Дракоморте

Глава 26. Всмотреться в глубокие воды

— А ты какого шпыня тут делаешь?!

В быстро густеющих сумерках перед Илидором простиралось гигантское — другой берег едва различим — и очень тихое озеро с песчано-травяным бережком. Вода его переливчато блестела на солнце, словно всю поверхность покрывали осколки зеркал или же ткань в блёстках, из какой, бывает, шьют себе платья знатные эльфки. Поверхность так сверкала, что в воде ничего нельзя было разглядеть, невозможно даже понять, какого она цвета, эта вода.

От озера, раскинув в стороны руки со скрюченными пальцами, на дракона надвигался Йеруш Найло. Он явно раскинул руки не для обнимашек и не показывая отсутствие дурных намерений. Он словно хочет закрыть озеро от золотого дракона, выдавить дракона с этой поляны, не подпустить к воде, убрать, убрать, убрать его из этого места, вышвырнуть из своей действительности. Лицо Йеруша перекошено яростью, дрожит подбородок, глаза злобно сверкают.

— Да что с тобой такое, Найло? — воскликнул Илидор. — Тебя бешеные мухи покусали или что? Я сюда по карте пришёл! По карте! Убери, нахрен, свои корявки от меня, пока я их тебе не оторвал и не вставил в…

— По карте.

Найло остановился в нескольких шагах от Илидора, руки Йеруша, словно развязанные верёвки, упали вдоль тела и тут же дёрнулись назад-вбок, Йеруш стал подпрыгивать на цыпочках, склонив голову и как никогда походя на сильно нездоровую птицу.

— По карте? Гномская карта вела тебя сюда? Но откуда они знали, откуда они знали, Илидор, какого бзыря я прошёл весь этот путь с бешеными котулями по бешеным землям и вышел с другой стороны, во-он оттуда, и какого ёрпыля я отслеживал течение котячьих прудов печали и всей этой мутной хренотени, когда у тебя… Когда у тебя всё это время была карта! Ты, идиотский дракон! Почему ты не сказал, что у тебя есть карта?!

— Я говорил!

Илидор стоял, сложив руки на груди, изо всех сил вцепившись в рукава своей рубашки, потому что это было так невозможно сложно — стоять спокойно, и смотрел на Йеруша с сумрачным злорадством. Найло замер, по-рыбьи приоткрыв рот, и пялился на дракона, не мигая. Только кисти крыльев-рук, заведённых за спину, подёргивались, и казалось, это ветерок шевелит пальцы Йеруша.

— Я говорил тебе, что у меня есть карта, — гулким, чужим голосом повторил Илидор. — Я просил тебя пойти по этой карте к озеру и узнать, что за хрень в нём плавает и как это связано с Такароном. Я объяснял, насколько для меня это важно, и ты в ответ, кажется, послал меня в ручку ржавой кочерги.

Заметив наконец, что сжимает ткань рубашечных рукавов, дракон разжал пальцы — медленно, словно чужие, и сунул руки в карманы.

— Ну что же, я пошёл куда послали. Какая удача встретить здесь тебя, Найло. Со всем твоим охренительным умом и охренительно важным умным подходом, и как там ещё называется вся это мракотня, которой ты сушил мне уши всю дорогу, когда делал такое невероятно важное лицо? Да. Кажется, вся эта мракотня, все твои умение и заумности, они нихрена не стоят, если ты не умеешь просто слушать…

Последние слова Илидор процедил сквозь зубы, и Йеруш оскалился. Он видел, как подрагивают губы Илидора, как разгорается рыжее сияние в его глазах, и только ждал, когда дракон выплеснет всё то, что яростно тарабанит ему в виски.

— Просто. — Голос Илидора упал до шипения, дракон подался вперёд, вцепился злым взглядом в лицо Йеруша. — Просто. Нужно. Слушать. Что тебе говорят. Тупой, идиотский, безнадёжный кусок тупого идиотского эльфа.

Найло склонил голову на другую сторону и нежно промурлыкал:

— Не такой уж я безнадёжный, если без карты пришёл сюда быстрее, чем ты с картой, Илидор.

Дракон смешался. А Йеруш, сложив руки на груди, раздумчиво добавил:

— Но ты прав в том, что мне следовало тебя послушать. Ха! Я не принял всерьёз историю твоего приятеля, как его там, Конхард? Просто… откуда я знал, что мы идём в одно и то же место? И кто ж мог поверить, что у гномов есть настоящая карта Старого Леса? Как у подземного народца могла появиться карта старолесья, который нет даже у народов старолесья? А? Как же гномы сумели составить такую карту? Им что, никто не сказал, что это невозможно?

Дракон не слушал Йеруша Найло. Дракон пошёл к озеру, которое на гномской карте обозначалось рунами Нати и Шан — Потерянное. Хотя, скорее, следовало назвать его Найденным. В этот раз Йеруш не попытался остановить Илидора, молча и неохотно признав его право быть здесь. Насупившись, побрёл следом.

Дракон остановился на берегу, шагах в десяти от водной кромки. Что-то эдакое было в его глубине, что-то зычное, гулкое. Его зов был слышен сквозь толщу воды и бесконечность времени.

— Илидор! — Йеруш тронул его за плечо и едва увернулся от тычка. — Да что с тобой, дурацкий дракон? Ты меня слышишь? А? Или мне попозже зайти?

Илидор обернулся, потёр ладонями щёки. Ладони были ледяными, а щёки пекло так, словно на них насыпали толчёных горчичных зёрен. Откуда-то взялись и медленно поплыли перед глазами белёсые пятна.

— До чего ж ты меня достал, Найло. Что ты хочешь?

— Ты, — эльф ткнул костлявыми пальцем в грудь Илидора, едва не проткнув рубашку, — должен сидеть на берегу, пока я не вернусь. Тебе нужно дождаться меня. Это понятно?

И, не дав Илидору ответить, Найло снова ткнул его пальцем в грудь:

— Ты. Будешь тут ждать меня и никуда не уходить. Ты будешь тут сидеть очень тихим, смирным, мирным драконом, тихо-тихо сидеть, тихо-тихо драконом, понимаешь меня, Илидор?

— Нет, — ответил Илидор, потому что привык злить Йеруша, хотя сейчас у дракона в голове гудело, перед глазами немножко двоилось и в целом ему было совершенно безразлично, разозлится Йеруш или порадуется.

Найло выругался, отошёл, чем-то грохотнул и плеснул, потом пятно света перед глазами Илидора расплылось и сместилось, а на голову ему вылился ковш холодной воды.

— Да чтоб тебя вывернуло и вытряхнуло! — истошно возопил дракон и едва не поперхнулся: рот вдруг наполнился слюной, как будто кто-то махал у Илидора под носом листьями кислянки.

И ещё дракон очень отчётливо ощутил свои ледяные пальцы. До того ледяные, что сейчас он, пожалуй, не смог бы их согнуть. В голове слегка прояснилось. В ушах отзвенело. Мутные белёсо-тёмные пятна перед глазами сложились в Йеруша Найло с ковшом в руках, нахохленного, как хворающая птица. Вокруг очень быстро густела темнота. Гораздо быстрее, чем обычно бывает в Старом Лесу.

— И снова здравствуйте, — процедил эльф, когда дракон проморгался. — Так вот, Илидор, тебе сейчас нужно будет просто сидеть на жопе прямо тут и ожидать моего возвращения. Звучит несложно, правда ведь? Ты слышишь меня, Илидор? Ты понимаешь все мои слова? Ты в состоянии сейчас просто посидеть на жопе и ни во что не вляпаться? Это не выглядит очень сложным!

Не сводя глаз с Йеруша, дракон элегантно опустился наземь прямо там, где стоял, и тут же об этом пожалел, поскольку стоял он ровненько в натёкшей с ковша лужице.

— Замечательно, — одобрил Найло, и в его голосе прорезалась искренняя сердечность. — Я прям горжусь тобой, Илидор. Просто посиди тут. Никуда не уходи. Не смотри на озеро. И не обращай внимания на всякие вещи, которые будут лезть тебе в голову…

— Лезть мне в голову?!

Йеруш несколько мгновений смотрел на Илидора и силился понять: дракон всё-таки глухой или тупой?

— Слушай меня, Илидор. Я не знаю, чего ты там навидался по дороге. Но, быть может, до тебя уже дошло, что это охренительно странное место, охренительно странная часть странного леса, и воздух здесь тоже охренительно странный, он такой сухой, как будто здесь нет ёрпыльной тучи воды, и этот воздух может повлиять на твою голову. От него могут придуматься или привидеться всякие вещи. Звуки, запахи, голоса, вкусы. Ты просто не обращай на них внимания, ни на что здесь не обращай внимания, посиди тихонечко тут и дождись меня, хорошо? Понятно?

— Нет! — возмутился дракон. — Мне непонятно! Как я смогу определить, что мне пришло в голову само собой, а что — из-за этого места? Мне же нужно будет понять это одной и той же головой!

— Отличный вопрос! — восхитился Йеруш. — Неужели ты захочешь променять его на ответ?

И, деловито отвернувшись, направился в сиреневые сумерки, держа под мышкой расстёгнутый рюкзак и звякая склянками.

— Да! — крикнул ему вслед дракон. — Я очень хочу ответ!

— Просто сиди на жопе, Илидор, — донёсся до него исчезающе-строгий голос Найло, и эльф окончательно растворился среди сиреневых теней.

Некоторое время дракон моргал вслед Йерушу, не в силах поверить, что тот просто ушёл, а потом с чувством произнёс:

— Всё-таки нужно было прибить тебя ещё в Донкернасе.

Эта мысль очень понравилась Илидору, и некоторое время он с наслаждением представлял себе, каким именно образом мог бы убить Йеруша. Например, когда Найло ткнул его в ключицу горящей веткой — нужно было просто отобрать у Найло эту ветку и вбить ему прямо в ухо, а потом повесить Йеруша коптиться над костром.

Да! Нужно было пришибить этого эльфа тогда, в Донкернасе! И о чём он, Илидор, вообще думал тогда, когда у него было столько возможностей… Но погодите-ка, озадачился вдруг Илидор и даже рот открыл от удивления — до того простой и неожиданной оказалась новая мысль: ведь теперь у него ещё больше возможностей, чтобы избавиться от Йеруша Найло! Кто, интересно, помешает ему просто утопить всем остохреневшего эльфа вот в этом самом озере? Потерянное Озеро очень хорошо подходит для того, чтобы потерять в нём самого раздражающего эльфа на свете!

Илидор обернулся на озеро, и серебристая водная гладь подмигнула ему.

Или можно вбить Йерушу в ухо ветку и повесить его сушиться над костром! Для такого дела можно даже прямо тут разжечь костёр, хотя почему-то полезть в рюкзак за горикамнем сейчас казалось очень сложной задачей.

Задумавшись о костре, над которым можно подкоптить Найло, дракон вдруг осознал, что уже некоторое время что-то слепит ему правый глаз, и осторожно повернулся. В аккуратно выложенной камешками яме, шагах в десяти, уютно потрескивал костёр, и над ним даже висел вертел, на котором медленно запекалась толстая крупная крыса. К дракону был обращена её морда: мёртвые, подёрнутые патиной глаза-бусины, беззащитный розовый нос и длиннозубая раззявленная пасть, в недрах которой терялся вертел.

— Какая гадость! — содрогнулся золотой дракон. — Неощипанная крыса!

Не сводя глаз с её открытой пасти, Илидор отодвинулся подальше, а потом ещё дальше от костра. Пальцы дракона коснулись серебряной глади озера, но Илидор не сразу это понял: вода была тёплой и даже как будто сухой, словно дракон дотронулся до отреза бархата. Он уставился на свои пальцы под серебряной озёрной вуалью. Илидору вспомнился водный порошок Йеруша — интересно, он такой же сухой? И почему Найло говорил, что нельзя смотреть на озеро? Оно выглядит довольно дружелюбным, можно было бы даже искупаться!

В воде, совсем неподалёку, что-то вдруг плеснуло, и дракон выдернул руку — с некоторым усилием, словно из киселя. Его мокрая ладонь искрилась серебром, как искрятся платья знатных эльфских дам, прибывших на праздник осени в Донкернас. Или как злющие глазища Арромееварда, старейшего слышащего воду дракона, которого держали закованным в цепи в одной из камер Донкернаса, в южном крыле, предназначенном для самых-самых Плохих Драконов.

Мог ли Арромеевард что-то знать про живую воду Старого Леса?

Мог ли Арромеевард ничего не знать о ней?

Ах да. Нет никакой живой воды.

Озёрная гладь выглядела доброй и зовущей, как уютная постель, а Илидор с удивлением понял, до чего же устал, до чего зверски он устал, как трудно ему двигаться, говорить и думать, как сильно он хочет смыть с себя все последние дни, все эти тревоги, метания и попытки понять непонятное. А ещё дракон попытался вспомнить, когда в последний раз видел уютную постель — эта мысль целых несколько мгновений казалась Илидору очень важной, но он не смог вспомнить ничего про уютную постель, и мысль, обиженно выпятив губу, куда-то улетела из его головы. А озеро рябило бесконечно-серебристой прохладной гладью, и сверху эту гладь золотили звёзды.

Илидор не понял, когда успел раздеться — осознал себя только в тот момент, когда уже вошёл в озёрную воду по колено. Вода оказалась успокоительно-прохладной на поверхности и уютно-тёплой в глубине.

***

— Я иду тебя искать, — раздумчиво-медленно прошептал Йеруш и осклабился в туманный полумрак.

Протяжное «иска-ать» осело першением в его горле. Из туманного полумрака кто-то смотрел. Йеруш чувствовал взгляд, щекотку на щеках, на лбу, покалывание в пальцах.

Он поднялся, и в карманах вразнобой зазвякали многочисленные пробирки, которые Йеруш наполнил озёрной водой.

— Я иду тебя искать, — повторил он и сделал шаг к туману, укрывшему от него озёрный берег. — Раз-два-три-четыре-пять. Три-четыре-водопадь.

На какое-то мгновение Йерушу показалось, что туманная дымка пытается отползти от него. А потом он вошёл в этот туман, и собственный голос сразу стал звучать как немного чужой.

— Почему ты выбираешь прятки? — допытывался Найло, осторожно шагая вперёд в тумане. — Отчего не выбегалки или смолилки, а может, игры в кости или в угадайку? Ладно ещё ты прячешься от местных, это-то понятно. А от меня почему? Особенно если озеро я уже нашёл?

— Угр-рау! — Крикнула какая-то птица в невидимом из тумана лесу.

Йеруш подпрыгнул.

— Тьфу. Да чего ты прячешь от меня этот источник с живой водой? Он такой некрасивый, что ли? Я обещаю не смеяться! Ну же!

***

Как всё просто у Йеруша Найло: он может сказать кому-то «Просто посиди тут на жопе» и убежать по своим ужасно важным, решительно неотложным делам. Неужели Найло настолько уверен, что его непременно дождутся, смиренно и терпеливо «просто сидя на жопе»? Что именно так и поступит дракон, с которым Йеруш почти не разговаривал уже так много, так много-пропасть-знает-сколько дней?

Ах да, ведь Найло совершенно уверен, будто дракону некуда девать время. Будто впереди у Илидора — многие тысячи лет, и что означает на их фоне какой-нибудь кусочек ночи? Отчего бы не провести этот кусочек ночи, смирно сидя на берегу озера и не шевелясь? Когда это дракон в последний раз где-то сидел и не шевелился? С чего Йеруш взял, что Илидор его послушает? Как он себе это представляет: дракон усядется поудобнее, сложит руки на коленях и примется смирно и тихо размышлять о своей длиннющей драконьей жизни?

Илидор сильно дрыгнул ногой, и вода плеснула с хрустальным звоном.

Ну действительно, если жизни ещё так много в запасе, а чего-то-от-тебя-желающий краткожитель умрёт так скоро, лет через сорок, так почему бы не порадовать его своей покладистостью перед тем, как он умрёт?

«Когда ты знаешь, что все мы, кого ты знаешь сейчас, и наши потомки, и потомки наших потомков превратятся в истлевшие кучки шпынявых костей, а ты ещё не будешь даже достаточно взрослым для дракона! Как ты это видишь?».

Илидор зажмурился.

Да никак я это не вижу. Я не знаю, возможно ли справляться с чем-то подобным и продолжать быть.

И, что важнее: я не знаю, возможно ли справляться с чем-то подобным, продолжая быть собой.

И сильно подозреваю, что мне не придётся этого узнать.

Как ты уже заметил, наблюдательный эльф Йеруш Найло, я меняюсь, как меняется с течением жизни всякое живое существо, и каждый новый ожог на моей шкуре чуточку приглушает светлый созидательный пыл в моей груди. Его ещё много, этого пыла, правда, его очень-очень много во мне, и я надеюсь, его достанет ещё на многие годы, но… Ты спрашивал, что произошло со мной в Такароне и почему я ушёл от своего отца-горы? Мне пришлось зайти слишком далеко, чтобы сдержать слово, данное королю Югрунну Слышателю, вот что произошло. Мой отец Такарон всеми силами старался увести меня с этой дороги, но отец Такарон сильно ослаб после ухода драконов и не сумел остановить меня прежде, чем я понял, куда иду и что ждёт меня впереди, помимо цели.

Ведь цель — это не главное на пути, ты никогда не думал об этом, Йеруш Найло? Ты не думал об этом прежде, когда ушёл из дома, и не думаешь об этом сейчас, когда носишься по миру, одержимый жаждой сделать нечто огромное и важное?

Вода серебряного озера была такой бесконечной и доброй, что Илидору казалось, он может вот так плыть и плыть вдаль без устали и отдыха. И прелесть этого пути будет в том, что он начат не ради цели, а значит, никогда не закончится. Дракон медленно плыл вперёд, едва-едва шевеля руками и ногами. Крылья, от которых в плавании было больше вреда, чем пользы, улеглись нахлёстом на живот и бёдра дракона.

Да, так ты не думал, Йеруш Найло, что цель — никогда не самое главное, и смысл любого путешествия — не в ней? Самое главное — это каким ты становишься на пути к своей цели.

В подземьях я как-то слишком ясно увидел, насколько же разрушительным может становиться созидание. Множество гномов погибли просто потому, что наши пути в то время сошлись воедино. Ради меня гибли машины и скрещи, которых я вдохновил отказаться от разрушения. Я сам убивал, ведь нужно было остановить тех, кто разрушает.

Я вынес из недр Такарона знания и силу, уверенность и нового себя. Я вынес чувство вины, идущее теперь рука об руку с желанием иногда побыть врагом самому себе. И временами накатывающее стремление разрушить что-нибудь — сознательно разрушить, поскорее, на мелкие-мелкие осколки и с грохотом, не дожидаясь, чтобы это произошло само собой и в тот момент, когда я буду меньше всего ожидать разрушения. Как будто можно подменить одно другим — пустить огонь навстречу степному пожару. И тень опасений, кажется, навечно угнездилась на моём плече — она то вспухает, то становится незаметно-прозрачной, она то меньше, то больше, то тише, то громче, иногда я почти забываю о её существовании, а иногда она едва ли не вдавливает меня в землю своим весом. Теперь эта тень всегда есть, и она исправно напоминает, что всегда будет кто-то, для кого самое искреннее и прекрасное, самое доброе и разумное начинание может закончиться большой бедой.

На сколько ещё хватит светлого созидательного пыла внутри золотого дракона? На сколько хватит его искренности и света, пока тень сомнений и печалей не станет слишком тяжёлой, не превратится в неподъёмную ношу, не перевесит свет, не отнимет возможность двигаться, дышать, быть вдохновлённым и вдохновлять?

Не так уж много времени на это потребуется, умноголовый учёный Йеруш Найло. Может быть, вдохновляющей силы хватит на длину обычной эльфской жизни или человеческой, но уж никак не драконьей. То, что содержится в долгой-долгой драконьей жизни, не укладывается в золотую созидательную сущность золотого дракона.

Способность быть мудрым и терпеливым, способность переживать других и забывать, снова и снова наблюдать, как меняются лица, имена и прилагаемые обстоятельства на фоне твоей жизни, и знать, что не в силах повлиять на это изменение.

Я понятия не имею, как можно справляться со всем этим и оставаться собой.

Видимо, никак. Так что можешь унять свою завистливую ярость, Йеруш Найло. У золотого дракона нет впереди никаких сотен и тысяч лет. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень поглотит золотого дракона и его созидательную силу, сделает золотого дракона осторожным или печальным, или смирившимся, или циничным, понемногу истощит самую его сущность: желание двигаться и дышать, искать и любопытствовать. Пройдёт не так уж много времени, прежде чем тень отнимет главную магическую способность золотого дракона: быть вдохновлённым и вдохновлять на свершения других, открывать им веру в себя.

А дракон, истощивший свою магию, умирает.

Илидор раскинул руки в серебряной воде, и вода тихонько звякнула у его уха. Звезды сверху мигали умиротворяюще и тепло. Может быть, одни лишь звёзды и знают, как можно жить бесконечно длинную жизнь и видеть, как постоянно и неумолимо умирают все другие, наблюдать смену эпох одну за другой, не иметь возможности остановить или хотя бы замедлить эту неумолимость — и продолжать быть. И продолжать быть собой.

А золотой дракон не знает. И золотому дракону грустно.

Нет, не оттого, что ему не суждено длинной-длинной драконьей жизни. Ему грустно оттого, что он не способен пронести сквозь тысячелетия своё вдохновение и душевный подъём. Ему грустно от понимания, что пройдёт не так уж много времени, прежде чем он всё это утратит, — и тогда в мире не станет золотого дракона, и тогда в мире сделается меньше вдохновения и меньше созидательной энергии, а ведь они миру очень-очень нужны.

Между прочим, разумнейший учёный Йеруш Найло, могу тебе подкинуть не самую дурацкую мыслишку, которая, конечно, ничего не меняет, но, возможно, кое-что объясняет. А если донкернасские старейшие и раньше знали о золотых драконах? Знали, но позабыли, потеряли их в бесконечных завалах своей памяти, как потеряли там десятки, сотни, тысячи других маложивущих созданий, которые встречались на их пути? А если золотые драконы появлялись на свет и раньше — просто эти мутанты никогда не жили долго? И сливались в памяти старейших драконов с чередой других существ, имён, образов и малозначительных штрихов на полотне обычной длиннющей драконьей жизни, сливались с чередой других мелочей, которые не имело смысла запоминать, как нет смысла запоминать падающую звезду? Она оставляет длинный яркий прочерк между другими звёздами, вечными и сияющими, её очень хорошо видно в тот миг, пока она летит, но как только падающая звезда гаснет — никто уже не может сказать точно, где её видел и была ли она вообще, а если была, то зачем.

Потому, Йеруш Найло, выброси из своей головы все эти вопросы о долгой-долгой драконьей жизни, о восприятии времени и о ценности других жизней в глазах того, кто будет жить почти вечно. Или задай эти вопросы какому-нибудь другому дракону, потому что золотой дракон никогда не узнает ответа. У золотого дракона нет впереди сотен и тысяч лет.

Звёзды сверху ободряюще подмигивали Илидору, а Илидор слушал переливчатый звон серебристой озёрной воды и улыбался звёздам.

И так ли важно, что они не могли его видеть.

***

Йеруш чего-то не понимал. Не исключено, что именно поэтому он никак не мог отыскать путь в тумане.

А возможно, искать путь в тумане вообще была так себе идея. Особенно для Йеруша Найло, который обычно настолько глубоко погружался в свои мысли, что просто не запоминал дорог. Да и что запоминать в такой непроглядной пелене?

Впереди смутно маячило розоватое пятно, а его ореол распадался в тумане на серый, бурый, белёсый оттенки.

Йеруш вцепился в лямки рюкзака и пошёл на свет.

Ему ничего не нужно узнавать и запоминать в этом тумане. Нужно просто идти на свет.

***

Стоит Илидору на миг закрыть глаза и подумать, что он вполне насмотрелся на звёзды, как озеро исчезает. Золотой дракон снова стоит на берегу, на том самом, с которого уплыл, — Илидор точно знает, что это тот самый берег, что где-то здесь запекается или уже в кочергу сгорела на костре неощипанная крыса, и где-то здесь лежит его одежда.

Но Илидор не видит вокруг ничего: ни костра с крысой, ни своей одежды, ни даже бесконечной глади озера.

Золотой дракон стоит в бледно-розовом тумане, из которого прорастают смутные тени, он стоит беспомощный, голый и мокрый, и дрожащие крылья, которые только что свободно лежали на его боках, животе и бёдрах, обхватывают тело дракона плотно, как вторая кожа, не давая двинуться с места.

Да и куда двигаться в бледно-розовом тумане? Навстречу теням?

Однако сегодня тени не спешат обретать форму, а Илидор не всматривается в них. Илидор, стараясь дышать как можно ровнее, поводит туда-сюда подбородком, разминая шею, поводит плечами, чуть ослабляя хватку крыльев.

С его волос стекает вода, холодит грудь и ноги. Где-то там, в вышине, болтаются в небе мудрые звёзды, которые умеют быть вечными и сияющими, умеют переживать других и продолжать быть.

И продолжать быть собой.

Илидор упрямо поднимает голову, как в давние времена, когда был совсем ещё маленьким драконышем, с бессмысленным упорством дерзившим самым противным эльфам.

— Я знаю, что виноват перед вами, — говорит Илидор теням, клубящимся в розовом тумане. — Я виноват в том, что не спас вас — но не в том, что выжил сам. Не в том, что выжил именно я. Эту вину я не принимаю. А ту, которая на мне есть… Я уже не могу изменить своих поступков, они остались там, где меня нет. Я выбираю принять всё это как часть своего пути, как урок, изучить его и разобрать на волоконца, рассмотреть каждое из волоконцев, распотрошить его на суть и пользу. Я выбираю всё принять и научиться делать лучшие выборы в будущем. Я не буду больше бегать от вины и от боли. Я не буду бегать от вас. Вы все — это я.

Бледно-розовая дымка собирается в силуэт серовато-зелёного короткошеего дракона с массивным телом и лапами-раскоряками.

— Ты не виноват, Илидор, — Рратан смотрит на золотого дракона так, словно вообще не понимает, откуда тот взялся, и качает головой. — Тебя даже не было в Чекуане, когда сбежал Кьярасстль. Ведь с этого всё началось.

— Но я был в Декстрине в тот самый день, — отвечает Илидор через силу — горло сжимается. — Я был там и не остановил тебя.

— Ты бы не смог.

— Я не пытался.

Ядовитый дракон неохотно кивает и, с виду неуклюжий и громоздкий, легко взмывает в небо, пробивая брешь в светло-розовом тумане. Теперь у Рратана есть целая бесконечность неба. Он улетает, больше не взглянув на Илидора, а Илидор смотрит Рратану вслед и чувствует такую лёгкость, словно это у него, у золотого дракона, теперь есть своя собственная бесконечность неба.

Когда Рратан растворяется в сияющей синеве, дракон опускает взгляд и обнаруживает перед собой молодую женщину с королевской осанкой и копной светлых волос. Чуть вытянутое скуластое лицо — очень серьёзное, лишь едва заметно улыбаются Илидору синие глаза со светло-зелёным ободком вокруг радужки.

— Ты не виноват, — говорит эфирная драконица Балита. — Я наговорила тебе гадостей, потому что была зла. Я никогда не винила тебя всерьёз, и ты сделал тогда всё, что мог. Я знаю, что ты хотел меня спасти. Спасти меня от меня. Никто другой даже не попытался.

— Значит, меня оказалось недостаточно.

Балита укоризненно качает головой.

— Ты был в лабораториях, ты пытался снова и снова. Но нельзя спасти того, кто не желает спасения. Не тащи на себя все одеяла, Илидор.

Она несколько мгновений смотрит на него молча, чуть склонив голову, — не то любуется, не то запоминает, а потом гладит его по щеке, ещё раз улыбается и уходит в свою вечность, худенькая и лёгкая, как призрак, как полуденная тень. Уходя, эфирная драконица растворяет ещё один пласт бледно-розового тумана, и брешь в его клочьях больше не затягивается.

Там, в бреши за туманом, тихо сияет вечность, приветливо-светлая, сулящая небывалую лёгкость. Поверх плеча Балиты Илидор смотрит в вечность и понимает, что совсем её не боится. Не боится, но и не стремится к ней.

Пока что.

Словно подслушав его мысли, эфирная драконица вдруг останавливается и, помедлив, оборачивается.

— Илидор.

— Балита?

Озабоченная морщинка на мгновение ломает идеальную гладкость её чистого лба.

— Твой голос исцеляет. Это правда. Постарайся не терять его… подольше.

Долго-долго золотой дракон смотрит вслед Балите, смотрит даже после того, как её тоненький силуэт окончательно растворяется в светло-приветливом сиянии. Просто золотой дракон краем глаза видит, что справа от него собрался из тумана ещё один силуэт, и что сказать ему — Илидор никак не может придумать.

Наконец мысленно отвешивает себе пинка и оборачивается к гномке в простой серой мантии. Обеими руками гномка прижимает к животу кипу бумаг. Она больше не носит перевязи, в которой прежде таскала обломок рукояти прабабкиного молота.

Крылья плотнее прижимаются к телу Илидора, как будто хотят понадёжней прикрыть его наготу или надеются слиться с кожей, стать совсем-совсем незаметными. В этот раз дракон не ожидает слов от тени, говорит первым:

— Я повёл вас через город пепла. Я хотел поскорее прийти к Масдулагу и не тратить несколько дней на обход. Я повёл вас к смерти.

Гномка смотрит на него пытливо, ожидая продолжения, но Илидор молчит. Он не собирается ни искать оправдания, ни расковыривать своё чувство вины. Он собирается извлекать уроки из своих ошибок.

— Что же, это так, но именно по выбранной тобой дороге я пришла туда, куда стремилась, — серьёзно отвечает наконец Иган. — Пожалуй, ты всё-таки немножечко виноват, Илидор, что завёл отряд в город пепла и решил не поворачивать назад. А может быть, ты виноват и не немножечко… Но я не виню тебя. Я совсем не виню тебя, Илидор. Если разница имеет для тебя какое-нибудь значение.

— Да пусть меня покрасят! — раздаётся низко-рокочущий голос слева.

К Иган и дракону шагает ещё один сгусток тени — гном в кожаных доспехах с пластинчатыми вставками и топором на поясе.

— Пусть меня покрасят, если ты должен брать на себя какую-то там вину, Илидор! Да нас там была прорва! И все взрослые! И никто тебе не возразил, никто не пожелал выбрать иную дорогу! Теперь-то конечно! Не требуется много отваги, чтобы свалить вину на дракона, у которого достало яиц принимать решения за всех! А?

Он оборачивается к десятку безликих гномских теней, и те смущённо тают, прореживая бледно-розовый туман.

— Ты принял неверное решение, это так, — сгусток тумана тычет дракона пальцем в голую грудь. — Но ты не знал, что такое этот город. Никто не знал. Ты не виноват в том, что ошибся, понял?

Роняя слова, как увесистые камешки, Йоринг Упорный наступает на дракона, тыча его пальцем в грудь, и дракон делает шаг назад, а потом ещё один.

— Я знаю, что говорю! Так жизнь устроена! Ты или принимаешь решения! И ошибаешься то и дело! Или ты нихрена не принимаешь! И тогда за тебя решают другие! И ошибаются за тебя другие!

Страж наконец останавливается, упирает руки в бока, смотрит на золотого дракона.

— Нихрена ты в этом не виноват, Илидор. Ты ошибся, ещё как ошибся! Но это жизнь, кочергу ей в ботинок! Жизнь просто случается!

Ещё раз потряся перед драконом пальцем, Йоринг шумно выдыхает и отворачивается. Постояв недвижимо несколько мгновений, он берёт Иган за руку и они вместе уходят по серокаменной дороге к фонтану в подземном городе Дарум. Иган оборачивается один раз, чтобы улыбнуться дракону, а потом смотрит только вперёд. Туда, где на скамеечке возле фонтана сидят молодые гном и гномка в одинаковых доспехах и с улыбками смотрят, как к ним приближаются Иган и Йоринг.

Когда пара гномов пропадает из виду, оставив в тумане ещё одну брешь, безымянные тени вокруг Илидора начинают нарастать одна за другой: эльфы, гномы, даже люди. Людей дракон совершенно не помнит. Эльфов и гномов — не всегда узнаёт.

Безымянные тени, кажется, тоже его не всегда узнают, но они наперебой возмущённо галдят. Лишь несколько теней бормочут, глядя на дракона исподлобья, а кто-то пожимает плечами и уходит, но не забирает с собой клоки бледно-розового тумана, а растворяется в нём, как когда-то растворялись гномы Гимбла в городе падающего пепла.

А кого-то Илидор узнаёт.

Вот донкернасский эльф, которому размозжило голову камнем, когда Илидор не вовремя обрушил проход в толще горы — впрочем, Илидор до сих пор был абсолютно уверен, что Йеруш отдал ему именно такую команду.

Найло тогда тоже едва не погиб, месяц провалялся пластом.

Илидор ничего не говорит донкернасскому эльфу. В глубине души Илидор считает, что невелика потеря. Гул голосов вокруг него нарастает.

Вот хромой гном, обряженный в лохмотья, — дракон понятия не имеет, кто это такой.

А вот гном-толстяк, который не смотрит на Илидора, он всецело поглощён пляшущим в его руках мечом, меч выписывает лихие вензеля, колышется массивное пузо гнома над верёвкой, подпоясывающей мантию.

— Что тебе стоило спуститься на пару мгновений раньше? — спрашивает гном, не глядя на Илидора, и дракон не знает, что ему ответить.

Что он растерялся? Вообще не подумал о том, что нужно кого-то спасать? Был заворожён гигантской машиной, которая вышла из стены к двум гномам? И очнулся, только когда от одного из них остался окровавленный ком плоти…

Дракон отворачивается. Глаза печёт.

— Чтоб те вечность плавиться в лавовой реке, змеежопая падаль! — доносится до него полный ненависти вопль, и все остальные голоса испуганно стихают.

Дракон открывает глаза и видит перед собой ещё одного гнома, с изрытым ямками лицом и торчащей во все стороны бородой.

— Ты-то какого хрена тут делаешь? — выплёвывает Илидор, сверкнув золотым пламенем в глазах. — Я убил бы тебя снова, с таким же огромным удовольствием!

И Жугер растворяется в тумане, оставляя в нём зияющую арку-дыру.

Правая сторона этой арки сгущается в ещё одного гнома-воина, стражника. Вид у него потрёпанный и жалкий. Илидор смотрит на него ошарашенно — он был уверен, что этот гном жив. Он сам отправил его из подземий в Гимбл вместе с…

— Ты даже не поинтересовался моей судьбой, когда сам вернулся в город, — горько говорит гном. — Даже не знал, что я не дошёл. Ты так и не понял, с кем меня отправил меня обратно.

И, не дожидаясь ответа Илидора, гном распадается на ошмётки, снова становясь частью арки.

Другие тени из бледно-розового тумана появляются теперь уже молча, а Илидор понимает, что не может разом осмыслить так много всего, не может даже вспомнить, кто все эти эльфы и гномы, у него нет сил слушать, что они ему скажут, и он не может… не хочет больше тянуть на себя все одеяла.

Дракон запрокидывает голову и смотрит в звёздное небо над собой — Рратан разогнал туман в небе, и звёзды теперь снова видят Илидора — он понимает это только сейчас.

Он раскидывает руки, и за спиной с хлопком расправляются крылья. Илидор больше не ощущает свою наготу как беззащитность, он стоит, раскинув руки и желая обнять небо, и, чуть оттолкнувшись пальцами ног от щекотной травы, Илидор начинает бесконечное падение в мягкий прохладный мрак ночного неба, а в конце этого бесконечного пути его ожидают мудрые и вечные звёзды. Сама собой в груди рождается новая песня — манифест или даже гимн, хотя Илидор не думает такими словами, он вообще не думает, только чувствует, он летит-падает в прохладное звездное небо, и его голос несётся над озером, простирается вдоль водной глади, оплетает сияющими лентами весь мир и успокаивает тревожные сгустки теней там, далеко внизу, в бледно-розовом тумане.

Илидор не слушает, что они скажут ему. Илидор сам им всё скажет.

Потому что самое лучшее на свете — быть драконом. Золотым драконом, чей век краток и ярок, как след падающей звезды.

***

Укушенная змеёй нога снова разболелась и опухла. Йеруш, стиснув зубы, двигался вперёд, сквозь туман, на свет — красно-рыжий, рыже-ржавый, буро-розовый. А в голове у него занудно и настырно звучали слова профессора Вашарая: «Ошибка многих перспективных учёных, системная их ошибка, состоит в том, что они ищут открытия не там, где нужно искать открытия, а там, где видят дорогу».

На настырный голос Вашарая Йеруш мотал головой и порыкивал. Шёл бы он к ёрпылю, профессор Вашарай, гнусная сволочь, учёный-отщепенец, ворователь идей! С какого шпыня он вообще пришёл Йерушу в голову? Йеруш давно уже не нуждается в чужих светлых мыслях — своих хватает!

«Загвоздка не в том, что ты не находишь решения задачи, — гундел в голове Вашарай. — Загвоздка в том, что ты некорректно определяешь задачу».

Нога поехала на скользкой траве, другая нога подломилась, и Йеруш с воплем свалился в песок, а сверху на него грузно ухнул рюкзак и вышиб воздух из лёгких.

Когда Найло выбрался из-под рюкзака и сел на песок, сплёвывая кровь из прикушенной губы, мир вокруг сделался поблекшим и безмолвно-сонным. Впереди больше не было красного сияния, а из головы выкатился голос Вашарая. Остался только непроглядный туман вокруг. И никаких направлений.

Почему-то Йеруш не ощутил ни досады, ни страха, ни раздражения. Он лишь чувствовал, что туман мокрый, песок твёрдый, нога снова болит в месте укуса, а плечи задеревенели из-за увесистого рюкзака. И сидеть на твёрдом песке среди мокрого тумана, даже с пульсирующей болью в колене, оказалось вдруг удивительно приятно.

В тумане не было ни дорог, ни новых неизвестных горизонтов, ни вечно ускользающего времени. Только тишина и бесконечное ничего.

И Йеруш сидел в этом бесконечном ничего, таращился в него, чуть покачивался из стороны в сторону, обхватив себя за плечи, и думал: а может быть, это и неплохо иногда — просто посидеть посреди нигде, не видя перед собой никаких дорог, и не бежать по ним?

Может быть, желание сидеть и тупо пялиться в туман — вовсе не омерзительная слабость и непозволительная леность, а эта… как её… усталость?

В несвойственном для него покое-оцепенении Йеруш пробыл до предрассветья. То придрёмывал сидя и слушал во сне давно забытые голоса, сказанные и несказанные слова, обрывки мелодий и песен, которые никогда не трогали его сердце, потому как Йеруш Найло не чувствовал ритм. Если он не дремал, то сидел и смотрел, как клубится туман, и не пытался ничего осмысливать или планировать. Сидел и пропускал через себя действительность, тот маленький её кусочек, который зацепился за окружающий туман и за голову Йеруша Найло.

Иногда так бывает: ищешь и не находишь сам себя в той огромной многости событий, вещей и явлений, в которой обязан быть. Неведомо как ты оказался в совсем ином месте, окружённый другими вещами, событиям и явлениями, погряз в них, потерялся в них, безнадёжно и безвозвратно потерялся.

Но на самом деле ты нашёлся.

Направления и время вернулись под утро, вскоре после того, как неподалёку от Йеруша прошла женщина с пушистыми соломенными волосами и злыми лисьими глазами. Лицо её было сплошь выкрашено сажей, тело затянуто в тесную чёрную рубашку и узкие штаны с тугим поясом. В каждой руке – гигантский ком паутины, в которой что-то ползает. Следом за женщиной, поодаль, так что и не больно-то разглядишь их в тумане, медленно брели котули-усопцы и оборотни-усопцы, которых Йеруш оставил у гигантской арки. Они не смотрели на эльфа, все взгляды были прикованы к затылку женщины. Выглядели они куда более мёртвыми, чем когда шли с Найло по лесу: шерсть и кожа местами слезли, обнажили гниющее мясо, тела двигались рывками, медленно, трудно.

Найло не слишком удивился, увидев эту процессию. Удивительно было бы, не исторгни туман никакой ёрпыли.

— Ты помог потерянным детям пройти по дороге домой, — сказала женщина, остановившись рядом с эльфом и тоже не глядя на него. Смотрела она только вперёд. — У тебя сильная воля и отзывчивое сердце. Я благодарна. Но теперь убирайся. Это не твоя дорога.

И ушла дальше, увлекая за собой котулей, оборотней и туман.

Йеруш сидел на месте, пока белёсое покрывало не растаяло окончательно. Он не мог сказать точно, видел ли эту женщину наяву или она была лишь одной из причудливых фантазий, которые приходили в нему в предрассветной дрёме.

***

На рассвете Йеруш Найло возвращается к Потерянному Озеру и видит лежащего в воде Илидора. Голова и плечи дракона — на берегу, он спит, закинув руки за голову и разбросав крылья частью по траве, а частью — по подводному песку. Глаза под сомкнутыми ресницами сияют ярко, и веки кажутся подсвеченными. Одежда Илидора разбросана у потухшего костра, над которым висит запечённая целиком крыса.

— Охренеть, — оценивает увиденное Найло. Он подходит к спящему дракону и качает головой. — Кажется, я просил тебя даже не смотреть на воду. Какого ёрпыля ты додумался залезть в неё? Зачем тебе крыса? Откуда этот костёр? Ты не планируешь, ну я не знаю, одеться?

Дракон шевельнул губами во сне — какое-то одно слово, а может, короткое имя. Йеруш нахмурился, заметив, что в золотых локонах Илидора запутался длинный соломенный волос. Он прямо-таки вызывающе блестит в лучах восходящего солнца.

— Хочу ли я понять, что ты тут устроил ночью? Или я совсем не хочу этого знать? — Спросил Йеруш у спящего дракона и отвернулся, уставился на озёрную гладь.

Потом моргнул, помотал головой и посмотрел ещё раз. Потом привстал на цыпочки, выругался, схватился за голову и бросился расталкивать дракона:

— Илидор! Илидор! Ты посмотри, что там! Посмотри, что ты нашёл в воде! Проснись, твою бзырю!

На дне Потерянного Озера, через серо-прозрачную толщу воды виднелась часть скелета — невероятно гигантские, каждый размером с целого Йеруша Найло, позвонки древнейшего дракона.