Дворянство. Том II. Ступай во тьму

Глава 32

Глава 32

Ночь опускалась на славный город Пайт-Сокхайлхей, столицу великой тетрархии юго-запада, и была та ночь полна тревоги, а также скрежета окровавленной стали. Ее подсвечивали огни разгоравшихся пожаров, а крики умиравших возносились к небу наравне со звоном колоколов. Шла ночь разрушения и смерти, трагедий и беззакония, Ночь Печали, как ее назвали позже.

Раньян привалился к перилам галереи, чувствуя, что сейчас упадет, но устоял. Позади остались трупы, перед ним оскалилась щепками выбитая дверь. Дальше открывались «бархатные покои». Одежда липла к телу как после теплого дождя, но сукно пропитала отнюдь не вода.

Он дошел, превзойдя самого Жнеца, но рассказать о великом достижении, увы, было некому.

Длинный коридор тянулся через все здание. По левую руку шла череда окон в глубоких нишах с портьерами, оборудованных специально ради приватности, по правую - запертые двери, десятка два, может и больше. С первого взгляда стало ясно, почему телохранитель назвал покои «бархатными» - дорогое дерево с изысканной резьбой по-мещански скрывалось под занавесями, гобеленами и обоями, все из тяжелого разрезного бархата с глянцевым отливом. Превалировали красный, зеленый и малиновый цвета. Здесь разило огромными деньгами вкупе с потрясающим отсутствием чувства меры и вкуса. А еще пахло недавно пролитой кровью – с десяток покойников лежали на полу, очевидно, их оставили те, кто выбил дверь с галереи.

У одной из комнат, что располагалась примерно в середине коридора и этажа, толпилась небольшая группа, человек пять-шесть. Там глухо трещало дерево, и звучали краткие приказы – вооруженные налетчики старались выбить крепкий, окованный медью дуб подручными средствами. В целом преуспевали, но медленно. Надо полагать, дверь была укреплена так же как тайный ход в комнате с мертвым королем. Раньяну показалось, что он узнает предводителя, но глаза подводили, все расплывалось в неярком свете.

За окнами гремело и лязгало, там, на площади меж домов (или внутреннем дворе, тут как посмотреть), шел настоящий бой. Судя по крикам и вою раненых, сражались без дураков, насмерть. Следовало бы глянуть, кто кого, но Раньян и так буквально полз по стеночке, от двери к двери, перейти на другую сторону коридора было слишком трудно. Словно в ответ на невысказанный вопрос, со двора загудел гнусавый рог – типично горская вещь, вошедшая в легенды своей неблагозвучностью. Что ж, одна из сторон конфликта определилась – королевская гвардия или часть ее.

Раньян прикусил язык, сильно, до боли и крови. Помогло, пусть и слабенько, он сделал еще несколько шагов, неверных, шатких, однако, почти не держась за стены. Приблизился к деловитым разрушителям. Тут его, наконец, заметили.

- А, ты, - узнал Дан-Шин, поворачиваясь к новому лицу. – Так я и думал, что еще встретимся.

Раньян хотел сказать что-нибудь язвительное, этакое, но пересохшая глотка лишь забавно сипела. Выставлять себя на посмешище глупо, даже с учетом того, что вряд ли кто-нибудь сложит балладу о встрече бретера и комита. Поэтому он продолжил упрямо и молча брести к цели, сжимая саблю. С некоторым опозданием Раньян подумал, что нынче для него этот клинок слишком тяжел, надо было прихватить меч полегче у какого-нибудь телохранителя. Но что уж теперь… Он стиснул зубы и сделал еще пару шажков, закусив губу.

- Продолжайте, - бросил комит исполнителям, которые выбивали дверь молотами со свинцовыми головками, типичным оружием городского ополчения. Молотобойцами руководила высокая фигура со щитом и шестопером, кажется, это был воспитанник Кеханы - Барнак Гигехайм.

Раньян упорно волочился, преодолев больше половины пути, навстречу собственной гибели.

- До тебя мне дела, в общем, нет, - сообщил Дан-Шин. – На твой счет приказ не давали. Так что разворачивайся и ползи куда хочешь. Рыжей скажи, теперь мы выровняли долги окончательно.

От двери отлетали крупные щепки, свинец глухо чавкал, при таком темпе работы преграде оставалось держаться не больше минуты. Изнутри донесся громкий визг, Раньян вздрогнул, пошатнулся и только затем понял, что крик женский. Должно быть, служанка или фрейлина зовет на помощь. Пришлось опереться на саблю, чтобы не упасть, бретер упрямо шагнул, используя оружие как трость.

- Не нужно, - покачал головой Дан-Шин, отдавая должное упорству противника. – Ты проиграл. Мальчишку не спасти.

Аккомпанируя его словам, дверь треснула особенно громко, женский вопль повторился, тоже на октаву выше. Раньян все же споткнулся о труп, упал на колени, выпустив оружие. Зашарил вслепую.

- Ну, как знаешь, - едва ли не с печалью выдохнул Дан-Шин и двинулся к израненному бретеру.

Теперь стало видно, что ходит комит с большим трудом. Прооперированная нога была заключена в конструкцию из дощечек и тонких железных прутьев, так что пациент не шагал, а скорее шатко хромал, как на деревянной ноге, однако довольно быстро и ловко. На плече Дан-Шин нес излюбленный двуручный меч с волнистым лезвием.

Раньян нащупал саблю и встал, опять используя ее как опору. С невероятным трудом поднял оружие, надеясь, что удастся нанести хотя бы один удар. Хромой комит не производил впечатления опасного противника, однако в нынешнем состоянии бретер сумел бы убить разве что мышь. Потеря крови – такая вещь, что волей превозмогать ее невозможно. Бесполезно приказывать членам, если силы закончились, и жизнь вытекает из тела.

- Дурак, - приговорил Дан-Шин, снимая с плеча длинный меч и примеряясь, как лучше ударить. – Ну, и зачем это все?

- Тебе… не понять, - выдохнул бретер.

- Не понять, так не понять, - согласился комит и с видимой неохотой занес оружие. В следующее мгновение лицо Дан-Шина изменилось, он криво шагнул назад, скорее даже отшатнулся, закрываясь мечом. Что-то небольшое пронеслось над головой Раньяна, звучно прозвенело, натолкнувшись на защиту комита. Дан-Шин отступил еще на шаг, уставившись на что-то за спиной бретера с хмурым недоверием.

- Глупцов не сеют, не жнут, - пробормотал он. - Они заводятся сами собой, как мыши из грязи.

Шум схватки во дворе как будто окреп, усилился. С вражеской стороны коридора затопали ноги в тяжелых сапогах, Барнак, доселе деливший внимание между комитом и ломателями двери, повернулся к вестнику. Тот быстро забормотал, отчитываясь в чем-то.

За спиной шумели шаги полегче, намного легче. Чья-то рука опустилась на плечо бретеру.

- В сторону, - невыразительно приказал Насильник. – Ты здесь отвоевался.

Дан-Шин развернулся боком, держа меч настороже, он молчал и был готов к любому развитию дел. Группа у двери замерла, должно быть в ожидании новых приказов.

- Гвардия! – громко сообщил Барнак. – Пробиваются сюда. И немного отборных графских дружинников.

- Разберись, - бросил через плечо Дан-Шин. – Задержи их.

- Сделаю, - отозвался Гигехайм, быстро отбирая нужных бойцов. Двоих оставил, и те вновь подняли молотки.

Раньян привалился к двери, чувствуя одновременно и бесконечную усталость, и огонек надежды. На глаза наворачивались слезы благодарности. Или просто тяжелейшей боли. Бретер всхлипнул, размазывая по лицу кровь.

- Спасите его, - прошептал он. – Спасите, ради Бога…

- Вставай, - с этими словами Елена опустилась рядом на колено. – Поднимайся, воин!

- Не могу, - прошептал бретер. – Больше не могу.

Женщина смотрела на него, и в ее глазах Раньян видел неприкрытый ужас от вида того, как жестоко изрубили Чуму по ходу его страшного, самоубийственного прорыва через дворцовую охрану.

- Не могу, - повторил он.

- Ради себя не можешь, - тихо, лишь для его ушей сказала она. – А ради мальчика?.. – добавила еще тише, едва ли не шепотом. – Ради меня?

Раньян пустил голову, заскрипел зубами, чувствуя безграничное презрение к самому себе, к слабости жалкого, бесполезного тела и духа, которые исчерпали запас прочности. И начал подниматься.

Дан-Шин и Насильник замерли друг против друга, внимательно присматриваясь к сопернику. Комит держал меч наготове, искупитель, как обычно, с кажущейся небрежностью опирался на копье.

На противоположной стороне коридора гремело оружие, и вроде бы начиналась очередная схватка с подходящими подкреплениями. Гигехайм при поддержке наемников успешно перекрывал проход, очень ловко действуя щитом и перначом. Молотобойцы доламывали дверь.

Снаружи что-то горело, бросая желто-красные отблески на все происходящее, так что бойцы казались выходцами из преисподней.

Копьеносец и мечник не произнесли ни слова, они просто молча напали друг на друга. Елена думала, что на этом комит и закончится, она видела Насильника в деле и хорошо представляла, насколько потерял в боевых кондициях Дан-Шин. Кроме того фехтовальщица не слишком верила в пользу большого меча при данных обстоятельствах. Но комиссар удивил ее снова. Он использовал «костыльную» ногу как основание и крутился, опираясь на нее, с удивительной ловкостью. Не менее ловко комиссар действовал клинком. Елена ждала размашистых движений, смертельных для владельца меча при нехватке места, но комиссар перехватил свой лом у гарды и за оголовье, начал крутить оружие, как весло на уключине, с точкой вращения в переднем кулаке. Амплитуда тут же сократилась до вполне приемлемой, а когда Насильник старался пройти в ближний бой, Дан-Шин менял хват, перекидывая левую руку на пяту клинка. Казавшийся громоздким двуручник с волнистым клинком вертелся, будто чертово колесо, не подпуская копейщика.

Ясно понимая свою уязвимость и ограниченность в маневре, комиссар не пытался атаковать, он лишь удерживал Насильника, но этого было вполне достаточно. Барнак с подручными надежно блокировали противоположную сторону коридора, а штурмуемая дверь начала рассыпаться. Сквозь пробоину вылетела арбалетная стрела, слишком маленькая для боевой, скорее всего, пальнули из охотничьего самострела. Декоративный болт застрял в толстой куртке из войлока, боец отшатнулся, с руганью вытаскивая древко. Из комнаты что-то крикнули дрожащим голосом, то ли девичьим, то ли мальчишечьим, на грани истерической паники.

Елена поняла, что надо вмешиваться, иначе будет поздно. Она буквально прислонила Раньяна к стене, как свернутый в рулон ковер, быстро подобрала кинжал, который прежде метнула в Дан-Шина. Одновременно с этим Насильник резко махнул левой рукой, широкий рукав взметнулся, как нетопыриное крыло, отвлекая внимание комиссара на долю секунды. Держа копье в правой, искупитель развернул его на манер Ахиллеса из «Трои» с Брэдом Питом и ударил Дан-Шина подтоком в оперированное бедро, точно меж прутьев подпорки. У Елены аж в глазах потемнело от мысли, что должен был пережить в это мгновение пациент, а еще от жалости к собственному труду, который пошел по ветру в одно мгновение. Комит страшно и коротко закричал, упал навзничь, потеряв сознание от боли. Ставший бесполезным меч стукнулся о паркет. Насильник перехватил копье обеими руками и шагнул к двери, примериваясь заняться молотобойцами, те попятились. Елена шла за Насильником, Раньян побрел следом, держась за стену одной рукой, а другой волоча саблю по полу. Бретер переживал одновременно и невероятные страдания от боли, и катарсис от внезапной помощи, которую можно было назвать лишь божественным вмешательством. В голове колокольным звоном отзывался один вопрос: «но как?!!», хотя звон, скорее всего, был вызван потерей крови и полуобморочным состоянием.

- Уходите, - без всякого выражения посоветовал Насильник.

Барнак с проклятием развернулся, торопясь на помощь.

- Я здесь! Помогите! – истошно вопил из-за почти разваленной в щепки двери уже мальчишеский голос.

- Мы идем! – отозвалась Елена. – Отойди от двери, спрячься за мебель!

Скомандовав это, она поняла, что в голове щелкнул шаблон поведения из кино, где стреляют и взрывают, но решила не поправляться, чтобы не сбивать с толку мальчика. Барнак и Насильник пошли друг на друга в лоб, не собираясь уступать, рыцарь занес шестопер, уверенно прикрываясь щитом. Молотобойцы страдали, пытаясь выбрать – бежать или атаковать страшного деда с копьем, за которым еще маячила дерганая фехтовальщица. Вероятно, они слышали про единственную рыжеволосую бабу в округе и ее подвиги на суде.

К солдатам, что пытались штурмовать этаж, подошло подкрепление, Бой закипел с новой силой, отчетливо слышались резкие команды, отдаваемые на горском диалекте, похожем на что-то кавказское. Барнак ускорил шаги, намеренный закончить, пока заслон не прорван.

А затем что-то случилось, и в первые мгновения Елена не поняла, что именно. Сталь загремела чаще и сильнее, вопли зазвучали громче и ужаснее. В драку словно ввинтился черный вихрь, обвитый сверкающей проволокой – так выглядели стремительные движения длинного меча, похожего на рапиру, только не смешной удочки из старых фильмов, а настоящего клинка, которым можно было ломать кости, как арматурой. Кровь полилась, будто из шланга – каждый удар нового бойца оказывался безупречно точен и ужасающе силен.

- Боже мой… - вырвалось у Елены против воли. Страх окатил женщину как ведро ледяной воды из проруби, парализовал до ватных ног. Фехтовальщица не выронила меч лишь потому, что пальцы скрючились в судороге.

Насильник развернулся боком, кинул на Елену быстрый взгляд, полный недоумения и вопроса. Ведьма, тем временем, буквально разметала и горских наемников королевской семьи, и солдат Гигехайма. Барнак плюнул от избытка чувств и встретил ее натиск. Они сошлись в коротком столкновении, звучно треснул щит, словно по нему врезали, по меньшей мере, кувалдой, Барнак взмахнул перначом с такой силой, что мог бы пробить стену, однако непостижимым образом промахнулся. Еще пара стремительных движений, и Гигехайм отступил к окну, беззвучно разевая рот в гримасе боли. Он выронил оружие, зажимая под мышкой правую руку, на которой осталась лишь половина ладони.

Насильник, так и не получив ответ, пожал плечами, будто вокруг ничего особо и не происходило. Встал в жесткую фронтальную стойку, перехватив копье, готовый к новому бою. Елена попыталась занести меч, чтобы помочь искупителю, но рука тряслась, как у алкоголика в утреннем похмелье, а сталь, казалось, весила не меньше пуда.

Ведьма слегка сбилась с уверенного шага, оценивающе глянула на копейщика и не стала скрещивать с ним оружие. Она зло, с ненавистью оскалилась, взмахнула безоружной рукой. Плотная, узкая, будто клинок, струя огня сорвалась с кончиков черных пальцев, разом перечеркнула искупителя от плеча к бедру. Насильник страшно закричал, падая на пол, его копье разделилось, пережженное на две части. Елена замерла, глядя на убитого искупителя.

- Искра, моя дорогая, - красноглазая ведьма приближалась размашистым, почти мужским шагом, раскидывая руки, словно в горячем приветствии. – Вот мы снова встретились и куда раньше, чем обе ждали. Я так рада!

Она уже не спешила, понимая, что жертве некуда бежать. За спиной возился бретер, пытаясь как-то принять участие в действе. Лекарка посмотрела на тело Насильника, скорчившегося, жалкого, как обожженная в пламени кукла. Затем в багровые омуты, горящие на лице ведьмы, затянутой в черное сукно и кожу от шеи до пят. И снова на Буазо цин Туйе.

- Я был плохим человеком… Очень плохим.

- Ты нашел успокоение?

- Нет. Моим грехам прощения нет, я знаю это. Всегда знал.

С нечленораздельным воем Елена бросилась на ведьму, размахивая мечом. Та, будучи уверена в ужасе, который навела на жертву, не ждала ни атаку, ни тем более такого напора, и отступила на пару шагов. Обе женщины, размытые пятна черного и красного, сошлись, как два торнадо. Ведьма ушла в глухую оборону, стремясь измотать противницу, а Елена рубила со всей дури, вплетая в короткие серии ударов быстрые уколы кинжалом в левой руке. Коридор не позволял маневрировать, так что враги двигались как по фехтовальной дорожке, вперед-назад.

Огонь, убивший Насильника, зацепил бархатный декор, который горел лишь немногим слабее шерсти, язычки пламени запрыгали веселыми чертиками, перескакивая с обоев на портьеры. Запахло жженым рогом. По городу звенели колокола, рев толпы возносился над улицами, зловеще аккомпанируя звону стали. Бело-желтые искры от мечей летели во все стороны, угасая крошечными звездочками.

Меч Елены был короче и легче, следовательно, по логике вещей, и маневреннее, быстрее. Но руку ведьмы словно выковали из металла, и каждое парирование отзывалось в пальцах лекарки болезненным сотрясением. Поединщицы крутились волчками, то широко замахиваясь, то приседая для уколов по нижнему уровню. Рыча, словно дикий зверь, черпая энергию в лютой ненависти, Елена продолжала наседать, буквально продавливая – пядь за пядью – оборону ведьмы. Но, к сожалению, начинали сказываться главные бонусы злодейки – опыт и нечеловеческая сила.

Лекарка ухитрилась сдвинуть противницу еще на пару метров, однако так и не смогла пробиться через паутину отбивающих ударов, финтов и ложных выпадов. Усталость начала тяжелить руки, меч ощутимо прибавил в весе, даже два клинка не давали преимущества. Елена с ужасом понимала, что у нее не получилось. Занавеси уже пылали, как огненная стена, заполняя коридор тягучим дымом и запахом жженой шерсти, темные силуэты бойцов танцевали на фоне пламени, глаза ведьмы и растрепанные волосы Елены переливались цветом огня. За дверью тихонько визжал Артиго.

Повторилась та же сцена, что была на корабле в ночь проклятого абордажа – как и Шена тогда, Елена собрала оставшиеся силы и пошла в решающую атаку, понимая, что если она не завалит противницу сейчас, то дальше будет проще кинуться на собственный меч. Фехтовальщица присела, опираясь на кулак с зажатой рукоятью кинжала, пропуская над головой удар плашмя, ткнула в пах ведьме и чуть-чуть не достала, буквально на палец, острие располосовало штанину, оцарапало кожу, однако прошло мимо артерии. Лицо красноглазой исказилось в знакомой гримасе безумия и какой-то запредельной, нелюдской злобы.

- Ладно, - прошипела она, раскручивая меч над головой для атаки. - Сгодишься и без рук-ног.

От первого удара Елена закрылась кинжалом, и рапира со звонким хрустом оставила зарубку на клинке в палец глубиной, едва не сломав. А второй не последовал, потому что из-за плеча рыжеволосой метнулся Раньян, именно метнулся – пока женщины дрались, он подобрался ближе, скрываясь до поры за спиной лекарки, а затем напал, целясь в живот красноглазой. Бретер не надеялся убить, он даже не рассчитывал попасть, трезво оценивая свои силы. Раньян хотел только выиграть для Хель одно решающее мгновение.

И выиграл.

Ведьма сместилась на полшага вправо, буквально отмахнулась от бретера, разрубив ему плечо и ключицу. Раньян упал на колени, повалился навзничь, чтобы уже не встать. И в эту паузу, пока враг убивал бретера, вклинилась Елена, полностью вложившись в один выпад, без оглядки на защиту и вообще все, что может случиться затем.

Обычного противника, даже бретера, даже очень хорошего бретера она уложила бы на месте. К сожалению, ведьма обычным противником не была. Она не стала ни отступать, ни отбивать укол Елены, а, почти не меняя положение ног, резко качнула корпус налево (в сторону вооруженной руки лекарки, что казалось полным безумием по правилам фехтовальной науки) и вновь замахиваясь, словно для рубящего удара слева направо. Затем последовал шаг, резкий наклон корпуса почти параллельно затоптанному, окровавленному паркету – и удар превратился в сложное петлеобразное движение – сначала отвод клинка Елены, а затем встречный укол, идущий по дуге в живот. Все происходило невероятно быстро и было похоже на прием, которым сама лекарка уложила леворукого Барбро, но в поразительном исполнении, когда правша колет слева.

И Хель промахнулась, а ведьма, скользнувшая мимо ее меча – нет.

Время замедлилось. Елена видела, как рапира движется к телу и отчетливо понимала две вещи. Первая – это конец, сейчас она умрет. Нет такого волшебства, которое сможет залечить печень, пробитую насквозь граненым штырем. Бой проигран. Вторая – это пусть и маленькая, даже по-своему жалкая, но победа. Елена вынудила противницу – страшную, искушенную, великую – биться в полную силу и убить «Искру». Не будет увечий со всем остальным, что ведьма хотела сотворить, заполучив жертву в полное владение.

Конец.

Конец…

Клинок ведьмы двигался все медленнее и медленнее, весь мир замирал, словно трехмерное кино, поставленное на растянутую паузу. Елена видела, как едва заметно колышет пламенными щупальцами огонь, как останавливаются порхающие горящими снежинками клочья бархата. На лице Ведьмы замерло выражение злобы и шока от понимания, что она только что сделала, похоронив чаяния нескольких лет. Громоподобный шум, в котором слился мириад звуков, от набата до шипения огня, превратился в протяжное гудение и остановился вовсе. Наступила тишина – абсолютная, невозможная.

Все движение чего бы то ни было прекратилось.

Елена моргнула, вдохнула горячий неподвижный воздух, поняла, что лишь она теперь может видеть и двигаться. Посмотрела на Раньяна, который замер в луже расплывающейся крови, скорее мертвый, чем живой. Снова вдохнула, стискивая зубы, и занесла меч, целясь в багровое око ведьмы, блестящее и неподвижное, как стекло.

- Остановись!

Голос ударил, словно плеть, знакомый и в то же время принадлежавший последнему человеку, которого Елена ожидала бы здесь увидеть.

Средь замерших языков пламени шел Пантин, одетый полностью в черное, с коротким мечом, который был подвешен странно – горизонтально за спиной, под правую руку. А еще… женщина сначала не поняла, что в наставнике разительным образом поменялось. Затем сообразила – глазницы старого мага больше не заливала монотонная серость с черными прожилками. Нет, сейчас фехтмейстер глядел на мир, как обычный человек, и глаза у него были нормального карего цвета.

- Остановись, - уже тише повторил мастер. – Этого делать нельзя.

- Нет! – яростно выдохнула Елена, сжимая рукоять обеими руками. Ненависть и жажда мести застили ей разум, вытеснив даже горячее желание узнать, что происходит и зачем вернулся Пантин.

- Она убила Буазо! – фехтовальщица с ненавистью повернулась к замершей ведьме, чьи кроваво-красные глаза неподвижно уставились в пустоту. – Она сдохнет! Прямо сейчас!

Елена занесла над головой клинок, намереваясь, для начала, отрубить вооруженную руку, а потом уж заняться остальным.

- Прискорбно, - мягко, тихо сказал Пантин, и в словах его звучала такая грусть, что женщина вздрогнула, и меч замер, устремленный к потолку.

- Прискорбно, - повторил мастер. – Что ты столь мало и низко ценишь мою жертву.

- Жертву?..

Вместо ответа наставник протянул вперед руку и положил широкую ладонь на плечо Елены. Она вздрогнула, чувствуя не тепло человеческого тела, а ледяной холод. Хотя, наверное, то была всего лишь иллюзия, игра утомленного воображения.

- Тебе пора, - сказал Пантин. – Вам пора. Но ее трогать нельзя. Больше ничья жизнь здесь оборваться не должна. Или мера изменений превысит даже мои возможности.

- Мера… - Елена стала понимать, догадка была слепящей и страшной. – Изменений?

- Да. Ты должна была умереть здесь и сейчас. Но не умрешь. Не здесь. Не сейчас. Вы спасетесь. Хотя и не все, к сожалению.

Он перехватил взгляд Елены, мечущийся между телами сподвижников… или уже друзей?

- Он еще жив, - качнул подбородком в сторону бретера. – Эта душа крепко пришита к телу, хотя прежним ему не стать. А он, - Пантин глянул на искупителя. – Увы, его путь закончен.

- Ты переплетаешь нити мироздания, - вспомнила и поняла женщина. – Делаешь небывшее бывшим!

- Скорее наоборот, - все с той же доброй, какой-то светлой печалью поправил мастер. – Отменяю случившееся.

Елена оглянулась на ведьму диким взглядом, глухо спросила, опуская меч:

- И это цена? Ее жизнь?

- Нет. Это условие. Я могу изменить ткань сбывшегося, но ограниченно. А она – слишком прочная нить, которая связывает многое и многих. Вредя ей сейчас, ты рискуешь разорвать полотно мира и времени, вызвав страшный катаклизм.

- Значит изменение, - повторила Елена. - Тогда что мне придется отдать за него?

- Тебе – ничего.

Два простых слова отозвались в ушах Елены погребальным звоном. Все стало на свои места. Женщина постаралась унять дрожь в руках, растерянно сунула клинок в ножны, попав со второго раза. В голове у нее роилась тысяча вопросов, и все они казались мелкими, недостойными того, что сейчас происходило.

- Время не терпит, - поторопил ее Пантин. – Вам пора.

Елена посмотрела на бретера, изрубленного, как анатомический снаряд для демонстрации видов ран. На тело Насильника, замершего в попытке зажать глубокую борозду выжженной плоти. Отступила на шаг и выбрала из сотен вопросов лишь один:

- Почему? Почему ты вернулся?

- Почему… - эхом отозвался Пантин. – Это хороший вопрос. Но, боюсь, ответ будет слишком долгим. Подумай, отчего в мире осталось так мало золота и серебра? Настолько, что чеканка новых монет почти не ведется?

- Золота? – глупо и растерянно пробормотала Елена, думая, что должно быть ослышалась.

- Тогда скажу проще, - едва заметно покачал головой Пантин, будто сетуя на недогадливость ученицы. – В минувшие дни ты делала вещи неразумные, нерасчетливые, потому что не сделать их ты не могла. Не могла по природе своей. Глядя на тебя, наблюдая за тобой, я решил, что, быть может, и мне, в конце концов, стоит…

Он осекся на середине фразы и, немного поколебавшись, закончил:

- Иди своей дорогой, Torri'r Cylch. Щепка в великой реке Времени. Чаша, которой должно вновь наполниться.

Снова прозвучал тот же странный диалект, знакомый и в то же время непонятный за счет множества смыслов.

- Как ты назвал меня?! – взмолилась Елена, готовая упасть на колени, если это поможет. – Тогда и сейчас?! Что значат эти прозвища?!!

- Когда ты поймешь загадку изображения, то сразишь своего главного врага… может быть, - с той же мудрой, всепонимающей улыбкой ответил мастер. – Когда поймешь загадку слов, то сможешь, наконец, выбрать свою настоящую судьбу. Выбрать самой. Увы… на этом дары мои заканчиваются. Поспеши. Времени осталось мало.

Пару мгновений казалось, что женщина разрывается меж двух желаний – бежать со всех ног или броситься на фехтмейстера с кулаками. Но Елена выбрала третье. Она порывисто качнулась вперед, заключила старого мага в объятия, словно отца… или Деда.

- Прощай, - вымолвила она, чувствуя, как едкие слезы горечи жгут уставшие глаза, которые видели сегодня чересчур многое. – Прощай… наставник. И спасибо тебе.

Она всхлипнула, прижав к себе Пантина. Заплакала тихо и безнадежно, понимая, что вот еще одна жертва, которую нельзя отменить. То есть можно… но ценой нескольких жизней, включая собственную, вместо одной.

- Я не забуду тебя. Не забуду!

- Пантин едва ли не силой отодвинул ее, провел по лицу кончиком пальца, собирая слезинки.

- Нерадивая ученица плохо меня слушала, - добродушно сказал он. – Ты вспомнила то, чего не было, когда я пришел. Ты забудешь то, что было, когда я уйду… это неизбежно. Ступай, а то все будет напрасно.

- Но как… - Елена не закончила, оглядываясь на Раньяна и Насильника, думая, что обоих ей не утащить.

- Это была метафора, глупая женщина, - вновь покачал головой наставник. Елена хотела что-то сказать, но Пантин без заклинаний, пассов и другой волшебной мишуры просто хлопнул в ладоши.

Остановившийся мир дрогнул, пошел сотнями трещин, разбился на части, как вдребезги расколотое зеркало. Все вокруг зажужжало, размылось в ускоряющемся движении, словно поставленный на паузу фильм включили с удесятеренной скоростью. При этом сразу несколько – вернее множество! – параллельных лент проигрывались одновременно, да еще вразнобой, что-то шло нормально, а что-то задом наперед.

Пантин достал из ножен за спиной меч, похожий на земной гладиус – короткий, широкий, без гарды. Взял рукоять обеими руками, молча взмахнул, рассекая плотную ткань самого Мироздания, где нет различий между Временем и Движением, между Пространством и Событием.

Он отсек нить, в которой Елена пала под ударом меча ведьмы.

Он отсек нить, в которой Елена и Раньян были расстреляны из арбалетов.

Он отсек нить – самую страшную и безысходную – где раненая Хель оказалась в руках алчущей безумицы.

Дальше, глубже, точнее. Волшебный меч работал без остановки, разделяя и соединяя.

Артиго не умер, заколотый слугой. И не сгорел в огне.

Старый маг жонглировал событиями и действиями, перестраивал их, складывал в новую мозаику, где связано и объединено. Разводил Елену и ведьму на считанные, но драгоценные минуты. Обходил парадоксы и временные завязки, щедро растрачивая оставшийся запас договора, вычерпывая до самого донышка само свое присутствие во вселенной. И чем тверже, основательнее становилось новое Сбывшееся, тем призрачнее оказывался Пантин. Он таял, растворяясь в потоке времени, не умирая, но прекращая Быть. Выплачивая за великое вмешательство высшую цену тем силам, которые не принимают ни обещаний, ни залогов.

В душе Пантина не было разочарования, страха или сожаления. Лишь немного печали, а также умиротворение от осознания того, что сделанное – правильно.

- Ступай своей дорогой, моя ученица, - пожелал воин-маг. - Ступай и уничтожь этот мир.

Затем Пантин назвал Елену-Хель-Тейну ее настоящим именем, и то было последнее, что сделал он в своей жизни, которой больше не стало.

С коротким злым возгласом Елена ранила очередного наемника. Тот завопил от боли, побежал, решив не связываться с рыжей фурией, которая двигалась и сражалась как заговоренная, как смертная тень, неуязвимая для стали. Барнак, сидящий, привалившись к стене, проводил взглядом Хель, зажимая в боку рану от протазана искупителя. Затем, поняв, что удача не на его стороне, пополз на четвереньках к Дан-Шину, который рисковал сгореть, так и оставаясь в беспамятстве.

- Не торопись, - посоветовал женщине искупитель, стряхивая с острия капли вражеской крови. – Береги силы.

Насильник двигался и говорил почти нормально, лишь меловая бледность заливала его лицо, а при каждом движении в боку подрагивало обломанное древко арбалетной стрелы. По халату расползалось темное пятно.

Чтобы выйти из дома, требовалось спуститься по лестнице, но там уже строился небольшой отряд, около десятка бойцов, все как один – «цыплята», готовые исполнять принесенную клятву и отрабатывать жалованье лучшей пехоты Ойкумены. Короткие алебарды, напоминавшие столовые ножи с крючьями, посаженные торчком на граненые древки, вытянулись вверх, готовясь встретить чужаков. Елена оглянулась, прикидывая, не вернуться ли, но, увы, путь обратно оказался перекрыт разгоравшимся пожаром. Дан-Шина и Гигехайма не было видно, то ли они как-то успели спастись (точнее один спас другого), то ли уже горели.

- Арбалеты, где арбалеты? – гортанно возопил кто-то из гвардейцев. – Стрелков сюда!

Насильник шагнул вперед, отодвигая Елену плечом.

- Отойди, - негромко сказал искупитель. – Иди следом.

- Вместе! - попробовала спорить Елена. – Двое по фронту.

- Слишком узко, - Насильник кивнул в сторону лестницы с бронзовыми перилами. – Мне нужен простор.

Гвардейцы собрались, топнули разом для пущей грозности и стали подниматься осторожными шажками, ступенька за ступенькой.

- Нет, - выдохнула Елена. – Нельзя так…

- Уважай мое решение, - сумрачно потребовал Насильник, делая шаг вперед, глядя сверху вниз на дрожащие острия алебард. – Иди следом и позаботься, чтобы никто из них не поднялся.

Елена молча сделала шаг назад, удерживаясь от кашля, дым разъедал глаза и горло. Мелькнула мысль, что если быстро сбегать и вернуться, то можно бросить на пехоту что-нибудь горящее, шпалеру, например. Однако было поздно, искупитель с диким воплем, похожим на самурайское «банзай!», ринулся в атаку.

Артиго взял Раньяна за руку и сказал:

- Вы изранены.

Белый костюмчик Артиго был обожжен и запачкан, словно мальчишка катался в грязи и пыли. Физиономия расцарапана и закопчена дымом, глаза слезились от страха и того же дыма, губы дрожали, как и голос. Ребенок то и дело вздрагивал, будто хотел упасть, скрутиться в калачик, отгораживаясь от всех страхов мира, но усилием крошечной воли распрямлял себя, старался держать осанку прирожденного аристократа.

«Это точно» - подумал про себя бретер. Раны уже не болели, по крайней мере, в отдельности, боль растекалась по телу, захватывая его целиком, вонзая иглы в каждый клочок. Бесконечная усталость и отупение заливали мышцы и разум. Раньян хотел оглянуться, чтобы оценить кровавый след за собой, но сломанная ключица тут же показала, что всегда есть новый уровень боли. Раньян скрючился набок, чувствуя, как багровый туман застилает глаза.

- Обопритесь, мой… - дрожащим голосом предложил Артиго.

Бретер вздрогнул, ужасаясь тому слову, что могло прозвучать следующим. Страшась и, в то же время, желая услышать его

- … мой друг.

Бретер тяжело оперся на худое, костлявое плечо под драгоценной и рваной тканью. Раньян стыдился того, что давит на слабого, щуплого ребенка, не в состоянии удерживаться на ногах собственными силами. Но понимал, что иначе не сделает ни шага.

«Живой» - повторял он вновь и вновь. – «Он живой!»

Он живой…

Артиго, едва удерживая вес взрослого, сильного мужчины, двигался вперед шажок за шажком. Перед ним разверзся ад, отец и сын шли по трупам, которые бросали на ступени, а затем и мостовую сражающиеся впереди Насильник и Хель. Раньян почти ослеп от измождения и потери крови, мужчина ориентировался на движение поводыря и темные пятна в багровой тьме. Но Артиго видел все, крепко схватившись обеими ладошками за руку ничтожного и безродного бретера, единственного, кто пришел спасти Готдуа-Пиэвиелльэ, преданного и проданного теми, кому он доверился.

- Идем… - Раньян сплюнул сгусток крови. – Мальчик. Бог с нами. И верные друзья тоже. Мы пройдем.

Чья-то рука вытянулась, чтобы заколоть Артиго стилетом, но Хель возникла откуда-то сбоку и одним ударом отсекла руку чуть ниже локтя. Россыпь кровавых брызг покрыла бледное лицо Артиго, словно ярко-алые веснушки, ребенок сбился с шага, чувствуя, как дрожит рука бретера на плече. Раньян споткнулся и едва не упал, но чудом удержался на ногах, тяжело хрипя. Артиго вытер лицо рукавом, превращая россыпь капелек в широкий мазок.

Кто-то выбежал из тьмы с диким воплем, целясь алебардой, Насильник крутнулся едва ли не на колене, ударил вдогонку древком, подбив ногу алебардисту. Тот упал, и встать уже не смог – оскаленная, страшная как демон Хель буквально прыгнула сверху, прижав спину коленом, не давая подняться, быстро и часто заколола кинжалом в загривок, прикрытый лишь стеганой курткой. Добив гвардейца, женщина оглянулась на мальчика с бретером, убедившись, что те пока живы, и снова бросилась в схватку.

Несколько крошечных слезинок скатились по грязным щекам, промывая тоненькие дорожки в красном. Артиго сжал зубы и переступил через мертвеца.

- Все, - тяжело, с бульканьем в пробитой груди, выдохнул Насильник, опускаясь на колени. – Дальше без меня.

Копье выпало из разжатых пальцев, покатилось, стуча мокрым древком по камням мостовой.

- Не дури! – потребовала Елена, дергая его за рукав, стараясь поднять. – Идем!

- Хель, - Насильник посмотрел на нее снизу вверх расширенными до предела, бездонно черными зрачками. – Я мертв. Меня уже нет. Идите дальше сами…

Елена страшно выругалась, сунула кинжал в ножны, стараясь поднять искупителя. Худой, как скелет, Насильник был не тяжелым, но женщина смертельно устала.

- Отойди-ка, - попросил вынырнувший из дыма Кадфаль, закидывая на плечо верную дубину, которая, судя по клочьям волос и кожи, уже собрала урожай смерти в эту ночь.

Елена даже не стала удивляться, приняв явление второго искупителя как данность. Случилось – и хорошо.

- Эх, не успел, - огорчился дородный Кадфаль, закидывая Насильника на плечо. – А так спешили… Да идем же! Этот город превращается в ад и то ли еще будет.

Елена оглянулась на Раньяна с Артиго, которые были один в один слепец и поводырь, если бы не парадный костюм ребенка. Даже вымазанный кровавой грязью и копотью маленький дворянин смотрелся как белая ворона. Женщина сорвала с одного из трупов плащ, накинула на плечи мальчишки, Раньян помог дрожащими пальцами, кое-как затянул шнурки, скрывая приметное одеяние.

- А я хорошо тебя выучил, - вымученно, криво улыбнулся он Елене. – Ни царапины не получила…

- Отлично выучил. После сочтемся, - отрезала женщина и скомандовала, указывая направление. - На север! Там, за воротами, должны ждать…

- Знаю, - перебил Кадфаль. – Мы встретились. Они порывались бежать за вами, но я остановил, отправил с телегой дальше. Тут от меня больше пользы, чем от убогих.

Он дернул плечом, поправив безвольное тело Насильника. Пробормотал что-то насчет дурной традиции встречаться на бунтах и пожарах. Елена окинула площадь диким, страшным взглядом, буквально вбирая в себя образ королевской столицы, действительно обвалившейся в ад. Пайт-Сокхайлхей стал поход на муравейник, кипящий своего рода антижизнью. Здесь воедино смешались погромы, грабеж, насилие. Горожане, преступники, наемники, дружины - все превратились в Толпу, которая опьяняла сама себя безудержной жестокостью и никак не могла насытиться кровопролитием. Становилось жутко от одной лишь мысли, во что превратится эта вакханалия еще через пару часов.

- За мной, - сказала Елена, перекладывая меч в левую руку. – Ступайте за мной. Мы выйдем отсюда живыми. Я обещаю.

И они пошли вперед, сквозь огонь, кровопролитие, сквозь кромешный ужас и огненную тьму. Потому что такова была их судьба, созданная выбором и поступками.

__________________________

В другой, доброй вселенной, где по этой истории сделали бы сериал, прорыв из резиденции был бы показан сугубо через долгий крупный план лица Артиго, за которым смутно воюют размытые фигуры-тени. Капли крови, замершее лицо бледного парня и так далее.

Под соответствующую музыку:

https://www.youtube.com/watch?v=qkyfrRnvHZ0

Но мы не в доброй вселенной, так что можете просто представить :-)