Дом, где живет чудовище

Глава 5

Попеняв себе за подслушивание, я вернулась в кухню, ноги сами принесли, и попала к разгару внушения.

Внушала мадам Дастин, внимали речам девушки-горничные в количестве трех слегка удрученных и слегка испуганных персон. Кухарка и ее помощница пристроились на табуретках у разделочного стола и тоже внимали, хотя Лексия говорила для горничных.

— Это совершенно недопустимо. Вас взяли в приличное место, платят более чем приличное жалование и не заставляют трудится от рассвета до полуночи не для того, чтобы вы пересказывали здесь гнусные сплетни и, тем более, добавляли к ним собственные, не слишком разумные размышления, коими, я уверена, не преминете поделиться за пределами поместья. Так я вам напомню об условиях контракта, где красными чернилами выделен пункт, касающийся излишней болтовни. Немедленное прекращение всяких отношений без оплаты, даже если вы отработали полные две недели, и штраф, если не отработали.

Сурово, однако. В моем собственном контракте тоже был подобный пункт, правда, без красных чернил и штрафов. Но в стандартных контрактах служащих, так или иначе приближенных к личной жизни хозяев, личных горничных, дворецких, гувернеров, воспитателей и наперсниц, он есть в обязательном порядке. Я догадывалась, что прочие слуги тоже предупреждаются о недопустимости болтовни, но чтоб вот так, совсем без жалования, да еще и с взысканиями. Впрочем, о чем я? Взять хотя бы строго выверенный график перемещений по дому, чтобы, как мне было сказано, не нарушать покой лорда Эдселя.

— И это вам еще повезло, — продолжала Лексия, возмущенно взмахивая рукой, — что Камие одернула вас до того, как я услышала все, что вы собирались сказать. Удивительно удачно мне пришла в голову мысль пойти проверить, чем так долго можно заниматься на заднем дворе всем сразу, когда развесить белье был отправлена лишь одна из вас. Не терпелось вместе с простынями просушить на ветру ваши болтливые языки? Похоже, это все от излишка свободного времени. Так в погребе с овощами есть куда руки приложить. Камие не помешает помощь, а вам пойдет на пользу немного грязной работы, раз вы не цените ту, что у вас уже есть.

Невысокая пухленькая помощница кухарки, она же Камие, в обязанности которой входила чистка овощей, мытье посуды и прочая не слишком приятная работа на кухне и не только, прятала глаза в пол. Кажется, кое у кого мгновенно поубавилось подруг.

— А если вас перестало что-то устраивать, всегда можно подойти ко мне и сообщить лично. Условия досрочного разрыва контракта тоже оговорены на весьма доступном пониманию языке. Итак?

— Прошу прощения, мадам Дастин, — произнесла светловолосая, чуть постарше прочих, девушка. — Подобного больше не повторится.

Остальные вразнобой тоже принялись просить прощения. Теперь была очередь Лексии внимать.

— К наказанию приступите, когда закончите с обязательными поручениями. Свободны, — строго сказала она.

Горничные, не скрывая вздохов облегчения, выпорхнули, а мадам, мазнув по мне все еще возмущенным взором, повернулась к кухарке.

— Простите уважаемая Рин, что устроила разнос в вашем царстве. Делать это посреди двора было неуместно, а до своего кабинета я просто не выдержала.

— Ничего, ничего, мадам Дастин. Никогда не лишне напомнить о правилах, хоть себе, хоть окружающим, коль у них память короче языка. Чаю с ромашкой? И, может, пирожка?

— С удовольствием, — согласилась Лексия. — И вы Элира, присядьте. Вы какая-то бледненькая, вам чай с ромашкой тоже на пользу будет. Что-то случилось в столовой? Вас долго не было.

— К его светлости приходил господин Лансерт. Я вошла в разгар беседы. Немного неловко, что я помешала, но ждать в коридоре и слушать — было еще более неловко. Господин Лансерт поинтересовался, откуда я. Пришлось отвечать, ведь он, как я поняла, начальник местной жандармерии.

Сказала не всю правду или почти соврала? Или “почти” не считается? Я ведь не знала, в курсе ли Лексия, что у лорда Эдселя гость, а если она в курсе, умалчивание выглядело бы некрасиво. Особенно на фоне только что состоявшегося разноса.

Чаю мне не слишком хотелось, но я все равно составила мадам Дастин компанию. А потом отправилась обратно в столовую. У меня ведь тоже есть обязанности.

Убрав посуду, я села за разбор писем.

Корреспонденция, отправляемая магическими вестниками скапливалась в специальном ящике. Для не слишком общительного человека, ведущего довольно замкнутую жизнь, лорд Эдсель получал вполне приличное количество писем. Большую часть составляла деловая переписка, но попадались послания явно интимного характера. Отличить их от прочих было легко и без распределяющего кристалла: бумага нежных оттенков, лента с романтичным закрепом или цветной сургуч, вместо скучного красно-коричневого и легкий флер духов.

Воображение рисовало смутные образы великосветских красавиц, разряженных в шелка и бархат, изящных и утонченных, и строгий силуэт хозяина дома, поддерживающего эти эфемерные создания под локоток или ведущего в танце. Зависть — дурное чувство. Я скучала по развлечениям, что греха таить. Раньше, давно, мне нравились танцы и внимание. Я любила и умела танцевать и бывала на балах и приемах так часто, как позволяли родители, а потом меня заметили и выделили среди других молодых девушек и все прекратилось. Не сразу, но очень быстро.

Вызвавшее сонм одновременно приятных и неприятных воспоминаний письмо я поднесла к распределяющему артефакту только потому, что так было оговорено правилами. И удивилась, что кристалл отметил его как важное, хотя все прочие послания подобного толка до этого момента отправлялись на третий поднос. У моего удивления был странный привкус. Неприятный. Будто я имею какое-то право на толику внимания лорда Эдселя, а меня вот прямо сейчас собираются его лишить. Во всем виноваты столкновения, не иначе. Было много проще если бы мы вообще не виделись, как в те дни, когда я только приехала в поместье.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Уговоры не помогали. Мне будто не хватало чего-то с первой же минуты, как я уселась за столик. Спина казалась открытой и беззащитной, и плечам было зябко, словно я стояла на сквозняке и с меня сдернули шаль. Захотелось оглянуться. Я поддалась смутному ощущению, что то, чего я лишилась, прежде было позади меня и чуть сверху, но там была только пустая лестница и балкон.

Обернулась я неудачно. Скрипнули ножки сдвинувшегося стула, и из зеркала за колонной на меня посмотрело чудовище. Поздно было прятать глаза.

Мы не виделись довольно давно, но ничего не изменилось. Все тот же отрешенный до потери осмысленности взгляд, покрасневшие веки в ореолах теней, шрам поперек брови, отчего та казалась чуть приподнятой. Лилово-синий мазок на щеке вдоль скулы, еще один — на подбородке. Бледные нервные губы сжаты, нижняя припухшая с острой алой риской-трещиной. На другой щеке еще один шрам, старый, похожий на оттиск. У чудовища открытые плечи, красивые, с изящными ключицами, и алый шелк наряда вызывающе оттеняет такие же лилово-синие мазки на коже как те, что на скуле и подбородке, и как те, что на запястье и кисти, которым чудовище прижимает жгучий знак-тавро на спине над лопаткой. Если прижать посильнее, меньше жжет. На запястьях цветные мазки лежат особенно густо. Лиловое соседствует красным и зеленовато-желтым. Возможно, чудовище любит баловаться с красками?

Я первой отвела взгляд. Я всегда отвожу взгляд первой. Чудовище знает мой страх и, наверное, даже гордится им. У чудовищ такая работа — пугать, и я пугаюсь. Тоже всегда. И всегда, где бы ни жила, избегаю зеркал. Я, видимо, слишком слаба духом, чтобы открыто смотреть в глаза своим страхам. Поэтому я встала со стула и поставила его ровно по почти стершимся меткам. Нужно не забыть обновить их после того, как закончу с письмами.

Одно было хорошо, мне больше не хотелось любопытничать и гадать, кто мог прислать лорду Эдселю то красивое важное письмо.

Мадам Дастин планировала съездить в город, посмотреть образцы тканей для перетяжки диванной группы в холле, примыкающей к нему гостиной и нескольких гарнитуров в гостевых комнатах, а то вдруг прием, а у нас диван с позапрошлогодней обивкой и цвет давно “не модный”. Так Лексия говорила. Я немного не понимала, зачем, все равно на них никто не сидит. Другое дело, если бы обивка обтрепалась или на диваны пятен насажали вместо того, чтобы самим на них сидеть.

Мне нравился диван в той гостиной, у холла. И сама гостиная нравилась. Большая и очень светлая. Никаких зеркал. Зато большие окна и кадки с разросшимися цветами. Немного пустоватая, из-за того, что ею не пользовались и убрали лишнюю мебель, а вот диван с креслами и маленьким столиком остались. Бирюзовая обивка немного выгорела, и яркий когда-то цвет стал приглушенным, но от этого нравился мне еще больше. У дивана были изогнутые подлокотники, тонкие ножки, царственная спинка с позолоченными резными завитками и две очень уютные мягкие бархатные подушки. Одно удовольствие устроится рядом с такой с книгой в руке.

Кресла из бирюзовой группы сиротливо жались в дальнем углу. Я посидела по очереди в каждом и ни одно мне не показалось удобным, в отличие от дивана. В библиотеке, в уголке для чтения тоже имелся уютный диван, но там можно было столкнуться с лордом Эдселем, поэтому я предпочитала утаскивать заинтересовавшие меня книги к себе или прямо в гостиную, оставляя недочитанное на столике, чтобы не носить за собой.

Ехать в город после взбучки горничным Лексия не захотела.

— Не то у меня настроение, чтобы ткани выбирать, — проворчала она, водрузила на нос очки и занялась подсчетами. Я напросилась было в помощь, но она меня прогнала, велев заняться чем-нибудь приятным до обеда.

Так появилось некоторое количество свободного времени, которое я решила потратить на чтение на том самом диване, где хотели заменить обивку.

Солнце лилось в окна-двери, открыв которые можно было легко попасть прямо в сад, настоящим потоком, расчертив паркет кубиками и полосками. Хотелось снять туфли и попробовать босой ступней наверняка теплое, уютно пахнущее разогретое дерево. Улыбнувшись детскому желанию побегать босиком, я позволила себе другое ребячество — забралась на диван с ногами. Взяла со столика книгу очерков о путешествии по стране нимф и вполне комфортно устроилась, взбив диванную подушку попышнее.

Возможно оконная задвижка просто разболталась или ее плохо закрыли, когда протирали стекла, но резкий порыв ветра распахнул створку и хлынул внутрь, щедро усыпав пол цветочными лепестками, будто дорогу выстелил, приглашая. Я прищурилась солнцу и приняла приглашение. Прогулка тоже вполне приятное дело.

Ветер стих так же внезапно, как и появился, словно выполнил свою задачу вытащить меня в сад и умчался прочь.

Где-то, поддразнивая невидимых пичуг, звонко клацали ножницы старика-садовника, гравий дорожки похрустывал под домашними туфлями с мягкой подошвой, шелестели листья, покачивались головки азалий и роз, солнце приятно гладило кожу. Опять хотелось девчоночьего: веснушек и глупостей, новое платье и полежать в траве лицом в небо, пока нянюшка отвлеклась, разыскивая спрятанную в ближайших кустах обувку и ненавистные чулки. Нянюшки давным давно не было на этом свете, а я так же давно перестала быть девчонкой. Может, зря не купила ту кружевную жемчужно-розовую шаль? Пусть она и не слишком подходила к моему строгому синему служебному платью. Зато в нем было одно неоспоримое достоинство — на ткани не видно пятен от воды и сохнет удивительно быстро.

Конец неуместным мечтаниям прервал бортик фонтана, в который я уткнулась. Он был довольно высокий, чуть выше середины бедра, поросший по низу буклями пушистого изумрудного мха, весь в трещинках и сколах. Постамент в центре, слегка зеленоватый, венчала такая же зеленоватая дама, изображающая, должно быть, ту самую водную нимфу, что когда-то прокляла Статчен отсутствием дождей — больно вид у пышнобедрой красотки был суровым. В завитки мраморных волос набилось листьев и цветочных лепестков, и не хмурь она свои мраморные брови, выглядела бы вполне милой, несмотря на трещины на щеках и чуть искрошившийся круглый подбородок.

По поверхности темной воды, почти полностью ее закрывая, плавало множество листьев и лепестков, как те, что украшали статую. Не похоже, чтобы фонтан чистили, потому вода и была такой. Наверняка на дне полно мусора и сгнивших растений.

Вода, даже темная, особенно в такой яркий солнечный день, все равно что зеркало, и льет в фонтанную чашу, скорее всего, только с неба. Осознав это, я спешно шагнула назад, ногу подняла, чтобы шагнуть, но коварный ветер, будто ждал. Он, неожиданно холодный, подло пнул меня в спину. Я пошатнулась. Чтобы не упасть, пришлось упереться руками в бортик, почти нависнув над оголившейся поверхностью воды. Не этот ли темный омут мерещился мне во время встречи в столовой? Черное зеркало, полное страхов и ночных кошмаров.

Когда я, совладав с собой, отступила, в ушах снова был мерзкий звон, и руки, которыми я обнимала себя за плечи, чтобы успокоится, дрожали.

Хрупнувший гравий заставил меня едва ли не подпрыгнуть — рядом со мной переминались две тонкие черные лошадиные ноги. Еще одна нога, в узком сапоге, покоилась в поблескивающем стремени на лошадином боку.

— Вас будто специально тянет куда-нибудь свалиться в моем присутствии: с обрыва, в обморок, в фонтан, — сказал вернувшийся из города Эдсель и спешился.

— Не специально, — я осмелилась возразить, но не повернуться, и он снова говорил, в основном, с моей спиной, так как стоял слева и чуть позади, держа лошадь за поводья.

Руки без перчаток. Сам не носит, а мне советует…

Мысли были неуместные и так и зудело повернуться и посмотреть, та ли на нем маска, что прежде, но я не шелохнулась. Наверняка, та же, ведь перед отъездом он только плащ взял.

— Вы все время подкрадываетесь и заговариваете внезапно, — добавила я, глядя вниз, на дорожку и пробивающиеся сквозь мелкие камушки упрямые травинки.

— О чем таком можно думать, чтобы не услышать въехавшую во двор лошадь? Любовались своим отражением?

Вот уж что нет, то нет.

Но вслух говорить не стала, продолжив рассматривать гравий, свои испачкавшиеся в пыли домашние туфли и острые мыски сапог лорда Эдселя, украшенные металлическими уголками и набивным рисунком по краю вдоль подошвы.

— Знаете, мисс Дашери, это довольно обидно. Даже если опустить, что вы на меня работаете, всякий раз не смотреть на собеседника очень грубо, а вы выглядите вполне воспитанной молодой особой. Да и тетушка Лексия вряд ли стала бы общаться с грубиянкой. Причина во мне? Я настолько вам отвратителен? Куда исчезло любопытство, с коим вы заглядывали мне под капюшон в саду и в тень, где я таился в вечер нашего почти что совместного ужина, который вы успели попробовать, а я только посмотрел?

Целая речь и все для меня. Я оставила дорожку и посмотрела.

— Но вы же не лю… — начала я.

Эдсель сжал губы. Дернулась щека, из-под края маски показалась странная бугристая кожа. Шрам от ожога?

— Извините, — теперь я смотрела практически в упор в его жутковатые светло-серые глаза.

А маска была все та же. Она у него одна, что ли?

Капюшон лежал на плечах. Неприлично короткие волосы с молниями седины блестели на солнце.

— Вы все время извиняетесь, — с ноткой недовольства проговорил Эдсель и снова сжал губы ниткой.

— Думаете не стоит?

Вот сейчас было грубо, но плотно сомкнутые губы дрогнули в скупой улыбке, будто он, как и я, не особо в улыбках практикуется.

— Думаю, извиняться стоит, когда действительно чувствуете вину и раскаяние. Но это явно не о вас сейчас, — сказал он, шагнул ближе к лошади, потянулся к седельной сумке, достал оттуда шуршащий сверток и протянул мне.

Взгляд у Аларда Эдселя при этом был странный, будто он знал что-то, связанное со мной, но не говорил, хоть ему и хотелось.

— Это еще зачем? — по вполне понятным причинам воспротивилась я. Подарки от, как он сам сказал, работодателя, да еще и без повода, вроде именин или новогодия, неуместны так же, как грубость в общении.

Про грубости я умолчала, а про неуместное не стала, чем вызвала очередную кривоватую улыбку.

— Вас знобит в жаркий день, — Алард кивнул на мои покрытые цыпками руки, которыми я все еще обнимала себя за плечи. — Вы либо умудрились каким-то невероятным образом простудиться, либо перегрелись на солнце, поскольку продолжаете игнорировать головные уборы. Значит, вещь будет кстати в обоих случаях.

— Что это?

Я позволила себе толику любопытства. У меня не так уж часто случаются подарки, даже те, что я делаю себе сама, потому хрусткая бумага, перетянутая витым синим шнурком, будоражила воображение.

— Шаль, — ответил Эдсель. — Та, что вам понравилась. Жемчужно-розовое кружево. Она теплее, чем выглядит.

Я продолжала упорствовать. Правда, сражение шло теперь уже с моим собственным любопытством.

— Вы нарочно заставляете меня стоять с протянутым свертком, будто неугодного кавалера? — раздраженно проговорил мужчина. — Тогда я воспользуюсь своим хозяйским правом приказать вам взять этот дурацкий пакет. Нет. Я поступлю иначе.

Эдсель мгновенно сократил расстояние, отодрал от плеча мою руку и ею же прижал сверток к моей груди. Отпустил запястье, резко развернулся, дернул за болтающийся повод всхрапнувшую от рывка лошадь и ушел вместе с нею за дом, где располагался хозяйственный двор, каретный сарай и конюшня.

Я какое-то время таращилась на лоснящийся черный лошадиный зад с помахивающим хвостом и прямую, как воротный столб, спину Аларда Эдселя, но бумага под рукой похрустывала и шуршала. Отвлекала от мыслей о непристойности подарка, от ощущения от пальцев Эдселя на запястье и его же чуть шершавой ладони, которая несколькими минутами назад касалась моей кисти. Всего мгновение, но я умудрилась снова покрыться цыпками.

Я вернулась обратно в гостиную тем же путем, что вышла, и тщательно заперла окно, проверив задвижку несколько раз, как привыкла, и только потом с замиранием, хотя уже знала, что внутри, развернула бумагу.

Шаль действительно была очень красива. Не чета так и пропавшей моей. Буду носить, когда никто не видит, и никаких непристойностей не случится. У девушек должны быть красивые вещи, даже у таких как я, иначе жизнь станет совершенно невыносимой. А представить, как я в ней выгляжу, можно и без зеркала. На недостаток воображения я никогда не жаловалась.

Накинула шаль на плечи, крутнулась вокруг себя в танцевальном па, чуть раскинув руки в мерцающем в солнечных лучах кружеве, замерла и снова себя обняла — мягкая и, действительно, теплее, чем кажется. Какая-то магия? Поэтому стоила дороже, чем я предположила, когда ее увидела?

Почудилось, что на меня смотрят, и я обернулась к окну, но солнце мешало. Я сдернула шаль, сложила и спрятала обратно в шуршащую бумагу. Разворачивать подарок — тоже удовольствие.

Вернувшись к себе в комнату, сложила шаль прямо в обертке в свой чемодан с травяными оберегами. Нужно будет поспрашивать у служанок или у кухарки, где здесь лекарская лавка или, может, есть травница. Некоторые пучки не мешало бы обновить. Травы, особенно собранные для оберегов, со временем теряют свою силу.

Затем настало время обеда. Стоит ли говорить, что посуду в столовой я расставляла немного нервничая?

Мое состояние заметили, когда я вернулась на кухню.

— Тоже чуете? — спросила Рин.

— Что? — спохватилась я, неловко звякнув пустым подносом по столу.

— Грозу. У меня кости на грозу ломит. Недавно только была и вот опять. Я знаю, у барышень, вроде вас, случаются мигрени перед бурей.

— Вроде меня?

— Вы же из благородных, — снисходительно пояснила кухарка, — сразу видно. Вон какие ладошки махонькие, хоть сама не коротышка. Стан тонкий, шея длинная, кожа светлая, да и учили вас явно не в пансионах. Дамочки из пансионов все зажатые, а вы со всеми держитесь ровно, что с горничными девками, что с мадам Дастин. Небось, и хозяину в лицо прямо смотрите, не то что местные недотепы. Лексия верно сделала, что вас пригласила.

— Чего только не узнаешь о себе, — вполне приветливо произнесла мадам Дастин, входя. У нее на носу все еще красовались очки. — Но вы правы, уважаемая Рин. Я рада, что выбрала мисс Дашери. Очень приятная в общении молодая леди.

Слова благодарности были излишни, и я просто поклонилась.

— Вот смотрите, разве я не права? — сказала Рин, комментируя мой книксен. — Как есть, благородных кровей мазель. Что же вы, Элира, в услужение пошли при таких образованиях? Сирота бесприданная или вдовушка?

Вопрос был неудобным чрезвычайно и, видимо, это отразилось на моем лице. Более прозорливая в плане тонкостей общения мадам Дастин, чуть одернула кухарку. Та поторопилась извиниться и тут же принялась предлагать вкусности.

— А что, его светлости теперь всегда десерт подавать или только как спросит? — уточнила она.

Мне это тоже было любопытно. Не хотелось бы по два раза бегать. Мало ли еще какие гости случатся.

— Подавать, — решила Лексия и, наклонившись ко мне, будто по секрету сообщила: — У Рин замечательные десерты, я ее, считайте, только из-за них и наняла.

Рин, протирающая разделочный стол, конечно же, все слышала и улыбалась довольно.

— И насчет грозы она тоже права. Этот ветер точно что-то принесет.

— Думаете, это проклятие перестает действовать? — оглянулась на нас с мадам Дастин кухарка.

— Не знаю, что там с проклятиями, — сказала Лексия, — не очень-то я в них верю, особенно в это, про дождь. Но в грозу всегда принимаю двойную порцию сонного порошка, чтобы уснуть. Сплю я слишком уж чутко, любой шорох слышу, потому приходится, иначе не отдохнуть.

— А может это мисс их зовет? — хохотнула Рин. — Уже вторая на подходе, как она приехала, хоть до края лета, когда самые грозы, еще долго.

Я поежилась. Не хватало мне еще сплетен на эту тему. Вот уж кому точно ни к чему грозу призывать, так это мне.

— Невозможные глупости. Хорошо, эти болтушки вас не слышат, — довольно строго проговорила Лексия. — Мало нам здесь слухов о мертвых невестах моего Лар… лорда Эдселя и разговоров о погибших служанках.

На том и закончили.

Прошло часа два. Я убрала из столовой почти не тронутый, за исключением пары кусочков и десерта, обед и снова столкнулась с Лексией на кухне. В этот раз мы были одни.

— Будьте осторожны, милая, — сказала мадам, коснувшись моего локтя.

— О чем вы, Лексия?

— О Р а мане Лансерте. Он весьма хорош собой и умело кружит головы девушкам. Не вздергивайте носик, я заметила утром ваше смятение после разговора в столовой в его присутствии. Он не дурной человек, но и не слишком правильный. Я предостерегаю из добрых побуждений. Впрочем, вам все равно самой решать.

— Спасибо за совет. Я ценю. И уверяю, господин Лансерт, а особенно его внешняя привлекательность, в этом плане меня вряд ли заинтересует.

Но я ошиблась. Мы обе ошиблись. Лексия, приписав мне мгновенно вспыхнувший интерес, и я, так категорично от интереса отказавшаяся.