Дом, где живет чудовище

Глава 24

Элира

Месяц спустя. Аарона

— А я вам говорю, уважаемая, эта жара не к добру. Вот увидите, разверзнутся эти, как их…

— Хляби? — подсказала я.

— Да, точно, — закивала торговка и, налегая обильной грудью на прилавок и округляя глаза, зычным шепотом добавила: — Драконья напасть, император снова с нимфам хвосты прикрутил, вот они гадят по-тихому. Тучи заворачивают, а потом каак…

Я вдохнула. Картина обычная. Тут что ни случись — нимфы виноваты. Торговка за месяц регулярных визитов в лавку считала меня за свою и охотно делилась, что сплетнями, что советами. Сплетни были обо всем, советы о главном. Сейчас снова начнет кого-нибудь сватать. Вчера это был приятный, но глуховатый зеленщик средних лет, позавчера — сын мясника, добродушный глуповатый парень с глазами печального бассета.

— А вот у вдовы Тилс новый постоялец. Снял комнаты с полным пансионом. Молодой еще и красавчик. При деньгах. Жаль, поперек лба написано, что повеса.

Это, кажется, все еще сплетни, не стала бы госпожа Фартинг мне такого сомнительного жениха советовать, она в мужчинах в первую очередь ценила покладистость и полезность, а красота — дело десятое.

— Повеса нам ни к чему, — поддержала я ее благие начинания и продолжения. И торговка закивала, снисходительно щурясь. Кажется, она давно раскусила, что мне совсем не любопытны женихи, и будто старалась найти такого, чтоб я хотя бы моргнула заинтересованно или дополнительный вопрос задала.

Но я все молчала. Мне было довольно вопросов. В лавку я заходила после работы в небольшой школе, где учились грамоте и вежеству девочки, дочери торговцев и успешных ремесленников из тех, кому нанять учителя домой было накладно или жалко, а дать ребенку хоть какое-то образование, чтобы выгоднее пристроить замуж, хотелось. В империи становилось модным иметь образованную жену, даже если образования три класса общей школы.

Меня взяли младшей учительницей с перспективой на собственные самостоятельные часы, и я эту перспективу сейчас усиленно заслуживала, ведя и свои уроки и уроки своей старшей — чистописание, простой счет и иногда историю Ааронрийской империи.

Остатков жалования и чека на предъявителя, который Лексия вложила между страниц договора, хватило на первое время, потом я нашла это место. Мне было достаточно того, что я зарабатывала и на еду, и на аренду. И на готовое платье. Не синее, хотя торговка настойчиво его предлагала, уверяя, что синий идет мне больше прочих цветов. Я не спорила, сделала как мне было нужно, взяла другое. Я теперь часто так поступала. Просто делала, не задумываясь. Например, покупала у цветочницы у рыночных ворот ужасно колючую, но очень ароматную розу. К вечеру оставшиеся в корзинке цветы имели жалкий вид, потому девушка отдавала их за гроши.

Я брала только одну. Одной было достаточно, чтобы наполнить мою комнату тем дурманным запахом, каким полнился сад над обрывом перед наступлением ночи. И пока шла к дому, держала розу за стебель под самым бутоном, только там не было мелких острых колючек. Подвявшие лепестки касались кожи, в груди начинало привычно тянуть, будто сквозняк через старую раму. Сколько ни заделывай щели, всегда обнаружится еще одна.

Поднявшись по лестнице, старой и темной, как та, в поместье, только очень шумной, с поющими на все лады ступеньками, я ужинала, чем придется, ставила розу в стакан с водой на окно с открытыми щелкой створками — шире не выходило — и садилась ждать дождь, пока не засыпала, одурманенная сладким цветочным запахом.

Ожидание было заранее обречено на провал. Тучи ходили вокруг, иногда изливались на окраинах, но к центру иссякали. Иногда достаточно было пройти минут десять в любую сторону, чтобы наткнуться на поблескивающие росой листья и парящую от солнца мостовую. Я могла бы позвать. Порой даже хотела, но что-то останавливало меня. Кто-то. Чудовище. У меня по прежнему не было зеркала в комнате, но я больше не дрожала, если случайно ловила свое отражение неизменно прикладывающее палец к губам.

Мне было от чего вздрагивать и помимо зеркал. Стоило выйти из дома прошлое принималось таращится на меня всеми окнами. Особняк, где я провела несколько бесконечных лет будучи женой Ингваза Биста был напротив, через маленькую площадь.

Я поздно поняла, почему адрес, где сдавали комнаты внаем, показался мне знакомым, а когда вышла из экипажа… Ноги сделались ватными и пришлось схватиться за ограду, чтобы удержаться. Но первый страх прошел, и я решила, что так тому и быть. Убийца всегда возвращается на место преступления. Не помню, где я слышала это, главное, что слова отражали положение вещей. Рано или поздно мне придется войти туда снова. Это было так же верно, как растущая в груди пустота, в которой даже боль терялась. Запах помогал ненадолго и ожидание бури. А еще краткий миг сумерек, что вечерних, что рассветных, когда все становилось серым, как его глаза.

Лар… Моя тишина…

Готьерский процесс над подозреваемым в нескольких убийствах лордом-драконом наделал много шума. Так много, что его отголоски докатились до Аароны. Я не искала ничего об этом специально, но встречая заметки и статьи в газетах, жадно впивалась глазами в строчки, выхватывая знакомые названия и имена, особенно одно. Эдсель. Алард Эдсель. Потом ажиотаж стих, и горожан стали больше заботить странно ведущие себя облака, чем какой-то готьерский господин.

Иногда, когда тучи подбирались совсем близко, мне чудились молнии вместо вен на руках, как тогда, когда я сдерживала куцыми ошметками дара рвущиеся наружу драконьи крылья, и колючий голубоватый огонь вползал под кожу. Я помню, что было больно, слышала, как мучился зверь в водяной ловушке, и чувствовала, как грохочет под ладонями сердце, отсчитывая последние мгновения близости. Помню белое изможденное лицо в сетке шрамов едва мелькнувшее из-за спины Орвига, когда я просто вошла, чтобы посмотреть, что все получилось, и тот, кого я бесстыдно целовала, все еще тиран, самодур и скряга, а не только дракон. Лар… Пусть больше не мой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лексия верно сказала, мне там больше нечего было делать, да я и не собиралась оставаться. Чудовище получило свои сокровища, а если мимоходом причинило кому-то боль, так на то оно и чудовище. Даже пытаясь что-то построить, чудовище всегда разрушает. Иногда сразу, чтобы смастерить из обломков шаткую башню, но чаще всего потом, когда все поверили, что это дом, в котором можно жить.

Сегодня, возвращаясь с рынка с колючей розой в руках и, по привычке бросив взгляд на дом Ингваза, я увидела на крыльце мужчину. Посетители там случались — особняк пытались продать, но он успел обрасти слухами, как старый колодезный сруб мхом, и даже смешная по меркам столицы стоимость не привлекала. А вот приезжие интересовались. Этот интересующийся заставил мое сердце застыть.

Я юркнула в дом, пока посетитель, стоя на крыльце спиной к улице и раздумывая, входить ли, зачем-то разглядывал заросшую лужайку под окнами моей бывшей комнаты. Волнение, желание спрятаться и расстояние не дали мне рассмотреть его лица, потому промчавшись по лестнице вверх, к себе, я удивлялась. Мало ли в Аароне людей похожих на Рамана Лансерта. Тем более со спины. Спина вообще не показатель.

Болела ладонь. Разнервничавшись, я сжала колючий стебель, и теперь кожа покрылась мелкими красными проколами-укусами. От бутона осталась едва ли половина. Я поднесла цветок к лицу и вдохнула, успокаивая колотящийся в груди комок.

Оставив купленное в лавке в кухонном закутке, я вернулась в комнату. Наблюдать. Мое окно выходило на площадь.

Фонарные столбы только начинали разгораться желтым светом, похожим на свечной. Посетитель так и стоял на крыльце. Подошел сторож, они обменялись фразами. Темные силуэты в сумерках. Будто театр теней — новое развлечение в благородных домах. Девочки постарше соревновались в вырезании фигурок и раз в неделю мы устраивали в школе представление. Это было так похоже на мою теперешнюю жизнь… Плоские картонки. Деревья, дома, люди. Из всех лишь некоторые ученицы, госпожа Фартинг с ее желанием пристроить меня в чьи-нибудь руки и цветочница на углу казались мне живыми. Все прочие живые остались где-то там, где море и почти не бывает дождей, зато полно отдыхающих, роз, сплетен и сказок. Одну из которых рассказывают о хозяине дома, где я служила, о моем самом драгоценном сокровище, от которого остался крошечный осколок, серая алмазная капля. Я носила ее в пустом медальоне на груди под платьем и не открывала серебряную крышечку с того момента, как спрятала камешек. Иногда, забывшись, я касалась медальона сквозь ткань и директриса, старшая наставница и большинство девочек считали, что у меня что-то с сердцем. Не так уж они были и не правы.

Тех самых густых серых сумерек я не дождалась, уснула раньше, баюкая исколотую ладонь. Под утро пришел тревожный сон, мешанина из обрывков случившегося и фантазий: плачущий красным портрет в холле поместья Эдсель, мертвые служанки, все трое разом, платье, что подарил мне Алард перед балом, ребенок, сжавшийся в комок на полу и подступающий огонь, Раман, укравший мой поцелуй и получивший пощечину, которой на самом деле не было, и мое сокровище с серыми, как рассветные сумерки глазами в прорезях серебристой маски. Губы Аларда шевельнулись: “Не бойся”. Или я снова придумала.

В школу сегодня мне было не нужно. В лавку тоже, но иногда я заходила туда просто так, полюбоваться на госпожу Фартинг и на то, как смотрит на нее ее ничем не примечательный супруг. Впервые заметив это выражение, я удивилась, насколько оно мне знакомо, и не сразу сообразила — на меня смотрели так же. Алард. И сделалось обидно, что я не поняла раньше. Тогда, возможно, у нас с ним было бы больше времени.

— Что-то вы сегодня совсем бледненькая, дорогуша, — заметила меня торговка и поманила за собой в комнатку-подсобку, велев супругу встать вместо себя за прилавок. — Давайте-ка чаю. Того, что в обители ведьмы-целительницы собирают. А еще меня вот вареньем одарили. Глупость несусветная варенье из роз варить. Это ж сколько кустов ободрать нужно на одну баночку. Да и где их столько, роз этих, бывает, чтобы варенья делать.

— В Готьере. Там кругом розы. Еще лимонад бывает.

— Вкусный? — спросила госпожа Фартинг, посчитав меня за эксперта по лакомствам из роз.

— Не разобрала. Но не неприятный. На фруктовый квас похож. Или вот на варенье это, — я попробовала предложенное угощение, — только не такой сладкий и язык щиплет.

— Помните, я вам про постояльца вдовы Тилс говорила? Он, оказывается, проклятый дом Бистов, где смертоубийство случилось, то ли купил, то ли в наследство получил. Я ведь видела, как жандармы тело несли. Ходили слухи, что дрянь человек был, хоть и дракон. Вы берите еще варенье, а то, того и гляди, в обморок хлопнетесь. Сегодня совсем душно. Хоть бы и здесь дождь пошел.

Чай был хороший. Я помнила вкус. У Лианы получались прекрасные сборы. Этот она называла “Душевное равновесие”. Мне оно не помешает.

Распрощавшись с госпожой Фартинг я не спеша направилась к себе. Постояла у входа и развернулась. Спустя пару минут мои ноги стояли на ступеньках крыльца по другую сторону площади.

Сторож позволил мне войти и остался дремать в вытертом кресле у двери.

Мне казалось, что у меня что-то дрогнет, оборвется или замрет, когда я переступлю этот порог. Ничего.

В доме все осталось как было. В тех комнатах, что мне позволяли посещать, когда я здесь жила. Поэтому, влекомая странным болезненным любопытством, я заглядывала, куда никогда не входила. Например, в кабинет Ингваза. Не знаю, зачем ему вообще нужен был кабинет, супруг-дракон ничем не занимался. Состоял на какой-то непонятной должности при министерстве финансов, куда его устроил отец, и вряд ли появлялся на службе чаще, чем раз в месяц. У него были другие интересы: закрытые клубы, игорный дом и я.

Я посидела в кресле, подвигав ящики стола. Когда возвращала на место нижний, раздался щелчок, дно раскрылось и из зазора на пыльный ковер выпала старая книга. Она была написана от руки, чернила кое-где поплыли, желтоватые сухие страницы едва слышно похрустывали. Я вглядывалась в скачущие строки до рези в глазах. Здесь было то, что происходило со мной пока я была замужем. Не дневник, как я сначала решила. Инструкция. Несколько инструкций. Как определить нимфу со спящим даром. И как этот дар отнять. Сразу весь или постепенно. Ингваз выбрал второй вариант. Он все делал постепенно. Медленно. Наслаждаясь каждым мгновением.

В ту комнату я решилась посетить в последнюю очередь. Толкнула дверь с вычурной ручкой, прошла от к окну. Белесая муть, которой было затянуто небо с самого утра, потемнела, опустилась ниже. Густая духота разливалась по городу. Время будто замерло. Как здесь, в комнате, похожей на слишком большой кукольный дом. Мне не было нужды смотреть по сторонам, я с закрытыми глазами знала, где и что.

Стекла заменили. Тяжелые шторы оставили открытыми и покрывало на постели выгорело. Туалетный столик был пуст, зеркало закрыто тканью. Я сдернула лоскут, кивнула настороженному отражению. Чудовище больше не просило меня молчать, но с кем мне было здесь говорить?

Я снова отвернулась к окну, посмотрела вниз. Плетущейся розе с мелкими бледно-розовыми, почти белыми цветами не было опоры, она стелилась по земле, заняв почти все пространство, упорно подбираясь к ограде. Я удивилась, что совсем не помню этих роз, впрочем, тогда мне не было дела до цветов в палисаднике. Может и самих этих цветов не было, ведь прошло несколько лет.

В коридоре раздались шаги.

Неспешные.

И вот теперь — дрогнуло. Прошлое шло ко мне, отдаваясь в душе застарелой болью и ужасом. Миг и я услышу голос мертвого мужа, зовущий меня. Руки сделались тяжелыми, наливаясь влажной прохладой, а на груди, где к коже прилегал медальон, под ребрами билось.

Чудовища не показывают спины и я обернулась.

— Добрый вечер, леди Вилдероз.