Дом, где живет чудовище

Глава 17

Золотой меня потряс. Нет, не так. Я была ошеломлена до звона внутри.

Экипаж, который привез меня и Орвига сюда из поместья, остановился на просторной каменной площадке. Позади шумел и мерцал огнями зал для торжеств и выступлений с ареной, ресторацией и сувенирными лавчонками. Впереди, если ступить к самому краю ограждения и пройти вдоль, был спуск, Пологий деревянный настил, почти без ступеней, а дальше цветы, домики, как ласточкины гнезда, прилепившиеся к склону, и море. И плавящееся в воде солнце цвета сиропа. Того, что Орвиг у себя на тарелке смешал за завтраком. Оранжевый, красный… И подкрадывающиеся сумерки, темно-серые, как глаза.

— Зря Алард не поехал, ему бы не помешало на это взглянуть, — заметил целитель. Я смотрела на закат, а Орвиг — на меня. — И хотя у дома есть, где видами любоваться, такой чудной компании он там сегодня не найдет.

И руку подал.

Мое единственное выходное платье было из плотного матового шелка, синее, почти такого же цвета как и служебное. В некотором роде я на службе, выполняю условие договора послушания. Гладкая ткань без кружев и вышивки, почти аскетичный крой, но стоило сделать шаг и широкие юбки принимались шуршать и шелестеть, как бабочкины крылья. В строгий, чуть более глубокий, чем принято было носить в Готьере вырез просилось колье, но у меня были только серьги. Заглянувшая в момент сборов ко мне в комнату мадам Дастин качнула головой, ушла и вернулась с кулоном и черной бархатной пелериной. Так что я была вполне хороша для похода на концерт. Мое медное зеркало это подтверждало, и немного завистливый и восхищенный блеск в глазах Рин и Камие, выглянувших в холл посмотреть.

Не только они смотрели. Но я не смела обернуться, я и так вдохнуть не могла, будто Эдсель меня под руку взял, а не улыбающийся и снова одетый в слепяще-белое Орвиг. Первым порывом было спрятаться обратно в комнату или вообще прочь бежать, только от себя не очень-то убежишь. Поэтому я послушно вышла из дома и сейчас послушно шла в мельтешение света и людей. А хотелось обратно. Я с б о льшим удовольствие и дальше смотрела бы на закат.

— А нельзя ли…

— Нельзя, — категорично заявил целитель, — вон мы какие с вами красавцы, я в белом, ваше платье дивно шелестит, а Эмезе и в самом деле изумительно поет. Вы с Алардом до странного схожи в стремлении ограничить свой мир, как птенец, не желающий выбираться на свет. Только какой смысл сидеть внутри яйца, если скорлупа уже треснула?

— Эльфы всегда говорят загадками?

— Тсс, не смейте меня выдавать, иначе придется жестоко вам отомстить и обратно вы поедете с брюзжащим старикашкой, лысым и бородавчатым. — Пауза. Взгляд. Теплый. — У вас чудесная улыбка, Элира. Вам стоит делать это чаще.

— Улыбаться?

— Выглядывать из скорлупы.

Эльф, маг и целитель Истар Орвиг, который легко может принять любое обличье, стоит пожелать, и умеет врачевать не только тело, но и души, вел меня сквозь толпу и весь этот блеск, не тревожа мой мир. Ему было достаточно трещины в скорлупе, чтобы знать обо мне больше, чем иные способны узнать за всю жизнь.

У нас была ложа напротив сцены. Небольшая, на два кресла. Тоже вполне себе скорлупка. Я так давно никуда не выходила, что чувствовала себя, как на первом балу: было волнительно и любопытно. Внизу рассаживались зрители, в оркестровой яме готовились музыканты. Трепыхали веерами дамы, важно поглядывали кавалеры. Но все это — внизу.

Горчичные глаза целителя в желтоватой от приглушенных светильников и шуршашей тенями ложе сделались, как гречишный мед.

— Рассветный розовый идет вам больше, чем синий, — вдруг сказал он. — В ту ночь на вас была шаль, такая… Знаете, у Эдселей когда-то был дом на озере под Аароной. Там по утрам случались чудные теплые туманы, в которых иногда можно было увидеть…

— Розовых цапель, — договорила я вместе с Орвигом.

— Голос Эмезе, как танец розовых крыльев в тумане над озером, — продолжил Истар, а потом умолк, потому что тяжелые шторы на сцене раздвинулись, выпуская начарованную туманную дымку и девушку в белом платье странного кроя с широкими рукавами. На мне подобное бы смотрелось саваном, на ней — совсем по-другому. Она и сама была другая.

И Орвиг оказался совершенно прав насчет пения. Я словно снова оказалась дома и сбежала из окна спальни по решетке, чтобы посмотреть на цапель.

Когда объявили перерыв, зал какое-то время еще молчал, потрясенный, а потом взорвался шквалом аплодисментов и восторженных возгласов. Я оттерла слезы с лица и, оставив Орвига, отправилась поискать дамскую комнату. Так я сказала. Мне захотелось выйти. Ложа оказалась слишком тесна для того, что я чувствовала. Столько всего…

Я побродила по этажу, выглянула на балкон наружу. От заката осталась тонкая оранжевая нить вдоль кромки моря. Я постояла здесь, пока от моих чувств, растревоженных голосом Белой Розы Готьеры, не осталась такая же исчезающая полоска.

Возвращаясь, я, должно быть, спутала переходы. Коридор был практически такой же, только двери вели вовсе не в ложи, а в гримерные. И не ушла я только потому, что услышала голоса. Один был голосом прошлого, что пением навеял мне воспоминания о детстве, второй — настоящее, от которого хотелось бежать и прятаться под одеялом. Алард Эдсель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Их голоса сковали мне ноги, а приоткрытая дверь окончательно лишила возможности уйти.

— …все-таки здесь, — белая руки откинули капюшон с головы Эдселя и сняли маску с его лица.

На самом деле Эмезе была так же молода, как Орвиг — господин в возрасте. Но все еще красива. Достаточно красива. И они были близки, иначе зачем Алард позволял ей видеть себя вот так. Касаться себя там, где для прочих только личина. Я видела спину и затылок и теперь остро понимала его раздражение, когда сама стояла к нему спиной.

Внутри меня больше не было ни розовых цапель, ни тумана, ни полоски заката между морем и небом, только это отвратительное чувство, когда берут то, что ты хочешь себе, даже если знаешь что это что-то тебе не принадлежит.

— Как ты, Лаардие? — шелестел бархатистый голос.

— Как и прежде, — отзывался другой. Не шуршащий гравий, нет, выбеленные, высушенные на солнце и источенные ветром до мертвого хруста камни.

— Ты другой. Мечешься. В таком состоянии легко наделать ошибок.

— Я сам одна большая ошибка. Досадная случайность.

— В природе нет ничего случайного, Лар. Чтобы появлялись такие, как ты, нужны такие, как я. Иначе магия мира угаснет.

— Эта твоя магия сделала из меня нелюдимого затворника.

— Не говори так. Когда-нибудь…

— Когда? Это снова происходит! А я даже имен их не помню, — трескались камни, раскалывались на кривые лезвия и падали куда-то, где нет дна.

Белые руки лежали на его плечах, голова склонилась на грудь. Эмезе обнимала, а Алард смотрел перед собой и обнимал в ответ, осторожно, нерешительно даже. Будто он боялся причинить боль. Я хорошо знаю, что такое боль от прикосновений. И хоть сейчас касались не меня, от этого было так же больно.

— У меня бездна внутри, Эмезе.

— Разве? А что же это тогда стучит? — одна из рук опустилась с плеча и замерла на груди.

— Я зря пришел…

Алард резко высвободился из объятий, натянул капюшон и спрятал себя под маской, глухой, на все лицо. Я видела изнанку, когда он взял ее, чтобы надеть: бугры, впадины и две прорези для глаз. Что в них сейчас? Грозовой мрак, холодное серебро или то серое, что хочется поймать взглядом, чтобы перестать мучиться от этой безысходной тоски и выматывающей зависти?

Платье помогло. Синий матовый шелк. Он и тень в нише спрятали меня, а Эдсель стремительно прошел по коридору прочь, не заметив.

Я кусала губы и силой удерживала внутри злые слезы, уговаривала себя, что так нельзя, но продолжала кусать и удерживать. Сколько нужно сил, чтобы удержать то, что тебе не принадлежит? Платье помогло. Я гладила синий матовый шелк. Когда-то такой же подарила мне мама на нашу первую с Ингвазом годовщину. Он даже разрешил сшить из него платье, почти как то, что на мне. А когда заказ доставили, запретил надевать. Сказал, платье недостаточно красиво. Поэтому я только смотрела на него иногда и гладила, как сейчас вот это. Потом выбралась из ниши.

Эмезе Одон будто ждала меня, караулила. И стоило мне ступить на лежащий на полу ковер, как дверь, что осталась приоткрытой и не дала мне вовремя уйти, распахнулась во всю ширь.

В гримерной было светлее, чем в коридоре. Оно и понятно, нужно много света, чтобы правильно нанести грим. У моего зеркала для этого имелись дополнительные светильники, и когда они горели, тени разбегались с лица. Кроме тех, что оставил дракон, до безумия обожающий свою жену.

Тень от фигуры Эмезе не исчезла. Изящная, как и сама дива, она лежала на полу чуть отставив ногу с тонкой щиколоткой. На певице уже другое платье, с укороченным пышным подолом, которые позволительно носить девочкам, что еще не уронили первую кровь, но никак не взрослым женщинам. Это был, наверное, образ для следующей части выступления.

Так мы и смотрели друг на друга. Эмезе на меня, я — на ее тень. Я не хотела поднимать глаз, из них бы выглянуло завистливое чудовище, а Белая Роза Готьеры не виновата, что мне с моим чудовищем хочется то, что нельзя. Мы очень редко бывали созвучны в желаниях, но когда это случалось, происходило что-нибудь дурное.

Эмезе отступила вглубь комнаты, оставив дверь открытой. Приглашала.

Я поддалась. Из любопытства. Все чудовища любопытны.

И все-таки посмотрела.

Морщинки в уголках прозрачно-серых глаз дивы были тонкие и едва заметные, как и у целителя, но в отличие от морщинок Орвига — настоящие.

— Кто ты? — мы с чудовищем спросили вместе, одновременно, так что я не различала, где чей голос.

— Такая же, как ты, почти, и нет значения, приняла ли ты свой дар, сути это не меняет. Природа сама решает, когда, где и как нам родиться. И я рада тебе, сестра по силе, хотя ты, кажется, совсем не рада мне. Я туман, — она обернулась вокруг себя, вскидывая тонкие белые руки с маленьким кистями, многослойная юбка из присыпанной мелкими блестками палевой тафты взметнулась, и за этими руками и юбками протянулись тающие в воздухе белесые и светло-серые жемчужные нити и ленты, запахло утром, росой, озером… — А ты?

Я молчала. Чудовище не хотело признаваться, что оно чудовище, и мне не давало. А Эмезе смотрела внутрь меня долгим взглядом Лианы.

— Ты… вода, — наглядевшись, сказала она. — Как страшно.

Да, вода бывает страшной. Все становится страшным, когда убивает.

Вопрос обжигал ядом гортань, я не сдержалась.

— Что вас связывает? С Ал… с лордом Эдселем.

— Все. Жизнь. А вас?

— Ничего. Смерть. — Эмезе была честна со мной, почему бы и мне не быть с ней честной?

— Это не так. Не только так. Иначе тебя бы здесь не было.

— Значит, меня здесь не было, — согласилась я и покинула комнату.

Выход нашелся сразу.

Я спустилась, закрыв глаза, чтобы не видеть в сверкающем и пустом холле скалящееся из зеркал чудовище (Орвига не было и не было кому меня отвлекать) и вышла наружу.

Ночь обняла за голые плечи холодными пальцами. Хотелось бы теплых, но уж какие есть, зато почти выглядывающее из-за края платья драконье тавро не так жглось.

У экипажа ждал Лансерт. Забавно, что чаще всего я встречаю его именно рядом с экипажами.

Возница куда-то отлучился, так что мы с Лансертом были одни.

У шефа жандармов оказались теплые руки и нагретый красивым сильным телом камзол. И улыбка тоже теплая. Так мне виделось. Вокруг меня ночь и в глазах полно тяжелой воды, что вот-вот опрокинется, а мне бы не хотелось. Хотелось тепла.

Поэтому я приняла предложенный Раманом камзол и взяла за руки его самого, чтобы он не потянулся достать прижатые воротником пряди волос. Это — не для него. Это мое сокровище. А чудовища не любят делиться тем, что считают своим. Даже если это такая глупость, как воспоминания.

— Вы очень красивая, Элира. И мне кажется, что вы чем-то расстроены.

Мы стояли близко. Ближе, чем тем утром в саду на углу дома. Можно было бы закрыть глаза и представить, как шуршит гравий на дорожке, а руки… Нет, не выходит. Лансерт выше и теперь эта разница особенно заметна. Руки другие. Пусть и теплые. Да и камзол уже не особенно греет. Заемное тепло таяло быстро. Ночь оказалась сильнее. Интересно, надолго ли рук хватит?

— Вам не кажется, — ответила я шефу жандармерии. Решено, буду сегодня честной со всеми. — Вы тоже очень красивый, Раман. Вам, наверное, часто это говорят?

— Случается. А вам?

— Не особенно. Вы первый за… очень много времени.

— Это печально, но мне нравится, что я первый.

— Почему для мужчины так важно быть первым? В делах, в обществе, с женщиной? — я продела свои пальцы сквозь его, прижала ладони.

— Это инстинкт, — вкрадчиво произнес Ланс и чуть подался вперед. И только. Большой кот позволил с собой поиграть. — Вы ведь уже были с мужчиной?

— Да, была.

— Считаете, это меня оттолкнет?

— Смотря для чего я вам нужна.

Я оставила руку, которой Раман тут же обнял меня за талию, прижимая к себе, и коснулась его лица с правой стороны. Провела по виску, внимательно исследовала пальцами скулы, очертила подбородок, остановилась у губ. Немного несимметричные, с острыми уголками. Красивые именно тем, что не идеальны.

— Что вы делаете? — чуть опустив угольно-черные ресницы спросил Лансерт. Когда он говорил, его губы касались подушечки большого пальца моей руки, замершей на его подбородке.

— Любопытствую.

— И как вам? — его дыхание стало тяжелее, жарче, и взгляд, и лежащая на талии рука, и та, что сейчас гладила мою ладонь.

— Пока не понятно, — призналась я.

— А так? — Раман обнял кончик моего пальца губами и чуть прижал.

Я все ждала, что что-то почувствую: неприязнь, интерес или желание. Ждала тишины замирающего метронома, как было с Алардом Эдселем всякий раз, когда он подходил, стоял рядом, касался, смотрел, но сердце билось ровно. Равнодушно. Может, если попробовать иначе, тогда я что-то почувствую? Я обняла Рамана за шею и приподняла подбородок выше, открываясь для поцелуя. Его ноздри вздрогнули и жадное горячее дыхание коснулось моего лица…

— О, коварная неверная спутница! — воскликнул Орвиг. Я так старательно слушала себя, что не разобрала, когда он подошел. — Бросили меня, чтобы тайком встретиться здесь с этим ловеласом? Как беспечно. Да еще и плечи голые.

Орвиг набросил одолженную Лексией пелерину, чуть задержавшись пальцами на плече, где странно молчала драконья метка. Камзол Ланса соскользнул, наверное, когда я потянулась его обнять. Надо же, я даже не заметила.

Наглеца Лансерта вовсе не смутило, что Орвиг застал нас почти за поцелуями. Ловелас. Очень точно. Я примерно так и подумала, когда впервые увидела его на почтовой станции. А мне было… Наверное, стыдно, будто я кого-то предала. Но как можно предать того, кто тебе не принадлежит? Это как обертка от подарка в чемодане, где когда-то лежали сокровища, а теперь ничего, только кусок шуршащей бумаги и сожаления.

— Концерт закончился? — спросила я у целителя.

— Еще идет. Мы можем вернуться в зал, — предложил Истар, но я покачала головой. Захотелось обнять его за руку и прижаться, такой он был уютный.

— Тоже приехали послушать Эмезе? — поинтересовался Орвиг у Лансерта.

— Нет, подобные развлечения меня не слишком привлекают. Я думал встретить здесь Аларда.

При звуке имени лорда Эдселя я невольно задержала дыхание. Заметили. И Орвиг, которого я все-таки обняла за руку, как когда-то обнимала отца, и Лансерт. Он поднял свою одежду и, встряхнув, оставил висеть на сгибе локтя.

— На мои вестники он не ответил, — продолжил шеф жандармерии, — в поместье я его не застал, но он всегда бывает в Золотом в вечер концерта Белой Розы, даже если сам концерт не посещает.

— Что-то случилось?

— У последней жертвы несчастного случая оказались дотошные родственники. Из столицы едет дознаватель, будет в Статчене завтра, но когда точно, не скажу. Он может заявится прямо в поместье. Просто хотел предупредить. Прямо Эдсель непричастен, но будут неприятности, если он станет говорить с этим типом в том же ключе, что и со мной. Вы ведь понимаете, о чем я, Орвиг, прекрасно знаете, какой язвой он бывает.

— Да, несомненно, но язвы это как раз по моей части, — заметил Истар. — Я передам. Или поедете с нами?

Спрошено было как раз таким тоном, чтобы уж точно отбить желание набиваться в компанию, но Ланс и не собирался.

— Спасибо, я еще побуду здесь, может, все же наткнусь на Эдселя, да и ночь необычайно хороша. Мисс Дашери. Рад встрече. И буду также рад и впредь удовлетворять ваше любопытство. Надеюсь, что мы продолжим нашу беседу.

— Какую беседу? Не заметил, чтобы вы беседовали, — встрял Орвиг.

— Это секрет, — улыбнулся Раман и, прежде чем уйти, приложил палец к губам. Большой, а не указательный, как делают обычно, когда намекают на тайны и молчание. И улыбнулся снова, заметив, как я спрятала свой большой палец другими.

Мы с Орвигом забрались в экипаж. Снаружи было светло от огней зала торжеств, а внутри прятался мрак. Мужчина потер ладони, собрал чашкой и раскрыл. Небольшой сияющий комок подсветил пальцы и его лицо. Мое, наверное, тоже.

— Это хорошо, — сказал целитель, — даже полезно позволить себе побыть слабой, беспечной, увлечься. Не стоит стыдится чувств. Любых. Чувствовать — нормально. Равнодушие — вот что страшно. Так что, хоть мы и не дослушали концерт, вечер все равно удался. У всех, — добавил Орвиг и почему-то посмотрел в сторону моря, а не туда, где шумел яркой, чужой мне радостью Золотой.

Вернувшийся возница был очень удивлен, застав нас в экипаже, и принялся извиняться за отсутствие, но Орвиг прервал его и велел ехать обратно.

Пока ехали, я все думала о том, что случилось и к концу пути была склонна согласиться с целителем — вечер точно был полезным. А вот хорошим ли?

По приезде Орвиг предложил не обходить дом, а войти через заднюю дверь. Сначала я решила, что он имел в виду ту, через которую можно попасть с хозяйственного двора на кухню, но целитель меня удивил. Никогда бы не подумала, что есть еще одна.

Она была скрыта густой тенью, почти заросла старым шиповниковым кустом и даже не открывалась, как следует. Узкая лестница вела прямо на второй этаж. Истар снова изобразил светильник. Мне казалось, ступеньки будут скрипеть и жаловаться, что мы потревожили их покой, но было тихо. Только мое платье шелестело, раздавались приглушенные шаги, мои и Орвига, и наше с ним дыхание.

Мы оказались в гостевом крыле, но Орвиг не пошел к себе, а направился дальше со мной. В холле было сумрачно, светильники внизу не горели, только из арки, ведущей в столовую длинной вытянутой дорожкой падал рассеянный свет. На звуки наших с Орвигом шагов оттуда торопливо вышла мадам Дастин.

— Это вы, — сказала она слегка разочарованно. — Уже вернулись? Аларда не встречали? Приезжал Раман Лансерт с новостями.

— Встречали. Лансерта. И в курсе новостей, — ответил целитель.

— У меня тут чай, — сказала Лексия и посмотрела в сторону столовой, — и очень поздний ужин. Не составите компанию? Вы, мисс Дашери, тоже, наверняка, проголодались. — И вздохнула. — Так утомительно ждать в одиночестве.

— Конечно, — тут же согласился Орвиг и почти подтолкнул меня к арке. Я вошла. Все равно собиралась вернуть Лексии кулон и пелерину, вот и верну, а ужинать не обязательно. Но Орвиг заставил выпить чаю для спокойного сна и, подавая мне чашку, легонько дунул на поверхность темно-янтарной жидкости.

— А я так надеялась устроить прием, — вздохнула мадам Дастин, с умилением наблюдая, как мужчина расправляется с птичьей грудкой и овощами. Сама она едва притронулась к тому, что лежало на тарелке. — Этот дознаватель…

— Так устройте, — сказал Истар, — а дознавателя пригласите в гости.

— Думаете, сейчас подходящее время для приема?

— Думаю, что именно сейчас как раз подходящее, вы же хотели, да и местному обществу будет о чем болтать, помимо прочего.

— Тогда… Тогда останется самое сложное, уговорить Аларда.

— На что в этот раз вы собираетесь меня уговорить, тетушка Лекс?

Эдсель в своем длинном темном плаще с капюшоном как призрак возник в проеме арки. Его тяжелый взгляд коснулся меня, и то, чего я так и не дождалась, любопытствуя с Лансертом, случилось — тишина.

В этой тишине я аккуратно опустила на стол чашку, так же аккуратно, боясь расплескать все те чувства, что плескались во мне, встала, попрощалась и покинула столовую. Теперь у меня для спокойного сна было кое-что получше, чем чай. Проходя мимо Аларда Эдселя я будто бы невзначай дотронулась до края его плаща. Он отступил, чтобы дать мне пройти, и сквозь ткань я ощутила ответное касание. Нечаянное, как неловкий подарок, как жемчужно-серая шаль из тонкого кружева, что теплее, чем кажется.

Какой там спокойный сон… Я мерила комнату шагами и не знала, куда деть руки. Слишком их много было за вечер, этих рук, таких разных: белые руки туманной нимфы Эмезе на плечах Аларда, руки Лансерта, в которых мне хотелось найти тепло и тишину, рука Орвига, на которую так надежно опираться, и мои собственные руки, что любопытствуя, касались лица Рамана и представляли, что касаются совсем другого лица там, где тот, другой, прячет себя под маской. Эдсель позволил Эмезе видеть себя, как есть, он хотел тепла от ее рук, и он его получил, пусть ему было от этого немного больно. Я знаю, потому что знаю, как бывает больно от прикосновений.

От последнего нечаянного прикосновения мне было так же, как Аларду от рук Эмезе.

Пальцами, которых касались губы Лансерта, я прижимала ноющую метку на плече, продолжая расхаживать по комнате — один шаг на удар сердца. А когда замирала, вслушиваясь в тишину внутри, смотрела в занимающиеся за окном серые рассветные сумерки и думала о другом сером.

Что за комната над моей? В ней пусто, там кто-то живет или я опять придумываю, и это эхо моих суматошных шагов отбивается наверху?

Алард Эдсель. Тиран, самодур и скряга. Маг, эльф или… Или. Дракон. Попалась

Сняла платье и забралась в постель. Простыни были холодны, но мне тепло от нечаянного. Пусть даже немного больно. Иначе, чем мне было привычно раньше, но я привыкну снова. Я хорошо умею врать себе. Просто совру, что мне не больно.

Едва я забылась, пришел сон, там тоже было полно рук. Руки Ингваза удерживали меня за плечо, где огнем горела брачная метка, а своими и всем сердцем я тянулась вниз, под обрыв, куда нельзя ходить. Откуда-то звучал голос, который шептал: “Моя, ты моя, моя Элира”. И это был не голос мертвого мужа. Я хотела отозваться, но чудовище в зеркале приложило палец к губам. Из трещинки сочилось красное, и я молчала. Закрыла глаза во сне, представляла серое, слушала голос и считала шаги до обрыва. Шаг на удар сердца. Один, второй. Тишина.

Рассвет.