Дракоморте

Глава 22. Чтобы они замолчали

Сон стёк с Илидора, как сок перегонного кряжича — быстро и бесследно. Только что дракон спал и видел сумбурный сон, в котором Йеруш Найло брёл среди холмов, похожих не на кусочек старолесья, а, скорее, на предгорья в людских землях Уррек. Йеруш шёл, вцепившись двумя руками в лямки рюкзака, глядя себе под ноги, что-то шепча, шипя, мотая головой. За Йерушем следом, извиваясь в серо-жёлтой пыли, тащилась разрубленная пополам змея и повторяла его подёргивания головой. Сверху, с холмов, за Найло наблюдали совершенно одинаковые и очень важные мужчины, затянутые в слишком жаркую с виду одежду: плотные бархатные штаны и длинные рубашки, из-под которых торчат другие рубашки.

И вот: только что Илидор смотрел, как Найло идёт между холмов, а в следующий миг Илидор сознаёт себя лежащим на матрасе в предрассветной темноте шатра, и сна у дракона — ни в одном глазу. При этом он понимает, что, вообще-то, снова не выспался — но уже не уснёт. Нет, не уснёт, и можно не стараться улечься поудобнее, свернуться клубочком, сунуть голову под тонкую подушку или пригреться под боком у Фодель. Он не уснёт, потому что сон стёк с него, как сок перегонного кряжича, в голову тут же полезли мысли, а в теле забурлила энергия.

Это особенная энергия, зудячая и чесучая, она изнутри распирает тело, ей давно уже тесно в человеке, ей нужно тело дракона, чтобы переработаться во что-то менее чесучее и ровно-горящее — в силу созидания, силу радости, в желание нестись вперёд с воплем «Эге-гей!» или ещё что-нибудь такое золотодраконье. Сейчас же от бурливших внутри чувств тело казалось слишком маленьким, едва ли не потрескивающим на швах, как переполненный бурдюк, даром что у тела нет никаких швов, — и одновременно сжатым, словно снежок, крепко спрессованный тёплыми ладонями.

Илидор заворчал на эту неуёмную золотодраконью энергию, которая буянит и не даёт ему спать. Потянулся к Фодель, которая лежала на боку спиной к нему. Провёл кончиками пальцев по её плечу, снизу вверх, по шее, снова вниз — по спине, обхватил ладонью тёплый бок, потянул её к себе. Жрица свернулась клубочком и законопатилась от дракона в этом клубочке, подтянула колени к груди, обхватила себя за плечи, сердито чмыхнула носом.

Илидор выдохнул сквозь сжатые зубы, перевернулся на спину. Полежал так, сжимая кулаки, глядя в едва различимый в потёмках потолок шатра.

Ну да. Фодель вчера негодовала, что Илидор решил на время выпустить ладошку Храма и заняться своими делами, а Илидор в ответ наворчал на Фодель, и, отец мой Такарон, как же всё это глупо, мелко и вязко! Несоответствие ожиданиям, недопонимания, обидки, кружева слов. Ответы не на те вопросы, которые задаёшь, и вопросы, на которые не можешь дать правильных ответов. Как золотой дракон вообще оказался в мире кружевных словес и мелких обидок, которые кто-то хочет тащить за собой в следующий день? Какое отношение могут иметь драконы к подобным вещами?

Илидор рывком сел. Колотись оно всё кочергой, честное слово. Потянулся-выгнулся, сцепив над головой ладони, качнулся в одну сторону, в другую, отшвырнул одеяло.

За пределами шатра был огромный прекрасный мир, и он манил, манил к себе золотого дракона.

***

Йеруш Найло покинул Четырь-Угол на рассвете — быстро, тайно и предварительно убедившись, что золотой дракон уже проснулся и ушёл бродить по окрестностям.

Илидор, судя по всему, стал плохо спать, да и с Фодель у него, видимо, разладилось. Утро за утром, ни свет ни заря принимаясь за свою работу, Йеруш видел дракона то там, то сям — Илидор купался в холодной речушке близ торговой тропы, помогал Конхарду дотащить до рынка всякие железки и с восторгом перебирал разную мелочёвку на прилавках других ранних торговцев, гонял лесное зверьё и потом возвращался к храмовым шатрам, волоча на плечах то подсвинка, то косулю.

Утро за утром Йеруш очень старался не сталкиваться с омерзительно ужасным драконом, что было не так просто.

Но сегодня, напротив, Йерушу нужно было встретиться с Илидором.

Найло выбрался с обратной стороны своего шатра почти ползком, волоча маленький дорожный рюкзак с самыми важными записями, инвентарём, реактивами и всякими другими вещами первостепенной важности. Всё остальное добро осталось в шатре и рядом с ним. Торчали из земли якобы ожидающие Йеруша пробирки в длинных держателях. Прикрытый крышкой горшочек с грибной похлёбкой и ложкой выглядел так, словно ещё мгновение назад Йеруш хлебал из него. В шатре разбросаны подушки и пара рубашек, несколько склянок, маленький нож, стоит на полу наполовину полная чашка с ягодным отваром. Всё говорит о том, что Йеруш отошёл только-только или вернётся вот-вот. Он надеялся, жрецы не заподозрят подвоха хотя бы до полудня, а к этому времени он уже будет далеко. Умчится по сгонам — и попробуй найди ветер в поле! То есть эльфа в лесу.

И ещё Йеруш очень надеялся, что, когда Храм двинется дальше, Юльдра прикажет собрать вещички Йеруша и взять их с собой, а не бросит тут всё на произвол судьбы и дурноватых волокуш.

Не зря же Юльдра приставил недоумков-жрецов следить за Йерушем. Храму что-то нужно от гидролога — знание ли, действие ли — этого не понять, пока сам Храм не скажет.

И Найло очень рассчитывал, что Юльдра, желая получить от гидролога какой-то свой интерес, сочтёт разумным сохранить вещички Йеруша у себя до самого светлого дня новой встречи.

***

Никто не увидит, — шептал Илидору вкрадчивый голосок. Никто не узнает. Все спят, и жрецы, и волокуши, и уж тем более приезжие торговцы спят, и на дорогах наверняка никого нет в такую рань, и котули дрыхнут… ох, нет, как же много вокруг живых существ, и всем им вовсе не нужно видеть летающего над лесом дракона! Не нужно, нельзя, нет-нет-нет!

Илидор щурился небу. Здесь, на небольшой поляне, было как-то очень много неба, и в него невыносимо хотелось упасть.

Рохильда просыпается рано. Чудо что она не увидела Илидора в драконьем обличьи тогда, возле вырубки. Или увидела? Разве она бы не рассказала всё Юльдре? И разве бы Юльдра смолчал, разве бы не припомнил Илидору его слова о том, что не стоит давать клятву там, где достаточно обещания? Разве не указал бы Юльдра на ненадлежащее выполнение своего обещания — пускай тогда, на вырубке, рядом с Илидором не было чужаков и он не перед кем не выступал как друг Храма, но…

Дозорные тоже просыпаются рано. Они не взлетают, пока солнце не утвердится высоко над горизонтом, но выходят из своего загона. Лениво разминаются, картинно разворачивая большие крылья, неспешно сгибают-скручивают-растягивают тоненькие тела, высоко поднимают руки-ноги и подбородки, разворачиваются струночкой. Потом ходят туда-сюда перед загоном, помахивая крыльями, чистят-оглаживают друг другу пёрышки и смеются над одними и теми же историями, которые начинают словами «Приходят как-то на рынок котуль, полунница и шикшин…»

Дракон почувствовал на своей щеке чей-то взгляд — колючий, раздражённый. Обернулся, уверенный, что сейчас встретится взглядом со злыми лисьими глазами женщины-воительницы, но не увидел никого. Щёку закололо с другой стороны.

Нет. Нельзя летать. Нечестно. Опасно.

— Вот ты где, — произнёс голос Йеруша Найло, и дракон вздрогнул.

Обернулся. Йеруш шёл к нему, чуть наклонившись вперёд, взрезая головой воздух, цепляясь за лямку висящего на плече рюкзака, будто рюкзак не хотел идти к дракону и его приходилось волочь. На эльфе была походная одежда: серые шерстяные штаны, серая же льняная рубашка, на шее платок из лёгкой и плотной ткани.

Илидор сунул руки в карманы штанов, стиснул кулаки. Мышцы на предплечьях напряглись так сильно, как будто в каждом кулаке у дракона был зажат какой-нибудь злобный зверёк, глодающий пальцы.

— Ты можешь опознать другого дракона? — требовательно спросил Йеруш без всяких расшаркиваний и остановился в нескольких шагах.

— Скорее всего, — помолчав, сухо ответил Илидор. — Да ты и сам можешь. Если перед тобой что-то большое, с крыльями и разговаривает, то это, вероятно, дракон. А если маленькое — значит, волокуша.

— А если без крыльев? — Удивительно, но Йеруш не отреагировал на шпильку Илидора, даже бровью не дёрнул. — Если дракон в человеческом облике, как ты сейчас? Ты сможешь понять, что это дракон?

— Так, погоди, Найло, я всё правильно понял, ты теперь снова со мной разговариваешь?

— Вовсе нет! — эльф перечеркнул воздух наискось ребром ладони. — Я вовсе с тобой не разговариваю! С чего ты взял?

Илидор изогнул бровь.

— Мне просто нужно знать: вот, к примеру, говорят, маг мага узнаёт издалека, или там дурень дурня. А дракон дракона узнаёт?

Мышцы на предплечьях расслабились, дракон вытащил руки из карманов и медленно побрёл к лесу, откуда его щеку колол злой взгляд. Йеруш пристроился рядом.

— Мы чувствуем драконов, с которыми нас что-то связывало, — после недолгого молчания заговорил Илидор. — С которыми мы, как сказать, обменивались энергией. Например, если два дракона высиживают кладку яиц, между ними на какое-то время устанавливается связь, на полгода, на год…

— Или если бы сюда пришла Даарнейриа — ты бы почувствовал, да, да! — обрадованно перебил Найло. — Да? Я помню, мы же потому и потащили Даарнейрию к Гимблу, когда поехали за тобой! Хах.

Несколько мгновений оба молчали. Призрак гигантской горы и тени недавних событий медленно прорастали среди деревьев Старого Леса. Илидор краем глаза увидел бледно-розовую дымку и медленно бредующую в ней гномку в серой мантии, но призрак тут же растаял, отогнанный голосом Йеруша:

— Только Даарнейрия не почувствовала тебя. Рядом с Такароном ей отшибло магию и разум, а может, ты в то время был слишком глубоко под землёй, слишком далеко от врат. Но донкернасцы, значит, не ошиблись, да, да, ну скажи! – Найло остановился, словно налетев лицом на кряжич, вскинул руки. – Я буду рад, если донкернасцы ошиблись, но если нет — мне это тоже надо знать! Никогда не стоит переоценивать тупость других, пусть лучше они переоценивают твою! Ваши с Даарнейрией страстные игрища в домике на дереве — это же был обмен энергией, да, энергией, да?

Илидор улыбнулся уголком рта.

— Скорее всего.

Под ногами шуршали сухие листья, хрупали мелкие ветки. Что-то шебуршилось в подлеске, что-то мелькало над головой — жучки, птички? Сонный лес пах влажной листвой. Золотой дракон вспоминал своё детство в Донкернасе и не видел ни жучков, ни птичек, ни Старого Леса.

Когда драконыши выходили из детского крыла, им легко было узнавать других драконов в любых обличьях. Ведь все обитатели Донкернаса — либо драконы, либо эльфы, их не перепутать даже издалека, со спины и в темноте, не ошибиться. Эльфы выше и тоньше человеческих драконьих ипостасей, донкернасцы-эльфы держатся куда свободней пленников-драконов, донкернасцы редко ходят поодиночке и почти никогда не оставляют драконов совсем уж без присмотра.

И даже самые недалёкие драконыши вроде Куа, едва выйдя в холмы Айялы из детского крыла, безошибочно определяют в Донкернасе других драконов. Но чтобы чувствовать их…

—У людей и у полунников есть легенда о драконах, — возбуждённо излагал Йеруш и размахивал руками. Широкие рукава рубашки хлопали, как паруса малахольного корабля. — Самый первый дракон, они его так и зовут — Перводракон, он был великански великанским созданием. Люди говорят, Перводракон пришёл из земных недр и породил Старый Лес, а полунники говорят, всё наоборот: он сам первым породился от Леса. Я всё-таки склонен склониться, ахах, склониться склоняясь, ахахах, да, так вот: я думаю, скорее это Старый Лес породил бы дракона, чем наоборот, ну, вот Такарон же породил твоих предков! Ты следишь за моей мыслью? Природная сущность порождает другую сущность, это логично, почему бы нет? Почему бы да? Кстати, а у драконов Такарона был единственный общий предок, или вас сразу много завелось, как головастиков?… Не отвечай, я не хочу знать, я вообще не хочу с тобой разговаривать, так вот! Люди старолесья считают: драконы были таким злом, что Старый Лес изгнал их к ёрпыльной матери. А полунники верят в другое: что драконы хранили равновесие в лесу. И все они считают, что кости самого первого дракона до сих пор покоятся в этой земле. А за лесом теперь следят дети дракона.

Йеруш замолчал, а Илидор хотел было сказать, что дракон может завести потомство только с драконицей одного с ним вида, так что непонятно, откуда было в лесу взяться детям дракона, но тут Найло снова заговорил, гулким и тягучим чужим голосом:

— Говорят, перводраконий скелет тянется от края леса до края: кончик хвоста его покоится в северо-западной части, а кончик носа — в юго-восточной. И деревья Старого Леса растут только над костями Перводракона.

Илидор поёжился: образ получился довольно жутким, и посмотрел бы Илидор на спину, которая не покроется мурашками при словах о скелете гигантского существа, который лежит сейчас прямо под тобой и тянется на сколько глаз хватает, а потом ещё дальше.

Найло помотал головой и продолжал своим обычным голосом:

— Это, конечно, хорошее пояснение, почему лес не разрастается и не иссыхает: где есть кости дракона — там и растут кряжичи, а где нет костей дракона — там не растут кряжичи. Они же не приживаются в других землях, ты знал? Да откуда бы тебе знать, ха! Но нет, разумеется, это дремучая, сказочная и совершенно ненаучная чушь. Лесной дракон, даже если он существовал, никак не мог быть таким гигантским. Да он бы просто сломался под тяжестью собственного веса! Он бы умер от голода, если был первым живым существом в Старом Лесу! — вещал Йеруш. — Он бы сожрал и выпил всё в Маллон-Аррае!

Илидор вспомнил, что угольные драконы, которые являлись ему во снах в глубинах Такарона, тоже были огромными. Но — это ведь были просто сны, не так ли? Кости старых драконов, которые Илидор чувствовал там и сям в подземье, были самыми обычными драконьими костями — во всяком случае, Илидор не помнил, чтобы какой-нибудь из скелетов ощущался как нечто колоссальное.

— Конечно, в таком виде, как рассказывают эту историю, она — полная чушь, — бормотал Йеруш, взмахивая руками, — это чушь, потому что как бы Перводракон оказался под лесом, если лес его и породил? Или как бы дракон породил лес после того как умер? Как возможно что-либо из этого?

— Слушай, Йеруш…

— Разве может вообще появиться на свет нечто настолько исполинское? А? А-а-а? В единственном экземпляре, вдруг, само собою? Нет, отвечаю я решительно! Не может! Но! Что-то ведь лежит в основе этой истории, Илидор. Что-то всегда лежит в основе подобных историй. Может быть, образы, а не факты, совсем другие события, более сложные, чем способен осмыслить жалкий умишко какого-нибудь гриба-переростка или говорящей земляничины, но в основе любых историй всегда должно быть зёрнышко истины, хотя бы маленькое зёрнышко истины! Но как понять, насколько оно далеко от той истории, которую знают сегодня люди и полунники? Как понять, шляются ли по лесу потомки какого-нибудь дракона, имеют ли они власть над этим местом? Легенда полунников ясно говорит, что потомки были, хотя непонятно, с кем этот дракон размножился и каким образом, но нет, я не хочу об этом думать, ты меня не заставишь, прочь из моей головы, постыдные картинки, ох, зачем я это представил, я не думаю об этом не думаю… Ну так вот, по легенде потомки у этого дракона были, а может, они есть до сих пор! Вы ведь живёте почти вечность, ёрпыль вашу кочергу! Но его потомки не должны быть гигантами драконами, иначе все бы точно знали о них, я верно говорю? Но если по лесу сейчас шарахаются драконы в любом не-драконьем облике, то я хочу знать: способен ли ты почувствовать их? Могут ли они почувствовать тебя?

Илидор смотрел на эльфа во все глаза и думал: получается, я мог встречать других драконов, но ничего не знать об этом? Я мог пройти мимо? А другие драконы могли видеть меня, но не понять, что перед ними сородич? Мы могли сталкиваться нос к носу в людских городах, в эльфских поселениях, на гномском рынке, да хоть в этом самом лесу, мы могли видеться и не узнать друг друга, не обратить внимания на встречу, которая… которая…

У Илидора в этот момент решительно вылетело из головы, что все драконы, о существовании которых ему доподлинно известно, сейчас находятся в эльфской тюрьме Донкернас и не могут покинуть её, связанные Словом своих старейших. А истории о других драконах пока ничем не подтверждались: ни о тех, которые уходили на поверхность за тысячи лет до войны с гномами, ни о тех, которые отправились в северные нагорья за несколько сотен лет до войны. Существовали ли какие-то другие драконы, порождённые не отцом-Такароном, а другой горой или даже не горой — Илидор не знал. Да и откуда он мог бы это узнать?

И, если на то пошло, ведь он улетел от донкернасских драконов, он решил не искать такаронских, и у каждого из этих поступков были причины.

Возможно, ходить мимо неузнанными — лучшее, что драконы могут делать друг для друга.

— Нет, — сказал Илидор, обрывая поток слов Йеруша. — Я не смогу понять, дракон передо мной или не дракон.

Лицо Йеруша вытянулось, лоб сломался разочарованной складкой, рот начал расползаться в оскал отвращения «ну-тогда-какого-хрена-я-разговариваю-с-этим-тупым-существом».

— Значит, так же и другой дракон не может узнать тебя. А ты не сможешь узнать дракона или драконицу. И как я тогда пойму, наплодил он детей или нет, а если наплодил, то куда они делись и кто она такая, да, это самое интересное — кто она такая? Неужели не его пра-пра-пра-пра-дочка?

– Что ещё за «она»?

– Так, подожди дракон, подожди! – Найло выбросил вперёд ладонь, требуя молчания. – Выходит, узнать дракона можно только по глазам? Но это не такой уж надёжный признак! В Донкернасе были драконы с довольно невзрачными глазами. И где я в таком случае возьму ответы?

— Йеруш!

— А?

— Я не могу узнать дракона в человеческом облике, но я бы почувствовал драконьи кости.

— Ч-ч-что? — переспросил Йеруш, и его лицо тут же снова разгладилось, озарилось почти детским воодушевлением, и Илидору сделалось слегка неловко, будто он застал Найло в какой-то интимной ситуации.

— В Такароне я чувствовал места, где лежат драконьи кости, — повторил Илидор. Ему хотелось говорить, говорить и заглушать своим голосом неловкость, которую он испытывал от этого беззащитно-радостного вида Йеруша, а ещё ему хотелось заглушать в себе мысли о Такароне, пока они не призвали бледно-розовый туман. — Я чувствовал драконьи кости не так легко, как воду, и не издалека, но всё-таки чувствовал. И если бы тут через весь лес тянулись драконские захоронения, то я бы должен был это ощутить… наверное.

— Илидор, это очень прекрасно! — завопил Йеруш и дёрнулся было схватить дракона за руки, но тут же вспомнил, что они с Илидором, вообще-то, в ссоре. — Но это и очень ужасно, ведь если ты не чувствуешь костей, если под лесом нет никаких костей драконов, то вся полунниковая легенда может быть полным барахлом! А это очень неудачно, если она вся барахло, поскольку кровавый водопад, по той самой легенде, спадает прямёхонько в то место, где прежде было сердце Перводракона, а где искать живую воду, если не у водопада над драконьим сердцем… Я хочу сказать, эта легенда, конечно, чушь, но привязка, привязка очень интересная, ты знаешь, почему? Потому что никто толком не может пояснить, где находится этот кровавый водопад и как туда попасть! Вот как, это, нахрен, возможно?! Никто не может показать пальцем, где находится кровавый водопад! Никто не знает, куда течёт прорва воды из всехних земель! Не многовато ли слепых зон, вот что я хочу знать! Все жители этого леса как будто свалились в него позавчера и ещё не разобрались, где тут чего куда! Нет! Я готов поверить в одну слепую зону, но не в две, и водопад должен быть там же, где прорва воды! Но почему-то только один-единственный кошак из всей этой кучи народа! Ты понимаешь, из всей кучи, включая крылатых волокуш! Один-единственный кошак не посмотрел на меня тупыми глазами, когда я спросил его про кровавый водопад, не зашипел на меня и на замахал лапами! Да какого бзыря творится в этом лесу?!

— Какой ещё кошак?

Илидор уже не пытался проследить за мыслью Йеруша. Слова Найло просто врывались в уши дракона и носились внутри головы, как полоумные, иногда падали без сил, тихонько позвякивали, рассыпались осколками эха.

— Но если ты не чувствуешь под землёй никаких костей дракона, — Йеруш отчаянно вцепился в свои волосы и начал их трепать, как мягкую беспомощную зверушку, — если ты не чувствуешь здесь костей драконов, хотя должен был их почувствовать, если бы они были…

— Найло. Я не сказал, что должен был. Я сказал: «Наверное».

Йеруш остановился.

— Наверное? — переспросил с нажимом.

— Такарон — мой отец. Он мне помогал, как мог, и в горах я был сильнее, чем в других местах. Может, это только в Такароне я мог чувствовать, где лежат кости драконов, может, в других местах это работает не настолько хорошо или даже не работает вообще, я не знаю. В Донкернасе драконьих костей не было, а где ещё они были? Может, где-то и были, но я об этом знать ничего не знал? Может быть, я сейчас просто не чувствую кости другого дракона, даже если, — Илидор едва заметно передёрнулся, — даже если они в самом деле где-то под нами.

Йеруш вцепился взглядом в Илидора, как сторожевой пёс вцепляется в штанину незваного гостя:

— Так, погоди-ка. В Такароне ты был сильнее, но ты ушёл из Такарона?

Золотой дракон смолчал.

— Илидор, ты что, больной? Почему ты ушёл из Такарона, если он тебе помогал и ты мог там больше, чем в других местах?

— Да потому что ты же знаешь, как я тебя люблю, Найло! — воскликнул Илидор и раскинул руки как для объятий по обычаю жителей Старого Леса.

Вид у дракона был взъерошено-безумный. Йеруш, дико таращась на Илидора, поспешно отступил на три шага, запнулся о собственную ногу, едва не упал.

— Я просто не мог не пойти за тобой! — надрывался золотой дракон. — Тогда я мог бы больше никогда тебя не встретить, и кого бы я тогда ненавидел, скажи мне, ну скажи? В Такароне я убил всех плохих, там некого стало ненавидеть!

— Врёшь ты всё! — Йеруш наставил на Илидора подрагивающий палец.

— Не всё, — дракон сунул руки в карманы, съёжился, и крылья обхватили его, как успокоительно-тяжёлое одеяло. — Но я не собираюсь с тобой обсуждать всякие вещи, до которых тебе нихрена нет дела, понятно? Ты мне не старейший, чтобы занудничать, делать важное лицо и требовать ответов за всякие мои действия!

— О, как удобно! — язвительно восхитился Йеруш. — Ведь тебе никто не старейший! Других золотых драконов нет – выходит, никто не может требовать у тебя ответа?

— Моран честно пыталась, — без улыбки ответил Илидор и очень холодным, звеняще-стальным голосом добавил: — Можно я не буду сейчас предаваться воспоминаниям? Боюсь разрыдаться от избытка тёплых чувств и всё такое.

— Ладно, — легко, согласился Йеруш. — На самом деле, мне плевать, что там у тебя случилось с Такароном. Я про драконов хотел тебя спросить, и всё. Теперь я двинусь дальше. Но, если встретишь в лесу другого дракона, я не знаю, ну вдруг встретишь, с тобой же вечно происходит какая-нибудь бзырявая хрень, так, нет, подожди! — Йеруш обхватил себя за плечи, выставил вперёд острые локти и проговорил медленнее, спокойнее: — Если тебе встретится дракон или ты почувствуешь драконьи кости. Постарайся запомнить, где это было, как оно выглядело и куда потом делось. Мы с тобой ещё, быть может, встретимся, да. Рано или поздно мы встретимся где-нибудь, и тогда ты мне всё расскажешь. Бывай, дракон.

Йеруш отпустил свои плечи, встряхнулся по-собачьи и рванул с земли свой рюкзак.

— Найло, — горло Илидора было напряжённым и как будто не очень хотело выпускать наружу драконий голос. — Ты уверен, что хочешь идти один? Именно сейчас?

Йеруш помедлил, выпустил из пальцев лямки рюкзака, и на мгновение дракону казалось, что Найло ответит: «Конечно, нет, я не хочу пускаться в дорогу без тебя, и мне необязательно начинать именно сейчас». И что, раз уж они перестали молчать друг на друга и рычать друг на друга, то теперь могут снова объединить усилия, совместить свои планы и отправиться в путешествие вместе. Дракон уже твёрдо решил сказать Юльдре, что не будет сопровождать Храм в ближайшие дни, присоединится к ним снова потом, перед толковищем или после, уж как сложится… Юльдра будет, конечно, раздосадован и зычным голосом примется вещать об опасностях Леса, которые подстерегают Храм на пути, и про безответственность дракона, который оставляет жрецов в такое трудное для них время. На это Илидор ввернёт слова самого же Юльдры, сказанные им во время одной из недавних проповедей, — про то, как необходимо осмысливать минувшие события, чтобы понять, сколь много времени мы потеряли безвозвратно, готовясь к затруднениям и проблемам, которые так и не произошли.

— Мы могли бы пойти вместе, — выговорить это оказалось неожиданно трудно. — Через день или два. Я даже признаю, что зря тебе врезал тогда.

Найло помедлил с ответом.

— Знаешь, Илидор, я как-то пытался тебе объяснить, как трудно мне было стать гидрологом. Я говорил, что моя семья ожидала совсем другого.

Йеруш выговаривал слова медленно и… будь Илидор гномом, он бы использовал слово «уважительно». Йеруш как будто старался использовать самые правильные слова из всех возможных и при этом не потревожить ни одного слова сверх необходимого. Как будто боялся, что если проснётся слишком много слов, то они обрушатся на него все разом. Шагах в двадцати позади Йеруша появился ездовой мураш, зачем-то ушедший от кормушки. Вылез из подлеска и теперь стоял, подняв передние ноги, шевеля усиками и покачиваясь, и казалось, что он тоже слушает слова Найло очень-очень внимательно.

— Я, может, плохо объяснил. Я совершенно точно не досказал тебе одну вещь, ты знаешь, не потому что хотел её скрыть от тебя или что-то такое. Просто я не хочу об этом говорить, сейчас я тоже не хочу об этом говорить, но как ещё ты поймёшь, хотя ты не поймёшь, верно, всё равно. — Найло вдруг уселся наземь, согнув колени, опёрся на них локтями, принялся тереть пальцами лоб. — Или поймёшь. Ты ведь знаешь, как это: когда с тобой происходит что-то неприятное, страшное, противное… Ты потом просто не хочешь смотреть в ту сторону, бережешь сам себя от слишком сильных эмоций, от чувств, которые тебя разрушают. Ты не обязательно выбираешь взамен что-то хорошее, правильное, нужное тебе. Ты выбираешь безопасное. Или привычное. Да, как насчёт привычного, даже если оно небезопасно? Не думал об этом, а, ты об этом не думал, а, дракон? Ведь на непривычное решиться намного страшнее, это очень страшно, и у тебя должно быть много сил в запасе, чтобы принимать страшные решения, но где же взять много сил, если каждый день тебе трудно даже дышать?

Илидор смотрел на Йеруша во все глаза. Он совсем не был уверен, что тот в порядке, — даже со скидкой на то, что именно для Найло следует считать порядком, но когда это Йеруш говорил подобные слова и демонстрировал тонкое понимание эльфской, ну или драконьей натуры?

— Я хочу найти эту ёрпыльную живую воду, чтобы… Ну ты знаешь, я говорил, — Йеруш поморщился и махнул рукой, показывая, что не в силах повторять заново всю ту историю про нечто действительно важное, необсуждаемо большое и значимое для всех. — Но есть ещё кое-что, да-да-да, есть ещё кое-что. Я так ужасно, так ужасно и безнадёжно хочу, чтобы они замолчали! Замолчали. Понимаешь? Я так хочу перестать смотреть в ту сторону, где они говорят, я так отчаянно устал туда смотреть, это невыразимо невыносимо, но как я могу перестать их слушать, если они говорят везде?

Ездовой мураш подошёл ближе. Илидор покосился на него, отодвинулся, но мураш вроде бы не имел в виду ничего плохого, только вёл себя странно — скорее как животное, чем как насекомое. Вспомнилось, как сновали вокруг саррахейника саррахи, похожие одновременно и на насекомых, и на зверей.

Илидор почесал нос.

— Найло, если ты не видел свою родню уже годы, то как ты можешь слышать, что они говорят?

Йеруш беззвучно рассмеялся. Точнее, рот Йеруша рассмеялся, а весь остальной эльф просто ждал, когда рту перестанет быть смешно, глаза у Найло были тоскливыми, спина сгорбленной. Смех тряхнул его тело, как припадок, — раз, другой, третий, а потом прошёл так же внезапно, как нахлынул. Мураш за спиной Найло шевелил усиками и покачивался из стороны в сторону, ловил какие-то сигналы, подаваемые эльфом. А может быть, драконом.

Йеруш поднял руку и медленно постучал себя пальцем по виску.

— Вот здесь. — Он говорил монотонно, уперев сосредоточенный взгляд перед собой. — Я их слышу здесь. Когда мне приходится сделать или не сделать что-то важное. Когда мне доводится сесть в лужу — о, в таких случаях они орут особенно громко. И ещё в таких случаях, когда они сказали бы, что я сел в лужу. А иногда всякие безобидные вещи вдруг сжимают кольцо вокруг меня и приводят с собой их голоса. Самые обычные вещи могут приводить с собой их голоса, да. Знаешь, например, запах сирени. Или звук шагов, или блик луны, а может быть, самое обычное слово или чей-нибудь простейший вопрос. Да, например, вопрос, люблю ли я лето.

— Ты поэтому такой дёрганый? — прошептал Илидор. — Поэтому орёшь? Ты гонишь от себя их голоса, когда орёшь и дёргаешься, да?

— То тише, то громче, — продолжал Йеруш и подёргивал верхней губой, правым глазом, плечом. Мураш, деловито перебирая ногами, обходил эльфа по широкой дуге. — Чем дальше — тем больше. Чем ближе — тем чаще.

— Ты всё это время, — медленно, с нажимом проговорил Илидор, — всё это время дёргаешься и орёшь из-за них?

— Меня это достало, Илидор, — голос Йеруша тоже упал до шёпота, взгляд был горячечным. Йеруш едва ли видел перед собой дракона или видел не дракона. — Мне дурно от этого. Я так ужасающе устал раз за разом находить силы на страшные решения, когда силы всё время утекают, мои силы утекают на звуки их голосов, сливаются, словно в воронку. Знаешь, я буду идти вперёд и не останавливаться, я буду просто идти, идти, ведь путь тяжёл, но цель прекрасна, Илидор, и я так невыносимо хочу уже наконец прийти! Мне осталось совсем немного, ты понимаешь, да, я чую, я чую под своими ногами этот путь, он дрожит, он гудит, он ждёт, что я буду идти по нему и чесать ему спинку, а потом наконец приду. Я приду, я найду этот источник, я узнаю о нём всё-превсё, я сделаюсь таким великим и важным, что в моей голове не останется места для чужих голосов. О нет, я не буду останавливаться без нужды. Без нужды, ты понимаешь, без особенных причин или просто так: погладить зверушку, понюхать цветочек, подумать о вечном, подставить пузо солнышку. Подождать тебя или накинуть крюк к твоим охренительно важным делам. Я пойду сейчас, один и налегке. Мне нужен только проводник из местных, и Ньють меня доведёт.

— Ньють? Найло, ты что-то путаешь, Ыкки говорил, Ньютя завя…

Йеруш медленно покачивался из стороны в сторону, двигаясь так, словно у него болело всё тело и даже одежда чувствовала себя нездоровой. Когда Илидор заговорил, Найло выставил перед собой ладонь:

— Заткнись, ладно? Я не в силах тебя слушать. Мне пора на сгон. Мне очень-очень пора. Мне очень-очень нужно идти и думать, много-много думать. Может, если я буду идти очень быстро и нестись по сгонам скоро-споро, может, тогда я обгоню их, обгоню их в своей голове, и… — Йеруш оборвал себя на полуслове, осознав, что начинает повышать голос, зашипел, рванул с земли рюкзак, едва не оторвав лямку, закинул себе на плечо. — Нихрена из этого не получится, я знаю. Плевать. Просто молчи, ладно? Мне лишь нужно было спросить тебя о драконах и всё, теперь я пойду дальше, — глаза Йеруша вдруг стали сердитыми, — и я пойду без тебя! Не думай, что я втянусь в твои планы после того, как ты возложил хрен на мои! Да мне и не нужна твоя помощь! Не нужна! И не нужно мне твоё одобрение, Илидор! И твои бестолковые советы… и твоё осуждалово за спиной! Твоя заж-жигательная компания!

Йеруш выбросил из своего рта слово «компания», как ругательство, и, покачиваясь, понёсся на звук заунывного голоса провожатого: «Посадка! Посадка! Ожидание сгона через два по двунадесять! Посадка! Посадка!». Илидор смотрел в спину Йерушу, и его брови сами собой сложились в «домик». Глаза дракона были тусклыми, как подёрнутое патиной серебро.

Йеруш Найло шёл на голос провожатого, почти ничего не видя перед собой…

На тринадцатый день рождения Йерушу подарили большого попугая — родители где-то услыхали, что детям «с некоторыми особенностями развития» полезны животные-компаньоны. Почему родители решили, что попугай — животное, и почему они думали, что попугай способен быть компаньоном — Йеруш предпочёл не спрашивать.

Заикнулся было о книжке про гидрологию или хотя бы просто про воду, хотя бы что-нибудь из мифов и легенд приморских эльфов родного Сейдинеля — но ожидаемо получил в ответ пожелание не брать дурного в голову, а налегать на теорию банковского дела и готовиться исполнять своё предназначение.

Во время трёхдневных торжеств по поводу дня рождения были, как обычно, упомянуты предки-основатели банка и зачитаны другие славные имена из родовой книги. Кузен и кузина светились от гордости, слушая всё это, а Йеруш тоскливо думал, что никогда не станет достойным таких важных предков, и осторожно ощупывал мысль, что как-то даже не особенно хочет следовать предназначению и долгу, который предки ему определили.

Из-за этого ощущения собственной недостаточности дни празднеств для Йеруша всегда были приправлены прогорклым привкусом вины и неловкости.

Зато при гостях родители никогда не дёргали его за столом, не говорили, что он сутулится, что волосы снова лезут ему в лицо, что локти нужно убирать со стола и… и так далее, пока у него напрочь не пропадал аппетит. В последние полгода аппетит у Йеруша пропадал заранее, в преддверии семейных трапез, и к сетованиям родителей прибавилась ещё и досада на то, что их сын выглядит как бедняцкий недокормленный заморыш, а не ребёнок из приличной состоятельной семьи. Во время празднеств родители удерживались от замечаний, это верно, но всё время, пока Йеруш сидел за столом, мать и отец постреливали в него строгими взглядами, в голове звучали их голоса и кусок в горло всё равно не лез.

Когда славные имена из родовой книги были зачитаны, взрослые ушли в беседку неспешно пить подогретое вино с пряностями и в воздухе повис запах корицы, гвоздики, душистого перца. Родители, дядья и тёти степенно и важно рассуждали о перспективах развития банка, о влиянии волнений в Кеде на приток капиталов в Эльфиладон, о разумности и опасности стремительного расширения в таких необычных условиях и о том, насколько успешно растят своих детей достойной сменой семейному делу Найло.

Кузина Йеруша, светловолосая шестнадцатилетняя эльфка, явственно на находила себе места ни во взрослой, ни в детской компании и в конце концов сбежала в тень сиреневых кустов целоваться с красавцем-садовником. Йеруш не был уверен, что это хорошо сочетается с предназначением банковскому делу, но мнением Йеруша кузина не интересовалась, да и садовник, кажется, тоже. Клеще-слизний кузен весь вечер пытался добраться до клетки с попугаем, так что Йеруш в конце концов пообещал кузену погребение в навозной куче, тот на глазок оценил расстояние до спасительного столика, где сидели взрослые, и счёл за благо притихнуть.

Тем временем голоса за столиком становились всё громче и азартней: эльфы наперебой хвастались успехами и невиданным потенциалом своих детей и рассуждали о том, какую блестящую карьеру им суждено сделать, как они упрочат положение банка Найло и, возможно, лет через десять можно будет замахнуться на приобретение маленьких банков в ближайшем домене, Зармидасе.

Йеруш не любил громкие визгливые голоса и терпеть не мог, когда эльфы друг друга перебивали, но каждый год тёрся поближе к беседке, где происходил этот обязательный ритуал похвальбы. Родители в такие дни непременно говорили о Йеруше хорошее, и он, ловя каждое их слово из укрытия розовых кустов, убеждался: ну вот же, вот, он способен, способен делать небесполезные вещи, вовсе он не приносит родителями одни сплошные расстройства, просто в обычной обстановке, в кругу семьи, ему почти никогда ничего такого не говорят, чтобы не расслаблялся и не мнил о себе слишком много.

И ведь когда мать или отец сообщали родственникам, что «Йер прекрасно систематизирует большое количество данных» или «Йер действительно упорен и безмерно терпелив» — он не мог не согласиться: эти слова — сущая истина, родители живописуют его реальные достоинства, а не какие-то придуманные добродетели. Не в пример, скажем, дядюшке, который утверждает, будто его сын, клеще-слизний кузен Йеруша, рассудителен и обаятелен, хотя каждому обладателю глаз понятно, что эти слова — полнейшая чушь. Правда, вдобавок дядюшка отмечал отменные успехи кузена в математике, столь необходимой любому банковскому служащему, от нижнего клерка до владельца, и тут Йеруш, скрепя сердце и скрипя зубами, не мог не признать, что дядюшка говорит правду.

Пока Йеруш подслушивал разговоры в беседке, клеще-слизний кузен добрался до клетки с попугаем и выпустил птицу. Истошно вопя, она сделала несколько кругов над садом, вызвала множество удивлённо-ругательных восклицаний, уронила жирную кляксу помёта на праздничный торт и пропала где-то за оградой, оглашая окрестности неумолчным верещанием.

— Ага, ну понятно, — прозвучал в разреженной тишине голос матери, — компаньоны Йеру не очень-то нужны, да?

…Тоще-ломкий силуэт Йеруша Найло давно затерялся среди массивных стволов кряжичей, а золотой дракон и ездовой мураш всё смотрели и смотрели эльфу вслед.