Дворянство. Том II. Ступай во тьму

Глава 20

Глава 20

За день до приема Елена проснулась от того, что ее кто-то тронул за руку. Сон выдался тревожный, сумрачный, на него еще легло внезапное действие, и женщина спросонок едва не заколола Витору. Как всякий приличный человек Елена держала нож поблизости даже во сне, хотя и не клала его под подушку. Девчонка жалобно вскрикнула, закрываясь, и выронила пакет, похожий на бандероль с сургучной печатью.

- Чтоб тебя, - чертыхнулась Елена, откладывая нож. – Не делай так больше!

Витора еще пару мгновений жалась в комок, ожидая, не станут ли ее бить, затем выпрямилась, насколько это было возможно. Добросовестно попыталась изобразить что-то вроде реверанса и прошептала:

- Как прикажет госпожа.

Она все время говорила так тихо, что приходилось напрягать слух, никакие просьбы и даже ругань тут не помогали. А еще Витора сутулилась как горбунья. Елена осмотрела ее и не обнаружила увечий, которые обусловили бы такой изъян, скорее всего и тут сказалась чистая психология. Мудрый Насильник посоветовал не давить, а подождать, чтобы девушка привыкла заново к нормальной речи, отсутствию побоев и в целом человеческому отношению. Елена решила, что, наверное, так и в самом деле будет лучше. Но постоянно видеть рядом несчастное и согбенное существо – женщина опасалась уже за собственную психику. Хотя, надо сказать, в качестве служанки Витора себя полностью оправдывала.

Дессоль, против ожиданий, категорически приветствовала появление у спутницы личного слуги, более того, удивилась – оказывается, баронесса считала, что он и так есть, просто временно отсутствует. В рассуждениях Дессоль имелся свой резон – институт слуг в Ойкумене был крайне развит и многообразен. Фактически каждый человек, избавленный от необходимости ежедневно бороться за существование, стремился обзавестись каким-нибудь лакеем, хотя бы мальчишкой на побегушках. Это было престижно, демонстрировало уровень благосостояния, однако имелось здесь и практическое зерно. Прежде лекарка не отдавала себе в том отчета, она либо жила на чьем-то пансионе, либо странствовала, вынужденно претерпевая. Сейчас же осознала, что уход за собой без горячего водоснабжения, газовых плит и прочих стиральных машин требует больших усилий. Бедный – грязен и страдает желудочно-кишечными хворями. Поэтому, чтобы держать себя в нормальном состоянии, требовалось или много свободного времени… или слуга. И от человека, который вхож в приличный дом, допущен к телу благородной дамы, более того, заботится о ее жизни - владение хотя бы одним лакеем ожидалось по умолчанию. Так что Елена не только не поразила общественность, а скорее наоборот, привела реальность в соответствие с нормой.

Елена зевнула, вставать не хотелось. Витора так же шепотом дала отчет в событиях утра: с госпожой баронессой все хорошо, был приступ тошноты, но короткий; гонец доставил посылку из дома юриста; завтрак готов.

- Покажи руки, - вспомнила Елена.

Служанка растерялась, снова уронила поднятый, было, сверток, сморщилась так, будто вот-вот заплачет от страха.

- Покажи пальцы, - сдерживая раздражение, мягче и тише попросила хозяйка. – Глянем, помогают ли припарки.

Конечно эффект от компрессов из вяленых ягод чернабы так быстро себя проявить не мог, но Елене показалось, что суставы кажутся чуть менее опухшими и красными. Значит, следует продолжить, а также пропить курс нескольких испытанных еще на Пустошах трав для общего укрепления организма.

- Больно? – спросила лекарка, сгибая и разгибая мизинцы на больных руках.

- Нет, чудесная госпожа, - пробормотала девушка срывающимся голосом.

- Глупая, - укоризненно покачала головой Елена. – Как я смогу тебе помочь, если не знаю, действует ли лечение?

Тихий шелест ответной речи она и слушать не стала, зная, что там уверения в полнейшем благополучии, довольстве жизнью и так далее.

- Лицо.

С лицом дела обстояли куда лучше, примочки из корневых грибов хорошо рассасывали отеки и синяки. Еще пара недель и о систематических побоях напомнит лишь нос, его, к сожалению, Елена исправить не могла. К счастью хрящ деформировался не настолько, чтобы изуродовать лицо по-настоящему. А расплющенные уши скроются под отросшими волосами.

- Ладно, потом продолжим. Попробуем бинтовать пальцы, - подвела итог лекарка. – Что там?

- Это вам, - Витора подала сверток обеими руками, приседая. – Принесли…

- Ну-ну, - буркнула Елена, видя знакомую печать на сургуче престижного и дорогого цвета «зеленый папоротник».

В свертке оказалась деревянная шкатулка, простенькая, без всяких украшений, но добротно и красиво сделанная, с простым запором в виде крючка со скобой. Елена последовательно достала и положила на кровать письмо, книгу и кошелек. Письмо лаконично сообщало, что по взаимной договоренности Елена завтра будет в свите барона Лекюйе, а не с работодателем. Прочитав скупые строки, женщина глянула в потолок, хотела витиевато выругаться, но покосилась на Витору и промолчала. Лишь подумала, что, в конце концов, люди не должны соответствовать нашим представлениям о них. После женщина заглянула в мешочек и обнаружила там целых тридцать хороших серебряных монет, что порадовало. И, в конце концов, наступил черед книги, той самой, в обложке из простого нелакированного дерева с выжженными буквами. В нее была вставлена записка, сложенная вдвое, простая, без печати и подписи. Записка оказалась столь же кратка и деловита.

«Твое тело искушено всевозможными упражнениями. Но разум – нет. Эта книга поможет, как давным-давно помогла мне. Хоть и написана руками безбожников Демиургов. Владей, береги, познавай. В назначенный час передай тому, кто нуждается»

Елена открыла вторую или третью страницу, прочитала наугад. Книга явно была старой, начертания букв изменились не сильно, однако текст читался примерно как дореволюционный. Не готика, конечно, но приходилось сосредотачиваться.

«Под наименованием Духовных Упражнений отныне и впоследствии разумеется всевозможный способ умственных Испытаний, к коим мы причисляем размышления, созерцания, молитвы словесные и немые, а также и прочие действия духовной природы, впрочем, о том будет сказано впоследствии. Ибо как телесным упражнением является изощрение тела плаванием, хождением, беганием, воинскими науками, так и всякий способ, каким душа приготовляется и располагается для освобождения от всех неупорядоченных влечений, следует назвать Упражнением Духовным. Обдумай и прими необходимость сего! Ибо указанные Испытания служат не праздному развлечению, но предназначены для поиска и обретения воли Пантократора относительно устройства твоей жизни и спасения души»

Елена заглянула в конец повествования и узнала, что «Превыше всего надо ценить усердное служение Пантократору, Богу нашему, по сыновьей любви; однако мы должны весьма хвалить чувство страха перед Его Божественным Величием. Страх рабский, когда человек не достигает лучшего и более полезного, может сильно помочь избавиться от смертного греха»

Она разочарованно захлопнула том, чуть было не отбросила в сторону, однако в последнее мгновение все же аккуратно положила на кровать. Книги сами по себе являлись вещью крайне дорогой, а толстые и духовные – особенно. Ульпиан подарил ей маленькое состояние. Но Елена то надеялась, что, быть может, там содержатся какие-то секреты, шифровальные ключи, на худой конец шокирующие откровения. А книга была ровно тем, чем и казалась – сборник мозгодробительных сентенций духовного толка. Причем ее и не продать, во всяком случае здесь и быстро – слишком приметная вещь, кроме того демиурги… не нарваться бы на обвинение в распространении еретических знаний.

В общем бесполезный (пока) груз. Да еще и тяжелый.

- Ладно, - сказала женщина. – Пора умываться.

Витора, опять же кланяясь, протянула тарелку с веточкой для чистки зубов. Сельская девчонка позаботилась о теплой воде и даже нагрела полотенце. Да уж… Положительно, иметь личного слугу оказалось… удобно.

- Пока не забыла, - вспомнила женщина, обтираясь мокрым полотенцем. – А тебе роды принимать доводилось?

- Нет, - прошелестела девушка.

Елена запоздало подумала, что вопрос, при учете недавних обстоятельств, бестактный до безобразия, однако Витора отнеслась к теме с удивительным спокойствием. Наверное, это было связано с высокой смертностью и низкой ценой жизни ребенка, который еще не помогает семье. Бог дал – бог взял. Девушка все так же тихо и монотонно пересказала то, что знала про роды, в основном дичайшие суеверия и пыточные манипуляции народной медицины. Выманивание ребенка из утробы «на сладкое», подогрев живота печной заслонкой или крышкой от котла, правильные заговоры и так далее. Практической ценности эти знания не имели.

- Ясно, - подытожила Елена. – Ладно, я к госпоже баронессе, затем по делам. Ты сиди здесь. Спи, делай припарки как я показывала, думай о хорошем. На кухне кормят, не обижают?

- Нет. Все ко мне очень добры.

- Ну и славно, - решила Елена, затягивая пояс. – Веселый будет денек.

* * *

День и в самом деле продолжился разнообразно.

Для начала по пути Елена ощутила голод, внезапный и немотивированный, потому что завтраком она не пренебрегла. И зашла в удачно оказавшийся по пути кабачок «Под сломанной стрелой». До полудня здесь было относительно тихо и спокойно. Хозяйка отсутствовала – пошла на рынок за вином, Марьядек остался за главного. Он вполне искренне порадовался лекарке и сразу же угостил кувшинчиком киселя, а также блюдом, которое он гордо именовал самым-пресамым традиционным горским кушаньем – холодец, залитый квасом. Месиво оказалось куда вкуснее, чем выглядело, Елене даже понравилось. Пока шел процесс, она перекидывалась словами с браконьером-кабатчиком. Марьядек пожаловался на боли в ноге при непогоде, Елена обещала прислать настой для компрессов. И тут вспомнила:

- О! Вопрос.

- Какой?

Марьядек не страдал короткой памятью и хорошо помнил, кому обязан удачной операцией, а также актерской славой и неплохими деньгами. Так что питал к лекарке своеобразный пиетет и всегда был готов помочь, в разумных пределах, конечно.

- Пряники. Зачем покупать эту дрянь и менять на вино и водку?

- А! - горец аж заулыбался, от чего вздрогнула и шатнулась в сторону служаночка с веником. – То дело простое. Но витиеватое.

Итак, еще зимой, как раз незадолго до прибытия в город странников, была введена так называемая «винная монополия». Выглядела она своеобразно: внутри городских стен облагалось специальным сбором все, что крепче пива, а вот питейный доход за стенами «покуда видит здоровый глаз высокого и пешего мужчины» сразу и полностью конфисковывался в городскую (то есть графскую) казну с отделением королевской «пятины». Народ быстро навострился обходить суровую норму – за считанные дни алкоголь в загородных трущобах вообще престал продаваться, теперь его честно, искренне, от всей души меняли. Меняли, как легко понять, на те самые пряники. Комок теста (разумеется, по соответствующей цене) – кружка вина или чарка водки. С этим пытались бороться через цеховые нормы цены и качества хлеба, но без особого энтузиазма.

Покосившись, не подслушивают ли, Марьядек наклонился ближе и чуть ли не шепотом сообщил о слухах, дескать, готовится нечто такое, от чего живые позавидуют мертвым, а недавнее прижималово с мельницами покажется детским забиванием крыс. Городская чернь живет как на иголках, справедливо предполагая, что любые перемены ей несут лишь зло. Но и более обеспеченные слои тоже ощутимо напряглись. Елена тут же вспомнила давний уже разговор тайного эмиссара с Ульпианом насчет имущественного ценза и штрафов, но решила этим воспоминанием не делиться. Одно дело – слух, причем общераспространенный, другое – конкретное событие, которому лучше бы оставаться неизвестным. Тем более не факт, что слух касался именно этого, судя по всему, фантазии короля и графов относительно того, где бы еще взять денег, перешли в режим вольного и ничем не ограниченного творчества.

После трактира путь ее лег в сторону швейной артели. Здесь, как и ожидалось, все прошло строго и профессионально. Окончательная примерка, нашивка тонкого декора и прочие завершающие мероприятия. Елена оценила результат и решила, что он стоит потраченных денег (к тому же не своих). Оставалось лишь продемонстрировать платье народу, желательно не вызвав скандал.

А надо ли мне это? – задалась она трезвым вопросом, глядя на деревянный «болван» с платьем. Прием, служанка, баронесса, дворяне… Базар житейской суеты – все вокруг, весь этот город. Да и весь мир впридачу.

Надо ли? Ну, а почему бы и нет?

Договорившись со швеями о доставке и пообещав рассказывать о замечательной артели «граду и миру», Елена тяжко вздохнула и отправилась в самый неприятный пункт назначения из намеченных сегодня.

* * *

- Разговаривайте, я пойду, - поставила в известность серая капитанша проституток и ушла, стуча по лесенке деревянными гвоздиками на подошвах. В подвале стало тихо, лишь потрескивали сальные свечи, да капало в углу.

Елена внимательно посмотрела на человека, сидевшего напротив.

Повитухам следует быть пожилыми, но возраст этой женщины Елена определить не могла. Немолодая, но старухой вроде бы не назвать. Сбивал с толку ярко выраженный анорексичный облик. Кости черепа так сильно выступали под желтоватой кожей, что казалось – вот-вот прорвутся наружу. Запавшие щеки оттягивали краешки губ настолько, что рот все время был приоткрыт, демонстрируя кривую полоску зубов. Нос торчал острым клинком, а глаза как будто усохли, перекатываясь в орбитах. С волосами дело обстояло не лучше, они выбивались из-под чепчика редкими прядями, больше смахивающими на паклю. Судя по тому, как свободно висело платье, ниже шеи дела обстояли ничуть не лучше.

Самоходный скелет, опасливо подумала Елена. Не помрет ли это чудо голодания прямо тут, за столом? В общем зрелище было устрашающим, и лекарке пришлось напрячься, чтобы не вздрогнуть от неприятия.

- Чавось? – спросила анорексичка. Голос у нее был под стать сложению, высокий и противный, как треск сучка под топором.

- Как твое имя?

- А нетути, - хмыкнула тощая. – Забыли дать.

- Да брось, - скривилась Елена. – Можешь ведь нормально говорить. Ты же городская.

- Могу, - женщина спорить не стала. – Да не хочу. Мне так ловчее да приятственнее.

- Как скажешь, - пожала плечами Елена. – Есть дело. Думаю, ты уже знаешь.

- Знаю, - опять же не стала отпираться худосочная тетка. – Семь золотых мерков.

- Неплохо, - двинула бровью Елена. – Больше сотни коп. Что ж вам всем так эта сотня далась… А чего сразу не десять золотых? Красивое число.

- Не, ты не поняла, - уточнила повитуха. – Не «солдатских», а «хороших», по двадцать четыре копы. Итого полторы сотни.

- Сто шестьдесят восемь, - машинально поправила Елена. Она чувствовала даже какое-то удовлетворение. Здесь, по крайней мере, все понятно сразу.

– Передай хозяевам мои наилучшие пожелания.

Она встала, не чинясь и не играя. В отличие от позорного торга за Витору сейчас у лекарки не было красной пелены перед глазами, лишь спокойствие и деловитая мысль – к кому же теперь обратиться?

- Эй-эй, - чуть заволновалась повитуха. – А дело как же?

Елена молча и безразлично махнула рукой, ленясь тратить время на пустые слова.

- Да ладно! – сделала попытку тощая. – То для тебя не деньги!

Елена уже поднималась по скрипучей лестнице, когда в спину ей прилетело:

- Ну, хорошо, хорошо! Сколько дашь?

Лекарка остановилась и добросовестно подумала. Не оборачиваясь, произнесла скучным и деловитым голосом:

- Я дам тебе два золотых в серебре. «Солдатских». Не нравится – говорить не о чем.

- Ну, накинь хоть чуточку! – буквально взмолилась повитуха. – Мне же половину квартальным отдать надо, чтоб они провалились! – судя по звуку, тетка смачно плюнула прямо на пол. – На шестнадцать серебряных денежек особо не проживешь. Меньше чем за пять взяться не могу! Не дай Параклет бежать из города на сальных салазках придется.

- Четыре. И больше ни монетки сверху, - посулила рыжеволосая в пол-оборота. Увы, следовало признать, что в таком контексте цена не столь уж и завышена.

- Жадина, - горько вздохнула тетка, и стало ясно – торг состоялся. – Деньги вперед!

- Ага, щас, - по-мужицки цыкнула зубом Елена. – Треть вперед, остальное когда подступит время.

- Жадина, - повторила тетка, уже без всякой горечи, с деловитостью профессионала. И сразу перешла к делу. – Так чего надо то? Вытравить ребятенка, пол поменять или еще какую дельность сделать?

- За дуру меня не держи, - поморщилась Елена, возвращаясь к столу. – Пол в утробе не меняется. Каким заделали, такой и родится.

- Ну, так не все ж про то знают, - с прежней деловитостью и обескураживающей прямотой сказала тощая. – Если покупателю деньги кошель прожигают, чего бы не взять? А там как повезет.

- Ну да, встречу… ангела посредь улицы или нет, - переиначила Елена крылатое изречение. – Половина на половину.

- Вот, - согласилась тетка. – Так чегось будем?

Положительно, этот ходячий суповый набор Елене даже понравился, немного, самую чуточку, но все же понравился. Деловитостью, неприкрытой жадностью без скользких обводок, а также явным пониманием своего дела.

- Как тебя звать? – спросила лекарка.

- А как хошь, мне без разницы, - тут же отозвалась тетка. – Денежка прозвищ не различает.

В полуподвале не было, разумеется, никакого хронометра, но судя по сгоревшим свечам, разговор занял не менее часа. Елена кропотливо выспрашивала о родовых проблемах, тетка отвечала, вроде бы откровенно, ничего не скрывая. Лекарка злилась на себя за то, что не догадалась прихватить церу или бумаги для записей, столько разных нюансов оказалось в деторождении.

- А еще когда матка опущается, ее можно горшком вытянуть на прежнее место, - вещала безымянная повитуха. – Но то ненадолго. Однакож бабе облегчение дает пребольшое.

- Горшком? – не поняла Елена.

Анорексичка подробно описала процесс. Требовалось взять «махотку», то есть большой горшок с высоким горлышком, разогреть и поставить на живот в определенном месте. Остывая, горшок втягивал ткани как обычная медицинская банка, смещая матку обратно. Сняв остывший сосуд, живот обязательно требовалось правильно забинтовать, чтобы все не вернулось обратно, когда роженица встанет на ноги. Остроумное решение, подобранное эмпирическим путем на бесчисленных попытках.

Так, продираясь через мудреную смесь рабочих рецептов и дремучих суеверий, Елена приблизилась к главному вопросу – отчего умирают матери при кесаревом сечении?

- Да кто ж их знает! – искренне воскликнула повитуха. – То ж Параклет всем жизни отмеряет.

И задвинула косноязычную, но логически довольно стройную версию, дескать, людей на свете должно быть строго определенное количество, иначе они чрезмерно расплодятся и съедят всю провизию в мире. Поэтому, когда население умножается сверх меры, мудрый и суровый Параклет выравнивает баланс: одна жизнь приходит, одна уходит.

Сделали короткий перерыв, лекарка не решилась пить воду сомнительного происхождения и наверняка некипяченую, поэтому глотнула подкисшего молока, тетка уговорила кувшин легкого пива. Закусили краюхой и продолжили, обновив свечи. За следующий час придирчивых расспросов Елена составила в уме довольно причудливую картину. Со слов повитухи получалось, что сама по себе операция непростая, однако посильная, где-то на уровне ампутации конечности выше среднего сустава. То есть шансы откинуться у пациента хорошие, но при мастерстве хирурга и некотором везении процедура идет нормально. А вот затем… Затем девять из десяти рожениц погибали в первую послеоперационную неделю.

Сначала Елена решила, что видимо дело в «гнойном животе», то есть перитоните, это было вполне естественно при внутриполостной операции без антисептики и даже без перчаток. Однако симптомы подходили только частично. Повитуха, судя по всему, была опытным специалистом с большим стажем и хорошей памятью, она добросовестно вспоминала эпизоды, описывала картины грустной и мучительной гибели рожениц, но что-то здесь не сходилось… Елена тихо злилась, пытаясь понять, что именно и никак не могла вспомнить. Будто занозу вытащили из-под ногтя, а крошечное острие обломилось и раздражает. Вроде не очень больно, однако и не забудешь про него.

Не перитонит, не привычные послеоперационные осложнения, не шок. Должно быть еще что-то!

Видя, как нанимательница ушла в глубокие размышления, повитуха замолкла, громко захрустела подсохшей хлебной коркой. Судя по аппетиту, ее болезненная худоба имела причиной отнюдь не дефицит питания. Елена даже встала и заходила из угла в угол, ловя ускользающие догадки, но безуспешно. Все равно, что пытаться вспомнить забытый сон – он скользит по самому краешку сознания, а осмыслению не дается.

Еще одна неприятная истина, которую лекарка вынесла из разговора – без повитухи все же не обойтись. Была у женщины мысль пройти что-то вроде экспресс-обучения, может быть даже практикуясь на трупах и нищих больных, которым все равно никто не помог бы, так что хуже не сделать. Но нет… Доставать младенца из утробы, это не стрелы из кишок вытаскивать. Здесь требовалась мощная практика, которую за несколько недель организовать невозможно.

И все-таки – почему они умирают?..

Елена тихо выругалась, осознавая масштаб задачи. Тетка продолжала грызть хлеб, ожидая новых указаний и вопросов.

- Так, - вымолвила рыжеволосая женщина. – Сделаем, пожалуй, следующим образом… Найду тебе жилье, переселишься туда, чтобы быть под рукой. Там же и передам задаток.

Безымянная повитуха отозвалась жаргонно, кратко и односложно, примерный перевод ее слов на русский звучал бы как «бу-сде!».

- И еще, - Елена вновь нахмурилась, прикидывая, насколько великим у нее получается дефицит бюджета и как бы его восполнить. - Сколько стоит свинья?

- Живая?

- Да.

- Ну-у-у… копы четыре, может пять. Большая, маленькая, по-всякому бывает. Можно клопа какого за две сторговать, можно и за десять хрюшку выбрать, из какой соленья и колбас на год хватит.

- Ясно. А супоросная?

- Шесть-семь, не меньше, это ж целый выводок, считай, берешь в одной утробе.

- Ясно. Я ухожу. Завтра пришлю гонца.

Какой только хренью не приходится заниматься ради добрых дел, подумала Елена. С другой стороны, у меня же служанка теперь, вот пусть и займется. Интересно, умеет ли Витора резать свиней?

* * *

- О, Господи, - простонала баронесса.

- Сильнее? – уточнила Елена.

- О, да, изо всех сил, - буквально провыла Дессоль.

- Так?

- Да-а-а-а-а!!!

Чтобы не перебудить дом, беременной женщине пришлось спрятать лицо в подушку.

- Вот и славно, - пробормотала сквозь зубы лекарка, изо всех сил массируя поясницу баронессы. Чтобы «пробивать» напряженные мышцы требовалось и в самом деле прикладывать недюжинные усилия, работая основаниями ладоней. Пациентка сроду не занималась какой-либо специальной физкультурой, тонус мышц был не развит, нагрузка на поясницу приходилась очень большая, так что Дессоль страдала от хронических болей в спине.

- О-о-ох, - блаженно выдохнула она, переваливаясь, как тюлененок, из «четверенек» в положение «лежа на боку».

Елена потерла изрядно уставшие ладони, взяла теплое, легкое одеяло, заботливо прикрыла женщину. Прилегла рядом, положив голову на подушку-валик, протянула руку в сторону пациентки.

Елене нравилось гладить живот Дессоль. Было в этом помимо простого чувственного удовольствия некий сакральный элемент. Лекарка представляла, что под ее ладонью тихонько и доверчиво растет искорка новой жизни. Или жизней. Все равно, что обводить, не касаясь, нежные лепестки чудесного цветка. Елена за них ответственна, без ее усилий, ума и навыков им будет сложно появиться на свет.

Хорошо, что детям выпало родиться в богатой семье. С другой стороны, кем они вырастут? Спесивыми негодяями, благородными людьми? Хотя в Ойкумене это, по сути, лишь вопрос точки зрения…

- О чем ты задумалась? – Дессоль поправила ей короткий рыжеватый локон, затем ее пальцы скользнули по виску и перешли на губы.

- О жизни, - Елена куснула мягкие подушечки, вызвав у баронессы тихий вздох. Провела кончиком языка по указательному пальцу, поцеловала его.

Дессоль уютно устроилась в подкове подушки для беременных, положила голову на ладонь, не спуская с Елены внимательный нежный взгляд.

- Что тебя заботит? – спросила она, водя пальцами по ключице рыжеволосой подруги.

Елена прислушалась к шумам ночного дома. Чем-то стучит кухарка, наверное замешивает тесто для завтрашней выпечки. Скрипит совок - выгребают прогоревшие угли. Снова храп – забавно, как довольно тощая компаньонка баронессы производит столь мощные звуки. Мышь прошуршала… Или крыса. Лисички, конечно, хорошие мышеловы, но до кошек им все же далеко, а всяких ласок и горностаев Дессоль не держала – ее сразу выворачивало от их специфического запаха.

Вдали гремело – мимо шла гроза. Дожди… слишком уж много стало в последнее время дождей. Вроде бы зерну избыток воды так же не на пользу, как и сушь.

- Что же меня заботит…

Елена откинулась на подушку и заложила руки за голову, глубоко, искренне задумавшись. Гром ударил ближе, страшнее. Очевидно, грозовой фронт все-таки зацепит город. Дессоль воспользовалась удобной диспозицией, опустила руку ниже и стала чередовать поглаживания с «царапками», еще больше походя на кошечку. Елена откинула голову дальше и зажмурилась от удовольствия, стискивая подушку.

- И все же, - Дессоль резко убрала руку, вызвав полный возмущения вздох подруги. – В чем твои заботы?

- Это нечестно, - Елена преувеличенно огорчилась, надувая губы. – Продолжай!

- Нет, - с такой же преувеличенной строгостью ответила баронесса. – Сначала ответь!

- Ну, хорошо, - сдалась рыжеволосая. – Я умею лечить… ну, постольку поскольку. Но кажется, это не моя стезя. Ульпиан меня…

Она осеклась, думая, что «прогнал» - слово не слишком удачное и к тому же провоцирующее ненужные вопросы.

- Рассчитал.

- Это хорошо, - неожиданно вымолвила баронесса.

- Да? – Елена и не пыталась скрыть удивление.

- Им недовольны. Я не знаю подробностей, но слышала, что семья тетрархов больше не благоволит ему. А недовольство больших людей, оно словно тень, может накрыть всех причастных.

Логично, подумала Елена. Вероятно, этим и объясняется то, что мэтру приходилось браться за мелкие дела, категорически не соответствующие профессионалу мирового масштаба. Поскольку здесь все про всех знают, то прибегать к услугам человека в королевской опале – неразумно и вызывающе. А может, Ульпиану просто нечем было ей платить? Хотя вряд ли…

- Пусть так, - задумчиво сказала она, глядя в потолок, расписанный яркими красками по сырой штукатурке. Раскраска что-то изображала, однако, будучи сделана не слишком умелой рукой да еще в темной комнате больше напоминала абстракцию. Елена попробовала вспомнить, как называли «художников», которые малевали разноцветные пятна, не сумела.

- Однако мне нужно жить на что-то, - продолжила она. – Город высасывает деньги, как паук.

- А зачем? – Дессоль не поняла ее вполне искренне. – Тебе не хватает? Скажи, сколько.

- Возможно… - лекарка хотела сказать «много», но решила смягчить. – Немало. Травы для микстур и все такое.

- Немало? Прелесть моя, - покровительственно улыбнулась Дессоль. – Мы – семья Лекюйе-Аргрефф. Мы не знаем таких слов.

Экие суровые, раскидистые понты, подумала Елена и тихонько выдохнула с облегчением. Да, кажется, вопрос золота для повитухи решится относительно просто. Она посмотрела прямо в глянцево-темные глаза баронессы, где прыгали чертенята отраженных огоньков свечей.

- А потом? – спросила рыжеволосая, очень серьезно и вдумчиво.

Дессоль нахмурилась, скорчила гримаску, обдумывая глубокий вопрос. Думала она недолго, считанные мгновения.

- Потом? – искренне удивилась баронесса. – Ты же компаньонка. Можно сказать, прирожденная.

Теперь удивилась уже Елена. С ее точки зрения «компаньоном» называлось бесполезное существо в непонятном статусе не то слуги, не то кого-то еще, без особого спроса и ответственности. Балласт и не более того. К тому же записываться можно лишь по протекции, имея хорошее происхождение. Эти соображения женщина дипломатично высказала баронессе, после чего Дессоль пришлось накрываться подушкой, чтобы не перебудить весь дом искренним хохотом.

- Да нет же! – выдохнула она в конце концов, раскрасневшись. – Эта… - Дессоль махнула в сторону двери за которой по-прежнему храпела девица. – Просто девка из фрельсов. Ее отец упросил моего принять ее на время, чтобы потом выдать замуж как мою спутницу. Это немного повысит ее положение, пойдет в часть приданого.

- Приданого? – не поняла Елена.

- Ну да, - кивнула Дессоль, рассыпая по кровати волну черных локонов. – Она не то, чтобы под покровительством моей семьи… Но подарки разные, небольшие милости, поздравления с праздниками…

Баронесса замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, но лекарка уже поняла суть.

- Все ясно, - проговорила Елена, поворачиваясь на бок и устраиваясь поудобнее. – Тогда расскажи, какие они еще бывают.

Гроза тем временем все приближалась, сквозь тоненькие щели в плотно закрытых ставнях то и дело шарашили взблески молний.

Из рассказа баронессы выяснилось, что выражение «компаньонка» было существенно богаче по содержанию, нежели думала Елена. Так же как «спутник» для мужчин имело спектр от просто доверенного слуги до чуть ли не побратима. Обычно «компанию» водили с дамой, которая была доверенным лицом и выполняла некие обслуживающие функции, однако стояла выше обычной прислуги. Ей не принято было отдавать приказы, а указания оформлялись в виде просьб или пожеланий. Нет, разумеется, кое-кто обходился с компаньонами как с лакеями, но в обществе такого поведения не одобряли. «Компанией» также часто собирались одинокие пожилые женщины, деля расходы и ухаживая друг за другом. В общем «компаньонка» могла быть подругой, шпионом, даже телохранителем. Так что в этой профессии встречались настоящие воительницы. К тому же зачастую тело полагалось охранять «наоборот».

Елена этого не поняла, Дессоль пояснила, что часто компаньонок нанимают семьи благородных девиц, которым предстоит некая отлучка из отчего дома. Чтобы не вышло какой-нибудь конфузии. А то бывает – встречается по дороге осанистый и пригожий красавец, вроде всего лишь взглядами обменялись, а через несколько месяцев дама начинает ни с того, ни с сего носить платья свободного покроя.

- Уберечь от себя самой, - понимающе кивнула Елена.

Да, непростая профессия. И, как с энтузиазмом уверяла Дессоль, Елена буквально создана для подобной работы. Включая ее особенные таланты. Здесь баронесса конфузилась и впадала в ханжество, но Елена и так поняла о чем речь, изрядно повеселившись. Да, в самом деле – хороший способ отвадить девицу благородных кровей от опасных мужланов.

- Ты счастлива? – неожиданно спросила Дессоль.

- Не знаю, - ответила Елена, не особо вдумываясь. – Вряд ли.

- А что тебе еще нужно для счастья? – настаивала баронесса.

- Много разных вещей, - уклонилась Елена и провела стопой по лодыжке брюнетки. Снова подумала, что видимо судьба такая – спать лишь с темноволосыми.

Дессоль состроила капризную рожицу, однако и отодвигаться не спешила. Елена дошла до ее колена и закинула свою ногу поверх. Положила руку на бедро, не столько притягивая баронессу к себе, сколько подтягиваясь к ней, на расстояние поцелуя.

- Кажется, подушка нам будет лишь мешать, - предположила Дессоль, шаловливо прикусив кончик языка.

- Определенно, - согласилась Елена, приподнимаясь, чтобы избавиться от указанного предмета. Из положения сверху легко можно было перейти к иным увлекательным действиям, так что свечи гасли одна за другой, и никто не спешил их менять…

Дождавшись, когда баронесса уснет, Елена тихонько встала с кровати, не одеваясь, прошла через две комнаты в третью, где имелся балкон. Опять стараясь не скрипеть, не шуметь, открыла дверь и шагнула под ливень. На женщину обрушился холодный водопад, сердце застучало, разогревая кровь.

Молнии били с частотой артиллерийской канонады, освещая город, точнее выхватывая отдельные его части ослепительно яркими вспышками. Длинные печные трубы, крутые скаты черепичных крыш – казалось, что Пайт это лежбище драконов, которые дремлют в ожидании пробуждения, чтобы творить хаос и разрушение. Елена развела руки, чувствуя, как бодрящие струи хлещут по телу, скользят по голой коже, смывая пот и вкус поцелуев Дессоль.

Не лучшая идея, подумалось ей. После такого душа Шарко она не заснет полночи. А завтра много дел, включая поход во дворец. Надо бы выспаться… да и черт с ним.

Она промыла волосы, провела руками от висков до пояса, попрыгала, расплескивая лужи на балкончике. И задала себе вопрос: а, в самом деле, я счастлива?

- Я счастлива? – повторила она вслух, но звук речи смыл с ее губ дождь, поглотил очередной раскат грома.

Гроза шла над столицей Закатного Юга, и, казалось, нет ей конца…

_________________________

Насчет «бедный = грязный» - это из воспоминаний Майкла Кейна «Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов». Категорически рекомендую, очень хорошая, искренняя книга, в которой к тому же интересные очерки из жизни Британии середины ХХ века и далее.

Практика обмена пряников на водку – из жизни Российской империи, кажется XIX век.

«Базар житейской суеты» - название «Ярмарки тщеславия» в переводе Иринарха Введенского (1850).