Дракоморте

Глава 23. Письмо на воде

К чему Илидор был не готов — это что Фодель взбеленится, когда узнает о его скором уходе. Дракон был уверен, что жрица воспримет эту весть как раз с большим облегчением — в последние дни они так глупо и неизбежно сердили друг друга, и дракон часто видел, как Фодель на что-то шёпотом жалуется Кастьону, и ловил на себе сумрачные взгляды Кастьона, и очень хотел набить ему лицо. Илидору настолько мучительно было находиться в этом гнетущем и совершенно дурацком положении, что он бы, пожалуй, переселился в шатёр Йеруша, наплевав на ссору с ним, если бы Йеруш не ушёл.

С чего, спрашивается, Фодель так разозлилась, когда он сказал, что уйдёт завтра утром? Разве ей самой не хочется продышаться, отдохнуть от дракона, успокоить свои мысли и чувства и, быть может, вообще никогда его больше не увидеть, такого вредного, беспокойного, неуёмного, во всё лезущего, задающего сложные вопросы о вещах, которые всем жрецам кажутся очевидными, и совершенно не желающего слушать мудрые благоглупые ответы?

Оказалось, что нет, Фодель отчего-то совсем не желает, чтобы Илидор уходил. Настолько не желает, что последует за драконом, когда тот пойдёт к Юльдре, и превратит дурную ситуацию в окончательно невыносимую. Невыразимо невыносимую, как сказал бы Йеруш.

Дракон собирался просто сообщить Юльдре о своём решении, выслушать в ответ некоторое количество сдержанных сожалений и неявных упрёков и отправиться собирать вещички. Но из-за ворвавшейся следом за ним Фодель краткого разговора не получилось, а вышел долгий занудный обмен взаимными упрёками с совершенно бессмысленными, на взгляд дракона, восклицаниями вроде «Да как ты можешь», «И как тебе такое только в голову пришло», «Что это за важные дела у тебя тут могли образоваться» и прочей маловразумительной чушью.

В какой-то момент Илидор даже подумал, что с Даарнейрией было значительно проще, даже если его безостановочно преследовало ощущение, что драконица собирается откусить ему голову. В конце концов, в реальности она никогда не пыталась откусить ему голову!

Окончательно одурев от звенящих в ушах голосов, Илидор сбежал из большого храмового шатра на улицу, чтобы, если жрецы его окончательно доконают, хотя бы сдохнуть под открытым небом, а Юльдра и Фодель вышли за ним следом, на все лады продолжая распинаться о великих целях Храма и соответствию поступков храмовых друзей величию храмовых же целей. О надеждах, которые возложены на каждого, кто сделался приближённым к пути солнечного света. О качествах, которые уместно проявлять во времена великих испытаний и противостояний, и о качествах, которых должно давить в себе, словно…

— Да хватит уже! — рассердился в конце концов Илидор, и его голос прокатился по лагерю, встрепав палую листву.— Если я такой плохой, то какой кочерги до сих пор был таким хорошим? Вы вроде с самого начала видели меня всего целиком, как есть, я же не прятался и не притворялся кем-то другим! Но теперь вы хотите называть другом только ту часть меня, что удобна Храму, а с неудобной что сделаете — велите ей сидеть смирно? А она сядет?

Голос дракона взъерошил мурашками спины, и Фодель вздрогнула. Не так давно нечто очень похожее сказала Ноога Рохильде, когда та утверждала, что Храм ошибся, приблизив к себе Илидора. «Невозможно называть другом лишь удобную часть человека!», — вот что сказала тогда старшая жрица. А Рохильда ответила, что Илидор — не человек.

И теперь Фодель вдруг новым взглядом посмотрела на Илидора. На пылающие глаза, каких не бывает у людей, — золотые, похожие на горсти начищенных монеток. На текучее тело, движения которого похожи на эльфские или кошачьи. На крылья плаща, которые сейчас раскинулись-подобрались пузатыми парусами, какие Фодель видела в Шарумаре на лёгких и быстрых кораблях.

И очень-очень ясно жрица солнца вдруг осознала, что Рохильда, вообще-то, не сказала тогда ничего помимо истинной истины. Илидор — не человек.

Юльдра тоже осёкся, услышав слова дракона, но мысль его побежала явственно в другом направлении. Верховный жрец сморгнул раздражение и возмущение, которыми только что пылали его глаза. Сделал медленный спокойный вздох. Неспешно кивнул, признавая правоту Илидора. И гораздо взвешеннее проговорил:

— Что же, твоё решение печалит меня, однако я понимаю твоё страстностремление. Понимаю, что все твои помыслы сейчас воустремляются к вопросу величайшей для тебя важности, чем бы он ни был. Фодель, довольно, — видя, что жрица хочет что-то сказать, Юльдра положил ладонь ей на плечо. — Даже если бы Илидор был жрецом, мы не могли бы возражать и препятствовать его решению покинуть нас в эти непростейшие времена. Другу мы тем более не смеем воспрепятствовать. К тому же, Фодель, бескрайне бессмысленно пытаться удерживать на привязи страстную, деятельную натуру, это ничуть не поможет её удержать и к тому же навредит всем сторонам столь недостойнопостыдного противостояния. Илидор, Храм желает тебе безопасной дороги и вознахождения ответов на все вопросы, которые ты жаждешь увидеть решёнными. Однако мои самые большейшие надежды воустремлены в такое будущее, где ты не оставишь своих друзей жрецов навсегда. Ведь мы будем ослаблены без твоей силы, друг Храма Илидор…

Дракон ощутил увесистый укол совести и опустил глаза.

— … и я предельно искренне надеюсь после завершения твоих великотрудов узреть тебя вновь вместе с нами, рука об руку перед предстоящими испытаниями. На толковище или после него. Я надеюсь, ты благополучно совершишь хождение по лесу и возвратишься к нам, друг Илидор, и подаришь нам свою надёжную силу ещё на какое-то время, какое сочтёшь возможным…

— Я вернусь, — не поднимая взгляда, выдохнул дракон, хотя ещё мгновение назад не планировал своих действий дальше чем «Добраться до озера». — Вернусь, как только смогу. Обещаю.

— Спасибо, друг, — тепло улыбнулся Юльдра, и на миг Илидору показалось, что в этой истории сейчас снова появится скальпель и снова разрежет ему что-нибудь нелишнее, но Юльдра лишь широко развёл руки, по обычаю старолесских народов. — Да будет твой путь озарён тем светом, что пылает в твоей груди очищающим пламенем.

Илидор кивнул и, не в силах сейчас изобретать хорошо звучащие ответы, пошёл собирать вещи.

Юльдра с печалью и сомнением смотрел, как дракон уходит. Фодель буравила его спину негодующим взглядом, в котором читалось отнюдь не пожелание солнечной дороги, а скорее нечто вроде «Да чтоб тебе, заразе, ноги переломать! В трёх местах! Каждую!».

***

Выйдя из храмового лагеря, Илидор сделал крюк: прошёл мимо дозорного загона волокуш к краю посёлка и потом по тропе до поляны котулей — той самой, подле которой Нить свалилась с дерева почти на голову дракону. На поляне изрядно заскучавших котулей Илидор нашёл Ыкки, фальшиво мурлычущего себе под нос храмовый гимн. Расспросил о месте толковища и дорогах к нему, о местах, которые окружают толковище. Узнал, как добраться до храмовой Башни, а также узнал о местах, куда может отправиться Храм, если ему откажут в праве вернуть себе Башню и велят убираться подальше.

Рассказывая обо всём этом, Ыкки смотрел на Илидора с надеждой и воодушевлением, явственно ожидая какого-то напутствия, повеления или важной информации для себя, или кочерга его знает чего ещё. Илидор шутливо велел котулю не сворачивать с пути света и не давать другим с него свернуть. Потом украдкой огляделся вокруг, убедился, что на них никто не смотрит, и с нажимом провёл ладонью по боку Ыкки, а котуль благодарно вздохнул — ему дали понятные ориентиры, а не просто оставили болтаться на поляне ещё один скучнейший день.

Илидор, разумеется, знал, что использует жест вожака, и подозревал, что чужаку котули могут и руки отгрызть за такое, — но не то чтобы это могло остановить шкодного дракона.

***

У шатра Фодель Илидора поджидал Конхард Пивохлёб. Сидел на траве, жмурился небу, гонял комаров и потягивал медовый настой из увесистой кружки.

— Я с тобой пойду, — без предисловий заявил гном. — Торговля пождёт. Не пущу тебя одного в этот рехнутый лес, мать его деревяшку. Не могу пройти мимо такой важности, понимаешь меня, дракон?

— Конечно, — легко согласился Илидор и приветливо улыбнулся.

***

— Мне нужно с тобой пойти.

Нить подкараулила Илидора в прохладной сумрачности раннего вечера, когда дракон нарезал круги по Четырь-Углу, не в силах сидеть на месте, не в силах видеть Фодель, не в силах успокоить разум.

— Мне нужно с тобой, — говорила Нить, ломая пальцы, а глаза волокуши горячечно блестели, отражая сине-рыжую тревожность предзакатного неба. — Ты важность знаешь. Я не могу сказать словами, не могу ловить эти мысли в своей голове. Только мне с тобой нужно пойти. Я буду тебе помогать. Я полезной буду. Ты леса не знаешь. Я с тобой пойду.

— Конечно, — не стал возражать Илидор, и Нить изумлённо охнула, и рассмеялась, и раскинула руки, словно показывая отсутствие дурных намерений, по обычаю Старого Леса — но на самом деле для объятий, повисла у дракона на шее, счастливо смеясь, прижалась к его щеке своей прохладной щекой, быстро чмокнула в шею под ухом, громко захлопала крыльями и умчалась в разноцветный вечер.

За драконом и волокушей издалека наблюдали три сумрачных старолесских жреца.

***

Золотой дракон ушёл из посёлка Четырь-Угол вскоре после полуночи. Ушёл один и налегке: меч в ножнах на поясе, рюкзак на плече и карта гимблских векописцев в кармане. Золотой дракон ушёл, не взяв с собой никого и не попрощавшись ни с кем.

Конечно, он бы хотел отправиться на поиски озера в компании Конхарда Пивохлёба, опытного путешественника и своего доброго приятеля, с которым ещё столько всего хотелось обговорить и повспоминать, о стольких вещах его расспросить. Илидор и Конхард были бы друг другу надёжной опорой и отменной компанией на время длительного перехода, да и кто, как не Конхард, когда-то доведший золотого дракона до врат Гимбла, имел право первым увидеть старолесское озеро, которое, быть может, связано со всем тем, что творится в глубинах такаронских гор?

Не возражал бы Илидор и отправиться в путь вместе с юной волокушей Нитью. Волокуша, вроде бы чуждое создание, была близка дракону той неистовой любовью к небу, которая бурлила в её крови, расправляла плечи, рождала трепет в крыльях. Рядом с волокушей дракону бы, пожалуй, было о чём говорить и о чём молчать. И, конечно, отправиться в путь с жителем Старого Леса — куда умнее, чем переться в чащу в одиночестве.

Но золотой дракон Илидор должен был уйти один, он не мог взять с собой ни старого приятеля Конхарда, ни юную волокушу Нить. Золотой дракон не желает больше подвергать риску других. Он просто спятит, если снова останется единственным, кому суждено выжить при нападении очередной неведомой напасти, при обрушении неба, при разверзании бездн. И когда бледно-розовый туман снова сгустится вокруг Илидора, Илидор не хочет видеть ни одного нового силуэта в длинной череде теней, которые соткутся из туманного марева.

Поэтому золотой дракон отправляется к затерянному источнику один, уходит в ночи, хотя это небезопасно. Уходит, ничего никому не сказав и ни с кем не попрощавшись, потому что знает каждое слово-возражение, которое мог бы услышать от Конхарда, от Нити, от Фодель, от Юльдры, кочерга знает от кого ещё. Ровно так же Илидор знает и бессилен объяснить другим, что все слова, которые могут сказать ему живые люди и нелюди, — ничто перед немыми вопросами погибших из-за него же людей и нелюдей, силуэты которых бесшумно выходят к нему из бледно-розовой дымки.

Илидор даже не подозревал, что, уйдя после полуночи, а не на рассвете, как собирался, он ускользнул от троих жрецов, которые прежде следили за Йерушем, а теперь, когда эльф вероломно скрылся, принялись следить за драконом. Ну а кто ещё может привести Храм к гидрологу? Разве что волокуши, которые точно видели, куда делся Найло, но ни в коем случае не расскажут об этом храмовникам или примкнувшим к ним котулям.

В последние дни дракон был так глубоко погружён в собственные переживания и планы, что даже не заметил, сколь сильно всполошились жрецы из-за внезапного исчезновения Йеруша.

Золотой дракон размашисто шагал между кряжичей, следуя по дороге, проложенной для него серебряной лунной пылью. В груди затихало колкое чувство вины — нехорошо уходить молча и тайно, нехорошо — но правильно, дважды и трижды правильно. Дракон думал о новых местах и новых открытиях, об удивительных тайнах Старого Леса, к которым ему, возможно, удастся прикоснуться краешком крыла. Илидор тихонько напевал себе под нос успокоительно-светлую мелодию, и кто знает, не потому ли ничего не вышло на дракона из ночного леса, не обрушилось на его плечи, не сомкнулось, не смяло его, ничем не смутило его шаткого дорожного умиротворения.

Илидор даже не вспомнил, что лишь пару дней назад хотел продолжить путь в компании Йеруша Найло.

Никогда, ни разу Илидору не приходило в голову, что Йеруш Найло может стать одной из теней, которые вырастают из бледно-розовой дымки.