Дракоморте

Часть 5. Крещендо. Глава 30. Люди и твари

Гудение в голове — между ушей словно застрял улей. Во рту кисло-горький вкус травяного настоя. Тело лежит на чём-то комкастом, разбросанном по чему-то твёрдому. Почти забытый запах металла и ржавчины. Глаза не хотят открываться из-за вкуса травяного настоя, но мысли в голове уже очнулись, все разом, они бегают, сталкиваются друг с другом и требуют думать их всех разом. Шея немного занемела. Рот вдруг наполняется слюной, капелька попадает в дыхательное горло, и Йеруш подскакивает, заходясь кашлем. Его тут же несколько раз сильно прикладывают ладонью по спине.

Прокашлявшись, он наконец открывает глаза, и в них тут же врезается полоса серого света из-под высокого, в человеческий рост, неплотно притворённого ставня на стене слева. Йеруш трёт глаза, ещё несколько раз кашляет, Илидор снова хлопает его ладонью между лопаток. Кочерга его знает, почему Йеруш узнаёт Илидора, даже не видя его. Просто ощущает, что дракон рядом.

Их клетка стоит под стеной длинной, шагов в тридцать, комнаты, которая заканчивается очень мрачной, едва различимой впотьмах дверью на противоположной стене.

Клетка?

Найло пружиной взвивается на ноги, его заносит вперёд, бросает на толстые прутья решётки, перед глазами темнеет.

— Какого ёрпыля?

Он обернулся. Дракон сидел на груде соломы, скрестив ноги, и рассматривал свои ладони.

— Что это ещё такое?

Йеруш пронёсся вдоль прутьев, сильно дёргая каждый из них, поднял навесной замок на дверце, очень ржавый и большой. Замок грюкнул-скрежетнул, и плечи покрылись мурашками. Найло рыкнул и попробовал раздвинуть прутья — те не шевелились, только холодили пальцы и оставляли на них хлопья ржавчины. Попробовал, пыхтя, протиснуться между прутьями — не пролезала даже голова. Оглядел пол вокруг клетки — мало что видно в сером свете. Просто земляной пол, кое-где земля рассохлась и ссыпалась в щели кладки.

Илидор всё это время сидел на груде соломы и пялился на свои руки.

— Что это за место? — потребовал Йеруш ответа у пустоты и тряхнул прутья. — Кто нас сюда приволок? Как и нахрена? Я хочу выйти отсюда немедленно!

Дракон наконец поднял голову и отрывисто велел:

— Утихни.

— В смысле?! Ты что-то знаешь?

— Нет. И сейчас нам никто не ответит.

— И?!

— И, значит, придётся посидеть спокойно.

— О, — Йеруш выбросил к дракону ладони с растопыренными пальцами. — Прекрасно! Попасть в клетку и просто сидеть! Это какая-то драконья мудрость?

— Тебе стоит сейчас её рассмотреть очень внимательно, — мимолётно оскалился Илидор. — Нет смысла носиться и верещать.

— Это я верещу?! — Йеруш топнул ногой. — Я? Да! Ну, ладно! Ну, может, я и верещу, а твоя идея чем-то лучше?

— Ну да, — спокойно ответил Илидор. — У меня же большой опыт сидения в клетках.

Найло осёкся.

— Могу поделиться, — продолжал дракон. — Собственно, я уже начал. Не трать силы без нужды. Дыши. Сиди на жопе и дыши. Если ты измотаешь себя сейчас — неважно, что будет потом. Ты не сможешь этим воспользоваться, потому что закончишься раньше.

Йеруш издал негодующий вопль, и дракон заговорил быстро, сердито:

— Серьёзно, Найло, сейчас просто нужно подождать. Это нетрудно.

— Нетрудно?!

— Точно. Эта клетка — не из худших, тут удобно просто сидеть и ждать! Сам посмотри: она просторная, она не на улице и не в подвале, вокруг ничего не воняет! В комнате даже окна есть! Ха!

Найло шагнул назад от прутьев, словно они его ужалили. Шурша соломой на полу, сделал два шага назад и какое-то время стоял, покачиваясь верхней частью тела, а потом медленно стёк на пол.

— Серьёзно, тут нет ничего страшного, — успокоительно-насмешливо протянул Илидор. — А вот, помнится, я как-то ехал в клетке зимой, да-а! Представляешь: в повозке с задёрнутым пологом, да, знаешь, я ехал полуголым и избитым в кровь. По твоей милости, между прочим!

Йеруш сжался в комок, подтянул колени к груди, обхватил себя за плечи.

— Много дней, — безжалостно продолжал дракон. — Вот это было очень, очень паршиво! А тут — тьфу, Найло, просто подожди. Рано или поздно кто-нибудь придёт и откроет замок!

— И что тогда? — после долгого молчания спросил Йеруш.

Дракон плотоядно улыбнулся. Найло покачал головой и сжался в комок поплотнее.

— Илидор, ты не понимаешь, насколько мы вляпались?

Дракон дёрнул плечом.

— А ты понимаешь? Так давай, просвети меня. А то, кажется, ты сейчас поломался просто оттого, что тебя заперли — ну так я уже сказал: пока что это не похоже на беду. Мы живы, целы и даже не привязаны. Любая клетка открывается. Любая. Рано или поздно, поверь мне. Просто сиди на жопе и не трать силы. Пригодятся.

— А ты, значит, не в панике, — Йеруш вскочил, бросился к ледяным прутьям, вцепился в них, впечатал между ними лицо. — Ты совсем не боишься!

— Это что-то изменит?

Найло обернулся. Дракон сидел в совершенно расслабленной позе: одна нога согнута в колене, на ней лежит-покачивается рука. Спина, плечи и затылок удобно устроились на прутьях решётки, хотя одна лишь кочерга знает, как можно удобно устраиваться, когда ты сидишь в клетке. Когда она, кажется, сейчас схрупнется вокруг тебя – от этой мысли трудно даже дышать! Когда в любой момент сюда может прийти кто-то, желающий сделать тебе плохо или больно, или сюда может никто не прийти. Ты так и останешься среди этих непробиваемых решёток, холода и ржавчины, мутного света в щёлках ставень, ты останешься здесь, пока не сдохнешь от жажды или пока не сойдёшь с ума от этой тесноты и невозможности.

Как тебе удаётся просто пережидать это, твёрдо зная, что рано или поздно замок откроется, нужно лишь сберечь силы до этого момента? Нужно очень-очень верить в то, что замок откроется. Нужно забыть, что на самом деле его ведь совсем не обязательно отпирать.

У Йеруша начали постукивать зубы. В голове метались панические и возмущённые мысли, наталкивались друг на друга, требовали разгрызть эти ёрпыльные прутья зубами, приняться истошно вопить и не затыкаться до тех пор, пока сюда кто-нибудь не придёт. Требовать у мироздания, чтобы тело Йеруша Найло немедленно достали из этой микроскопической коробочки, сей миг выпустили его на волю, а иначе, иначе…

Может быть, чтобы сохранять спокойствие в такой ситуации, нужно было вырасти среди клеток? Приучиться находить силы и свободу в себе, а не вовне. Не позволять запереть своё сознание так же просто, как запирают тело — да, ёрпыльный шпынь! Йеруш, тяжело дыша, снова обернулся к дракону. Как можно быть спокойным, когда ты в клетке? Насколько несгибаемую волю нужно иметь для этого, насколько большое жизнелюбие и дисциплинированный ум? Особенно когда ты маленький драконыш, рождённый в тюрьме Донкернас, ты не имеешь никаких внешних точек опоры, у тебя нет знаний об иной жизни и другом способе действий — как ты на одном лишь внутреннем топливе смог научиться сохранять рассудительность и свободу сознания в мире, где кто-то другой может в любой момент запереть твоё тело в клетку?

Йеруш тряхнул прутья — или, скорее, тряхнулся о них — клетка осталась стоять как стояла. Во рту появился вкус ржавчины.

— Слушай, Найло, тебе нужно отвлечься. Ты скоро начнёшь орать как бешеный или колотиться о прутья башкой — я не то чтобы против, конечно, я могу сам тебя поколотить башкой обо что-нибудь, если хочешь, но давай в другой раз! Сейчас это совсем не ко времени! Держи себя в руках, кочергу тебе в бок!

— В руках?! — возопил Йеруш. — В руках?!

Дракон прикрыл глаза — даже не потускневшие, обычные сверкучие золотодраконьи глаза, и спросил:

— Что имела в виду Кьелла? Ты понял?

— Кьелла? — переспросил Найло, не веря своим ушам. — Тебя сейчас заботит какая-то Кьелла?

— Ну да. Там, у кровепада она сказала про великую силу и жертву — вот ты понимаешь, что это означало? До меня совсем не доходит.

— Ну ещё бы, — фыркнул Йеруш. Встряхнулся, отступил от решётки. — Я думаю, главное — не слово «жертва», а идея баланса. Я думаю, это о том, что до всякой силы нужно дорасти и никто не меняется, оставаясь прежним.

Илидор открыл глаза и посмотрел на Йеруша с искренним недоумением, а тот принялся пояснять, носясь туда-сюда по клетке и то и дело врезаясь в прутья плечами:

— Ну, знаешь, вот бывает, ты хочешь себе какое-нибудь качество, которого у тебя нет. Например, ты хочешь стать смелее, да, стать очень смелым и перестать бояться! Если, хах, ты сидишь в клетке и тебе жутко страшно, ты бы очень хотел меньшей жуткости и страшности. Но ты не можешь враз и по заказу уменьшить проявление какого-то одного чувства, ты не можешь приглушить один лишь страх так же просто, как подкручиваешь струну на гитаре, — нет. Возможно только полностью измениться, постепенно, всем собой. Потратить какое-то время и нарастить себе смелую толстую шкуру, через которую будет пробиваться меньше любых чувств вообще. Любых. Меньше счастья и вдохновения, меньше обиды и горечи, любви и восторга. Страх тоже сделается поменьше, конечно, да. Но знаешь, что самое интересное? Самое интересное — это вопрос: а действительно страх так сильно тебе мешал? Действительно ли он поставил перед тобой задачу, которой нужно было скормить другие свои чувства? Свой восторг, свою любовь и вдохновение? Стоило ли оно того, чтобы избавиться от обиды, от боли или страха? А? Ты стал чувствовать меньше любопытства и радости, но зато стал храбрее — оно того стоило? Тебя теперь сложнее ранить, чем раньше — отлично, но рад ли ты этому? А? Ха! Да ты даже не поймёшь, рад ты этому или нет, ведь радоваться ты тоже немного разучился, пока наращивал свою толстую смелую шкуру!

Илидор отвернулся. Рука, лежавшая на колене и только что беззаботно качавшаяся туда-сюда, сжалась в кулак.

— И ты не сможешь истончить свою шкуру обратно, это путь в один конец, — безжалостно продолжал Йеруш. Он не смотрел на дракона, тёрся виском о прут — верх, вниз, вбок, вверх. — Вот такой он, твой новый баланс. Я думаю, Кьелла говорила о чём-то вроде этого, а не про жертву в прямом смысле слова. Я думаю, она хотела сказать, что великая сила может достаться лишь тому, кто не захлебнётся от её величия. Чьи чувства уже достаточно затёрты, чтобы принимать большие решения, не ломаясь, чтобы взять большую силу и не рухнуть от одного лишь осознания её огромности.

Некоторое время Йеруш молчал, шипя что-то, подёргивая головой и плечом. А потом с сомнением произнёс:

— Но, быть может, Кьелла говорила именно про жертву. Откуда я знаю? Может быть, я переоцениваю её интеллект, когда ищу в этих словах двойной смысл. Вижу глубину, которой нет. Ты знаешь, дракон, я часто переоцениваю интеллект окружающих, я как-то исхожу из того, что все вокруг должны знать и понимать всё то, что знаю и понимаю я, но ведь это нихрена не так. Я же умный-благоразумный-неугомонный книжный червяк. Каким, в кочергень, образом, у дракона могут образоваться в голове те же знания, что есть у меня? Или откуда они возьмутся у какой-то тётки из дремучего леса, пусть она даже не тётка, а драконица? Почему драконов считают мудрыми, Илидор, ты не знаешь? Драконы нихрена не мудрые. Разве мудрый дракон мог бы самозапереться в Донкернасе на века? А оказаться в этой клетке, ну? Разве умный дракон попал бы в такую идиотскую ситуацию, в которую угодил ты?

— Ни в коем случае, — отрывисто ответил Илидор и запахнулся в крылья. — А умный эльф?

— Умный эльф. — Йеруш сглотнул и опёрся плечом на прутья. — Умный эльф достаточно умён, чтобы понять, кое-что, Илидор, чего ты не увидел, похоже.

Мотнул подбородком кверху. Дракон посмотрел и почувствовал, как становится дыбом чешуя на затылке, несуществующая в человеческой ипостаси. В верхних углах клетки были прочно привязаны направленные внутрь костяные пики. Ужасно старые, судя по виду, но всё ещё ужасно острые. А верёвки — совсем свежие, привязали их недавно. Пики не угрожали людям, находящимся в клетке, но если бы один из них вздумал превратиться в дракона…

— Они знают, кого поймали, — проговорил Илидор и удивился, какие непослушные у него губы, онемевшие, словно чужие.

Дракон медленно поднялся на ноги. Йеруш снова схватился обеими руками за прутья и впечатал в них лицо.

— Ты сможешь напеть им что-нибудь, Илидор? Когда сюда придёт кто-нибудь… ты можешь ему напеть нечто воодушевительное и заставить отпустить нас?

Илидор тёр лоб. В голове тоже разливалось онемение, гулкое, чуждое. Найло смотрел на Илидора, ожидая ответа, и он ответил:

— Пение не сработает. Только если эти люди или кто там, если они в этот момент будут благодушно думать о чём-нибудь другом — можешь себе представить подобное, чтобы они зашли сюда, думая не о нас? Или если они не уверены, что стоило нас ловить. Или если они, в сущности, неплохие ребята…

— Мы в дерьме, — заключил Йеруш Найло.

Будто в ответ на эти слова скорбно бумкнула чёрная-чёрная дверь на сокрытой тенями стене, и сквозь эту дверь в помещение степенно вошла женщина. В темноте едва можно было её рассмотреть, но золотой дракон узнал эти движения, посадку головы и даже шорох мантии, который он бы не спутал с шорохом какой-нибудь другой мантии.

— Фодель? — удивился Илидор, ощущая, как отпускает только что сдавивший голову невидимый обруч. — Подожди, мы что, в Башне Храма? Какой кочерги?

Йеруш подобрался, словно волокуша при виде котуля, стиснул кулаки и отступил назад.

Дракон бешено замахал рукой:

— Фодель, Фодель, мы тут, вытащи нас скорей!

Жрица приближалась медленно, чуть сильнее обычного покачивая бёдрами. Было что-то странное, неправильное в том, как двигались её руки, как наклонялась к левому плечу её голова, и с каждым её шагом золотому дракону отчего-то тоже хотелось отступить подальше. На какие-то мгновения Илидору даже показалось, что он ошибся и это не Фодель.

Дракон стоял, вцепившись в решётку, прижимаясь к ней, и крылья плаща плотно облепили его тело. Он почти вдавил лицо в прутья, силясь рассмотреть Фодель в тени. В груди его крепло едкое и странное ощущение, что он перепутал её с кем-то… или даже с чем-то.

Она наконец выступила в полосу света — прекрасная жрица Храма Солнца в голубой мантии, с нежной улыбкой на устах и сияющими глазами. Фодель улыбалась приветливо и безмятежно, как всегда. И взгляд её был таким же лучистым, как всегда.

И золотой дракон не мог описать словами то, что исчезло.

Он отпустил прутья решётки и сделал полшага назад. Крылья хлопнули за спиной, словно стряхивая с себя нечто холодное и липкое.

— Ты нас не выпустишь, да? — спросил дракон, когда Фодель остановилась в трёх шагах от клетки.

Жрица смотрела на него с доброй улыбкой, и на мгновение Илидор исполнился уверенности, что сейчас она рассмеётся, вытащит ключ, отопрёт клетку и спросит, что это он себе такое придумал.

— Разумеется, нет, — Фодель изогнула одну бровь.

Жрица добавила что-то ещё, но дракон не услышал её слов за шумом крови в ушах. Голова сделалась очень звонкой и пустой, мысли вспорхнули и разлетелись — Илидор лишь вяло поразился, насколько же меняется выражение лица человека от одного-единственного движения бровей. Одно-единственное движение — и вот всегдашнее выражение внимания и участливости на её лице сменяется глумливым высокомерием.

— …поскольку ты не более чем тварь, — услышал он сквозь шум в ушах. — А тебе известно отношение Храма к тварям, дракон. Я просто зашла убедиться, что эта клетка удерживает тебя надёжно.

— Вы… заперли нас в клетке, потому что… потому что я дракон?

Фодель приветливо улыбнулась и отступила обратно в тень.

— Но я же… мы же помогали вам! Мы столько прошли вместе с вами! — Илидор сам не заметил, как снова впечатался лицом в решётку, стиснул прутья до боли в пальцах, а крылья дрожали за спиной так сильно, словно их полоскал ветер. — Храм называл меня своим другом! Вы же никогда не возражали… вы всегда знали, что я дракон!

— Но ведь и ты называл себя нашим другом! — Фодель снова шагнула в полосу света, и дракон опешил, увидев, какой яростью искажено её лицо. Жрица почти шипела: — Мы приняли тебя как человека, который отторг тварь в своей душе! Как человека, в сердце которого горит частица отца-солнца очищающим пламенем! Ведь ты убивал других тварей — в подземьях, в лесу, и мы верили тебе, конечно, мы верили тебе!

— Других тварей? — переспросил Илидор, чувствуя, как вспухает ярость в его груди.

Как только Фодель выплеснула из себя обвинение, её лицо снова разгладилось, и она закончила совершенно спокойно:

— Но раз ты ушёл от нас своей дорогой, когда мы в тебе нуждались, раз ты ушёл по пути твари и вместе с тварью, значит…

Фодель смотрела на Илидора, подбирая слова. Она избегала встречаться с ним взглядом и глядела на его руки, глядела и глядела, пока что-то не дрогнуло в её лице, не сломало нежную и пустую полуулыбку на её губах, и Илидору на миг снова показалось, что сейчас жрица придёт в себя и отопрёт клетку.

— Тварьская сущность в тебе — главнее человеческой, — закончила Фодель, изогнув вторую бровь. — Мне жаль, что твоё змеиное обаяние ослепило меня, дракон. Мне жаль, что я, как и все другие, обманулась твоей звонкой маской настолько, что сочла тебя человеком, несущим в своей груди солнечный свет. Надеюсь, верховный жрец Юльдра и отец-солнце примут моё раскаяние. Надеюсь, я способна принести пользу, которая смоет с меня вину, смоет с меня мерзость твоих змейских объятий и…

Жрица не договорила, отступила обратно в тень, где голубая мантия казалась серой. Мгновение постояла, склонив голову, потом развернулась и пошла к двери, а ярость в груди Илидора распухла до размеров хробоида, прорвала его горло и взревела оттуда:

— Мерзость? Маска?

Когда дракон закричал, Фодель остановилась. Она не повернула головы, но даже в тени было видно, как одеревенела её спина и плечи. Илидор кричал, и его глаза полыхали огненным, тёмно-оранжевым светом, таким ярким, что он отражался в прутьях решётки.

— Значит, вы все — сборище безумных идиотов! Сборище! Долбаных! Зарвавшихся! Идиотов!

— Именно так считает всякая тварь, — прошелестела Фодель, дождавшись, когда дракону потребуется перевести дыхание, и через мгновение жрицу сглотнула дверь из чёрного дерева.

— Всякая тварь? — орал в закрывшуюся дверь Илидор. — Я же хотел помочь тебе! Я всем вам хотел помочь!

Дракон врезал кулаком по решётке, руку прострелила боль, и это была единственная боль, которую он мог причинить кому-либо сейчас, потому Илидор ударил по решётке опять, а потом снова и снова, вопя и ругаясь, разбивая костяшки в кровь, а потом ещё больше и ещё, и крылья хлопали за его спиной, и мрак клубился под ними грозовой тучей, непроглядно-чернильной, с ледяными прожилками мечущихся молний.

— Змеиная маска, значит? Мерзость моих змейских объятий? Вот как?

Йеруш Найло стоял под дальней стеной клетки недвижимо, почти не дыша, вцепившись двумя руками в прутья решётки позади себя.

От ударов дракона прутья гудели, воздух звенел от его криков, голос дракона набирал больше и больше ярости, он грохотал, оглушал, почти как в тот вечер в Донкернасе, когда они с Илидором стояли на крыше замка, над ними бесновалась гроза, а золотой дракон орал, перекрикивая раскаты грома. Только тогда боль в его голосе постепенно иссякала, а сейчас она росла, и Найло даже зажмурился, уповая, что Илидор не обернётся и не увидит его, — Йеруш был уверен, что дракон не сознаёт себя и способен разорвать голыми руками любого, кто сейчас попадётся ему на глаза.

Казалось, этот ужас никогда не закончится, но в конце концов у Илидора иссякли и силы, и голос. Клетка понемногу перестала дрожать от ударов, а воздух — звенеть от криков. Осталось лишь тяжёлое дыхание-всхлипывание сквозь зубы и отчаянное звериное рычание, клокочущее в горле Илидора. Крылья висели выжатыми тряпками. Дракон медленно стекал-опускался на пол, вцепившись в прутья окровавленными пальцами.

Йеруш перевёл дух и тоже сполз вниз, опершись спиной на решётку. Не сводя взгляда с золотого дракона, отёр пот со лба, несколько раз облизал пересохшие губы.

Неистово хотелось пить.

Долго-долго Илидор содрогался на полу всем телом, молча, вцепившись в прутья решётки, костяшки его пальцев опухали, кровь сочилась по тыльной стороне ладоней и впитывалась в рукава рубашки. Из глаз, которых не видел Йеруш, медленно уходило бешеное оранжевое сияние, сменяясь патиной потемневшего серебра.

Когда в горле Илидора закончилось даже рычание, на клетку набросилась пыльная глухая тишина, стала кутать дракона и эльфа в невыносимо-тошное чувство безысходности. И тогда Йеруш, лишь бы не подпускать к себе эту пыльную глухую безнадёжную тишину, сказал первое что пришло в голову.

— Сначала Даарнейриа, — хрипло произнёс Йеруш Найло, — теперь Фодель. Илидор, ты феерически хреново выбираешь себе женщин.