Дворянство. Том II. Ступай во тьму

Глава 16

Глава 16

Утром Елена вышла из дома юриста загодя, сделав поправку на любые затруднения, начиная с (а вдруг?) внезапно испортившейся погоды. На груди висела кожаная сумка, изготовленная специально для переноски бумаг, с прочной цепочкой в ремне, так что срезать ее не представлялось возможным. Внутри лежало заполненное, однако, еще не подписанное письмо с отказом от претензий в случае гибели пациента. Его составил сам Ульпиан, которого идея заинтересовала, он долго выспрашивал, где рыжая подхватила такую задумку, но Елена делала большие искренние глаза и ссылалась на мгновенное озарение. В итоге юрист до утра листал свои кодексы, исчеркав уйму драгоценной бумаги.

Взять в руки исторический документ, почувствовать себя причастной к рождению новой отрасли права было приятно… Если не думать о том, что Ульпиана больше самого письма интересует перспектива судебного разбирательства с его участием. Насколько получится убедить суд в годности волеизъявления, совершенного до наступления последствий? Хороший вопрос, ответ на который лекарка надеялась не узнать никогда.

Спину же отягощал «вьетнамский сундучок», обновленный и пополненный свежими расходниками, включая настоящий спирт. Когда женщина попала «сюда», так называемая «мертвая вода» употреблялась редко и мало где, а зачастую под ней вообще понималось крепленое вино. Создавалось впечатление, что буквально за два года спиртовая перегонка разошлась по всему континенту. Елена никак не могла решить, гордиться ли ей этим достижением или наоборот, стыдиться, потому что использовали «воду» в основном отнюдь не для медицины. К тому же оставалась нешуточная вероятность, что женщина просто чего-то не поняла или сделала неправильные выводы, приписав себе незаслуженное.

Что забавно – медицинский сундучок был, пожалуй, единственной вещью, которая прошла с Еленой почти все ее злоключения, от Пустошей до Пайта. Прочее обреталось и терялось, включая дорогое оружие, а походная аптечка с хирургическим инструментарием оставалась при хозяйке.

Она отпросилась у мэтра на весь день, Ульпиан обошелся без вопросов и укоров, очевидно юрист подумал, что укрепление добрых отношений с Дан-Шином стоят дня без лучшего писца. Елена струсила и не решилась сказать, что в будущем намерена отпроситься на бОльший срок, пару дней самое меньшее. Всему свое время. Вдруг комиссар помрет под скальпелем, тогда и ехать никуда не придется… Хотя кого она обманывает? Придется. И полусотни монет хватит, чтобы выполнить кое-какие добровольно принятые обязательства.

Итак, Елена вышла из дома… точнее вознамерилась. И накатанная процедура открывания дверей дала сбой, причем дважды. Во-первых, по улице суматошно бегал народ, как на празднике, только никакой праздник на сегодня, вроде бы, не приходился. Однако энтузиазм и оживление вполне наличествовали. Больше всего горожане сейчас напоминали родственников, которым сообщили, что умер богатый дядюшка. Покойного жаль, однако наследство, имущество… В славном городе явно что-то случилось (опять), но что именно – оставалось неясным. Во-вторых, Елену ждали.

После того как уличный ажиотаж немного спал, Елена осторожно вышла, дождалась, пока за спиной лязгнет засов и только после этого шагнула к противоположной стороне улицы, туда, где прислонилась к соседнему дому Гамилла. «Госпожа стрел» казалась смурной и даже печальной. Она все также носила сломанный кинжал, добавила к нему еще короткий тесак, но арбалета Елена не заметила.

- С добрым утром, - лекарка сначала поздоровалась, затем посмотрела на кусочек неба между крышами, сощурилась и подумала, что перебрала насчет «утра».

- День добрый, - ответила Гамилла с той же печалью.

- Ко мне? – уточнила Елена.

- Ну… да.

- Ох, - огорчилась лекарка. – Только у меня дело. Иду лечить. Буду ногу резать.

- Ну да… - Гамилла совсем расстроилась. – Тогда в другой день, наверное…

- Слушай, - Елена взяла ее под руку, лекарка была искренне рада встретить спутницу, с которой толком не виделись уже пару месяцев. – А ты спешишь? Если не торопишься, можешь меня подождать.

- Наверное, - задумалась приободренная арбалетчица. – У моей бестолковки песни только после заката.

Елена пару мгновений силилась понять, кого имеет в виду Гамилла, затем сообразила, что «бестолковка» это, надо полагать, юный менестрель.

- Ну, я, надеюсь, так долго не задержусь, - улыбнулась рыжеволосая. – Идем?

- Идем, - с облегчением согласилась Гамилла.

Арбалетчица как обычно разговорчивостью не отличалась, но Елена поняла, что спутницу гнетут мрачные мысли, которыми та не прочь поделиться. Или наоборот, хотела бы выслушать… О, черт! Она же давным-давно обещала сказать арбалетчице что-то важное и совсем забыла! Лекарка с большим трудом удержалась от ругани прямо посреди улицы. Хотя, даже разразись она самой площадной бранью, вряд ли это кого-то удивило бы. Горожане все так же энергично бузили, выражая разные степени довольства, озабоченности, а кое-кто и откровенной злобы.

- Все ярмарки провинции перенесли в Пайт, - отозвалась «госпожа», думая о своем. – «Деревянным» фуэром.

- Что? Ярмарки? – не поняла Елена.

Судя по короткому пояснению Гамиллы, которая не особо вникала в суть, администрация Пайт-Сокхайлхейя объявила, что летние и – главное! – осенняя ярмарка будут проводиться только в столице. Причем объявила серьезно, настолько, что указ об этом был «деревянным», как церковный устав, то есть вырезался на досках, кои устанавливались в местах общей доступности, дабы каждый мог лично ознакомиться.

Ярмарки были главным экономическим событием в Ойкумене, независимо от места и времени. Проводить у себя ярмарку считалось за большую честь и удачу, а потеря ее неизменно оборачивалась упадком и бедностью, зачастую для целого региона. Теперь громадное число людей не сможет продать и купить уйму товаров – по «месту прописки» сбыта нет, а до столицы слишком далеко и дорого. Инструменты, утварь, посевной материал, дерево, глина, сотни и сотни наименований, все это замрет, создав жесткий товарный дефицит и открывая дорогу спекулянтам. Указ бил по экономике всей тетрархии, превращал столицу в огромного вампира, обескровливающего все вокруг.

А еще Указ был абсолютно, прямо-таки вопиюще незаконен.

В голове у Елены сразу же запрыгали варианты и комбинации – как подобное могло случиться. Самое простое и естественное объяснение сводилось к тому, что воинствующие графья выбили у короля очередную мега-преференцию. Оспорить ее можно будет лишь в суде императора, случится это не раньше будущего года, а деньги польются в сундуки еще до зимы. Тем, кто против, графские дружины пояснят насчет справедливости. От такого решения веяло замогильной жутью кристально чистого принципа «умри ты сегодня»… но своя логика в нем имелась. И понятно из-за чего радуются горожане, не им ведь придется сбывать перекупщикам за бесценок все подряд, лишь бы пережить зиму.

Елена подумала еще немного и выразила отношение к происходящему словом, которое ближе всего было к русскому «пиздец». Гамилла кивнула, соглашаясь, но опять же как-то отстраненно, будто из другого мира.

Недалеко от дома Дан-Шина располагалась харчевня, по виду приличная, наполовину открытая, как веранда со съемной крышей. Здесь много играли, но пристойно, даже без воплей и драк. Женщины решили, что Гамилла посидит за бутылкой вина, Хель же подойдет, уладив проблему пациента.

- О, слушай! – встрепенулась Хель. – Тебе рожать приходилось?

- Нет, - озадаченно вымолвила Гамилла. – Параклет миловал как-то.

- А-а-а, жаль, - с явным огорчением протянула рыжеволосая. – Ну, ладно.

На том и расстались.

* * *

- А что император думает о ярмарочном беспределе? – спросила Елена, раскладывая принадлежности на вымытом и отскобленном до желтизны столе, который для верности еще и ошпарили кипятком.

- Я выполняю приказы, а не мысли Его Императорского Величества, - буркнул Дан-Шин, стараясь не глядеть в сторону отвратительно полированных и блестящих железок.

Комит нервничал – а кто сохранил бы на его месте спокойствие? – и срывался. Елена решила, что лучше помолчать, сосредоточившись на грядущей операции. Теперь, наглядно представляя задачу, лекарка уже не чувствовала прежней уверенности, а также подозревала, что Гамилле одной бутылки не хватит.

- Может, все-таки, «молочка»? – без особой надежды спросила Елена, имея в виду магический эликсир, примерно на четверть часа убивающего боль. – Сейчас закажем, пусть и с переплатой, завтра будет готово.

- Нет, - отрезал комит, щедро хлебнув горячий отвар, который был не магическим, делался из растения, похожего на молочай, и действовал примерно также, только подольше и ощутимо слабее.

Если бы не сильные руки, привычные к тяжести меча, Елена вряд ли сумела бы удержать дрожь в пальцах. Она посмотрела в окно, прикинула, что самое время начинать – удастся захватить, по меньшей мере, час хорошего солнца в дополнение к искусственному свету. Боже, насколько сумрачно в этих склепах, которые именуются «домами»! Как иглой укололо запоздалое озарение – надо было поискать для операции садик, открытый солнцу и свежему воздуху! Но теперь уж поздно.

Дан-Шин привалился к стене, косясь на привязанную – не слишком туго - к скамье ногу.

Так… Вроде бы все на месте. Спирта – много. В прозрачной бутылочке, чтобы легко было контролировать убыль. Это есть, и это есть… Долото на месте, вроде должно сработать. Молоточек?.. Где молоточек?! А, вот он. Прокипяченные тампоны из корпии, чистые тряпицы, кустарные зажимы для кровеносных сосудов, разнокалиберные щипцы…

Елена пропустила между пальцами нечто похожее на крупные четки или бусы. Тоже ее собственное изобретение, родившееся из опыта ампутаций и воспоминания о том, как Шарлей отсек сам себе руку, затянув потом бретерские шнурки на одежде. Лекарка рассудила, что, быть может, такая конструкция окажется более щадящей чем обычный жгут, который прерывает кровоснабжение полностью. «Четки» пока свободно легли на бедро у самого паха – на крайний случай, если все пойдет совсем плохо. Дан-Шин посмотрел на долото для костей и глотнул еще отвара. Пальцы чуть дрогнули, горький и густой напиток пролился на чистую рубашку.

- Начинай, - сипло выдавил комит, быстро вытирая потный лоб, зрачки у него расширились и лихорадочно блестели. Дан-Шин сунул в зубы сложенный вдвое ремень и стиснул челюсти до каменных желваков.

- Ага, - согласилась Елена таким же севшим голосом, думая, что сейчас она либо вытянет счастливый билет, не угробив пациента, либо… не вытянет.

- Начнем.

* * *

Гамилла неторопливо пила, отхлебывая буквально по глоточку, смачивая небо и язык. Трактирщик временами кидал недовольные взгляды в ее сторону, но вино было достаточно дорогим, чтобы женщина сидела тут хоть до заката. Настроение создавала небольшая группа уличных музыкантов – две флейты, тамбурин и маленькая лира. Играли прилично, до Гаваля им было далеко, но люди старались, уравновешивая непрофессионализм душевностью. Этого телохранительница никак не могла втолковать партнеру – коль хочешь истинной славы, играть надо струнами души. А юный менестрель все время боялся ошибиться, поэтому манера исполнения у него была холодной, она могла развлечь, однако не грела сердце.

На другой стороне улицы расположились игроки в «Короля и свиней», пока играли чинно, без рукоприкладства и даже почти без ругани. Гамилла, как опытный городской человек сразу вычленила острым взглядом слаженную группу шулеров числом трое. Судя по всему, заезжих, с юга. Держались они уверенно, так что или заплатили «покровителям» взнос за право обирать народ, или отрастили наглость до небес. Прямо сейчас жулики обрабатывали горожанина, простого, как топор, в поношенной куртке и красной шапке. Кубики перекатывались, сопровождаемые костяным стуком, в такт ему четвертинки и половинки серебряных монет бежали с игровой доски в карманы шулеров.

Профессионалы работали грамотно, время от времени давали отыграться и даже чуть-чуть выиграть. Обираемый горячился, радовался отыгрышу, горестно сминал шапку, просадив очередную ставку, в общем, вел себя, как положено простофиле, который вернется домой босым и в одной рубахе. Гамилла с ленцой потягивала вино и гадала, чем все закончится. Шулеры раз или два настороженно глянули в ее сторону, однако поняли, что она здесь не по их души, сосредоточились на работе.

Прозвонили колокола – середина дневной стражи, Хель не выходила из дома пациента уже больше двух часов, впрочем, арбалетчица иного и не ждала. Как правило, Хель вела себя удивительно робко, незаметно, но время от времени - причем внезапно и непредсказуемо - демонстрировала такую самоуверенность, будто весь мир лежал у нее в кошеле. Кажется, лекарка искренне думала, что справится с чужой хворью по щелчку пальцев, скопом превзойдя университетских докторов. Хотя… с нее ведь станется.

Пока военная женщина пила и думала, простофиля наконец проигрался вдрызг и ушел, понуро ссутулившись. Скандалить он даже не пытался, то ли верил в честную игру, то ли прикинул соотношение сил. Тем временем из-за угла появился новый персонаж. Он целеустремленно направлялся к игрокам, лавируя меж лавками и лотками торговцев, держа на плече длинный меч с рукоятью на полторы руки. Оружие было дорогим, без малого рыцарским, куртку мужчина тоже носил на манер благородного плаща, но, судя по обуви, дворянством здесь и не пахло. Да и куртка хоть и пошита на совесть, имея разрезанные вдоль рукава, сделана была из небеленого полотна. Один из шулеров поднял руку, останавливая мужчину, дернул головой, молча указывая на меч. Бородач в плохих ботинках кивнул и без вопросов оставил оружие, прислонив его к стенке, острием вверх. Чужак явно имел намерение сыграть.

Несколько мгновений все игроки – трое против одного - мерили друг друга внимательными взглядами разной степени недоброжелательности и алчности. Наконец все так же молча совершилась небольшая перестановка мест, и пришелец занял свободный табурет. Гамилла проверила, устойчив ли столик, не опрокинется ли бутылка в случае чего. Худая, костистая физиономия меченосца с короткой бородой сразу навевала мысли о неприятностях. Будь арбалетчица ответственной за игру, она отказала бы мужчине. А так – хозяин барин, зрелище в любом случае обещало быть занимательным.

Но в этот момент к харчевне подошла Хель, своими ногами, без охранников и стражей, что обнадеживало. Лекарка была невероятно бледной, впечатление усиливалось по контрасту с рыжими прядями, выбивавшимися из-под чудной шляпы. Взгляд Хель блуждал, словно женщина не могла ни на чем сосредоточиться, ее ноги ощутимо заплетались. Такая походка Гамилле (пережившей два настоящих сражения в поле) была хорошо знакома, и «госпожа стрел» щелкнула пальцами, зовя трактирщика.

Хель села, точнее упала на быстро пододвинутый табурет, пустым взглядом посмотрела на вторую бутылку. Деревянный короб с лекарской снастью опустился на кирпичный пол, для верности хозяйка прижала ногой заплечный ремень. Первые несколько глотков Хель сделала прямо из горлышка, не обращая внимания на капли, скользнувшие по щеке. Лишь затем, чуть собравшись, женщина моргнула и сфокусировала взгляд на арбалетчице.

- В жопу такую медицину, - вдруг осмысленно и выразительно сказала Хель.

- Как оно? – лишь теперь Гамилла позволила себе расспрос, вежливый ненавязчивый. Уже было ясно - в общем, обошлось, но потребовало таких усилий, что лекарка выглядела как ходячий труп и пила вино, будто чистейшую ключевую воду.

- Непросто.

Они выпили в молчании. Мечник тем временем проиграл всю скудную наличность, поставил куртку, спустил и ее. Одежда сразу перекочевала на специальный колышек, вбитый в щербину меж двух кирпичей. Бородатое лицо ясно выражало нехорошие мысли, но играть мужчина продолжил, теперь на дорожную сумку. Музыканты прибавили жару, будто чувствуя неоднозначный и драматический момент.

- Паскудство, - выдавила Хель после второго стакана. Шумно выдохнула, покрутила кулаками, разминая связки. Повторила. – Гребаное паскудство…

- Что было?

- Плохо прокованный наконечник. Часть отломилась и застряла в кости. Еще и тряпки какие-то вбило в рану. Нити до сих пор не разложились полностью. Не понимаю, как обошлось без гнили. Это чудо. Настоящее чудо.

Хель закрыла глаза, очевидно переживая в памяти заново детали операции.

- Знаешь, он действительно страшный, - пробормотала рыжая. – Этот Дан-Шин… Такой силы воли я не видела. Немыслимо. Даже когда он сознание терял, все равно сидел как статуя. Даже когда я кость вырубала.

- Кость, - повторила Гамилла, ежась.

- Ну да, - со смешком и легкой ноткой истерики в голосе выдавила Хель. – Черная. Все как я думала. Сумка с гноем, канал с выходом.

Она выпила, Гамилла сначала подождала, пока пройдет спазм в глотке, затем последовала примеру лекарки.

- В жопу такую медицину, - повторила Хель, нервно растирая пальцы. - Писцом как-то надежнее.

- Это да, - согласилась Гамилла.

Хель закрыла глаза, сжав челюсти.

* * *

- Все, что могла, - сказала Елена, стараясь, чтобы руки не тряслись слишком сильно. Женщину мутило от крови, усталости, нервов и гнилостного запаха. А еще от брызг гноя и сложенной в стеклянную чашу дряни, которую медичка вытащила из ноги комита. Елена судорожно сглотнула, думая, что заблевать пациента было бы достойным завершением операции. В эту минуту женщина твердо решила для себя, что пора заканчивать с хирургической практикой. Хорош, отныне вскрытие фурункулов, вправление вывихов и прочее. Нельзя так старательно искушать судьбу, даже если на кону сто серебряных монет.

- Спа-си-бо, - в три приема выдавил комит, похожий на желтую мумию и вампира одновременно. Кровь из прокушенных губ пузырилась на подбородке, пятнала рубашку. Дверь в кабинет скрипела, кажется, за ней собралась, подслушивая и подсматривая, вся домашняя челядь, ожидая позволения войти.

- Так… - Елена буквально чувствовала, как скрипят мозги, не в силах породить ни единой связной мысли. – Так… Сейчас полный покой. Хотя бы на неделю. Лучше на месяц. Я буду приходить. Смотреть.

- Я на месяц не могу, - прохрипел Дан-Шин. – И неделя многовато. Мне бы как-то… хоть на лошади.

Елена посмотрела на него, не зная, то ли восхищаться этим человеком, то ли поражаться его бесконечной глупости. После такой операции люди, как правило, несколько дней лежат пластом без сознания или в бреду, а этот – только гляньте на него! – даже более-менее внятно говорит. Ежели по совести, восхищения было все-таки больше, однако не намного.

- Ты не понимаешь, - устало вымолвила женщина. – Вот это видишь?

Она показала комиту сжатые в щепоть четыре пальца, без мизинца.

- А теперь так, - Елена убрала два пальца, оставив лишь указательный и средний. – Это сейчас твоя кость в бедре. Одна из двух, которые держат на себе вес тела, одежды и доспеха.

Елена красноречиво развела гудящие от усталости руки, затем показала на чашу, полную гнойной мерзости. Судя по состоянию кости, вмешательство оказалось своевременным, процесс распада хоть и очень медленно, однако развивался, и через несколько месяцев комиту помогла бы только ампутация. А учитывая, что ампутации на ладонь выше колена считались смертельными… По факту Елена спасла комиссара - если он переживет послеоперационный шок. Женщина не знала, что это, но помнила, что такой бывает и может закончиться очень плохо.

- Было целое, - вымолвила она, объясняя комиту, как слабоумному. – А теперь осталась половина. Даже когда заживет… - лекарка чуть было не сказала «если заживет». – Ногу придется щадить, потому что кость вполовину слабее прежнего. Ты ее можешь сломать, просто неудачно прыгнув! На лошадь ему…

- Хорошо… - неожиданно согласился Дан-Шин. – Убедила.

Он перевел дух, несколько раз вдохнул, буквально заглатывая воздух, едва ли не щелкая зубами. Очень ясно и четко продолжил:

- Думается, насчет лечения следует доверять тебе. Я буду выполнять твои указания. Все.

Елена проверила, как намотана повязка, затем посмотрела в глаза Дан-Шину и со всей искренностью произнесла:

- Ты наглухо безумен.

- Нет, - сразу ответил комит, будто именно этого вопроса и ждал. – Просто я служу большему, чем я сам.

Он хрипло засмеялся. Каждый смешок тревожил ногу и вызывал приступ ужасной боли, комиссар вздрагивал, морщился, глухо подвывал, однако никак не мог остановиться в страшном смехе.

- А когда ты часть чего-то большого… великого… жить куда проще. И боль… терпеть… легче.

- Воля твоя, - Елена выпрямилась, чувствуя, как буквально скрипят позвонки в пояснице, а мышцы вот-вот затрещат и расколются, настолько их свело.

Комит этого уже не слышал, он все-таки провалился в глубокий обморок, приоткрыв рот и выставив крупные, удивительно белые и здоровые для такого возраста зубы. Елена склонилась над ним, проверила пульс, сердце вроде билось и даже почти ровно. Женщина еще раз оглядела комнату и подумала: какое же все-таки счастье, что есть слуги, которые уберут бардак и послеоперационное свинство. Остается понадеяться, что хозяин им хорошо платит, а если нет, то и хрен бы с ним. Не ее заботы.

А как легко сейчас было бы его убить… мысль о прекращении чужой жизни снова посетила - очень спокойно, без душевных терзаний и комплексов. Да, убить… По крайней мере, три способа – и проблема слишком исполнительного комиссара будет решена. Елене без разницы, но у Артиго и, следовательно, у Раньяна забот поубавится. Комита в столице не любят, подписанная грамота в сумке, Ульпиан, случись таки суд, будет драться как лев, может и Лекюйе замолвит словечко, ему ведь нужна здоровая жена.

Елена ощутила, что руки сами собой сжимаются в кулаки. И медленно, с нешуточным усилием разжала пальцы, как на окраине леса, когда едва не убила Жоакину. Но дьявольский шепоток отозвался в ушах – а ведь прикончи она тогда циркачку, сейчас проблем было бы куда меньше.

- Нет, - прошептала Елена. Подумала и решительно повторила, заглушая дьяволенка. – Нет. Никогда. Хватит с меня мертвецов.

И пошла открывать дверь, чтобы дать распоряжения слугам. За спиной тяжело дышал, постанывая сквозь забытье, Дан-Шин, который знал, что в этот день разминулся со смертью, однако никогда не узнал – насколько близко.

* * *

- Будет жить? – осведомилась Гамилла.

- Ну-у-у… если я что-то пропустила, завтра его жахнет лихорадка, о которую можно будет воду кипятить, - у Елены начался стрессовый отходняк, и женщина обнаружила в себе уйму болтливого красноречия. – А послезавтра можно будет вываривать череп, чтобы послать императору. Если не пропустила, и все будет делаться, как я наказала… Повязка с соленым раствором, промывание ромашкой, все прочее… то шансы неплохие. Хотя состояние все равно будет прыгать вверх-вниз. Через неделю рану можно зашить. Шрам останется, будто ногу стая гиен жевала. Какую нагрузку сможет держать обрубленная кость – один Параклет ведает. Ну и все, в общем то…

- Тогда за здравие, - Гамилла подняла бутылку, салютуя. – И за мастерство.

- За здравие, - согласилась лекарка. – И за удачу.

Подождав секунду, она тихонько призналась:

- Это чудо. Пару раз я думала, все, не справлюсь. Глупая была затея, нельзя браться за такие рисковые дела.

- Дальше будь умнее, - серьезно посоветовала Гамилла.

Елена без особого интереса глянула на игру. По сложно расчерченной доске перемещались фишки и монеты, притом случайно, в зависимости от броска четырех костей. Процесс чем-то походил на рулетку, только без колеса. Клетка «Короля» приносила удачу, «свиньи» пожирали выигрыш. В такие моменты полагалось громко хрюкать и пускать газы.

Бородатый игрок проиграл холщовую сумку. Мимика и жесты всех участников процесса оживились, кажется, игра приближалась к кульминации. Елена знала правила очень поверхностно, сама она в «Короля и свиней» не играла, однако помнила, что вроде есть какая-то возможность отыграть все на последних ходах. Видимо этот момент наступил. Первым бросил кости игрок в щегольской куртке с вертикальными полосами желтого, красного и черного цветов. Судя по возгласам и хлопкам, бросок вышел очень хорошим. Затем кидал бородач. Он, нахмурившись, долго тряс кожаный стакан, наконец, громко приложил его о лоток с доской. Поднял, причем с таким видом будто и не сомневался в успехе. Прочие игроки в молчании уставились на желтоватые кубики с крупными метками в виде косых крестов. Кажется, бородатый не просто выиграл, но выиграл по-особенному удачно и оскорбительно.

- Ну-ну, - неопределенно хмыкнула Гамилла.

Елена только вздохнула, подумав, что атмосфера повседневного насилия очень уж сильно утомляет. Бродячий джаз-банд заиграл громче, отбивая ритм, исполнитель с лирой запел что-то про нелегкую долю и решетки. Песня удивительно напоминала блатной «шансон», только быстрее, с «читкой» на рэперский манер. Пока Елена думала, а почему блатняк назвали шансоном, то есть музыкой куртуазных французских салонов - началось.

Трехцветный курточник вскочил с табуретки, толкнул бородатого в грудь и выхватил кинжал. Хороший кинжал, рыцарский, с трехгранным клинком и двумя толстыми дисками, ограничивающими рукоять. Оружие исключительно для убийства, притом рассчитанное на пробивание какой-нибудь защиты. Цветастый перехватил кинжал обратным хватом и попытался бесхитростно заколоть бородача, однако нарвался на очень быстрый, жесткий захват и бросок через бедро. Неудачливый убийца с диким воплем упал на мостовую, и Елена с ходу диагностировала сильнейшие ушибы, а также, по крайней мере, серьезный вывих, возможно перелом сустава. Лечение долгое, подвижность до конца не восстановится. Чертежник был бы доволен – прием в точности соответствовал его философии обязательного увечья.

Второй жулик (хотя скорее бандит) замешкался, кинжал у него был поплоше, движения медленнее, и бородатый взял противника на классический болевой прием. Выкрутил оружие и ударил оппонента его же клинком в бок. Елена аж залюбовалась, настолько хорошо и ловко двигался бородатый, не факт, что у женщины получилось бы так же легко – борьба не была сильной стороной фехтовальщицы. Пока два тела корчились на серых камнях, победитель метнулся к мечу, а третий и последний игрок-бандит – наперерез.

Бородач подхватил оружие и сделал хитрое движение – обнажил меч, да не просто, а будто раздвигая телескоп, так, чтобы ножны были направлены в физиономию противника. Тому пришлось отшатнуться, избегая удара металлическим наконечником, а затем отпрыгнуть еще на шаг, уходя от клинка. Секунду третий игрок считал шансы и просто убежал, решив не искушать судьбу. Победитель собрал выигрыш с доски, которую чудом не перевернули, взял одежду и сумку, пошел прочь, не убирая меч в ножны и сохраняя пасмурное, сосредоточенное выражение лица.

Бородач не взял ничего у поверженных, и Елена решила, что, наверное, здесь произошла не стихийная драка, а спланированная разборка с коммерческой подоплекой. Наглядная демонстрация того, что какие-то вещи делать категорически не стоит во избежание последствий. На это указывало явное нежелание местных звать стражу и вообще привлекать чье-либо внимание. Ушибленный отполз в угол, баюкая изломанную руку и отплевываясь багровой пеной, а раненый так и не пришел в себя, истекая кровью. Обоих утащили какие-то подростки с обильными дырками вместо зубов и угрюмыми рожами бывалых каторжников. Инвентарь будто растворился в воздухе, и больше ничто не напоминало о происшествии.

Елена задумалась над тем, что следует налегать на борьбу, фехтовальщицу впечатлил высокий класс пришлого бойца, который без видимого напряжения, голыми руками уработал двоих. Музыканты сбавили темп и завели что-то протяжное, очень грустное. Им поощрительно кинули несколько монет, наверное, из кассы неудачливых игроков. Женщины сделали еще по глотку, затем в голове Елены звякнул памятный колокольчик, напоминая о старых долгах.

- О чем ты хотела поговорить?

- Да ерунда всякая, - насупилась арбалетчица. – Не стоит внимания.

- Тогда, пожалуй, я кое-что скажу, - решительно сообщила Елена.

- Да?..

На лице Гамиллы отразилась трудноописуемая гамма эмоций. Арбалетчица одновременно и жаждала услышать то, что намеревалась сообщить Хель, и боялась этого.

- Я обещала тебе кое-что сказать насчет… твоей истории, - напомнила лекарка. – Без возвышенного.

Гамилла ограничилась дерганым кивком, будто ей свело судорогой мышцы шеи.

- Не люблю давать советы, - задумчиво вымолвила Елена. – Но тебе все же дам. Плюнь и забудь.

- И… все? – пробормотала Гамилла.

- В общем да. Это как стрела в цели. Последняя буква в предложении. Если же подробнее…

Елена прикинула остаток вина в бутылке и решила, что пора завязывать с бытовым алкоголизмом. Накатывать после нервных событий - это уже входит в привычку, а учитывая, сколько еще предстоит, тут и спиться недолго.

- Если подробно, то скажу так.

Елена помолчала немного, еще раз прикидывая, имеет ли смысл ввязываться в это? За несколько лет до «попадания» она читала книгу, чье название давно забыла, но кое-какие мысли запали в память и очень хорошо легли на беду арбалетчицы. Однако проблема любительской психологии – слишком легко из благих побуждений сделать все намного хуже. Не говоря о том, что книгу Елена читала года этак три-четыре назад.

Лекарка перехватилаблуждающий, какой-то больной взгляд женщины с татуировкой на лице. Вздохнула и решилась.

- Ты можешь им отомстить?

Гамилла поджала губы, снова дернула головой. Очень глухо, уставившись в сторону выдавила:

- Нет.

- И ты думаешь о них каждый день?

- Д-да, - голос арбалетчицы дрогнул.

- А если бы они увидели тебя сейчас, зрелище бы их порадовало? Они были бы довольны, увидев, как ты изводишь себя? Увидев, что причиненное ими зло отзывается в тебе снова и снова?

- Зачем это все?.. – Гамилла все-таки посмотрела на рыжеволосую потухшим взглядом.

- Смотри, - Елена поставила две бутылки рядом. – Жертва и злодей, они всегда пара. Тот, кому причинили обиду, этого не забудет. Но и обидчик помнит сотворенное зло. Просто он его злом не считает. Никто ведь не думает про себя плохо?

Елена чуть запнулась, вспомнив искупителей, но сделала вид, что так и надо, продолжив:

- Поэтому злодей и его мишень, - она постучала по соответствующим бутылкам, отмечая роли. – Всегда связаны. Удовольствие подонку доставляет не только акт злодейства, но и память о нем. Понимаешь?

Гамилла нахмурилась.

- Подлость уже сделана, она вроде как закончена, - Елена больше всего боялась потерять нить повествования и с трудом сдерживалась, чтобы не «частить», поскорее выпаливая фразы, пока они оставались в голове. – Но в то же время продолжается. Ведь тебе по-прежнему больно. И пока ты будешь страдать, мечтать о мести, снова и снова переживать случившееся… - лекарка опять стукнула по горлышкам сосудов. – Ты играешь в эту игру на двоих. Ты как актер в пьесе. И твоя роль – страдание, боль, унижение. Раз за разом. Причем никакой награды. Сплошное мучение за свой счет. А где-то в темноте, за помостом, стоят два единственных зрителя, для которых ты играешь. И от этого им хорошо.

- Н-не… смотрят, - напряженно, в два приема сказала Гамилла и горько выдохнула. – Кто я для них?

Елене хотелось положить ладонь поверх сжатого кулака арбалетчицы, приободрить и утешить, но девочка с земли понимала, что делать этого сейчас не нужно. Кто его знает, как отреагирует человек в крайнем психическом раздрае на внезапный телесный контакт.

- После того, что вас связывало? После того как вы устроили супружество на троих? – приподняла бровь Елена. – Очень близкий человек. Очень памятный человек. Может быть, они не обсуждают тебя каждодневно, однако не забудут никогда. И, кстати, а почему ты решила, что их не интересует твоя судьба?

- Но-о-о… - Гамилла осеклась.

- Ага, - кивнула Елена. – Откуда ты знаешь, кто тебя видел, кто запомнил, кто, где и кому обмолвился? Почему так уверена, что за тобой после не отправили какого-нибудь соглядатая, чтобы нашел, вернулся и доложил, как нынче живешь? Это ведь разумно, они надру… унизили неподобающим образом женщину из благородного сословия. Вдруг подашь жалобу?

Арбалетчица нахмурилась еще больше, ей, похоже, такие мысли в голову не приходили.

«Криминальная психология» - хотела сказать Елена и вновь столкнулась с физическим отсутствием слов. «Преступная душа»?.. Нет, не то.

- Я уверена, - с нажимом сказала Елена. – Они старательно ловят любые слухи, любые весточки о тебе.

На какое-то время за столиком воцарилось молчание. Елена думала, что сказать дальше, Гамилла пыталась как-то уложить в голове новый взгляд на свою жизнь.

Спустя несколько часов рабочий люд заполнит улицы, спеша пропустить по кружке, а то и кувшин уговорить. После можно и домой, к сварливым женам, домашним заботам. На промысел с удвоенными силами выйдут карманники, а также прочий уголовный элемент, который любит толпу. В кабаках и тавернах будет не протолкнуться. Но сейчас в харчевне тихо и малолюдно. Какой-то забулдыга пожелал женского общества и быстрой любви, подвалив к столику. Елена глянула на него и без особых эмоций, устало подумала, что сейчас оборванный пьяница с вывороченными веками ляпнет про баб в штанах, а она разобьет о его башку пустую бутылку. Затем, если что, пожалуется комиту Дан-Шину, который хоть в местную «вертикаль власти» напрямую не встроен, однако вес какой-никакой имеет, все-таки императорский комиссар. Перехватив ее очень спокойный, пустой взгляд незваный гость стушевался и отвалил.

- Я… - вымолвила Гамилла и замолчала, не в силах подобрать слова.

- Случилась однажды история, - решила зайти с козырей Елена, снова используя превосходство в культурном багаже. – Я ее прочитала в старой книге у мэтра Ульпиана. Жил-был человек, хороший моряк и жених. А потом его предали лучшие друзья. Они вместе написали донос, а бесчестный судья отправил беднягу в страшную тюрьму, из которой не было выхода. Причем в день свадьбы.

- Сразу все? – недоверчиво спросила Гамилла. – Неудачно же он подбирал товарищей.

- Увы, - развела руками Елена. – Оказалось, что каждый ему по-своему завидовал и желал в душе зла. Но все-таки он сумел бежать, чудом и соизволением Пантократора.

Кажется, удалось не на шутку заинтересовать Гамиллу. Елена давно отметила, что большая часть аборигенов, по сравнению с землянами, живет в состоянии жестокого информационного голода, поэтому любая сколь-нибудь хорошая история ценится очень высоко.

- И много лет он посвятил… - рассказчица сделала внушительную паузу. – Мести.

- Получилось?

- О, да. Он не спешил и отомстил всем, включая нечестного судью. Не просто так, а с выдумкой. Все остались живы, но жизнь каждого была разрушена до основания.

- Это как?.. – озадаченно нахмурилась арбалетчица.

- Ну… - Елена старательно напрягала память. – Например, судья был уличен в том, что убил своего незаконнорожденного сына.

- А-а-а, - кивнула «госпожа стрел». – Понимаю.

- И так со всеми. Месть его была ужасна… только вот затем… - Елена опять выдержала театральную паузу. – В итоге оказалось, что себя покарал наравне с другими.

Гамилла сдвинула брови, но теперь уже не скептически, а скорее в готовности услышать неожиданную развязку.

- Он уничтожил их жизни, но и свою тоже. Каждый день после освобождения был посвящен мести, каждое мгновение. Человек пил ее и ею же дышал. И… все. Жена, дети, обычные радости, все прошло мимо. А когда возмездие пришло, не осталось ничего. Вообще ничего. Его ждала безрадостная одинокая старость, в которой не было ни целей, ни счастья. Только память о ненависти длиной на десятилетия.

- И что же теперь делать? – потерянно спросила, наконец, Гамилла.

- Хороший вопрос. Что же делать? - развела руками рыжеволосая. – Ответ простой. Но последовать ему будет… непросто.

- ?

- Уйди со сцены. Отомсти врагам счастливой жизнью.

- Не… понимаю.

Елена махнула рукой в сторону незадавшейся уличной игры.

- Скажи, могут быть «Король и свиньи» без игрока? – спросила самозваный психотерапевт. – Или пьеса без актеров? Хотя бы одного.

- Нет.

- Вот и здесь так же. Нет преступления без жертвы. Нет подлости без мишени для глумления. От тебя ждут игры по заведенным правилам, страданий и отчаяния. Покажи всем средний па…

Елена вспомнила, что в Ойкумене оскорбительным считается выставление ладони «лодочкой» с подогнутым большим пальцем, намек на то, что адресат - опустившийся отброс, который подтирается голой рукой.

- … «нечистую ладонь» и просто уйди, оставив зрителей.

- Но как?

- Откажись от всего с ними связанного. Пусть твоя жизнь будет настолько интересна и полна событиями… что тебе просто не до какой-то мести. Уверяю, рано или поздно они об этом узнают. И больше всего их уязвит… - Елена вдохнула поглубже, стараясь удержать в голове сложную конструкцию. - То, что ты считаешь их слишком ничтожными в сравнении с нынешними заботами. Ничтожными и не стоящими даже памяти.

- А тебе приходилось так делать? – внезапно спросила арбалетчица.

«Конечно» - хотела, было, сказать Елена, и ответ замерз у нее на губах. Гамилла ссутулилась, огонек в ее глазах начал гаснуть.

- Понимаешь, - вздохнула рыжеволосая. – Некоторое время назад… кажется, было это давным-давно, но и трех лет не минуло… Дурные люди причинили мне великое зло.

- Они… тоже… - прошептала Гамилла.

- Нет. Они, я думаю, украли меня из дома. И убили человека… близкого. Очень близкого.

- Как можно быть неуверенным, украли тебя или нет? – Гамилла скептически прищурилась.

- Можно, - отрезала Елена, и это прозвучало веско, внушительно, так, что вопрос как-то сам собой растаял в воздухе.

- Я хотела мстить. Найти виновных и поразбивать им черепа. Однако не сумела даже намек поймать, кто они, почему так злы на меня. А если бы и удалось...

Елена искренне, горько вздохнула.

- Теперь я посмотрела, как устроен мир. Какая пропасть между сословиями. Как дорого обходится жизнь. И месть. Теперь я понимаю, что даже если узнаю своих врагов, то добраться до них… - она красноречиво пожала плечами. – Они наверняка богаче, сильнее, могущественнее твоих.

Елена снова вздохнула, думая, что странная получилась исповедь. Странная... и честная. Оказывается, иногда легче быть искренним с кем-то, нежели с самим собой.

- И сейчас я каждый день думаю, может и мне последовать тому же совету? Плюнуть в темный зал, откуда кто-то смотрит на меня, сбросить фишки с игровой доски.

Елена движением пальца опрокинула бутылку, которая звонко прокатилась по столу и остановилась у самого края на плохо соструганном сучке.

- И зажить своей жизнью. Попробовать вернуться… домой. Это ведь и будет самой страшной местью, если подумать. Стать недосягаемой для них. Исчезнуть. Сделать бессмысленными все их потуги.

Она посмотрела на Гамиллу, часто моргая, криво и жалко улыбнувшись.

- Видишь, я пью то же лекарство, которым стараюсь напоить тебя.

- Спасибо, - Гамилла сама положила ладонь поверх елениной руки. – Спасибо. Я поняла, что ты говоришь. Я буду об этом думать. Совет хороший. Лекарство целебное. Только…

- Только?

- Как понять, где здравый смысл переходит в трусость? Ты уходишь, гордо пренебрегая былыми обидами, или на самом деле все-таки плетешься в хлев? Как свинья, на которую опрокинули помои?

- Тот же вопрос, - печально улыбнулась Елена. – Тот же самый вопрос задаю себе. Я выбираю новую жизнь и смотрю в будущее? Или предаю память убитой подруги, бегу вперед, потому что мне страшно оглянуться?

- Подруги, - эхом повторила Гамилла, однако продолжать тему не стала.

Они купили третью бутылку, на этот раз совсем легкого вина, похожего на сидр, и выпили ее в молчании, потому что сказано было все, чему стоило быть сказанным, а к пустому трепу обе женщины расположены не были. Скупо распрощавшись, они разошлись. Гамиллу ждал менестрель, чтобы заработать еще сколько-то серебра в хорошем салоне с благожелательной публикой. А Елена подозревала, что сегодня Пантин вынет из нее душу, заставив отдуваться за три дня без фехтовальных тренировок. Еще она рассудила, что надо быть последовательной. Проповедуя радость жизни для других, глупо жить угрюмой букой для себя. И Елена решила, что сегодня она, пожалуй, сделает былью фантазии барона Лекюйе.

_________________________

Занимаясь прикладной психотерапией, Елена вспоминает и очень вольно, по давней памяти цитирует книгу Дивова-Прокопчик «Леди не движется» из цикла «Профессия: инквизитор». Первые несколько книг, на мой взгляд, даже неплохи (пока Дивова там было хотя бы наравне с Прокопчик). В общем, не «Техподдержка».