Дом, где живет чудовище

Глава 4

Если окружить себя делами, переживать о пережитом будет некогда.

Я провела грозовую ночь так же, как прочие до нее. Какие-то были более спокойными, какие-то как эта, когда мне не удалось полностью отгородится от назойливого прошлого, и оно в очередной раз явилось взыскать за содеянное. Оно, он. Просто теперь я буду знать, что окошко в ванной тоже нужно проверять.

Мадам Дастин отметила утром и помятый вид, и запавшие от бессонной ночи глаза, но ни слова не сказала о неубранной со стола посуде и моей забытой там же шали. В столовой и правда был порядок, я просто отнесла туда завтрак, как обычно. Поглядывая на вход, поиска шаль, надеясь, что она лежит где-то на кресле. Но, наверное, служанка, что приходит рано утром протирать пыль и поливать цветы в больших вазах в простенках между окнами, все убрала. И посуду, и шаль. В первый день я еще ждала, что шаль мне вернут, но никто не пришел. И я немного тревожилась, а потом решила, что могу теперь позволить себе новую, и перестала.

Здесь как-то удивительно быстро забывались тревоги. Несмотря на рассказываемые о хозяине страшилки, в доме было спокойно. Или просто я привыкла, легко приняв предложенный ритм? Размеренный, неспешный.

С лордом Эдсель мы лично никак не пересекались. Иногда я видела его силуэт в саду или тень на балконе, не больше. В те моменты, когда он находился в холле или в столовой, шел в кабинет или в библиотеку, или к себе в комнату, я была чем-нибудь занята в другой части дома, или гуляла, или ездила с мадам на рынок.

Через день после моей злополучной бессонной ночи мы как раз отправились на рынок. Лексия оставила меня у экипажа, которым правил всегда будто спящий на ходу Ганц, а сама пошла в лавку бакалейщика, забрать заказ и обговорить новый. Я побродила рядом, потом для порядка сказала Ганцу, что отойду ненадолго и направилась к открытому прилавку, с которого торговали легкими платками и воздушными шалями. Выбор оказался неплох. Продавец сначала ждал, затем понял, что я никак не определюсь, и куда-то отлучился. Я же в раздумьях перебирала цветные, отороченные кружевом и целиком из него выполненные изделия местных и не только мастериц и не услышала, как сзади кто-то подошел.

— Вот эту, жемчужно-розовую, — раздался над моим плечом знакомый голос с хрипотцой.

Я вздрогнула от неожиданности, оступилась и наступила тому, кто стоял позади, на ногу. Дернулась, чтобы отойти, но он сделал то же самое. Жаль, сторону, куда отходить, мы выбрали одну.

Что же, теперь я точно знаю, что у Аларда Эдселя каменной твердости не только грудь, но и подбородок. Надеюсь, он не прикусил себе язык, потому как я — прикусила. И страдала сейчас не только от неловкости, но и от боли в затылке и на кончике языка. Может и к лучшему, меньше глупостей наговорю. Но извиняться все равно придется.

— Лорд Эдсель…

— Это мне кара за непрошеный совет, видимо, а вам за рассеянность.

— Добрый день. Извините.

— Вы за добрый день сейчас извиняетесь или за подбитую челюсть и отдавленную ногу?

Снова, как ночью в столовой, отчаянно захотелось зажмурится. Было ужасно стыдно. Когда я умудрилась сделаться такой неловкой?

— Я не извиняюсь. Я…

И косноязычной. И слова забываю. Очень вовремя…

— Однако. И не собираетесь?

— Собираюсь! — от отчаяния я недопустимо повысила голос и почувствовала, как щекам стало горячо.

— Тогда повернитесь, наконец, лицом, или думаете, что раскаяние на спине будет выглядеть выразительнее?

— Вы же против, чтобы на вас смотрели.

— Сейчас не против. Сейчас сюда половина рынка смотрит. Вас жалеют, восхищаются вашей стойкостью и немного завидуют, а на меня смотрят и гадают, я вас прямо тут целиком сожру или надкушу и утащу в омут порока и ужаса.

— И разврата, — ляпнула я. Оказывается, прикушенный язык еще не гарант того, что вы не наговорите глупостей.

— Повернитесь же. В конце концов это невежливо, говорить о разврате, повернушись спиной к собеседнику. Мне нужно понять, вы так шутите или это предложение?

— Это не предложение, это выражение такое. Говорят омут порока и разврата, — сказала я, поворачиваясь и продолжая краснеть, но нашла в себе смелость не только не зажмуриться, но и в глаза посмотреть, в лицо. Половину лица. Вторая оказалась скрыта гладкой белой маской с золотыми завитками узорами на щеке и вокруг прорези для глаза. Глаза были серые, светлые, и на фоне по большей части темных волос и тронутой загаром кожи, выглядели почти прозрачными и капельку жуткими.

Рубашка, светлый жилет и брюки, сапоги, плащ перекинут через согнутую в локте руку… Сегодня жарко с самого утра. Мне просто жарко, платье темное, вот лицо и полыхает, а вовсе не от того, что…

Сожрет или утащит в омут… О чем я думаю?..

— Извините мне мою неловкость, лорд Эдсель, я пойду.

— Извиняю. Идите. А как же шаль или платок? Вы ведь хотели.

— Перехотела.

— Зря, вы, кажется, обгорели на солнце. Лицо и кончики ушей. И вы меня извините, мне следовало обозначить свое присутствие прежде, чем давать советы.

Я присела в книксене и поспешила обратно к экипажу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зачем? Зачем извиняться перед прислугой, зачем заговаривать, пугать, смущать, сбивать с толку, предлагать разделить ужин? Ему больше поговорить не с кем? Так вроде есть.

Я спряталась внутрь экипажа и наблюдала, как Эдсель пересек небольшую площадь с фонтаном, в которую упирался рынок, и там встретился со смутно знакомым мужчиной в форме. Издалека лица было как следует не разобрать, но форма напомнила красавчика, что смотрел на меня, когда я ждала повозку до поместья, сидя на скамейке у почтовой станции.

С уходом лорда народа на рынке ощутимо прибавилось. Было бы странно предполагать, что это связано. Слухи слухами, но не настолько же? Вон и продавец появился. Можно было вернуться и все же купить ту жемчужно-розовую кружевную шаль. Она мне тоже приглянулась, но я медлила из-за стоимости и непрактичности. Такой открытые плечи только от солнца прятать, а не от озноба или сквозняков. Но тут пришла мадам Дастин, с улыбкой, свертками и новостями. Еще с ней был носильщик из бакалейной лавки с тележкой. Пока молодой парень под бдительным надзором укладывал покупки в багажный ящик, Лексия делилась принесенным. Для начала вручила мне кулек с глазурованными ягодами, а потом ошарашила.

— Ужас, дорогая моя Элира, это совершенно недопустимо, так себя вести.

И я сразу решила, что она была свидетельницей моего столкновения с лордом Эдсель, но дело было в другом.

— Риза, горничная. Я подумала о ней дурно, когда утром она опять не явилась на работу, и уже жалела, что поставила ее комнаты Аларда убирать, а ее, оказывается, мертвой нашли. После той грозы. Бедняжка, такая молоденькая и милая. Как куколка.

— Что? — сладость во рту, растворяясь, отдавала горечью. Живо вспомнилась кукла на серпантине тропы и кричащие над ней чайки. И то, как я ее там не нашла, когда отважилась пойти проверить, не показалось ли мне в сумерках.

Всю дорогу до поместья Лексия только и болтала о несчастной девушке, а по приезде отправила меня разбирать и сортировать покупки, затем были новые поручения и к вечеру я уже и думать забыла и о куклах, и о шалях, и о подкрадывающихся лордах. Даже затылок болеть перестал, едва я переступила порог дома, что уж о прикушенном языке говорить. Но две бессонных ночи подряд сделали свое дело. Я едва не засыпала, выбравшись из тесной ванной, и отключилась быстрее, чем голова коснулась подушки.

А на следующий день снова начались странности.

Лорд Эдсель внезапно возжелал к завтраку десерт. Причем так неистово, что не погнушался лично явиться на кухню. А там мы как раз. Мадам Дастин дегустировала, томящийся на плите соус и довольно щурилась. Кухарка Рина, худая как жердь, вопреки всем устоявшимся канонам, но улыбчивая и добродушная, раздувалась от гордости. Две горничные только закончили со своим завтраком и встали из-за общего стола, где принимали пищу слуги, а я только приступила. И когда хозяин собственной таинственной персоной возник в помещении, у меня был полный рот: ни прожевать, ни проглотить. Так и застыла, как проворовавшийся и пойманный с поличным хомяк. Салфетка, как назло не нашла лучшего момента, чтобы коварно покинуть мои колени и хомячьи щеки было не спрятать.

— Ваша светлость? — удивилась Лексия. При младших слугах она обращалась к лорду Эдселю только так. Лишь при мне по имени, а однажды оговорилась и назвала детским прозвищем — Ларди, и я тут же представила надутого недовольного мальчишку с оттопыренной нижней губой.

— Из дома исчезли десерты? — я почти видела эту детскую оттопыренную губу, с таким лицом он задал вопрос.

Белая маска с золотым узором, та же что была на Эдселе на рынке, сидела кривовато, будто он надел ее прямо перед тем, как войти. Непонятно, как она держалась. Никаких тесемок поверх черных волос. Темное серебро седых прядей с правой стороны было похоже на плеть молний, расколовших ночное небо. А глаза… Глаза смотрели на меня, будто это я виновата, что его светлости сладкого не дали. Особенно подозрительно я выглядела в свете того, что уже покушалась на его остывший ужин, сижу сейчас с набитым ртом, а на столе передо мной как раз сладкое. Пирожок.

Виновна по всем статьям.

Кухарка заметалась, но мадам Дастин, спокойная, как ледяная глыба, остановила ее движением руки.

— Я принесу. Или мисс Дашери, — сказала она

Эдсель кивнул, наконец отвел взгляд и ушел, а я сползла по стулу вниз. За салфеткой. Каши мне больше не хотелось, пирожок слопала из упрямства, а когда запивала, мадам Дастин водрузила на стол поднос еще с несколькими на тарелке, накрытой стеклянной крышкой.

Надеюсь, мне не придется прислуживать за столом. С процессом я была знакома, но больше наглядно, чем практически.

Я так тщательно вспоминала, с какой стороны следует подходить, что только у самой двери поняла, что голосов в столовой ровно вдвое больше, чем должно быть. Это из холла туда вела арка, а для слуг была специальная дверь, которая в закрытом состоянии почти полностью сливалась со стеной в столовой.

Мне бы раньше остановиться, но я уже коснулась двери, и она чуть приоткрылась.

Все знают, что подслушивать нехорошо, но иногда это жизненно необходимо, а иногда — просто любопытно.

— Подождать с подобными новостями было нельзя? В котором часу ты встал, чтобы примчаться сюда из города? — спрашивал лорд Эдсель невидимого собеседника. Самого Аларда мне было видно чуть. Край плеча, немного спины и лежащий на спинке стула локоть.

— Я и не ложился, — голос был приятный, щекотный, как кошачий ворс, и цапкий, когда держишь кошкину лапу, чувствуешь теплые подушечки пальцами, а между ними — самые кончики прячущихся коготков.

— Причина?

— Все та же. Еще одна жертва. Снова девушка. Снова служанка. Снова работала здесь. Снова город гудит о тебе.

— Мертвые невесты романтичнее мертвых служанок, не находишь? — усмехнулся Эдсель.

— Я бы на твоем месте не шутил. И я именно что нахожу. Вот это, к примеру, — раздался шорох и короткий звяк, будто на чайное блюдце уронили что-то маленькое и металлическое, — было у первой, той что нашли мальчишки у Ножей. Запуталось в волосах.

— О, как мило с твоей стороны мне ее вернуть. Запонки без пары никуда не годятся.

— Я не возвращаю, я лишь показываю, что у разговоров о тебе достаточные основания, а еще это доказывает, что что ты причастен, что ты был там.

— Только второе, Лансерт. Что я там был. И только рядом с этой первой. И то сомнительно. Она работала здесь, могла и украсть.

— И впутать ее себе в волосы вместо заколок? Не держи меня за дурака. —

А вот и те когти, что прятались. Показались, прижали кожу, но подержали и отпустили, не оцарапав, потому что Эдсель сказал:

— Я держу тебя за друга, Ланс, мне казалось, это взаимно.

— Будь это иначе, я прибыл бы сюда с конвоем, — устало произнес собеседник. — Когда ты, наконец, поймешь, что несостоявшиеся по причине внезапной смерти невесты и образ мрачного нелюдимого типа не способствует положительной репутации, и даже твои деньги это не исправят. Как шеф жандармерии Статчена, я обязан…

— А как друг?

— Тем более.

— Что намерен делать,?

— Проверка на артефакте правды?

— Ты же знаешь, что я откажусь.

— Знаю, но я должен был спросить. Алард… — Пауза, когти втянуты, и кошка прикрыла глаза, но все знают, как эти милые пушистые зверьки могут стремительно броситься. — Скажи, ты действительно никак не связан с их гибелью кроме того, что они обе здесь работали?

— С гибелью — не связан.

Раздался резкий звук проехавших по полу ножек стула. Собеседник Эдселя вскочил и нервно прошелся. По-прежнему за пределами моей видимости.

— Зачем ты это делаешь? Ведешь себя так, будто нарочно хочешь вызвать подозрения в причастности? — в голосе гнев и досада.

— Подозрения все равно никуда не денутся. Ведь ты здесь, вместо того, чтобы быть в постели.

— Сделай одолжение, вернись в Статчен со мной. Мы посидим у меня в жандармерии и народ успокоится. Немного.

— Ладно, но позже, — спокойно согласился Эдсель.

— И чем таким важным ты занят?

— Я жду свой десерт, который несут так долго, будто кухня находится на полпути от города.

Я решила, что сейчас самое время. Постучала и вошла. И смотрела только под ноги, пока едва не уткнулась в стол. Посуда опасно звякнула, но я выровняла поднос и встретилась взглядом с собеседником лорда Эдселя, что оказался как раз напротив. Тот самый, со станции. Темноглазый, с высоким лбом и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. Очень красивый. Даже с наметившимися под глазами темными кругами. Верхние пуговицы мундира были расстегнуты, и оттуда небрежно торчал воротник явно вчерашней рубашки.

— Вот вы и попались, — сказал шеф жандармерии, прищурившись, и я почувствовала, как когти впились мне в грудь.

Не подставь лорд Эдсель руку, пришлось бы возвращаться на кухню за другой порцией — в ватных пальцах сложно что-либо удержать. А удержаться на ватных ногах еще сложнее, особенно когда у тебя в груди пяток сжимающих сердце острых когтей. Страх — он разным бывает.

— А я все гадал, куда вы подевались? Исчезли со скамейки, не дали мне и шанса.

Голос гостя звучал глухо и гулко одновременно, будто у меня в ушах полно воды, и как из-под воды, лицо говорящего дрожало и шло рябью.

— Такой десерт и я бы ждал с нетерпением. Это противозаконно, Эдсель. Ты должен был мне рассказать, что прячешь…

— Я не понял ни слова из того что ты сказал, — довольно резко перебил тот, чуть привставая. — Мисс Дашери? Вам дурно? Может вам стоит присесть?

Я бы присела и сама, если бы была в состоянии сообразить с какой стороны от меня находится ближайший стул. Шум в ушах усилился.

Почему голос Эдселя я слышу нормально и так же нормально вижу его странные светлые глаза, тогда как глаза Ланса похожи на омут, темное лесное озеро, со дна которого бьют ледяные ключи. А я не знала и уже нырнула.

Попалась.

Темно. Как тогда. В ушах шумит, никак не вдохнуть, не выдохнуть, внутри меня и вокруг полно тяжелой густой воды и в руках ее не удержать…

В лицо плюхнуло. Отчаянно защипало в носу и потекло за воротник. Меня держали.

— Эдсель, какого?.. — возмутился Лансерт.

— Она попросила воды.

— Не думаю, что имелся в виду душ из графина, половина которого сейчас на мне.

— Так резво бросаться на помощь бывает чревато последствиями, — как ни в чем ни бывало отозвался Алард, но судя по язвительным интонациям, воскресать мне было рановато.

— Это ты привык, что дамы от тебя в ужасе, мне подобное в новинку.

Послышался стук опускаемого на стол графина, совсем рядом скрипнул ножками стул. Меня аккуратно посадили, стали позади, придерживая за плечи. Руки держали мягко, но крепко, спинка стула упиралась в шею, затылок касался чужого живота.

— Не представляю, чем я мог так ее испугать.

Голосу-кошке было любопытно. Кошка втянула коготки, и потрогала занятную штуку мягкой лапой.

— Спроси у нее сам, когда она закончит изображать беспамятство в твоих крепких объятиях, а с меня достаточно представлений, — с некоторой ноткой презрения произнес Эдсель.

— Ты же ждал десерт.

— А ты его получил, так что вкушай… свои благодарности. Дверь сам найдешь.

— А как же поездка в город? — напомнил Лансерт.

— Это бессмысленно так же, как мое дальнейшее пребывание в столовой.

Раздался звук удаляющихся шагов, а потом вкрадчивый голос произнес мне в самое ухо:

— Можете открыть глаза, его тут нет.

Разом ощутив губы, едва не касающиеся меня, тепло рук на плечах, мокрую ткань, липнущую к коже, покрывшейся цыпками от непозволительно близости, я вскочила, пожертвовав некоторым количеством волос, что успели запутаться за пуговицы мундира. Утренний гость поднял руки в знак того, что не собирается меня удерживать. Его забавляла моя паника, и острые уголки чувственно очерченных губ так и норовили расползтись в улыбке.

— Вы что-то скрываете, — сам себе кивнул Лансерт, обнимая пальцами выступающие резные рожки на спинке стула. — Что же?

Снова эти цапкие нотки в голосе.

— Я… Извините. Спасибо за помощь.

Выглядела я, должно быть, презанятно в мокром платье и в стремлении как можно быстрее покинуть место происшествия. Меня не удерживали. Разве что взглядом. Но даже такие глубокие задумчивые взгляды, каким наградил меня шеф жандармерии, вещь слишком нематериальная, чтобы остановить.

В столовую я ходила, в основном, через ведущую в холл арку, туда и бросилась убегать, чуть не сбив у лестницы решившего вернуться хозяина дома. На Эдселе был плащ.

Я нырнула за дверь, ведущую в коридор к кухне и выдохнула.

— Верни, — донесся до меня приглушенный расстоянием и дверью голос Лансерта, — это улика.

— Могу и вторую отдать, жертв же две. Будет две улики, — язвил мой работодатель.

— Не передергивай. — Они говорили уже в холле. — Все-таки решил поехать сейчас?

— Так ты быстрее от меня отстанешь.

— Не обязательно, — произнес Ланс и задумчиво добавил: — В первую встречу она не была такой нервной.

— Помощница моей экономки и есть твоя непоименованная птичка?

— Да. Откуда она взялась?

— Лексия говорила что-то о Равене.

— Еще любопытнее.

Затем они вышли наружу, и я перестала их слышать.

Подозрения царапались, как голос Лансерта. Нелогичность тоже. Даже если Эдсель причастен к гибели девушки, почему оставил ее на серпантине тропы и не избавился от тела сразу? Ведь убрал же потом? Или я домысливаю? Но ведь девушки не было, когда я спустилась. Или ее не было там изначально и это мои сны наяву. Мало что может выкинуть подсознание в предчувствии бури. И кто та, другая? Впрочем, зачем мне это, у меня свои призраки, у Аларда Эдселя свои.