Дракоморте

Глава 19. Вдребезги

Золотой дракон тащил под мышкой ребёнка лет трёх. Ребёнок вырывался. Боролся молча, ожесточённо и безуспешно, барахтая в воздухе ногами и мотая головой, как взбесившийся конь, бодал дракона в бок и пытался укусить, но не доставал. В руках малыш держал зеркало. Он не кричал, не пищал, ничего не говорил, только хрипел, кряхтел и пускал слюни на листвяную подстилку. Лицо его было сосредоточенным — ни тени испуга или злости, только собранность, как при решении сложной задачи: как бы вырваться из железной хватки золотого дракона, который несоизмеримо выше, сильнее и тяжелее?

— Вот, — Илидор дотащил свою буйную ношу до лагеря и поставил малыша перед Фодель.

Ребёнок, не меняя выражения лица, покрепче впился обеими руками в зеркало и принялся ловить солнечные лучи, чтобы пускать зайчиков. Солнечные лучи не ловились, прятались за облаком. Фодель едва удостоила ребёнка взглядом — выжидающе смотрела на дракона.

— Я его поймал в подлеске, — сердито пояснил тот. — Он, кажется, собирался уйти в чащу носить свет отца-солнца или какой кочер… я хочу сказать, тут кто-нибудь вообще смотрит за детьми?

— Смотрит? — с улыбкой переспросила Фодель. — Да, конечно, ты же видел, у детского шатра…

— Но этот детёныш уже который раз уходит от детского шатра! — негодовал Илидор. — Ещё на вырубке я много раз видел, как он шатается кочерга знает где! Я видел его на поляне у озера, один раз он учапал аж к кромке леса и потом вернулся обратно с Рохильдой, а…

Фодель улыбалась и смотрела на дракона с приветливым интересом, во взгляде её ясно читалось: «Ну-ну, мой друг, а в чём же суть?».

— Что, всем наплевать, что ребёнок куда-то уходит?

Он подтолкнул малыша к детскому шатру. Тот сделал шажок вперёд и два назад. Всё его внимание было поглощено облаком, за которым пряталось солнце.

— Аадр, сын Латьи, считает, что уже достаточно велик, чтобы познавать мир за пределами известного, мой друг, — мягко проговорила Фодель. — Это значит, что Аадр, сын Латьи, уже достаточно велик для этого.

— Вы что тут, ополоумели в кочергень? — рассердился Илидор. — У Аадра, сына Латьи, мозги размером с орешек! Он же потеряется в этом лесу навсегда, вы его с собаками не отыщете, тем более нет у вас собак! Вы зачем его три года растили или сколько там — чтобы теперь в чащобе потерять?

Фодель смотрела на дракона с улыбкой. Дракон смотрел на Фодель как на безумную.

— Друг мой, дети солнца не ищут одиночества, они ищут компании. Как ты сам отметил, Аадр всегда оказывался рядом с другими — с Рохильдой, с тобой или с Йерушем…

— Но мы кочерга знает в каких дебрях сейчас! Тут волки воют! Грызляки ползают! Тут, может, носятся шикши! А если Аадр притопает к ним?

— Тогда Аадр принесёт шикшам свет отца-солнца.

Дракон медленно моргал и таращился на Фодель, силясь поверить, что услышал именно то, что услышал.

Солнце наконец вылезло из-за облака, и Аадр, сын Латьи, немедленно пустил солнечного зайчика дракону в глаз.

— А если это окажутся буйные шикши? Они вроде не очень-то хотят, чтобы им несли свет! А если шикши свернут ему шею? — утирая слёзы, с надеждой спросил дракон.

Аадр, сын Латьи, обошёл Илидора с другого бока и пустил ему солнечного зайчика в другой глаз. Илидор выругался. Фодель приветливо улыбнулась. Аадр старательно ловил новый солнечный лучик, а облако играло с ним, то пряча лучики, то показывая их на миг-другой.

— Тогда Юльдра снова будет говорить об этом с первым предводителем шикшей, который встретится на нашем пути. В каждом сообществе есть свои твари, и Храм будет узнавать, как шикши относятся к своим тварям. Так мы сумеем точно понять, кто есть шикши по существу своему, поскольку сейчас нет в этом ясности, сейчас шикши ведут себя и так, и эдак, сейчас Юльдра видит в них и много тварьского, и много светлого.

— Отличный способ проверки — отправить им на съедение ребёнка! Долго придумывали?

Жрица опустила взгляд, и Аадр тут же врезал ей в глаз солнечным зайчиком.

— Если беда есть, то она непременно до кого-нибудь доберётся — так ли важно, до кого именно?

Илидор появился на свет в кладке эфирных драконов, которые раз в десять лет откладывают четыре-пять яиц, и каждый вылупившийся из яйца драконыш — даже не на вес золота, а на вес кое-чего несоизмеримо более ценного — целой драконьей жизни, огромной, прекрасной и почти вечной драконьей жизни. У Илидора не было ни малейшего шанса принять мысль, что при помощи детей можно проверять окружающий мир на дружелюбие.

От костра потянуло подгорелой кашей. Из лекарского шатра вышла жрица в зелёной рубашке. В руках она держала ворох несмотанных бинтов, заляпанных кровью и рыже-бурой мазью. Нескольких жрецов вчера вечером угораздило набрести на гнездо грызляков. Ещё один жречонок пропал бесследно.

— Детей солнца нельзя заставлять что-то делать или не делать, — нежно улыбнулась Фодель. — Дети солнца ведомы незамутнённым стремлением нести свой свет вовне, ведомы им одним.

— На словах это, может, и звучит убедительно, — проворчал Илидор, всем своим видом показывая, что его — не убеждает. — А на деле получается полная ерунда. Можно придержать эту их ведомость, пока вы не окажетесь в безопасном месте? Можно, ну я не знаю, запереть детей в клетке или привязать их к колышкам за ноги?

— Друг мой, твои шутки иногда немного кровожадны, — невозмутимо отметила Фодель.

— Да я не шучу.

— Но нельзя верить в одно, а делать другое, — продолжала жрица, не слушая его. — Вера — это не убеждения, вера — это выбор. Многие считают их равнозначными явлениями, но воин-мудрец возглашал иное.

Илидор подталкивал Аадра в спину, чтобы топал уже к своему малышовому шатру, но ребёнок упрямо кренился в другую сторону, к лесу. Дракон так же упрямо разворачивал его назад.

— Как у воина-мудреца, так и у нас должна быть сила оставаться последовательными. Не просто возглашать выбор солнечной стороны, а совершать этот выбор день за днём…

Дракона сегодня особенно сильно раздражали скопом все жрецы, у которых якобы есть ответы на все-все-все вопросы — а ведь тогда, на вырубке, он действительно поверил, будто ответы есть! Но на деле всякий раз оказывается, что жрецы дают тебе ответ вовсе не на тот вопрос, который ты задал. Их ответы не имеют той ценности, которую можно приложить к повседневной жизни. Слова Храма красиво звучатм – но Илидор бы предпочёл ответы меньшей красивости и большей практичности.

— Исключительно и только действия, ежедневные и бессомненные, являются выбором, который мы делаем на пути света…

От невозмутимой уверенности, от неизменной благожелательности Фодель в животе у Илидора поселилось сердитое колючее тление, оно требовало что-нибудь перевернуть, уронить или хорошенько треснуть, ворваться с топотом на поле бесконечных парящих словес и сгрести их в кучу, и смять хорошенько, и всем показать, сколь мало места занимают кружева словес, если не пускать их размахивать крыльями на воле, а приложить к действительности.

В другое время Илидор давно бы уже свалился в небо и вылил зарождающееся раздражение энергичным движением, смыл сердитость свежим разреженным воздухом, и не осталось бы ничего колючего и тлеющего внутри, небо забрало бы его злость и тревогу, а вместо них дало бы упоение полётом, ощущение пьяной свободы и собственной почти безграничной силы, огромности мира и бесконечной радости от того, что этот мир есть. В другое время небо подарило бы Илидору новую песню.

Но сейчас, когда дракону запретили падать в небо, запретили даже менять ипостась, а он выбрал принять этот запрет — сейчас он чувствовал себя запертым в собственном теле. Человеческая ипостась не могла вместить всех драконьих чувств, не могла переварить их огромность, используя одно лишь маленькое и нелетучее человеческое тело, потому царапучее и тлеющее распирало Илидору грудь. Он недостаточно уставал, шагая по лесу и даже бегая по нему за лесным зверьём, или же это была не та усталость, которая могла забрать сердитое тление из его груди и живота.

Жрица продолжала что-то говорить, и её слова бурились дракону в голову, как уховёртки.

— Хватит! — он зажал уши. — Пожалуйста! Не теперь!

Она замерла с полуоткрытым ртом, брови её сложились обиженным домиком, но тут, к счастью, жрицы стали созывают к ужину, и Аадр, сын Латьи, внезапно проявил интерес к чему-то помимо зеркала и солнца. Он встрепенулся и деловито протянул руку Фодель, показывая, что милостиво доверяет этой женщине отвести великолепного себя к котлу с подгоревшей обеденной кашей.

Илидор весьма ожидал, что жрица в ответ с милой улыбкой предложит ребёнку самостоятельно прогуляться к костру и проверить, насколько безопасно будет сигануть на горикамни, но Фодель охотно взяла Аадра за руку и направилась вместе с ним к котлу. Обернулась к Илидору, тот скорчил гримасу, которая с одинаковым успехом могла означать «Подойду позже», «Сами ешьте горелую кашу» и «Ещё не решил, чем хочу заниматься в этой жизни».

Жрица ушла, ведя за руку ребёнка. Илидор смотрел ей вслед в очень растрёпанных чувствах.

Совсем ещё недавно Фодель, такая невозмутимая, такая уверенная в собственном пути и назначении, немного успокаивала страстно-хаотичную сущность Илидора, но теперь дракон почти физически ощущал, как заканчивается способность Фодель это делать.

Всё чаще она вызывала у него раздражение — своей уверенностью, своим равновесием, своим совершенством.

Что может бесить больше совершенства?

Всё чаще злое тление в его груди вспыхивало, они с Фодель оставались наедине, и эти вспышки выливались только в болезненную, яростную страсть дракона к жрице. Он очень старался держать себя в руках, но злое тление от этого только набирало жар, бесилось и билось, не в силах выпростать себя вовне, и дракон не был уверен, что однажды не причинит жрице боль, которую нельзя будет принять за проявление страсти. Невыплеснутая энергия копилась и копилась в его животе, клокотала и распирала грудь, колола пальцы, выстреливала в голову. Хотя Илидор сдерживался изо всех сил, он то и дело оставлял на коже жрицы царапины и синяки.

Фодель почему-то воспринимала это как должное и шутила про пламенную золотодраконью страсть.

Но почему-то крылья Илидора, в человеческой ипостаси живущие собственной жизнью, никогда и никак не взаимодействуют с Фодель. Те самые крылья, которые обнимали непроницаемым коконом Илидора и Жасану на празднике степняков. Которые к месту и не к месту хватали за задницу Даарнейрию и однажды так за неё уцепились, что Илидор и Даарнейриа едва не рухнули наземь с дерева бубинга. А когда Илидор был с Фодель, крылья деревянно вытягивались вдоль его хребта и делали вид, будто их почти совсем нет на спине золотого дракона.

Может быть, дело в том, что его влечение к Жасане или к Даарнейрии было похоже на яркое пылающее пламя, а страсть к Фодель — на волну, плавную, как изгибы её тела. Страсть на кончиках пальцев. Во всяком случае, так было поначалу.

Какое-то очень краткое время поначалу, если на то пошло.

— Мило, — вдруг произнёс за спиной Илидора голос Йеруша Найло. — Вот правда, очень-очень мило. Ты, Фодель и неуправляемый ребёнок. Не думал взять их обоих под своё крылышко на веки вечные, дракон? Завести пару собственных детишек-жречат? Или драконят? Или ты уже и так достаточно воспитанно берёшь корм из рук Храма, и не нужно дополнительных верёвочек, чтобы таскать тебя за ноздри?

Йеруш изумительно не вовремя вломился в вихрь драконьих эмоций, неосторожно наступил на хвост драконьей ярости, не заметил как задел локтем растерянность, взбаламутил раздражение. Дракон подскочил, обернулся, рявкнул:

— Да какой кочергени, Найло! Какой кочергени ты вылезаешь отовсюду и паскудишь всё?

Йеруш ухмыльнулся, словно его похвалили за что-то очень хорошее, и эта ухмылка взбесила Илидора окончательно, ему до трясучки, до заложенных ушей захотелось стереть довольное выражение с лица Найло, иначе его, Илидора, разорвёт изнутри на целое стадо маленьких дракончиков!

— Кусок тупого эльфа!

В ушах дракона грохотал гул камнепада, в нос бросился запах нагретых лавой подземных камней, в следующий миг Илидор ощутил боль в костяшках и запястье и увидел, как Йеруш рыбкой отлетает шагов на пять спиной назад. Найло рухнул в траву и перекатился на бок, сипя, синея, хватая воздух ртом: дракон врезал ему под дых, вышиб ударом весь воздух из лёгких, и теперь у Найло не получалось сделать вдох и снова начать дышать.

Дикими глазами таращась на дракона, он что-то прохрипел, но Илидор не услышал.

Найло предупреждал его тогда, на вырубке. Говорил, что нельзя слишком распахиваться перед Храмом. Что нельзя слишком доверять Храму, нельзя в него врастать, что это не ведёт ни к чему хорошему и гораздо, гораздо удобнее, когда ты ничей, чем когда ты чей-нибудь.

Йеруш Найло когда-нибудь бывает неправ?

— Ты меня охренительно достал! — рявкнул дракон и пронёсся мимо Йеруша, с трудом удержавшись, чтобы не наподдать ему ещё ногой под рёбра.