Дом, где живет чудовище

Глава 16

За эту часть дома, куда выходила дверь на хозяйственный двор, солнце еще не добралось. Земля здесь была влажной, тяжело пахла сыростью, а на жмущихся, распластавшихся по стене ветвями старых розовых кустах еще блестели капли. Капли были и на перевернутой корзинке, и на выглядывающем из-под покрывала темно-синем подоле и белой кисти. По ладони полз красный жук.

— …молния. Она пролежала здесь почти всю ночь.

— Моя вина, торопился и контур не сомкнул. Скоро приедет Лансерт, я отправил ему вестник, поговоришь с ним?

— Почему я?

— Он… в последнее время раздражает меня втрое больше обычного, сложно сдерживаться. Так что можешь делать, что собирался.

— Завтра. Я устал, ты взвинчен и бесишься.

— Как скажешь.

Эдсель и Орвиг, скрытые от меня ветвями, разговаривали вполголоса и не знали, что у разговора есть свидетель. Можно было схитрить, что я гуляю, как целитель советовал, и что устала лежать без движения, и ноги сами меня сюда принесли, но мне казалось, произошедшее связано со мной, и я не ошиблась.

Это была та девушка, что убирала сор в моей комнате.

— Какая, однако насыщенная на события ночь, я будто в каком-то другом доме, который только притворяется тем, что был мне знаком.

— Здесь многое изменилось, — сказал Эдсель, и от звука его голоса захотелось натянуть на себя одеяло. Но одеяла не было, и я обняла себя за плечи, представляя, что это шаль. Жемчужно-розовое кружево, безнадежно испорченное подсохшей кровью, было жаль до слез. Полыни я и новой достану, а такого подарка, как шаль, больше не будет.

— Это все запах, — признался Алард.

— И только? — удивился Орвиг.

Эдсель молчал. От тишины сделалось тягуче и сладко, будто меня внутри сиропом полили, как оладушек, и раздумывают, за какой бочок вкуснее прихватить. В открытую дверь кухонного коридора как раз оладушками тянуло, а мелкие розы, такие же, как росли у обрыва, пахли сладко. Я поняла, что ужасно голодна, развернулась, чтобы уйти, и уткнулась носом в грудь в темном мундире.

Меня обняли, чуть придержав, и тут же отпустили, а затем шеф жандармерии Статчена приложил палец к губам.

— Подслушиваете? — очень-очень тихо, чтобы не выдать и своего присутствия, зашептала я.

— А вы? — в тон мне отозвался Лансерт, лукаво прищурив глаза, как кот коготками, поддел пальцами манжету на моем рукаве и шагнул чуть назад, увлекая меня за собой.

— И давно? — снова и снова шепотом спросила я.

Прошедшая ночь странно на меня повлияла, в голове было пусто, как в мыльном пузыре, и так же легкомысленно-радужно. Кажется, Орвиг перестарался с лечением.

— Как вы вошли? Ворота заперты и гравий шуршит, когда идешь, и где ваша лошадь, не по воздуху же вы летели?

— Лошадь за оградой, а я… перелез.

— Шеф жандармов крался, как воришка?

— Почему сразу, как воришка, почему не как влюбленный кавалер?

Картинка встала перед глазами, как живая: в зубах у Рамана, лезущего через ограду, зажата роза, а лицо — бледное. Возможно, от любовного томления, а возможно от того, что ограда поместья сплошь этими же розами поросла, и колючки на стеблях — щедрые. Вон как ладонь о штаны потер. Эта же ладонь потянулась было и другое место потереть, то, которым сидят, но Лансерт вспомнил, что с дамой.

— Лучше бы через ворота, — шепнул он.

Я хихикнула и устыдилась. Там девушка мертвая лежит, а у меня внутри сиропа полно и голова пузырь-пузырем.

Шеф жандармов все еще держал меня за рукав, и вообще мы как-то очень близко друг к другу.

— Доброе утро, Лансерт, — на этой дорожке, где мы с Раманом стояли, гравия не было, зато его было полно в голосе Эдселя. — Она там, за домом. То же, что и прежде. Орвиг тебе все расскажет. Мисс Дашери… — Посмотрел, как куснул, дернул щекой, той, что пряталась под маской, и ушел к парадному крыльцу.

Я засомневалась, как мне вернуться, чтобы не столкнуться с Алардом. Можно было пойти через кухонный коридор, все равно мне туда, но там лежала мертвая девушка, и мне было совестно, что ее гибель оставила меня настолько равнодушной. Будто за прошедшую ночь я почти все свои эмоции истратила, только глупости остались. Глупости, пузыри и сироп, скребущийся гравием голос, от которого лишь одеяло спасет. Накрыться и ждать, когда он…

Подождала и пошла к парадному. За время моих раздумий Эдсель уж точно успел подняться к себе.

В кухне, куда я направилась, были Рин, пекущая оладьи, мадам Дастин, отпаивающая икающую, зареванную Камие чаем и, собственно, оладьи. Я окунула руки в таз с водой, приготовленный для мытья посуды, вытерла, взяла чистую тарелку и чашку и села за общий стол. Рядом с блюдом стоял сотейник с сиропом, но я взяла только оладушку и чай налила. Запах валерианы и мяты, мешающийся с блинным духом, сделался гуще. Спокойствие лишним не будет, а сиропа достаточно и того, что во мне.

А дальше — поднос, столовая, стол с письмами, как раньше, как правильно, а не так, как хочется. А чтобы помнить, как шуршит гравий, можно просто в сад выйти, не обязательно подслушивать, слушать, слышать…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Спасибо, что вернулся, Лар…

Стало вдруг оглушающе тихо. Даже Камие икать перестала. Я подняла голову от тарелки, над которой застыла. Вилку в румяный оладушкин бочок я так и не воткнула, зато солью из глаз приправить умудрилась. Алард Эдсель протягивал мне платок с таким видом, будто делал вселенское одолжение. Так же, как шаль дарил.

— Ла… Алард, я сама сейчас все подам! — первой отмерла Лексия, а я взяла протянутый платок. Было бы верхом хамства не взять, да еще на глазах у кухонной прислуги.

Взяла и вышла, оставив нетронутый завтрак. Ноги сами меня в гостинную принесли. Ту где раньше стоял бирюзовый диван. Дверь-окно в сад была приоткрыта и дышала занавеской. Ровно. О себе я подобного не сказала бы. Платок Эдселя был как зажатый в руке уголек — красиво, но жжется. И он обжег. Но сильнее всего — зеркало. Теперь в гостиной было зеркало. Большое, в полный рост. Чудовище было довольно, теперь красивое красное платье было видно целиком. Меня замутило от красного. Платья и плеснувшей из трещинки на губе алой краски. Развернулась, чтобы уйти.

Не успела. Эдсель. Серьезен, собран, очень трогательно хмур и мило раздражен. Что со мной творится? Похоже на какое-то магическое отравление. Перепады настроения такие, что меня саму изумляет, представляю, как все это выглядит со стороны: подслушивала, растекаясь сиропом от звука голоса, хихикала и кокетничала с Лансертом, осталась практически равнодушна к гибели девушки и плакала над завтраком. Теперь вот, умиляюсь чужому раздражению и не делаю и попытки обойти, хотя так прочь рвалась. Чудовище за спиной любопытничало, выглядывало из-за меня, хотело Эдселя рассмотреть поближе, и я осталась стоять. Я тоже бываю жадной, как дракон, и не желаю делиться сокровищами.

— Вы быстро на ноги встали. — Алард смотрел в мою сторону, но не на меня. Касался глазами рук, волос на макушке, вот на ухо посмотрел, задержался на краешке воротника и снова на руки, что я держала сложенными одна на одну перед собой на уровне живота.

— Это все Орвиг, — ответила я, и из упрямства старалась поймать его взгляд, но не успевала.

— Не думал, что вы станете плакать.

Ресницы… Почти успела. Это как ловить солнечный блик на воде — лепит глаза и не дается. И маска эта холодная. Неужели у него их только две?

— Считаете, меня неспособной на слезы?

— Считаю вас способной на флирт в двух шагах от погибшей, — пригвоздил Эдсель. Теперь его раздражение не казалось мне милым. Взгляд был направлен мне в лоб, как арбалетный болт.

— Вы говорите так, будто я виною.

Я грублю? Да. Я тоже раздражена, это заразно, и взгляд никак не поймать. Упрекает меня за то, что я с Лансертом смеялась, за то что подслушивала или за то что не устроила истерики прямо там, на улице? Так вот же платок. Он сам мне его дал…

— Ваш запах, — процедил Алард. — Он везде. В доме. На мне.

— Так может, стоит держаться подальше?

— Как будто это возмо…

Серое. Поймала. Попалась. Раньше меня пугало серое, теперь я ищу его взглядом. Злая шутка.

Замолчал, сжал губы ниткой, такая же нитка между бровей, шагнул ближе и в дополнение к платку всучил мне конверт. Да, Алард Эдсель тот еще мастер подарки делать.

Вернула платок. Конверт был интереснее. Я его помнила. Бумага замялась на уголках. Его не раз открывали, вертели в руках и клали обратно на стол, возможно, носили в кармане и проверяли, не выпал ли.

— Что это?

— Это ваше приглашение на концерт в Золотом.

— На конверте ваше имя.

Эдсель выдернул конверт, достал приглашение и вернул мне уже без конверта.

— Теперь это просто приглашение. Подарок. Компенсация за то, что в иное время вы не можете покидать поместье, кроме как с Орвигом или… Только с Орвигом.

Вероятно, он хотел назвать и себя, но вспомнил, чем закончилось последнее сопровождение, и решил не договаривать.

— Это не похоже на акт дарения, — возразила я.

— А на что это похоже, по-вашему?

— На торг.

— Хорошо. Пусть будет торг. Я хочу купить ваше послушание, мисс Дашери.

Он странно дернул головой, будто у него невыносимо зудело лицо под маской и ему хотелось потереться ею о плечо, чтобы унять этот зуд.

— Зачем вам это? Просто откажите мне от места и я уеду, разом избавив вас от хлопот.

— Нет! — резко, отрывисто. Его рука сжала мою и пульс забился под жесткими пальцами, эхом отдаваясь во всем теле.

— Нет, — уже спокойнее, почти спокойно, но под пальцами — билось. — Нет, пока все это не закончится.

Он смотрел мимо меня в зеркало, туда, где чудовище. Надо же, столько пенял мне за то, что не видит моих глаз, а сам вновь уставился на спину… Это он так думал, что на спину. Чудовище всегда начеку, и если вам кажется, что вы видите его спину — оно видит вашу и приноравливается, как бы послаще вонзить зубы вам в шею, сунуть длинные когти под ребра и погладить ими беззащитный трепещущий комок из надежд и чаяний.

— А если это не закончится никогда? — я тоже не смотрела, мне достаточно пульса под пальцами. Чтобы чувствовать, глаза не нужны.

— Значит, никогда.

— Я не ваша собственность, — я дернула свою руку, но только увязла глубже. Эдсель развернул меня к себе спиной и обхватил, как когда-то Лансерт на прогулке в Статчене.

К себе спиной, к зеркалу лицом.

Они удивительно смотрелись вместе. Чудовище и Эдсель. Притворщики. Один прятал свое лицо под маской, вторая разрисованной мазками и линиями рукой скрывала тавро на плече.

— Что вы видите? — “рра” рвало сонную тишину гостиной, и мне чудились когти под ребрами. Шевельнусь — и сердце насквозь. А хотелось бы пальцы, что вынут прижатый воротником локон, щекоча шею, или коснутся тонкой кожи там, под коленом, где тугая лента чулка, а под ней — бьется. И чтобы губы вскользь по виску, как сейчас.

— Что вы видите там, Элира?

— Чудо… — голос не мой, — чудовище.

Я закрыла глаза, мне достаточно. А Эдсель уронил руки. Свои и мою. Прости, Лар. Ты вернулся, а я вот так, зубами в шею. Хороша благодарность.

— Мы договорились? — спокойно спросил он.

Я кивнула.

Здесь был ковер, и я не слышала, как он ушел. Алард умеет даже по гравию ходить неслышно, а еще быстро добираться от поворота дороги до дома без лошади и ему не страшен оседающий под ногами край скалы.

“А вы, можно подумать, в воздухе зависнете, если земля из-под ног уйдет”, — как-то спросила я его, а Эдсель ответил: ”Вроде того”, смотрел, как на что-то занятное и чуть позже решил, что я люблю музыку. Любила. И танцы. Теперь — меньше. Но вот приглашение, и он вроде как купил за него мое послушание.

Тиран, самодур и скряга. Эльф, маг или… Я не стану думать об “или”. Просто не стану.

Приглашение жглось не хуже давешнего платка и я спрятала его за отворот манжета. Целиком оно туда не уместилось, дразнилось краешком. Потом переложу в место понадежнее, откуда не выглянет. В чемодан, например. Там сейчас места очень много стало. Только шуршащая бумага от подарка. Тоже вполне сокровище. Приглашение тоже бумажное, так что все очень удачно сочетается.

Было время убирать со стола. Я отправилась на кухню за подносом, где из ворчания Рин и оговорок узнала, что Эдсель вместе с шефом жандармерии уехали в Статчен, забрав тело несчастной служанки, что мадам Дастин не в настроении и это чревато либо генеральной уборкой, на которой теперь уж точно рук недостаточно, либо не менее генеральной переписью добра в кладовых.

Она была в столовой. Лексия. С сердитым выражением лица прохаживалась вдоль стола с нетронутым завтраком, разгоняя запах выпечки по углам.

— Что это у вас? — спросила она, заметив выглянувшее из-под манжета приглашение, когда я потянулась убрать девственно чистые тарелки и приборы на поднос.

— Это лорд Эдсель дал. Отказываться было как-то неловко, хотя я и пыталась. Но он настоял. Теперь я не знаю, что мне с этим делать.

Виновный был безжалостно вытащен на свет из укрытия.

— Какой кошмар, — всплеснул руками ворвавшийся в столовую какой-то излишне оживленный целитель и выдернул прямоугольник из плотной тисненой бумаги из моих пальцев, — молодая особа не знает, что делать с приглашением. Конечно же принять и пойти! И никак иначе.

Он добежал к Лексии, цапнул ее за ладошку, звучно чмокнул запястье, вызвав на лице мадам недоумение и движение подведенных краской бровей выше положенного природой места. Затем повернулся так, чтобы видеть нас обеих, сунул приглашение в нагрудный кармашек.

— Здесь будет надежнее, — заявил он, шумно уселся за стол и принялся греметь крышками.

— Дамы, — озадачился целитель, — мы разве не для завтрака собрались? Я, к примеру, голоден и ваша компания мне будет очень кстати.

Лексия опустилась на соседний стул, а я взяла поднос и решила, что просто зайду позже, но Орвиг протестующе замахал на меня вилкой.

— Нет-нет, мы так не договаривались. Вам категорически необходимо съесть что-нибудь сладкое.

Я сказала, что сделаю это на кухне.

— Прекратите отпираться и сядьте уже, — не унимался Орвиг.

И чтоб отрезать все пути к отступлению, встал сам, отобрал поднос, отодвинул стул и почти силой усадил меня на него.

Что это на него нашло? Тоже откат поймал? Но едва ли час прошел, как он был совершенно серьезен, а тут вот такое.

— Истар, это лишнее. Вы нарушаете приличия, — вполне резонно возмутилась мадам Дастин, а Орвиг ответил ей такой лучезарной улыбкой, что в глазах пятна побежали, как от солнца, и это при том, что он не на меня смотрел. Экономка дрогнула и поддалась.

— Милая Лексия, — ворковал эльф (но это секрет), — хозяина нет, позвольте гостям немного понеприличествовать в его отсутствие. Даю вам наичестнейшее слово, что я буду молчать, как дриада на допросе с пристрастием. Просто меня бесконечно удручает, что такой аппетитный завтрак никому не достанется.

И посмотрел. На меня. Захотелось тут же под землю провалиться или, хотя бы, юркнуть под стол, хотя у сцены в гостиной с участием меня и Эдселя не было свидетелей. Разве что у сцены за углом дома.

Возникла небольшая заминка. А у меня создалось странное впечатление, что подумали мы все совершенно об одном и том же, но выводы сделали разные. Как, впрочем, всегда и случается.

Пока мы с Лексией проморгались от солнечных бликов, Истар умудрился поочередно одарить каждую из нас парой оладий и обильно полить их сиропом.

Мадам Дастин достался апельсиновый.

— Для настроения, дорогая, вы слишком много думали о печальных вещах сегодня, — говорил он, рисуя оранжевые спирали по оладьям и тарелке. — И вам — тоже, Элира. Для настроения.

Помигнул, отставил сотейник и взялся за другой, с сиропом густого бордового цвета.

В своей тарелке он смешал оба. Ел торопливо и будто бы даже забыл о нашем с Лексией присутствии, хотя так настойчиво усадил за стол. Мадам Дастин переводила взгляд с него на меня, но так ничего и не сказала. И принялась завтракать. Я, глядя на нее, тоже.

Брусничный сироп. Оказался и сладким, и нет.

— У него чудесный вкус, — произнес Орвиг, едва я прожевала первый кусочек, и загадочно поблестел золотыми искрами на донышке удивительных глаз горчичного цвета..

После странного завтрака, когда посуда была убрана, а целитель куда-то делся, Лексия попросила принести ей успокоительного чая, учетную книгу и немного помочь ей с записями. Мы устроились со всем этим добром там же, в столовой, но не за большим обеденным столом, а в углу за маленьким круглым, прижатым по бокам низковытыми креслами.

Верхние часть окон были приоткрыты. Солнце уже почти обогнуло дом и не так ярко било сквозь стекла. Проникающий снаружи ветер доносил запах роз и чуть шевелил плети вьюнков, свисающие из кашпо в простенках между окнами. Шуршали по листьям занавески, шуршали страницы, шуршал грифель по бумаге. Мадам Дастин, прихлебывала мятный чай, выводила столбики цифр, поглядывая в книгу, потом передавала листочки мне, чтобы я переписала набело.

Сначала я почувствовала взгляд, потом пятка карандаша стукнула раз-другой по столику. Я прервала свое занятие и посмотрела на Лексию. Она немного волновалась, была озадачена и… что-то еще. Мне было никак не разобрать.

— Происходит столько непонятного, странного и пугающего, — заговорила мадам Дастин. — Погибшие девушки, вы, Алард, Раман… Не подумайте, что я предвзята или думаю о вас дурно, вы не дали повода думать о вас дурно, и я понимаю, что вы никак не можете… Но вы приехали и сразу… — Она помолчала, собираясь с мыслями. — В Статчене никогда не было столько гроз. Одна за другой. Возможно поэтому он сам не свой и ведет себя так. Да еще эта женщина снова здесь.

Мадам Дастин сомневалась в моей порядочности. Закономерно, в общем-то. Я сама уже в ней сомневалась. Да еще ночная сцена с битьем стекол и обмороками. Грозы и служанки. И да, возможно, лорд Эдсель ведет себя как-то иначе, мне не с чем сравнивать. Но что за “эта женщина” я понятия не имела, а Лексия не взялась пояснить.

— Не уверена, что понимаю, от чего или от кого вы прячетесь, но точно знаю, что приличные девушки едут в провинцию и нанимаются на работу не от хорошей жизни. — Она снова помолчала, сжала губы и потерла переносицу под очками, бросила взгляд в окно. Я тоже посмотрела.

В саду возился Ганц, обихаживая розовые кусты, пустившие побеги на газон. Какие-то старый садовник обрезал, а какие-то оставлял. На мой взгляд, все ветки выглядели одинаково, но он как-то их отличал.

— Я видела у вас на… — Лексия потянулась коснуться лица и опустила руку. — Оно будто проявилось сквозь кожу, когда Орвиг взялся приводить вас в чувство. Это ваш муж, ваш покойный… бывший муж сделал с вами?

Муж — да, покойный — скорее беспокойный, на счет бывшего — тоже сомнительно. Его отметина, драконья брачная метка, все еще осталась на мне, хотя прошло уже довольно много времени, и она должна была поблекнуть и исчезнуть сама собой.

Я молчала и смотрела, как Ганц осторожно раскладывает по траве оставшиеся побеги. А Лексия кивнула, она была старше, мудрее и умела делать выводы из несказанного.