Дворянство. Том II. Ступай во тьму

Глава 10

Часть II

Базар житейской суеты

Глава 10

Пастыри говорили, что Пантократор в милости Своей чередует невзгоды и дары, чтобы каждый из людей ощутил тяжесть Его гнева, но и силу Его любви. Дабы мог укрепиться в истинной вере и шире раскрыть в душе своей калитку, ведущую к посмертному блаженству. Поэтому весна второго (или все еще первого, как посмотреть) года правления императора Оттовио, который до сих пор не был коронован и не получил достойного прозвания, выдалась удивительно мягкая, теплая. Настолько, что пошли даже слухи, дескать, можно будет перебедовать кое-как на оставшихся посадках. Зерно, конечно, взойдет скудно, зато каждое, пребывая в тепле и умеренной влаге, метнет из земли пять-шесть колосьев, а в «золотом поясе» и до десятка может дойти. Огороды опять же, репа с капустой, желуди да каштаны. Роскошествовать не придется, бедняки, вестимо, будут умирать во множестве, как издавна случается, но самое страшное – Великий Голод – минует всех нас, дьяволу на посрамление. И еще лет двадцать можно будет жить спокойно, ведь каждый знает – такое бедствие, чтобы накрывало свет на восемь сторон, от края до края земли, происходит не чаще раза в поколение, а то и реже.

Да… если до осенней жатвы обойдется без новых напастей, считай, Бог смилостивился, взял малой ценой за безмерные прегрешения людские. Поэтому церкви да храмы полнились страждущими, покаянные процессии заполняли тракты, а люди в тот год молились неистово, как над кроваткой больного первенца. Погромы двоебожников умножились и отличались особой жестокостью, а церковная казна обогащалась прямо-таки невероятным образом. Ведь каждый, кому слышался за спиной шорох костей Господина Голода, старался пожертвовать хоть старую, истончившуюся, но все же настоящего серебра монетку, надеясь, что молитва и деньга окажутся в глазах Господних повесомее, нежели одна лишь молитва.

Да, странная выдалась в этом году весна, и многое в ней случилось. А в последний день, когда с моря пришло безветрие, и Мильвесс утонул в мареве влажной духоты, состоялся один прелюбопытный разговор. Немногие узнали о нем, а узнав – похоронили в памяти как можно глубже, так что не осталось об этом событии ни единой записи, даже крохотной пометки в календаре или бухгалтерской книге.

А жаль. Впрочем, так бывает, ведь подлинно значимые, исторически важные события не любят суету и внимания.

- Восхитительный вид, - сказала Кааппе Фийамон, по-мужски заложив руки за спину и глядя в окно. Подумала пару мгновений и повторила чуть более развернуто. – Я даже испытываю некоторую зависть.

- Благодарю, - с дипломатичной нейтральностью прокомментировала Биэль. – Похвала столь искушенного знатока ценна вдвойне.

Приемная маркизы находилась на верхних этажах Дворца и занимала бывшую оранжерею. Здесь было очень просторно, очень светло, потому что громадное окно, скорее даже застекленная стена открывала панораму на половину круга. Отсюда можно было полюбоваться роскошным видом города и моря, увидеть мрачный шестиугольник Прибрежной крепости, а также насыпной мыс, длинным языком уходящий в воду на севере, и кусочек большой верфи с южной стороны. Также вид показывал, что торговля кипит, разноцветные паруса множатся, обещая прибыток негоциантам и подати в казну.

Сама Биэль, впрочем, любованием пренебрегла, маркиза сидела за широким столом, который отличался прямо-таки девственной чистотой. Ни кувшина, ни подсвечника, ни даже свинцового карандаша с обрывком бумаги.

- Я бы сделала этот зал своим кабинетом, - по-прежнему не оборачиваясь, сообщила Кааппе. – И в перерывах между занятиями отдыхала бы от тяжких, праведных забот, созерцая прелесть моря.

- Предпочитаю не смешивать работу и… созерцание, - Биэль улыбнулась в спину собеседницы, зная, что та не видит, но прекрасно считывает улыбку по тону.

- Достойный выбор, - едва заметно склонила голову Кааппе и повернулась к столу, чтобы сесть по примеру хозяйки на простое, хотя и очень изящно сделанное кресло-карл.

- Как бы мне хотелось увидеть ваш настоящий кабинет, - улыбнулась гостья, внимательно глядя на Биэль немигающим взором. Маркиза отметила, что замечание Курцио было верным и точным, с одной стороны глаза дочери Фийамон действительно походили на змеиные, только с круглыми зрачками. С другой же, если присмотреться и подумать, ассоциация шла дальше, к образу искуснейшей работы ювелира и самому твердому камню. В глазницы Кааппе будто вставили полированные шарики, идеально копирующие глаза человека, но таковыми не являющиеся.

- Увы, боюсь, это невозможно, - опечалилась маркиза. – По длинному списку причин.

Две очень красивые, невероятно умные и смертельно опасные женщины обаятельно улыбнулись друг другу. Кааппе походила на свой парадный портрет, будто минуту назад сошла из-под кисти художника. Черно-фиолетовое платье с пелериной казалось бесформенным, почти как балахон островных матрон, широкий воронкообразный воротник прятал длинную, изящную шею, а симметричная прическа без хитро скрученных локонов заставила бы поджать губы любую дворцовую модницу. Биэль не поджала, потому что маркиза хорошо знала, сколько стоит материя – шестинитевый аксамит - и работа портных, а также, что столь утонченно-безыскусную прическу может сделать едва ли пяток столичных мастеров.

Фийамон разглядывала хозяйку зала с неприкрытым любопытством и внимательностью счетовода, который ищет ошибку и обман в каждой цифре пухлого тома. Именно этого Биэль ждала и оделась в расчете на подобное внимание, а также неизбежное сравнение. Высокую фигуру маркизы облегало в меру свободное, однако далекое от пышности темно-зеленое платье (которое менее взыскательный зритель назвал бы «болотным»), со светло-желтыми аппликациями на тему родовой символики, а также пелериной, похожей на шаперон с обрезанным капюшоном и зубчатыми краями. В таком платье запросто могла бы появиться на людях купеческая или цеховая жена – если бы у нее нашлись деньги на драгоценное терно из шерсти горных коз.

Кааппе легким движением коснулась лазуритовой застежки на воротнике, которая соединялась длинной золотой цепочкой с погончиком-петлей на правом плече. Биэль переплела пальцы, так, чтобы солнечный луч пробежался по золотому кольцу с грубо обработанным камнем темно-багрового цвета – драгоценности Старой Империи, которую нельзя было ни воспроизвести, ни подделать.

- Вижу, что красота ваша и в самом деле совершенна, - Кааппе склонила голову в церемонном поклоне.

- Счастлива видеть в вашем лице бескомпромиссный, опасный вызов, почтенная и любезная гостья, - ответила тщательно выверенной улыбкой Биэль.

Разумеется, протокол встреч высокородных дам предполагал совершенно иные слова и распорядок, но Биэль и Кааппе равно считали протокольные традиции бессмысленной мишурой, которую должны соблюдать низшие слои общества. Герцогским дочерям, тем более введенным в семейные дела, было недосуг заниматься суетными глупостями.

Мелкая птица пропрыгала за окном по широкому подоконнику, задрала головку с красным хохолком, чтобы стукнуть клювом в стекло, но шарахнулась в сторону и полетела к морю. Биэль улыбалась и думала, что к преимуществу больной садистки из Фиайамонов следует отнести существенно бОльший опыт. Двадцать пять лет возраста, из них без малого десять участия в семейном деле, которое не прощает ошибок и тем более доброты. Себя маркиза считала, безусловно, умнее, но следовало признать – академические знания, пусть и широчайшие, во многом слабее узкой специализации, которую заточила успешная практика. Кааппе улыбалась и, надо полагать, тоже думала о чем-то своем, но чтобы узнать, о чем именно, следовало как-то залезть ей в голову. Биэль поймала себя на желании просто и безыскусно вскрыть гостье череп.

Забавно, что сказал бы об этом желании Шотан?

- Что ж, полагаю, время перейти к делам, - с великолепной непринужденностью предложила Кааппе, отыграв небольшое, но символическое очко в разворачивающемся диалоге. - Признаться, я не понимаю одну вещь…

Биэль поощрительно приподняла бровь, не собираясь нарушать многозначительную паузу собеседницы и позволять Фийамон забрать еще одно поле на игровой доске.

- Да, я не понимаю, - повторила ростовщица, не дождавшись никакой реакции. – Почему мы ведем эту беседу с вами?

- Вы что-то имеете против моего общества? – обеспокоилась маркиза. – Нет, я не могу в это поверить и уверена, что все дело исключительно… в недопонимании.

- Я восхищаюсь вашим обществом, - ответила Кааппе с такой искренностью, какая достигается лишь годами практики в изощренной лжи. – И рассчитываю на новую встречу, по менее, так скажем, казенному поводу. Но здесь и сейчас предполагается разговор о деньгах. Если я, разумеется, ничего не путаю.

Вольно или невольно дамы заняли чуть ли не зеркальную позицию – с прямыми спинами, слегка наклонившись вперед, опираясь локтями в стол, пальцы сложены домиком. Елена назвала бы это жестом неосознанной психологической защиты, но женщина из другого мира никогда не узнала об этом разговоре, хотя со временем кое-какие его итоги сказались на ней самым непосредственным образом.

- Все так и есть, - с готовностью согласилась Биэль. – Мы намерены сделать у вашей семьи некоторый… заем. Хм… я бы даже сказала, если назвать все своими именами, мы готовы залезть прямо-таки в неприличные долги.

- Вот как… - Кааппе склонила голову, как большая и зловещая птица, уставилась на собеседницу еще пристальнее, явно пытаясь угадать второе, третье и прочие днища сказанного.

Пока Фийамон думала, Биэль рассуждала про себя, нарочно ли ростовщицей выбран именно такой образ? Широченный и очень высокий воротник, отделанный мехом, сливался с широкой симметричной прической так, что лицо как бы терялось на общем фоне, приобретало слегка нечеловеческий образ. Будоражило и навевало чувство тревоги, словно в темном лесу, когда ночные твари бродят в поисках душ.

- Мы категорически одобряем такое намерение, - согласилась, в конце концов, Кааппе. – Мы очень любим, когда люди чести высшей пробы считают именно семью Фийамон достойной разрешения своих тягот. И отдельно мне понравилась ремарка насчет неприличных долгов. Она звучит словно музыка. Однако я имела в виду несколько… иное.

Биэль едва удержалась от легкой гримасы. Собеседница вела разговор умно, тонко и в то же время как-то… предсказуемо. Казалось бы, стоило уже понять, что на маркизу не действует прием долгой паузы после провокационного замечания. И все равно чучело в мехах им пользуется. Если, конечно, это не ловкий прием, рассчитанный как раз на такую реакцию.

«Следи не за тем, что показывают» - так учил отец – «Выискивай пытливым взором то, что скрывают». Биэль, как и все дети Вартенслебенов, почтенного батюшку ненавидела искренней, бриллиантово-чистой незамутненной ненавистью, однако в уме старому негодяю отказать при всем желании не могла и регулярно пользовалась его уроками.

- Почему я обсуждаю этот вопрос именно с вами, дорогая моя? – Кааппе добавила в голос ничтожную, алхимически выверенную капельку панибратства.

- А вы хотели бы удостоиться чести лицезреть Его Величество? – удивилась Биэль. – Обсуждать денежные вопросы с Императором?

- О, разумеется, нет, - с видом этакой легкомысленности отмахнулась Кааппе. – Нисколько. Я даже и не думала обращаться к Оттовио. Сложные финансовые задачи ему определенно… не интересны.

Биэль пару секунд поразмыслила над тем, что могла сказать улыбка Фийамон, которую теперь следовало назвать «глумливой», а также очередная многозначительная пауза. Поразмыслила и решила, что немного прямоты здесь будет вполне уместно, а то беседа имеет неплохие шансы утонуть в молчаливых предложениях додумать невысказанное.

- Я могу со всей прямотой сообщить, что слухи о беспомощности, управляемости нашего правителя сильно преувеличены, - заверила маркиза.

- О, я слышу такую уверенность в ваших словах, моя дорогая… Она говорит о совершенном, исчерпывающем знании вопроса. О таком знании, которое можно приобрести лишь в самой доверительной, интимной обстановке.

Гримаса, едва заметно изогнувшая скупо накрашенные губы Фийамон, ясно отображала классическое «я поняла, что ты поняла, что я поняла». И была, к тому же, сдобрена хорошей порцией скабрезности.

- Любезная Кааппе, - очень мягко, очень доброжелательно улыбнулась Биэль, глядя прямо в глаза собеседницы. – Боюсь, еще пара жестов и фраз в том же духе, и мы выйдем отсюда не добрыми подругами, но заклятыми врагами.

- Я не вполне понимаю… - Кааппе сделала попытку скрыться за пустыми словами, но Биэль оборвала ее с той же мягкой непреклонностью.

- Есть определенные границы, которые не следует пересекать даже в самых откровенных беседах между самыми лучшими друзьями.

Читать мысли Биэль, к сожалению, не умела, но и так было ясно, о чем думает ростовщица. Фийамон сделала пробный и явно провокационный выпад, проверяя, как далеко можно зайти, она рассчитывала получить в лучшем случае щелчок по носу, и внезапно выхватила пощечину, хоть и метафорическую, однако не становящуюся от того менее ощутимой. Теперь Фийамон следовало выстроить новую линию поведения, причем быстро, экспромтом. А вот что это будет за линия – сейчас увидим…

- Простите, - чуть запинаясь, вымолвила Кааппе, явно с большим тщанием подбирая слова, кажется, ростовщица все еще не поняла, в чем суть промашки. – Я не ожидала, что мое предположение вас… заденет. Прошу понять меня правильно, связь с Его Величеством кажется мне привилегией. Милостью, которая не нуждается в сокрытии. Ибо сказано, что кто разделяет ложе с властелином, не совершает позорного поступка.

- А кто отдается маленьким людям, становится проституткой, - закончила цитату Биэль.

- Я еще раз приношу извинения. Если тема милости Его Величества по каким-то причинам неприятна…

- При чем здесь милость Его Величества? – с ледяным высокомерием отозвалась маркиза.

Кааппе моргнула, вряд ли первый раз за беседу, но маркизе показалось, что все-таки в первый.

Все становится на свои места, подумала Биэль. Фийамоны не знают, чего ждать от «Затворницы Малэрсида». Они считают меня новой и сильной фавориткой, которая окрутила юношу-императора, а теперь упивается всемогуществом и готова набивать сундуки, пользуясь моментом. Но, как люди умные – а они умны, глупцы не становятся одной из богатейших семей Ойкумены - должны принять во внимание, что здесь и в самом деле может состояться Сделка, настоящий договор. Соответственно Фийамоны выставили эту злобную меховую крысу вперед, чтобы посмотреть, как все пойдет и на что здесь можно рассчитывать. Она достаточно квалифицирована и способна вести переговоры о значимом, но ее потеря семью не подкосит, если вдруг все пойдет совсем плохо. И крыса меня не знает, попросту не понимает, чего ждать. Боится уронить престиж семьи, боится разгневать любовницу пусть нетвердо стоящего, но все же императора… боится упустить хорошую сделку, если каким-то чудом она все же проклюнется.

Что ж, пожалуй, разговор подошел к опасной грани, теперь следует немного сбавить накал, опустить в горячее молоко брусочек охлажденной патоки.

- Дорогая… - маркиза положила на стол ладонь в жесте, который был выверен до волоска и символизировал откровенность, душевность, почти что сестринство.

- Дорогая, если мои слова прозвучали слишком резко, то ныне уже моя очередь принести извинения. Видите ли, благосклонность Его Величества, во всех видах, действительно является привилегией. Но я – Биэль аусф Вартенслебен. И в жизни я руководствуюсь несколькими принципами,. Они достались нелегко и стоили мне очень дорого. В том числе, поэтому я отношусь к ним весьма трепетно и никогда их не нарушаю. Один из таких принципов: я не принимаю милостей того рода, которые вы упомянули. Ни от кого.

Кааппе моргнула второй раз, чуть двинула головой, будто широкий воротник начал сжимать ей шею. Но промолчала, слушая очень внимательно, ловя каждое слово.

- Скорее наоборот, моя постель это бенефиций, который следует заслужить. Только я вознаграждаю оным не за службу, а за впечатление, которое претендент сумел на меня произвести. Этим правилом я не поступалась никогда и не намерена поступаться далее. Также принципом, сугубым и нерушимым, является то, что моя постель и те, кто в ней оказываются – лежат за пределами дозволенного к обсуждению. И тем более к ироническим замечаниям, сколь угодно тонким и оригинальным. Даже для столь умного и саркастичного собеседника, коим вы, безусловно, являетесь, дорогая подруга.

Биэль отчетливо сделала ударение на «моя» и «дозволено», так, чтобы не оставалось никаких недомолвок. В полированных, безжизненных глазах Кааппе будто вспыхнула искорка первобытной ненависти… и зависти, вспыхнула на исчезающе короткую долю мгновения, но Биэль заметила. Заметила и поняла: в это мгновение ростовщица думала о том, что ее – Фийамон – изображение было выставлено в Солнечной галерее Синего Дворца вместе с другими портретами девиц, которых благородные семейства готовы подложить в постель императора любой ценой. И, надо полагать, согласия Кааппе не спрашивали.

- Учитывая сказанное выше, - закончила мысль Биэль. - Я почтительно прошу быть… терпимой к моим слабостям и принципам. Разумеется, на основах взаимности.

Биэль хотела добавить еще несколько хлестких, ярких фраз, но буквально схватила себя за язык. Достаточно, ибо как писали философы прошлого, что чересчур, то не во благо. Сегодня требуется не поставить на место «щеголька», а заложить основу для хорошей сделки. И в такой постановке одинаково важны оба актера.

- Что ж, я понимаю, – вымолвила Фийамон, уже более уверенно. – Терпимость к чужим слабостям и принципам это здоровое начало дружеских отношений. А дружба сближает и обогащает духовно, в то время как вражда разобщает.

И снова последовал обмен лучезарными улыбками.

- В оправдание моей… некорректности замечу, что кажется, наши эмиссары и шпионы при дворе Малэрсида зажрались и не ловят мышей, - не меняя выражения лица, предположила Кааппе. – Мои сведения о вас определенно страдают неполнотой. Мы примем необходимые меры, чтобы подобное не повторялось.

- Я как будто слышу своего отца. Вот речи, достойные настоящего владетеля.

- Надеюсь, это комплимент. В любом случае, позвольте считать ваши слова именно комплиментом.

- Безусловно. В защиту же ваших шпионов скажу, что их досадный промах имеет оправдание. Меня прозвали «Затворницей» не ради красивого словца.

- Милосердие - удел сильных, - качнула головой Кааппе. – Что же, я вижу, в общении с вами самой верной стратегией является прямота и откровенность.

- Это так, - теперь уже Биэль ответила легким кивком.

Кааппе откинулась на спинку карла, вновь сплела пальцы и предложила:

- Тогда маски в сторону? Хотя бы на время этой встречи.

Маркиза уже готова была исполнить сложный жест: склонить и немного повернуть голову, одновременно приподняв бровь, так, чтобы надлежащим образом продемонстрировать сосредоточенность, удивление и щедрую толику недоверия. Но передумала, решив, что на сегодня хватит манерности. В конце концов, собеседницы пришли к прямому разговору, хотя и несколько иным путем, нежели рассчитывала Биэль. А ведь именно в этом заключалась одна из целей.

А теперь предстоит договориться.

- Согласна, - маркиза повторила жест Фийамон, откидываясь на спинку. Биэль чувствовала одновременно усталость и бодрую приподнятость, как после долгих упражнений в гимнастике, заканчивающихся ледяным обливанием.

Кааппе приподняла брови, всем видом демонстрируя, что пора озвучить желаемое и было очевидно - эту паузу она станет держать до последнего.

- Полтора миллиона золотых, - деловито сообщила Биэль. – Заем протяженностью на три года, равными частями, одна выплата за десять недель. Стоимость кредита восемь процентов. Четверть наличными, остальное торговыми привилегиями, а также ярмарочными доходами. Последний год процентом не облагается и возвращается по номиналу.

– В «солдатских» мерках? – столь же профессионально уточнила Кааппе.

- Да, по шестнадцать коп.

- Оплата наемников, собираете деньги на большую войну, - позволила себе понимающую улыбку Фийамон. – Или на выкуп головы Артиго?

Биэль не сочла нужным комментировать вопрос, опасно приближающийся к бестактности. Кааппе сложила пальцы веером, подушечка к подушечке, чуть нахмурилась. Задумчиво констатировала:

- Это не просто льготные условия… Так занимают деньги любящим родственникам или оформляют дарение, которое не должно выглядеть слишком откровенно.

- Хорошая метафора, - согласился Биэль. – Тесные деловые и взаимовыгодные связи уложат в одну кровать Двор и семью Фийамон. К взаимной выгоде.

- Одна лишь беда, - сухо вымолвила Кааппе. – Двор Готдуа нынче… ядовит.

- Это особый банковский жаргон?

- Да.

Ростовщица сделала жест, будто перекидывала на проволоке невидимые костяшки счетов.

- Прямотой на прямоту, - сказала она. – Во-первых, одалживать императорам действительно было честью… до некоторых пор. То есть до того как вошла в моду традиция не платить долги. Собственно, с почтением глядя на штандарт Его Императорского Величества, - Кааппе приложила раскрытую ладонь к сердцу и ухитрилась совместить демонстративное почтение с грубоватым сарказмом. – Мы сразу вспоминаем, какие события привели мир к смене ветви династии.

Биэль молча кивнула, соглашаясь, потому что все сказанное было правдой, а кроме того, ростовщица сказала еще не все, поэтому не следовало дробить контрдоводы на отдельные осколки.

- Во-вторых, озвученные вами условия неплохи… были бы. Лет пять назад. Может быть даже три. То есть в мирное время, с гарантированными и предсказуемыми поступлениями в казну и прочими доходами. Продлись та славная пора, мы бы, пожалуй, поторговались, доведя процент, скажем… до двенадцати, подняв наше участие в откупах с тальи, еще пара не столь значимых условий… И договорились бы. К взаимной выгоде и всеобщему удовлетворению.

Биэль снова качнула головой, молча признавая справедливость услышанного.

- Однако мир за этими окнами, - Кааппе красноречиво глянула в сторону моря, которое сверкало под лучами уже по–летнему жаркого солнца, как зеркальная чешуя сказочного создания. – Отличается от прежнего. И очень сильно. Там набирают силу голод, война и бедность, а в скором времени эти жестокие господа войдут в полную силу. Нищие, мертвые и сражающиеся податей не платят. Кроме того, по мере того как тетрархии погрузятся в анархию, встанет сухопутная торговля. Купцы будут стараться воспользоваться морскими путями, это обогатит Алеинсэ, но не вас

- Справедливое замечание, - согласилась маркиза.

- Даже в лучшие годы Двор собирал не более семисот тысяч золотых в год. До перелома зимы вам удастся положить в сундуки тысяч триста, и это в лучшем случае. В будущем и того меньше. Наши счетоводы полагают, что расходы императорской казны придется укладывать в пределы двухсот тысяч годового поступления. И это оптимистичные прикидки.

- А пессимистичные?

- Сто пятьдесят, сто семьдесят. Таким образом, большой кредит Двору, повторюсь, ядовит. Слишком опасное предприятие.

- Ваши условия?

- Один миллион. Пять лет, - почти без паузы ответила Кааппе. - Равными частями, доставка денег раз в сезон и не ранее чем спустя три месяца после того как будет заключено соглашение. Оплачиваются, разумеется, все годы. Четверть наличными в погашение… это, пожалуй, справедливо. Однако остальное мы хотим получить не гарантиями и обещаниями, а имуществом в собственность. Договор дарения земель и лесов Готдуа с правом выкупа до оговоренного срока. Стоимость кредита двадцать два процента.

- «Морская» ставка? – деланно удивилась Биэль. – Я как будто торгуюсь с Алеинсэ.

- Нет. «Морская ссуда» составляет тридцать три процента и дается на два года.

- Что ж, видимо это повод для гордости, кредит императору вы считаете менее рискованным, нежели сложное морское предприятие.

Теперь промолчала Кааппе.

- Условия понятны, - задумчиво проговорила маркиза. – Более того, положа руку на сердце, я даже не могу назвать их чрезмерно завышенными.

- Неужели? – кажется, ростовщица искренне удивилась. - Это приятно слышать.

- А вы полагали, что сейчас я начну плакаться на жизнь, эффектно выворачивать пустой кошель и взывать к состраданию во имя Пантократора?

- Все так делают... - Кааппе улыбнулась, поднимая ладони в жесте притворной капитуляции. – Да, я уже поняла, что вы, дорогая подруга, не «все». Но сами понимаете, привычка становится частью натуры.

- Хорошо… - задумчиво протянула Биэль, вставая. Жестом остановила собравшуюся, было, подняться Фийамон, подошла к окну и посмотрела на солнечное море. С давних пор созерцание волн успокаивало, помогало упорядочить мысли, выровнять биение встревоженного сердца. Впрочем, пресноводное море отличалось непривычным цветом и вообще было какое-то… неправильное. Ну что за море, которое можно пить?

- Условия понятны и обоснованы, - повторила маркиза, оборачиваясь. – Но для нас все равно чрезмерны.

- Это прискорбно, - заметила Кааппе с нейтрально-безразличным видом. – Очень прискорбно.

- Но я уверена, мы сумеем прийти к соглашению. Ибо как говаривал мой отец, в хорошей сделке ты держишь партнера за горло и чувствуешь его пальцы на собственной глотке.

- Интересная аналогия. А если нет?

- Тогда один из участников впадает в свинство, и сделка перестает быть хорошей.

- Интересная аналогия, - повторила Кааппе. – Осталось понять, кто же свинья в нашей… негоции.

- Я бы сказала, ее здесь нет. Мы равно ухватили друг друга за шею.

- Мне так не кажется, - дипломатично предположила ростовщица. – У вас нет денег. Деньги вам нужны. Без них не будет армии, а без армии шаткое положение Оттовио и его приближенных, станет еще более… неустойчивым. Кто-то даже сказал бы, что оно станет опасным.

Кааппе сделала ударение на слове «приближенных», внимательно глядя на собеседницу. Затем добавила:

- Поэтому мы сейчас стоим на рынке, где верховодит продавец, а не покупатель.

- Все так. Но семья Фийамон далеко не единственная, кто дает деньги в рост. И когда на рынке много продавцов, они уже не диктуют свою волю непреклонно.

- Звучит как типичная угроза заемщика, дескать «если не дадите вы, пойду в контору напротив», - поморщилась Кааппе. – Но вот беда, в конторе напротив условия еще хуже, а денег существенно меньше.

- Оба посыла верны. Но с небольшим уточнением. Ведь у семьи Фийамон нет полутора миллионов, не так ли? И миллиона тоже нет.

- Хорошие шпионы, - констатировала ростовщица после долгого молчания.

- Лучшие, - скромно уточнила Биэль.

- Я вижу, с тех пор как островной ренегат занялся делами почтовой службы Империи, ваша осведомленность существенно выросла.

- Да, Мальт-Монвузен приложил к тому немало усилий. И приложит еще больше, - двусмысленно согласилась Биэль. – Дорогая, вы исчерпывающе перечислили все неприятности, ниспосланные Господом несчастной Ойкумене. Но менял и ростовщиков они касаются в той же мере, что и остальных смертных. Как вы изволили выразиться… нищие, мертвые и воины податей не платят, кажется так? Остается добавить – и долги тоже в срок не возвращают. Неважно, миллион или полтора, на три года или на пять. У вас их нет, придется перезанимать. И мы всегда можем обратиться напрямую к тем, у кого возьмете деньги вы. Минуя посредников.

- Десяток-другой кредиторов вместо одного, - сардонически ухмыльнулась Кааппе. – Никаких вещных залогов и не менее двадцати пяти процентов. Скорее ближе к тридцати, с выплатами не реже двух раз в год, чтобы покрыть риски. Дурная сделка. Очень дурная.

- Вот видите, мы нужны друг другу, опасаемся друг друга, делим общий риск, и каждый имеет решающий аргумент, способный перечеркнуть договор, – обаятельно улыбнулась маркиза. – Вы тоже чувствуете, как элегантно наши семьи схватили друг друга за глотки?

Кааппе подняла руки, медленно и беззвучно похлопала в ладоши. Затем сказала:

- Браво. Очень впечатляюще. В силу занятий мне и моей семье регулярно пытаются выкручивать руки, множеством способов и оснований. Но, как правило, это происходит по одному и тому же канону, предсказуемо до скуки. А сейчас вы демонстрируете такой безжалостный артистизм… Я восхищена.

Биэль обозначила актерский поклон, красиво и ровно настолько, чтобы это выглядело как ирония, а не поиск чужого одобрения. «Пытаются» и «стараются» она будто бы не заметила, предоставив собеседнице возможность сохранить лицо и чуть-чуть формального превосходства. Сейчас это было уместно.

Фийамон встала, прошла к окну, теперь они оказались друг против друга, боком к стеклу, освещенные послеполуденным солнцем.

- Я передам семье ваше предложение, - по-мужски решительно согласилась Кааппе. – Сопровожу личными комментариями, в целом скорее благоприятными для вас, нежели наоборот.

Биэль стоило немалых трудов удержаться от недовольной гримасы. Чрезмерное увлечение красивостями речи царапало слух едва ли не больнее чем грубая, безыскусная манера.

- Полагаю, мы сможем договориться, - подвела итог ростовщица. - Но для начала действительных переговоров, а не вежливых и пустых деклараций, придется соблюсти некоторые условия.

- Перечислите.

- Во-первых, семья захочет ознакомиться со всеми действиями, которые вы намерены предпринять для удержания имперских финансов хотя бы в условном порядке. Пределы порчи монеты, новые сборы и так далее. От этого будут напрямую зависеть и конечная сумма, и условия займа. Кстати, я ценю то, с каким тактом вы удержались от решающего аргумента в пользу кредитования.

- Боюсь, я не понимаю, - с нарочитой беспомощностью развела руками Биэль.

- Разумеется, - чуть покровительственно улыбнулась Кааппе, странное дело, ее губы, несмотря на темно-красную помаду, все равно казались бедными, как у трупа. – Сведения об особом императорском эдикте, который ждет подписи Оттовио, безусловно и сугубо лживы, они распространяются недоброжелателями. Но признайте, наши шпионы, по меньшей мере, столь же хороши, как у вас.

Биэль посмотрела прямо в глаза Кааппе, ростовщица ответила тем же, казалось, воздух в комнате буквально скрипит, как при трении друг о друга двух обсидиановых лезвий.

- Признаю, - вымолвила Биэль.

- Во-вторых, скажем так… сугубо неофициально… На правах дружеского совета.

- Да?

- Обдумайте вопрос женитьбы Оттовио.

- На вас? – с убийственной прямотой спросила Биэль.

- Такой выбор предпочтителен для меня, - вернула откровенность Кааппе. – Но в семье Фийамон есть и другие девицы, которым будет к лицу фамилия Готдуа. Это сильно… прямо-таки очень сильно раздвинуло бы границы возможного. Относительно и суммы, и условий долга. Как обсуждаемого сейчас, так и будущих заимствований.

- Не боитесь повторить судьбу Алеинсэ?

- Нет. Мы умнее. Сначала свадьба, затем все остальное.

- По этому пункту скажу сразу – нет.

- «Нет», это в смысле категорического отказа или приглашение к торговле не мелочась, по наивысшим ставкам?

- Категорический отказ. Женитьба императора не обсуждается и предметом договора быть не может.

- Рассчитываете использовать эту возможность в крайнем случае, если иных средств не останется? – поджала губы Кааппе.

В холодной улыбке маркизы отчетливо читалось «любезная, а не слишком ли вы забылись?», ростовщица его, разумеется, с легкостью поняла.

- Что ж, в любом случае, сказанное услышано и запечатлено в памяти, - отметила Кааппе и перешла к следующему пункту. – Третье. В вашем положении одолжить деньги на сколь-нибудь приемлемых условиях можно лишь вычеркнув из уравнения мальчишку Готдуа-Пиэвиелльэ. Без него у Алеинсэ нет знамени, чтобы собирать под его тенью оппозицию ветви Готдуа. А у вас, соответственно, задача лишь восстановить порядок и прекратить раздоры. Она может затянуться на годы, но решаема, как работа ткача. Однако ежели Остров получит мальчика… Цена риска нашего кредита возрастет неизмеримо.

Кааппе красноречиво развела руки, дескать, сожалею, но такова суровая правда жизни.

- Разумеется, - сумрачно отозвалась Биэль, потому что здесь не имело большого смысла делать хорошую мину. - Мы постараемся решить эту проблему.

- Будет непросто, - предположила Фийамон.

- Мы Вартенслебены, - чуть приподняла подбородок Биэль. – Мы ничего не получали даром.

- Следует ли понимать… - осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, предположила Кааппе. – Что решением сей проблемы займетесь лично вы?..

- А так ли это важно? – с кажущейся легкомысленностью ответила вопросом на вопрос Биэль.

- Действительно, - вымолвила после некоторого молчания Кааппе. – Не столь уж сие важно…

- У вас остались еще тезисы?

- Да. Последний. Наиболее общий, так сказать, абстрактный.

- Я слушаю вас со всем вниманием.

- Оттовио Готдуа пока не проявил себя как сильная личность, предержатель и заступник Империи пред Господом. Его свита обладает многочисленными достоинствами, да. И бывало не раз, что слабый правитель был окружен мудрыми советниками, посему королевство или даже империя процветали. Но в смутные времена цена величия измеряется другой мерой.

- Это, пожалуй, слишком обще. Можем ли мы хоть как-то овеществить абстракцию «величия» правителя?

- Юноша должен показать себя. Настоящий разговор начнется лишь после того, как Оттовио подтвердит свой запас удачи. Совершит какое-нибудь значимое и безусловное деяние, доказав, что Пантократору его правление угодно.

- О, - мягко, загадочно улыбнулась маркиза. – Если я хоть что-нибудь понимаю в мужчинах и воинах, насчет последнего волноваться нет резона. Кстати!

- Да?

- Вам непременно стоит познакомиться с графом Шотаном по прозвищу Безземельный. Мне кажется, у вас найдутся общие интересы… - Биэль одарила ростовщицу долгим, внимательным взглядом сквозь ресницы. – И, быть может, даже оригинальные увлечения, которые способны понять и разделить лишь очень близкие по духу и складу характера люди. Когда войско вернется в Мильвесс, я почту за честь представить вам его сиятельство.

Впервые за все время беседы лицо ростовщицы дрогнуло, румянец окрасил щеки, Кааппе часто заморгала.

- Но… - Фийамон запнулась. – Разве он не пребывает в опале? Из-за… - она осеклась.

- Слухов, - с мягкой решительностью подсказала Биэль. – Гнусных, клеветнических слухов, распространяемых врагами нашего императора с целью лишить его верного слуги, искусного воина и преданного сподвижника.

- Понимаю, - сглотнула Кааппе, искоса глянув на маркизу. – Шотан возвращен ко двору, чтобы выигрывать для императора сражения?

- Скорее биться бок-о-бок с его величеством и гетайрами.

Ростовщица помолчала, чуть закусив губу.

- Значит, сражение, - негромко сказала она. – Вы решили драться, поставив все на победу.

- Не мы. Император. И как раз по тем соображениям, которые вы привели. Оттовио Готдуа намерен править и хорошо понимает, что для него убийственна репутация марионетки сначала Острова, теперь Ужасной Четверки.

- Значит, император все-таки сразится с мятежным гастальдом, - задумчиво проговорила Фийамон. – Лично.

- Да. Он погибнет или покажет граду и миру, что Бог одарил его удачей.

- И когда же сие может произойти?

- Полагаю, сегодня. Вернее, битва, скорее всего, уже завершилась. Шотан предпочитает устраивать побоища на рассвете, пока всадники и лошади не утомлены солнцем и зноем. А император внимательно прислушивается к военным советам графа. Нам остается лишь дождаться вестей.

Кааппе долго смотрела на маркизу, которая представляла собой прямо-таки квинтэссенцию жизнерадостной рассудительности. Затем сказала:

- Тогда подождем.

Две женщины по-мужски пожали друг другу руки, не по-воински, а словно купцы, заключающие сделку.

- Я воспользуюсь магией, - посерьезнела Кааппе. – Суть предложения и мои впечатления о его значимости станут известны семье до заката. Дальше - посмотрим. А теперь позволю себе вопрос личного свойства?

- Да, разумеется.

- Почему вы не использовали свои таланты при отцовском дворе? Почему «Затворница», а не что-то более яркое, деятельное?

- Это долгая история. Быть может, когда-нибудь я ее расскажу, однако не сейчас.

В голосе Биэль явственно прозвучало «никогда».

- Что ж, - сказала Фийамон. – Если вы снова пожелаете задуматься о смене занятий, прошу, немедленно поставьте меня в известность.

- Думаете, из меня получился бы сколь-нибудь годный банкир?

- Скорее взыскатель долгов, - скупо улыбнулась Кааппе. – У вас оригинально и гармонично сочетаются мастерство ритора, ум, а также… - Фийамон сделала короткую паузу, подыскивая нужное слово или делая вид, что подыскивает. – Бритвенная острота суждений. Одалживание денег похоже на лекарскую практику, оно требует острой руки и хорошо заточенного ножа. Глядя на вашу манеру переговоров, думаю, вы преуспели бы и в моем ремесле. Так что предложение открыто… до наступления как-нибудь очевидных препятствующих обстоятельств.

- Я запомню, - со всей серьезностью пообещала Биэль.

- А теперь, в ожидании вестей с поля боя, - предложила ростовщица. – Не покажете ли мне дворец?

- Почту за честь. Почту за честь…

_________________________

Кстати, цитата про королей и проституток мной не выдумана, а позаимствовал из «Истории нравов» Эдуарда Фукса. Рекомендую, весьма познавательная книга, хотя (имхо) автор все же временами сгущает краски. Но атмосферу легкости нравов, царящую в высшем свете автор, насколько я понял из сопоставления источников, передает весьма точно.