Дом, где живет чудовище

Глава 12

Деревня, приткнувшаяся на склоне и уступами стекающая вниз, к морю, была, как картинка. Казалось, что просто перегнувшись, можно запросто таскать фрукты с верхушки дерева в соседнем дворе или, выйдя за калитку, случайно наступить на крытые пл а вником крыши домов на уступе ниже. Огородики с карликовыми вишнями, абрикосы, кустовые розы, растянутые на распорках сети, терпкий запах йода, рыбы, ветер, море, насколько хватало глаз, голоса, смех, шепотки и щекотное любопытство.

Я попросила ссадить меня с лошади еще на въезде и не сдержала вздоха облегчения. Слишком уж близко мы с лордом Эдселем были друг к другу и слишком явной была реакция моего тела на эту близость.

Когда-то, еще в обители, после всего, что произошло со мной, мне казалось, я больше никогда не смогу не то что доверить себя мужчине, даже мысли не допущу о подобном.

— Живое всегда свое возьмет. Тело излечивается быстрее души, — говорила Лиана.

От ее мазей и отваров с кожи пропали ссадины и синяки, разглаживались шрамы, оставленные неистовой любовью мужа, а попытка представить, что меня снова коснутся руки мужчины, вызывала дрожь отвращения и едва ли не тошноту. И ярость. И руки делались чужими и холодными, немели, кололо пальцы, и вода начинала петь, шумя прибоем в ушах.

— Но когда сердце отзовется, отзовется и тело.

Та, что упорно звала себя ведьмой, смотрела уверенно, знала, что так будет. А я не верила. Пока не попала сюда, в поместье с диким садом.

Домик травника был на окраине, и чтобы добраться до него, пришлось пройти деревню насквозь. Мне повезло и пожилой мужчина оказался у себя. Возился в выползшем на склон огороде, где вместо морковки и томатов росли травы.

После приветствия меня впустили в кладовую — большую полутемную комнату, сплошь увешанную и уставленную различными снадобьями. Мне было странно, что травник не спросил, что мне нужно, просто провел к нужной двери и чуть с поклоном ее открыл. И только тут я поняла, что не взяла с собой ничего, куда можно было бы сложить покупки. Видимо, мужчина сам сообразил и предложил за символическую доплату старую корзинку с хлипким дном, но мне ведь не камни в ней нести.

Все это время Эдсель терпеливо прождал во дворе у ограды на рассохшейся скамейке, лениво пощипывая почти спелую вишню прямо с куста. Черная лошадь, привязанная к столбику калитки, выпрашивала угощение. Я спустилась с низкого крыльца, и Алард встал только когда я с ним поравнялась. Хорошо что не стал кавалера изображать и отбирать у меня корзинку.

— Это все? — спросил он отстраненно, почти безразлично. Я кивнула. Разница между Алардом в дороге и Алардом в деревне была значительная. Никаких фамильярных жестов и слов. Ровно, вежливо. Будто мне померещилось. Или я все сама себе придумала.

— Хотите лимонад? — предложил он, глядя поверх моей головы. — Настоящий, а не тот что в городе подают?

Решила согласиться. Чай у меня во фляге закончился, а пить уже хотелось. По дороге можно придумать, как сообщить, что собираюсь к морю и не особенно нуждаюсь в провожающих.

Эдсель оказался прав насчет лимонада: деревенский напиток отличался от городского. Это было все равно что свежий фрукт и он же, только разваренный в компоте. Но вкус все равно был для меня непривычен. Мы не заходили внутрь невысокого домика, где местные устроили таверну. Алард заглянул в открытое окошко и ему прямо через него подали небольшой кувшин и две глиняные кружки. В перерыве между глотками я и сказала, что хотела, и уже была готова к отказу, но Эдсель вернул кувшин и кружки, бросив в одну из них монетку и коротко произнес:

— Идемте.

Лошадь осталась дожидаться у таверны. Я немного жалела, но не оставила там же и корзинку с травами. До пляжа она успела немного оббить мне бедро. Не была тяжелой, просто я никак не могла приноровиться, чтобы взять ее поудобнее.

Дома остались позади. Тропинка виляла. Лорд Эдсель шел почти рядом, всего на полшага впереди, и угрюмо молчал, будто у него в кружке вместо лимонада каким-то чудом оказался уксус. Никто его не просил меня сопровождать. Даже наоборот. Так что теперь?

Завидев кромку прибоя, не сдержалась, обогнала Эдселя. Корзинка мягко шлепнулась на поросший редкой длинной травой песок и осталась лежать, а я, подобрав юбку, понеслась к морю. Шляпка (да!) хлопала по спине, и восторг щипал пузырьками где-то внутри, как настоящий розовый лимонад за кончик языка. Не добежав с пару метров, я, поддевая мысками за задники, избавилась от туфель и, прыгая, торопливо стаскивала чулки. Лента на левом была затянута слишком туго, я нетерпеливо дергала за края, пытаясь распустить узел.

— Что вы собираетесь делать?

Подошедший Эдсель держал мою корзинку, в которой, поверх травяных пучков, лежал его камзол. На нем самом осталась только рубашка. Верхние пуговицы были расстегнуты, рукава подвернуты до локтей. Солнце играло в серебряных прядях, зеркалило от маски.

Лента и так не поддается, а тут еще отвлекают.

— А на что это похоже, по-вашему? — отозвалась я, отводя взгляд, и, наконец, развязала.

— Я бы не советовал, — медленно проговорил Эдсель со странным выражением следя за моими руками, стягивающими чулок с ноги.

Я проигнорировала и Аларда, и выражение. Запихала чулки в туфли, подхватила юбку и…

Контраст между горячим песком и водой был такой резкий, что у меня дух перехватило. Я уронила юбку, замерев с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вода ледяная!

Но море преподнесло еще один коварный сюрприз. На почти ровной глади с тонким ажурным кружевом пены вдруг вспух водяной горб, в два мгновения докатился до берега и, ударившись в невидимую преграду, взмыл вверх и рухнул на меня.

Эдсель посрамил собственную лошадь, если бы той вздумалось заржать. А я…

— Это было неподражаемо, мисс Дашери, — сказал Алард, снова превращаясь в того, кто вез меня перед собой на лошади. — У вас, оказывается такой богатый словарный запас!

А меня колотило. И зуб на зуб не попадал. Резкий и такой же ледяной, как вода, порыв ветра разом выдул остатки тепла. Платье облепило ноги и все прочее, и даже будь я голой, это выглядело бы приличнее, чем сейчас. На плечи лег пропахший полынной горечью камзол.

Эти почти объятия добавили мне дрожи. Особенно то, что Эдсель не торопился убирать руки с моих плеч. А я снова с замиранием сердца старательно на него не смотрела.

Подалась назад.

Удержал.

— Немного больше доверия к миру, Элира. Вы как куст ежевики, вся в колючках.

— Что вы собираетесь делать?

— Это мои слова, — ухмыльнулся Алард. — Но можете закрыть глаза, если страшно. Или отвернитесь. Спиной. Вам так привычнее будет.

У шутки был горьковатый вкус. Или я снова придумываю?

Я воспользовалась советом и сделала и то, и другое, все еще колотясь, ведь он был близко. А еще дорога обратно! Вряд ли мне просто так позволят идти пешком…

Теплое облако? Ощущение солнца на веках? Не знаю, на что это похоже…

Магия.

В камзоле больше не было нужды — одежда высохла прямо на мне. И в руках на плечах нужды тоже больше не было. Их уже и нет, его рук. Но одна вернулась, поддела прижатую воротником прядь волос и медленно вытащила наружу, едва-едва касаясь кожи на шее.

— Вам все еще холодно? — удивился Эдсель. — Вы дрожите.

— Вам показалось.

Я шевельнула плечами, сбрасывая камзол и ощущение от рук.

Мы шли к таверне, где Эдсель оставил лошадь.

— Почему вы не сказали о волнах, вы ведь знали?

— Я пытался, но вы не стали меня слушать. Здесь холодное течение у самого берега и впадина.

— Можно было обойтись без долгих предисловий.

— Хорошо, — в голосе шуршал гравий. — Я запомню.

Меня наградили угловатой ухмылкой и взглядом из-под ресниц.

— Надо думать, вы не захотите сесть верхом.

— Верно, — с несказанным облегчением проговорила я, а Эдсель погасил улыбку, как свечу колпачком, развернулся, рывком развязал ремни поводьев на перекладине коновязи и, не глядя на меня, направился в обход таверны. Лошадь недовольно фыркнула, дергая головой, но этим ее протесты и ограничились. А у меня возражать вообще оснований не было. Великое дело — улыбка. Настроение Аларда Эдселя, как ветер перед штормом, может мгновенно поменять направление.

И ни слова больше.

Через полчаса я отчаянно жалела, что не надела чулки. Песок попал в туфли, и я стерла ноги. Признаться — расписаться в собственной глупости, ведь я так упрямо отказалась сесть на лошадь. Эдсель, изображая благородство, тоже шел пешком. Верхом ехала моя корзинка. Я переступала ногами все медленнее. Вот между мной и Алардом узкая лошадиная голова с чуткими подрагивающими ушами и блестящей гривой, вот уже шея, грудь и передние ноги. Потом я взялась за стремя, чтобы совсем уж не отстать.

Чулки лежали где-то в корзинке. Впереди виднелся поворот, а за ним будет тот плоский камень. Я планировала присесть и, пусть и запоздало, исправить досадную оплошность. Становилось неловко от того, что мне придется сделать это в присутствии Аларда, хотя на пляже я, задирая подол до колен, и тени стеснения не испытывала, разве что когда стояла в мокром насквозь платье и белье, а он был передо мной и руки касались…

Он и сейчас передо мной. Полшага и между нами не будет ничего, кроме звука метронома. Два удара, один за другим, тишина, снова стук и ничего. Между нами не будет… А так…

Край седла уперся в лопатку, под спиной мягко ходил теплый лошадиный бок.

— Вы нарочно испытываете мое терпение? Упрямитесь, ведете себя…

— Как?

Его голос — шелестящий гравий, мой — ветер в ветвях. Высоко и почти не слышно.

Он замолчал. Коснулся моей руки, той, что я продолжала держаться за стремя, и она упала в его ладонь срезанным бутоном. Алард поднял бутон повыше, распрямил другой рукой пальцы-лепестки, слушая, как мечется в моей груди эхо его метронома, как сбивается от его прикосновений мое дыхание.

Я опустила глаза, а потом и вовсе закрыла. Чтобы не видеть границу. Но от того, что мы не желаем смотреть, границы никуда не деваются. А так хочется…

Ближе…

Его колени вплотную к моим, запах грозы и соли, ветер, два удара…

— Что хотел от вас Лансерт? О чем вы говорили с ним, когда были в Статчене с Лексией?

Это было совсем-совсем не то, что я ожидала сжавшимся в ноющий комок сердцем и чувствуя, как саднят вмиг пересохшие губы. Маска царапнула пылающую кожу. Я распахнула глаза и уперлась взглядом в грозовое серебро.

Порыв ледяного ветра обжег лицо. Я рванулась. Напрасно. Моя рука в плену его рук, как в капкане, а тело страшной памятью помнит: поймали — замри. И мне сейчас не спрятаться, не свернуться, притянув колени к груди, не спрятать сердце. Как беспечно. Беспечно и глупо.

— Что он от вас хотел?

— Не ваше де… — Возмущение затолкало старые страхи на дно, а я вспомнила, что у меня вообще-то две руки и уперлась Эдселю в грудь, н проще скалу с места сдвинуть… — Разве не вы сами просили его?..

— Мое. Я. Сам. Что он хотел?

— Вы следили!

— Спрашивал о том, что происходит в доме? Просил наблюдать? Отвечайте!

— У меня нет привычки шпионить и подглядывать ни по собственному почину, ни по чьей-либо просьбе!

— Орвиг сказал, вы едва не потеряли сознание. Это было как в столовой?

Между нами только моя рука с немеющими пальцами, вторая в капкане. Его лицо так близко, что мы касаемся друг друга дыханием

— Не ваше… — шепчу, осторожно, чтобы не коснуться губами.

— Что. Он. Хотел. Говорите! Элира… Иначе…

Два глухих толчка. Тишина. Тишина. Тишина. Там, у него в груди, тишина и далекий рокот.

Ветер ударил, вбивая между нами ледяной клин, бросил в лицо Эдселю мои волосы, будто плетью стеганул. И тот отшатнулся. Всего на мгновение. Побледнев, схватил меня в охапку и рывком забросил в седло. Лошадь всхрапнула и присела, я вцепилась в луку. Эдсель цапнул меня за голую щиколотку, устраивая ногу в стремени, сунул мне поводья. Горячие пальцы обожгли, как и там, на щиколотке, казалось, кожа вздуется волдырями, но она покрылась мурашками озноба от очередного порыва ветра.

— В дом, сейчас же, — приказал Алард и ударил лошадь.

Та сорвалась с места, и если бы Эдсель не обмотал поводья вокруг моих запястий, я свалилась бы в тот же миг. Мне осталось только бросить назад короткий взгляд и постараться удержаться в седле.

На дороге позади уже никого не было. Стремительно темнело. И получаса не прошло, а вместо яркого дня — густые сумерки. Уши и затылок сдавило, хотелось все время сглатывать, чтобы избавиться от мерзкого ощущения. Ветер хлестал в спину и бил со стороны, будто хотел сбросить меня. Лошадь, привыкшая к другому наезднику, упрямилась, пока я не поддала ей пятками, и в ворота поместья мы ворвались дыша так, словно бежали наперегонки.

Часть моих покупок осталась где-то на дороге, остальное я развернула сама, когда неловко сползла по лошадиному боку. Выпутала из ремней поводий дрожащие руки и бросилась собирать упавшее, сражаясь с лезущими в глаза и рот волосами и пытающейся спеленать мне ноги юбкой.

Лошадь сама повернула за дом, к конюшне, а я подхватила корзинку и рванула к крыльцу.

Дверь распахнулась до того, как я успела коснуться ручки.

— Элира! Вы успели! — Лексия почти втащила меня внутрь, за ручку корзины. — О небо, какой кошмар. Я бы умерла на месте, окажись я в дороге.

Я бросила короткий взгляд назад и до того, как щелкнул замок, успела увидеть низкое, черное в зеленых разводах брюхо несущейся на Статчен бури.

— Аларда нет, — встревоженно проговорила мадам Дастин, но ее голос увяз в тишине и темноте холла. Лексия держала меня, а я опаздывала…

Отпустила.

Я почти бежала. Споткнулась на пороге, упала, и так, не вставая, добралась до кровати, под которой прятался чемодан с травами, подтащила корзинку, из которой снова половина вывалилась.

Сначала обережный круг, потом окна, или сначала окна… Круг. Полынь, можжевельник, зверобой, лаванда, чертополох, иссоп. Полыни больше всего. Вена красного шнурка. Соль, смешанная с ониксовой и селенитовой крошкой. Подоконники, рамы, стекла. У меня дрожали руки, пока я проверяла задвижки. В ванной — первым делом.

Внешний круг был готов, окна заперты. Я как раз убирала руку от рычажка на раме. Резкая короткая вспышка боли от сорванной заусенцы — и по пальцу скатилась алая капля. Я метнулась было к туалетному столику, чтобы найти, чем остановить кровь. Кровь сейчас — очень-очень плохо.

Удар, распахнувший дверь в мою комнату, вспышка молнии, ударивший в окна поток воды и звон хлопнувшей от порыва ветра и осыпавшейся разбитым стеклом створки случились одновременно.

Очередная молния очертила замерший в дверном проеме силуэт.

— Элира, — на Эдселе была только рубашка, как на пляже. Маска, белая с золотом, сидела криво, будто он надел ее впопыхах, в остром свете вспышек я видела край бугристой кожи. Граница. Две границы. Я внутри круга, он — за.

— Вы в порядке? — голос и гром слились, а с подоконника текло. В спину толкнуло мокрым ветром снаружи.

— Уходите.

— Элира, ваше окно…

— Уходите!

Я бросилась вперед, перемахнув линию из соли, каменной крошки и полыни, оттолкнула Аларда обратно в коридор, захлопнула дверь, проворачивая ключ в замке, пачкая кровью медные завитки. Развернулась, чтобы юркнуть обратно, за черту круга…

— Эли, Э-эл-ли-и, — пела вода, поднимаясь с пола, — вот ты где, моя сладкая малышка. С огнем играешь… Напомнить тебе, что ты только моя? Моя Эли…

— Твоя, я твоя, — бормотала я, задыхаясь от обжигающей боли в плече, следя, как водяной столб становится выше и обретает форму.

До границы круга всего два шага, я успею. И он меня не почует, не найдет. А найдет — не увидит. Не. Подберется. Раз и…