица, в которой Калегорм не сразу узнал репортёршу. — Так… разойдитесь! Ань, готова? Сначала давай крупный план, а потом отходишь потихонечку… главное, ты больше этих, зелёненьких снимай, которые зловещие…

Мёртвая корова, дотянувшись до репортёрши, попыталась ухватить её за рукав. И девица, вместо того, чтобы заорать и с ужасом броситься прочь, сунула умертвию кусочек хлеба.

— Коровы хлеб любят! — заявила она.

— Думаю, — произнёс Калегорм, после того, как понял, что не способен верно истолковать выражение лица Кошкина, — нам стоит побеседовать в иной, более спокойно обстановке…

— Всецело за… только надо найти Черноморенко. И его объект, — Кошкин продемонстрировал телефон. — Обычную связь заглушили, но у меня пробойник. И там есть вопросы… кстати, что за объект-то? Кто тут командует?

— … и несмотря ни на что, я снова с вами, дорогие мои! — репортёрша помахала рукой.

— Погоди… — Кошкин указал на неё. — Это ж эта… с Р-тв! Помню! Она как-то достала, требуя показать секретную базу, на которой мы опыты над людьми ставим.

— Возможно, вам сказали, что я пропала, так это ложь! Я не пропала, но оказалась в самом центре удивительных событий! И сейчас нахожусь в Подкозельске!

— Идём, — Кошкин попятился. — Потому что если она опять начнёт, я за себя не отвечаю…

— Где это? Не так уж важно! Скорее важнее то, что происходит здесь! То, что пытаются скрыть от вас, дорогие зрители. И что же это? А я отвечу! Это произвол местных властей, помноженный на уверенность отдельно взятых аристократах в праве своём унижать и уничтожать тех, кто слабее… но это не важно. Главное, что справедливость восторжествует.

Сказано это было с такой уверенностью, что Калегорм поёжился. Как-то не по-доброму она собиралась торжествовать.

— Ещё вчера и меня использовали в этой грязной схеме. И думаю, отснятый мной материал уже вышел, но не в том виде, как хотелось бы мне… именно поэтому здесь и сейчас я говорю с вами напрямую! Не через канал, руководство которого куплено, но через открытые источники…

— М-му! — сказал Чернышик, мигнувши алым глазом, когда перед мордой его появился телефон.

— Сегодня у нас на повестке апокалипсис!

— А у вас нет ощущения, что это как-то… — Павел Кошкин осторожно выбрался из толпы. — Не знаю… не совсем нормально, что ли?

— Есть, — согласился Калегорм.

— И как?

— Главное — первое время выдержать, а потом ничего, привыкаешь.

Показалось, что это Кошкина не совсем успокоило.

— А, Пашка! — из толпы вынырнул лысый и бородатый тип. — От тебя-то в нашем дурдоме и не хватало!

— Ещё скажи, что главврачом стану, — отшутился Кошкин.

— Не, это место занято. Но заведовать отделением точно доверят. Так… Найдёнов, зараза этакая… где император⁈ Я ж тебе чего поручал… у нас тут связь нарисовалась! И древнее зло…

— И у вас? — уточнил Кошкин.

— У всех по ходу… — Черноморенко сдвинул густые брови. — Это пока вон коровки и зайки, а если кладбища подниматься начнут? Или ещё чего. Будет ни хрена не смешно, так что…

— Это Чернышик… — Таська гладила кости, которые наощупь были тёплыми и совсем даже не противными. От умертвия пахло землёй и травой, да и на поверхности костей уже проступила зеленоватая мерцающая плёнка, будто вуаль. — Мы его купить хотели. Ну, когда стало ясно, что с Менельтора толку нет, и с Яшки тоже… вот… думали, может, так стадо заведём. Обычное. Сыр ведь и из простого молока можно делать. Не такой, как сейчас, но тоже нормальный. Хороший сыр.

Бер решился погладить Чернышика не сразу.

Но всё же решился.

— Чернышика сосед наш предлагал, фермер… даже недорого. Он его откуда-то из Канады выписывал. Вёз… планировал стадо усилить. Чернышик магмодифицированный… особая порода. Повышенной удойности. Там одна корова около пятидесяти литров молока в день даёт. Вот и он рассчитывал стадо поправить. Дела. Кредит даже взял под проект развития. А когда привезли, то нас приглашал посмотреть. Мы и поехали. Он красивым был. Большим таким. Чёрным-чёрным, как уголёк, а на лбу крохотная звёздочка. И ласковый-ласковый.

— Не купили? — Бер поскрёб ногтем кость.

— Да… не успели просто. Сосед… он же его для себя вёз. А потом вдруг долги выплыли какие-то. Нарушения. Штрафы. И банк имущество одним днём конфисковал. Ну и коров всех, телят… Чернышика тоже. Свириденко постарался, наверняка. А теперь и Чернышика, выходит, загубил…

Откуда-то из стада выбралась собака, которая радостно завиляла остатками хвоста.

— И Бузину… где твой хозяин?

Собака оскалилась и заворчала, а по шерсти её заструились зелёные полосы.

— Ничего, мы этого так не оставим, — Таська присела. — Надо бы тебя как-то отмыть, что ли… Будешь купаться? Конечно, будешь… сейчас вот воду дадим. Слушай, Вань, а вода им не повредит?

— А я откуда знаю? — Иван, привстав на цыпочки, кого-то выглядывал. — Бабушка в такие подробности не ударялась. У нас дома вообще умертвий не было.

— Это вот зря…

— Сугубо теоретически… так она говорила, что упокоить их только некромант способен, а магам обычным сложно, а значит, вода не должна бы повредить. Но вообще умертвий обычно как раз не купают, а упокаивают.

— Вань, — Маруся поглядела на Таську. Потом на Черныша, задумчиво почёсывавшего рог о балясину. — Вот ты как скажешь… ну посмотри на них! Они ж хорошие! За что их упокаивать?

— Действительно, — проворчал Иван. — Чего это я… кто ж в самом деле упокаивает и без того мёртвых коров. Впрочем, некроманта у нас всё равно нет, так что будем мыть. Только как… как вы вообще коров моете?

Таська призадумалась.

— Они сами в общем-то… к воде ходят. С девочками. А Менельтора — из шланга поливали. Но там в бочке немного воды…

— Могу яму сделать, — Бер отступил. — Сил у меня прибавилось.

— Слушайте, — Маруся вдруг отступила. — А они ж хоть мёртвые, но коровы?

— Коровы. Бер, яму тогда вот там делай, в стороне. И надо будет огородить, чтоб ноги кто не переломал… а чего?

— Я вот подумала… ну не хочется мне наших в Осляпкино гнать. Не тянет от слова вообще… а это коровы…

— Мёртвые, — Таська окинула стадо. — Марусь?

— Что? Выставка? Выставка. И выставим… Черныша в том числе… как представителя особо редкой породы.

Земля раздвинулась, образуя не яму, но узкую и довольно глубокую канаву, у берегов которой присели две водянички. И спустя мгновенье на дне канавы раскрылись ключи. Вода кипела, прибывая.

— Давай, Чернышик, ты первым… — Таська хлопнула быка по боку. — Марусь… Офелия нам этого не простит.

— Можно подумать, она никогда не пакостила.

— Так-то оно так…

Канава наполнялась водой быстро. И водянички, потянув из канавы призрачные нити, накинули их на кости, а потом снова потянули, и снова, выплетая сложную сеть. Вода же, касаясь белёсых костей, стекала с них, оставляя кости не просто чистыми, но какими-то даже сияющими, что ли, словно покрыли их не водою — лаком.

— Или думаешь, она говорила правду? — Маруся сцепила руки на груди и голову чуть склонила. Таська хорошо знала это вот упрямое выражение её. — Она всё это сделала, чтобы мы пришли туда. И вместе со стадом. И значит, ей что-то надо от нас. Там. И от тебя. И от меня. И от коров наших… и от девочек.

Которые коров не оставят.

— Вот… не могу не согласиться, — откуда появился Сашка, Таська не поняла. Вроде не было, а вроде и вот стоит, умертвия с немалым любопытством разглядывает. — Не в критику однако, но… как-то очень однообразно получится, если для выставки. Белые кости и снова белые кости, и опять белые кости… минимализм, конечно, хорошо, но я в искусстве больше классику люблю.

— Классику?

Бер прищурился и, схватив быка за рога, надавил, заставляя склонить голову.

— Эй, паря, аккуратней! — крикнул кто-то из пловцов. — Всё ж нежить…

— Мне полный контакт нужен… классику… Тась, у тебя есть что-нибудь цветное? Синенькое там… или красненькое… с золотом… в общем, положи ему на спину.

— Ленточка подойдёт?

Ленту Таська из косы вытащила. Между прочим, атласную, но на кость та легла, а потом впиталась, окрасивши кость в небесно-лазоревый колёр. И пятно поползло, потекло по костям узорами.

— Охренеть…

— Это… это чего? — Юлиана, до того благоразумно державшаяся в стороночке, — и правильно, было у Таськи желание потаскать эту поганку за космы — решилась приблизиться. — Вы что, умертвия под хохлому расписываете?

— Это гжель! — не отпуская рогов, произнёс Бер. — Так… достаточно индивидуально?

— Ну…

Бычий скелет, покрытый кружевом сине-голубых узоров, с характерными пышными розами, что расцвели на лопатках и широком лбу, производил весьма двойственное впечатление.

— Психоделичненько вышло, — согласился Император, отступая, чтоб оценить всю картину целиком. — Я бы сказал, весьма жизнеутверждающе.

— А… а зачем вы зомби под хохлому расписываете?

— Это гжель! — возмутилась Таська.

Вот как врать без стыда и совести, так она может, а как запомнить, чем хохлома от гжели отличается — нет.

— Под гжель, — послушно поправилась репортёрша, на всякий случай ещё на шажок отступая. — Так зачем?

— А чтоб зомбиапокалипсис прошёл весело, задорно и с национальной идеей! — ответил за всех Сашка.

— Вас послушать, так это не апокалипсис, а новый год какой-то, — репортёрша аккуратно вытащила ветку, застрявшую между коровьих рёбер.

— Не приведи боже, — Сашка замахал руками. — Государственным бюджетом ежегодное празднование апокалипсиса не предусмотрено!

— Кстати, под хохлому я тоже могу! — Бер похлопал быка по лбу. — И под палех… только краски нужны.

— Будут, — пообещал император и потрогал рога. — Я вообще чего пришёл. У нас там совещание. Генерального штаба или типа того… там от твоего брата пришла информация. И не от него. В общем, пошли, послушаем. А вы, девушка, — палец Сашки упёрся в лоб Юлианы, отчего она застыла и даже как-то вытянулась. — Думайте, как подать это всё народу, чтоб паники не случилось… чего там соврать такого… вспышки на солнце, происки врагов…

— Рептилоидов, — Юлиана отмерла и палец ото лба отодвинула. — Мне кажется, что я вас где-то видела.

— Кажется, — заверил Сашка. — Вам точно кажется… значит, происки врагов-рептилоидов… ну да, ну да… рептилоиды, они ж среди нас.

Показалось, что он издевается.

Точно показалось.

Или…

— Ум… — корова заступила дорогу Беру и наклонила голову.

— Э нет, — сказал он строго. — Сперва мыться, а потом будем разукрашиваться… я вот отлучусь ненадолго, а потом и красоту наведём…