Дракоморте

Глава 28. Толковище

Место сейчашнего толковища — просторный луг далеко на востоке от посёлка Четырь-Угол. Луг укрыт желтеющей травой и осенними горькими цветами — каменевка, глотка барда, анемоны, вереск. Посреди луга стоит, наверное, самая удивительная скульптура, которую приходилось видеть чужакам: спираль, сложенная из полых стволов белого дерева. Скульптура тихо поёт. Она заводит свои напевы от каждого легчайшего дыхания ветра и меняет напев всякий раз, когда меняется ветер.

Жрецы, которым доводилось бывать в эльфском домене Хансадарр, сказали бы, что скульптура высотой с небольшую шарумарскую башню.

Толковище должно пройти прямо под ней. Прибывших расселяют на склонах холмов, и постепенно склоны холмов приобретают вид больших муравейников. Или саррахейников.

Первыми на толковище явились шикши, они живут в своём лагере уже несколько дней. С ними восемь жрецов, которые тоже желают говорить о старолесском Храме Солнца — но о совсем другом Храме. Не вполне понятным, но определённо угрожающим знаком для остальных старолесцев становятся оборотни, которые сопровождают шикшей. Раньше эти твари нечасто передвигались в открытую.

Полунники, люди и котули прибыли вчера вечером и уже успели переругаться между собою, а потом все вместе рассорились с шикшами. Обычное дело для тех, кто прибывает на толковище заранее, но в этот раз свары такие громкие, что в них чуть было не ввязались обычно невозмутимые волокуши из ближайшего селения, которые возят на толковище еду.

Последними прикосолапили грибойцы и жрецы Храма в сопровождении волокуш. Путь их был долог и труден: как и шикши, волокуши не пользуются сгонами. Пришлось ехать на волочи-жуках, и с непривычки люди чувствуют себя разбитыми, а ведь ничего ещё даже не началось.

На толковище прибывают лишь пятеро жрецов: верховный — Юльдра, двое старших — Лестел и Ноога. С ними Кастьон и Базелий, которые тащат с собой котомки, туго набитые чем-то мягким. И с ними проводники-котули, прошедшие с Храмом весь путь от вырубки на опушке Старого Леса — Ыкки, Букка, Тай. Остальные жрецы и жрицы разъехались по людским и котульским селениям, и до них никому нет дела.

Толковище начинается после полудня, когда нежаркое осеннее солнце всё-таки основательно напекает головы — чтобы желающие сказать слово не слишком увлекались, чтобы говорили только то, что истинно необходимо сказать, и уходили от поющих деревьев в тень навесов.

Что до жрецов, о которых толковище сегодня скажет своё слово, — жрецы должны всё это время простоять у поющих деревьев. Но людям дозволяется укрыть головы и плечи капюшоном, а проводники-котули то и дело приносят им чашки с водой.

Открывая толковище, на один из нижних стволов поющего дерева вскарабкалась грузная Матушка Пьянь. Эта изрядно потрёпанная жизнью волокуша не выглядела ни представительной, ни грозной, и даже серьёзной она не выглядела, но разом потухли вокруг шепотки, выпрямились спины, посуровели лица. Даже морды оборотней при появлении Матушки Пьяни стали более осмысленными.

— Все вы знаете, зачем мы здесь, — неприветливо проворчала волокуша. — Все вы знаете, что настало время народам Старого Леса сказать своё слово про Храм Солнца. Слово волокуш будет речено последним. Пока же пусть выскажется первый народ, который встретил Храм Солнца, вернувшийся в наш лес.

Вперёд выступил пожилой шикшин, сплетённый из иссохших и, кажется, слегка траченных короедами лоз. Он прощёлкивал слова медленно, чтобы каждый, даже непривычный к шикшинскому акценту, мог их разобрать, и от этой медленности слова казались ещё более весомыми:

«Основатель Храма, родившегося в этих землях, в когдатошние годы принёс сюда много зла. Много ненависти и самовластия. Сила его была большой и мрачной. Наш народ рад, что тёмная сила основателя Храма перестала чернить собою наш лес. Когда же вернулись из других земель его последователи, мы не стали решать быстро, хотя большим было на то желание. Мы стремились понять сперва цели сейчашнего Храма, и красивые цели вы проявляли своими словами. Тогда мы решили узнать, чем вы готовы жертвовать ради красивых целей. И мы узнали, что вы готовы жертвовать своими братьями и сёстрами».

Шикшин простёр руку, указывая на оборотней, и мёртвая тишина впечаталась в уши. Никто на толковище не смеет выражать своего отношения к произнесённым словам, не имеет права подавать голос — иначе не сможет сказать своё слово позднее, ведь голос уже был подан. А жрецам сегодня и вовсе положено только слушать.

Ноога гневно трепетала ноздрями. Шикшин всё передёргивает! Превращённые в оборотней жрецы — никакая не жертва ради цели! Это сторонее соглашение, оно не касается задач Храма, к тому же шикши сами предлагали такие соглашения! И не Храм принимал эти решения, а верховный жрец! Ноога молчала, косилась на Юльдру, стоящего слева. Его узкое лицо было непроницаемым.

К пожилому шикшину шагнул другой, молодой и немного сутулый, его ветки были сплетены в рубашку, жилетку и короткие штаны, лозы-косы лежали тонкими косицами на плечах. Этот шикшин приходил к лагерю в один из дней, когда Храм шёл через котульские земли.

«Мы хотели понять, может ли довериться Храму слабый и беспомощный. Мы увидели, что вы способны предавать тех, кто полностью зависим от вас и подарил вам своё безоговорочное доверие».

Лестел, стоящий справа от Нооги, шумно сглотнул. Разумеется, Храм никого не предавал. Старший жрец не мог даже понять, кого или что именно имеет в виду этот шикшин.

Ветер свищет в полых стволах тревожно, низко, на грани слышимости.

Шикши ушли в тень, и их место у поющих стволов занял вожак прайда — того самого, у которого жрецы провели в гостях несколько дней в ожидании жуков. Срываясь на грозное рычание, вожак прайда рассказал, как много радости и надежды принесли жрецы Храма Солнца, рассказав котулям про солнечный свет.

Не дождавшись ухода котуля, вперёд шагнул один из водырей человеческих племён. Он говорил долго, рассказывал, что несколько его людей стали жрецами солнца и нашли свой путь во мраке, что теперь их ведёт свет истины, который столь же ясен, сколь свет отца-солнца, пронзающего мрак. И что возмутительны любые попытки обвинить сейчашний Храм в чём-либо недостойном, поскольку все его помыслы направлены на выжигание тьмы и мрака в Старом Лесу, а за дела своего создателя Храм не в ответе и ничего не будет худого, если позволить жрецам занять Башню. Башня, напомнил водырь человеческого племени, принадлежит Храму и людям, поскольку создана воином-мудрецом — жрецом солнца и человеком.

Вожак прайда и водырь людей уходили от поющего дерева, обняв друг друга за плечи.

На их место встал бледный полунник.

— Вы много говорили про назначение Храма, которое вас ведёт. Вы говорили, что стремитесь изничтожать тьму и мрак на своём пути, озарять весь мир светом и славить солнце. Вы заявляли, что таково ваше назначение, но мы видели, что Храм стремится исполнять своё назначение чужими руками. Ваши жрецы и жрицы не поднимаются на битву с тем, что считают тьмой и мраком. Храм отправляет других сражаться на своей войне за свои цели и потом приписывает себе дела, совершённые чужими руками. А те, кого вы берёте в подручные, — злобны и страшны. Они не уважают ни наших границ, ни наших обычаев, они ведомы разрушительной силой хаоса, которая однажды уже привела Храм к тому… из-за чего теперь в Башню доступа нет.

Ноога и Лестел переглянулись. Полунник явно говорил об Илидоре, но что именно он имел в виду? Когда это Илидор нарушал какие-то обычаи и границы старолесцев? Старшие жрецы попытались поймать взгляды Кастьона и Базелия, стоящих по другую руку Юльдры, но те смотрели на полунника одинаково неотрывными, тяжёлыми взглядами.

Рядом с первым, словно из-под земли, возник ещё один полунник.

— Нам важно было разобраться, что вы называете светом, а что тьмой. Что именно Храм намеревается умножать, а что изничтожать. И мы увидели, что на то нет ясного ответа. Что тьмой будет наречено всё то, что мешает Храму, не нравится Храму или представляет для него угрозу. И с одинаковой лёгкостью вы сегодня назовёте мраком то, что вчера нарекали светом или на что вовсе не обращали внимания. Мы увидели, что действия Храма определяются лишь желаниями Храма.

Впервые в жизни старшей жрице Нооге захотелось ударить другое разумное существо. Это было разрушающе невыносимо — стоять смирно и слушать возмутительные оскорбления, эти передёргивания, не имеющие ничего общего с действительностью!

А два полунника говорили наперебой:

— Вы говорите, что желаете возродить старолесский Храм во благо народов старолесья, но вы ни разу не попытались узнать, что считают благом народы старолесья.

– Вас ведёт лишь собственное воспоминание о величии, которое было утрачено здесь когда-то, а вовсе не забота о благе других. Вы прикрываетесь ею, как красивыми одеждами, но под ними – гнилая уродливая плоть.

— Не раз мы повторяли вам, что история возвышения и падения старолесского Храма покрыта пылью веков. Мы не знаем, было ли величие в вашем основателе, зато знаем, что конец его пути не имел ничего общего со светом.

— Вы говорили, что откроете нам путь отца-солнца, но ваши речи не несут в себе такой важности, которую вы изображаете. Вы прикрываетесь большим и великим, творя обычное и низкое.

— Ваши слова и важные длинные речи — это речи обычных людей, осмысливающих своё существование. Они ничуть не более и не менее важны, чем слова любого другого разумного существа в старолесье. Вы увлекли за собою лишь тех, кто поддерживает вас по признаку родственности, — людей — и тех, чем разум слишком прост, чтобы осознать простоту вашего, — котулей.

Казалось, полунники не умолкнут никогда. Ноога ощущала, как горят её щёки. Ноги ослабели, словно от долгого-долгого голода.

К старшей жрице скользнула Тай, подала чашку с водой. Ноога жадно выпила.

К дереву прикосолапил немолодой грибоец, похожий на оплывшую свечу. На голове его колыхалась то ли чудная шляпа с бахромой на полях, то ли уродливый куполообразный нарост.

— Мы хотели донести до вас своеправду. Вы не слушали. Вас ведёт лишь своя. Наши старцы не зря рекли, что в вашем обличье в лес вошло зло. Мы рады, что не стали слушать ваши ядовитые слова.

К счастью, это ужасное существо ничего не пожелало добавить. Это невероятно! Грибойцы забросали жрецов Храма своим текучим огнём — и грибойцы же смеют утверждать, что зло — жрецы?!

Снова появилась Матушка Пьянь, снова вскарабкалась на один из стволов поющего дерева.

— Вы говорили, жаждете узнать истину о делах минувших. Но на деле вы лишь стремились уверить нас в вашей правде. Хотя вас не было тут в давние времена, а мы были. Это не вы, а мы видели, как горели от яда грибницы грибойцевых селений, как ваш воин-мудрец забирал себе силу умирающих. Это мы видели, как ваш воин-мудрец и его жрецы ссорили шикшей с волокушами, и даже теперь эти два народа не находят мира между собою. Мы видели, как основатель вашего Храма утвердил людей в праве определять тьму и свет. Мы знаем, сколько зла это посеяло между всеми народами старолесья. Это мы видели, как своей чёрной силой ваш создатель обращал против наших народов взбурлившие смерти. Как запечатал себя в земле у башни, поняв, что его последователям не победить в этом сражении, и не пожелав отдать своё тело очищающему пламени. И теперь вы, пришедшие в Старый Лес издалека, отрицаете его злые деяния лишь потому, что сейчашний Храм Солнца стоит на других историях. Но вы сами придумали эти истории. Вы не шли сюда с открытыми глазами и разумом, и это значит, что за сотни лет Храм не изменился ничуть. Вас по-прежнему не занимает ни истина, ни подлинные нужды народов старолесья. Что же тогда требуется вам, спрашиваем мы?

Матушка Пьянь перевела дух. Её длинной путаной речи почтительно внимали все, даже оборотни.

— Мой же народ был готов дать вам возможность понять лес и осмыслить свой путь, но разве вы пытались? Раз за разом, заводя свои долгие пространные речи, вы говорили о себе, а не о других. Говоря об общем благе и возвышении, вы рассказывали о том, как должны возвышаться и действовать другие, чтобы вы сочли их поступки благом. А сами не гнушались следить за теми, кого называли друзьями. Не гнушались применять силу к тем, кому желали нести свет, — по вашим же словам.

Волокуша раскрыла крылья — огромные, мощные, пусть давно уже не способные поднять отяжелевшее тело, но неимоверно впечатляющие сами по себе.

— И мы поняли, в чём состоит истинная цель вашего пути. Она в том, чтобы идти по миру с ложью, изничтожая чужими руками то, что мешает вам! Вам, а не другим, и уж тем более не солнцу! Разве солнцу есть дело, куда простирать свой свет?

Казалась, череда унижений будет бесконечной. Казалось, Юльдра и старшие жрецы, Лестел и Ноога, не выстоят невозмутимо под градом этих гадких слов и в груди их погаснут осколки света, сияющего очищающим пламенем — а может быть, не погаснут, а разорвутся от накала негодования, сожгут это место, сожгут весь этот мрак и гадость. Казалось, не выдержат простодушные котули, взмяучат, возмутятся, бросятся на защиту Храма, подтвердив тем самым слова старолесцев, что солнечный путь лишь смущает простые умы, предлагая им несуществующие ответы на сложнейшие вопросы, на которые каждый должен отыскать свой собственный ответ. Такой, который будет правдивым для него.

Однако поток оскорблений иссяк, и этот день закончился. Он оставил в головах жрецов пустоту, а в сердцах — пылающее возмущение пополам с беспомощностью.

Старшие жрецы Лестел и Ноога довольно долго сидели на склоне бок о бок. Не находили в себе сил обсудить произошедшее. Не находили в себе стремления спросить Юльдру, что они будут делать дальше.

Только к ночи, вернувшись, наконец, на отведённую для жрецов стоянку, Лестел и Ноога обнаружили, что они остались одни. Юльдра, Кастьон, Базелий и трое котулей как сквозь землю провалились.