Алард
— Почему мы сидим здесь, в открытом кафе, а не у тебя в кабинете, Ланс, раз это, как ты выразился, деловая встреча? — отчасти Эдсель был рад покинуть дом, ставший вдруг похожим на муравейник, в котором основательно пошурудили палкой. Но лишь отчасти. В конце концов, можно совместить не слишком приятное с полезным и куда более приятным, но это позже.
— Ты не слишком рад моим визитам к себе в дом, а мой кабинет сейчас почти что не мой. Я ведь говорил тебе о дознавателе?
Лансерт не только выглядел обеспокоенным, он таким и был. Рассеянно вертел в руках третью по счету чашку с кофе, к которой не притронулся так же, как первым двум. Если и эта безнадежно остынет, закажет четвертую?
— Ты говорил, что он может заявиться в гости, — припомнил Эдсель, мысленно решая дилемму совершенно не связанную с причиной, по которой в Статчен прибыл столичный дознаватель: жемчужно-серое или розовое.
— И тетушка Лекс даже позаботилась, чтобы ему доставили приглашение, — невесело улыбнулся Лансерт, будто он сам такое же приглашение не получал, — но вздумай Фассет Роу увидеться с тобой лично, отсутствие приглашения его не остановит.
Серое или розовое? Или синее? В синем она…
— Эдсель!
— Да?
— Меня отстранили. Я больше никак не связан с этим делом и никак не смогу не только влиять на расследование, я даже знать буду не больше, чем прочие.
— Ты же говорил, это оставили как несчастный случай.
— Теперь нет. Я предупреждал, что твое наплевательское отношение к общественному мнению выйдет тебе боком? Роу опросил за эти несколько дней столько народа… У меня ощущение, что весь Статчен побывал в жандармерии.
— Ты тоже плюешь на общественное мнение.
— Между нами есть значительная разница: за мной не тянется хвост из мертвых девиц, и я не дракон. Эдсель, ты все время забываешь, что это Готьера, а не Империя.
— У тебя родственник дракон.
— Это не одно и тоже.
— Предлагаешь внезапно переехать обратно под крыло его императорского величества Леопольда?
— Поздно. Роу принялся рыть и комья уже летят. Во всех смыслах рыть принялся. Все три твои мертвые служанки сейчас в местном морге. И с ними забавляется медикус-криминалист, которого дознаватель привез с собой из Готьеры.
— Думаешь, мне следует их навестить?
— Крайне неуместная шутка, Эдсель. Ты понимаешь, что тебе может грозить плаха?
Алард представил. Топор представился хорошо, плаха так себе.
— Тебя вообще волнует твоя жизнь? — не унимался Лансерт.
Далась ему его жизнь? Что в ней такого важного кроме последнего месяца с небольшим? Ничего. Много лет совершенно ничего. Пока в доме не появился назойливый запах полыни.
— Серое или розовое, Ланс? Вот что меня сейчас волнует.
— Ты в себе?
— Не уверен. — Эдсель поднялся. Лавка портного был через улицу.
— Алард… — Он обернулся. Раман Лансерт, красавчик и шеф жандармерии, кажется, был обеспокоен возможным арестом больше его самого. — Смотри не ошибись.
— Ты будешь на приме?
— Конечно, как я могу пропустить главное событие сезона?
Эдсель стоял перед витриной и неотвратимо осознавал, что совсем ничего не понимает в платьях кроме того, что это красиво, а еще — как их снимать. Но вряд ли это знание могло сейчас помочь.
Прохожие огибали его, и он изредка ловил их напряженные или любопытные взгляды. Для плаща было слишком жарко. Он даже не стал его брать. Камзол, смятый после лежания в телеге, на которой Эдсель подъехал до Статчена, он снял. На нем был только жилет и рубашка, брюки, сапоги… Обычный. Совершенно ничего особенного. Если бы не маска. Белая с золотом. Она не особенно нравилась, но скрывала шрамы лучше всего. А серую он потерял где-то на пустыре.
За спиной остановилась коляска с ажурным верхом. Алард увидел отражение в витрине и обернулся.
— Лаардие, — Эмезе Одон, маленькая и изящная, как юная девушка, хотя на самом деле ей было гораздо больше, выпорхнула из коляски ворохом светлых кружев. — Рада, что вижу тебя.
Обняла. Она всегда была скора на объятия, чем немного раздражала. Но она была именно такой, и Алард привык, что она всегда хватает его за руки, прижимается, норовит поправить волосы или маску стянуть, не заботясь, видит их кто-то или нет. Было так странно, когда он узнал ее с другой стороны. Не просто актрису и певицу. Было неловко? Да. Он был смущен? Вне всякого сомнения. Ведь первое, что она сделала, когда отец, познакомив, оставил их наедине, сдернула с него маску.
— Ты никак не решишься войти, — заметила Эмезе. — Понятная для мужчины робость, ведь это магазин для дам. Позволь мне проявить заботу и помочь? Идем, — и потащила его внутрь.
Продавец, а может и сам хозяин, принялся хлопотать. Эмезе отказалась от готового платья, попросила принести образцы тканей и модельный альбом и подтолкнула Эдселя в комнату с двумя низкими креслами, столиком, ширмой и вешалками. Принесли образцы.
— Странно желать заботиться о ком-то, кто сам этой заботы не проявляет, — сказал Алард, усаживаясь.
— Тогда зачем ты выбираешь платье?
— Тебе не обязательно об этом знать. Серое, розовое или синее?
— Синее у нее есть, — улыбнулась Эмезе, вытянула из образцов темно-серый лоскут, похожий на шелк, и погладила тонкими пальчиками. У дивы были маленькие руки, такие же маленькие, как…
— Да, синее у нее… Постой, ты ее видела?
— Да, в Золотом. Мы даже говорили. Сразу после того, как ты ушел. Она спрашивала о тебе. Я решила, что вы были вместе.
— Она была с Орвигом, потом с… Не со мной. Я вообще не собирался приходить. И если бы…
Белая рука легла поверх его руки, спокойная, чуть прохладная, а не та, дрожащая, отзывающаяся вспышками пульса под его пальцами, и внешнее сходство покоробило. Но Алард не сбросил руку нимфы, не часто кто-то проявлял о нем заботу просто так.
— Это мой последний шанс Эмезе, — признался Эдсель и стало… не легче, но чуть спокойнее. — Я так чувствую.
— А если не выйдет? Что будешь делать?
— Тогда все станет неважно. — Он уронил голову на руки, маска вдавилась в кожу, причиняя боль, но это была не та боль, которой он страшился. Слова выплеснулись сами. — Я дышать не могу, так боюсь ее… потерять, упустить из виду. Ищу глазами, как пьяница стакан, а когда нахожу, хочется залпом… Но нельзя, с ней — нельзя. Она… сухая полынь, горькая и хрупкая, сожмешь и посыплется пылью, серым, моросью, туманом сквозь пальцы…
— Водой, Лаардие, водой. — Эмезе потянулась через столик и осторожно погладила его по голове. — Я — туман, а она — вода, живая, как дождь.
— О, небо… Нимфа… Она нимфа. Как ты, как Рруфие… Почему? Почему такая? Почему снова?
Билось и рвалось. То самое, похожее на боль… Гудело молниями в голове и в ушах отзывалось: “Твоя, я твоя”, сказанное не ему, а так хотелось. И чтобы пальцы, теплые и хрупкие.
— Я говорила и повторю снова, глупый, — легкая кисть перебирала волосы и становилось не легче, но спокойнее, — чтобы рождались такие как ты, нужны такие как мы. Но она поздно осознала себя, поздно и страшно. И теперь боится своего дара больше всего на свете, не умеет с ним жить и не примет его, а то, что осталось… не хотела бы я это видеть.
— Видеть где? — спросил Алард, поднимая голову и уже заранее зная ответ.
— Где? Да хоть в зеркале.
Эдсель смял образец ткани. Чудовище… Она видела себя, не его.
— Я идиот, полный кретин и дурак.
— Никогда не поздно это признать, — улыбнулась Эмезе.
На край сгиба упал солнечный луч, пробившийся сквозь шевельнувшиеся занавески, и серая ткань вспыхнула рассветным розовым.
— Да, — сказал он, — я выбрал. Такой серый подойдет. Нужно позвать продавца.
— Погоди, торопыга. К платью, помимо самого платья, нужно много чего еще. Перчатки, туфли, украшения, — принялась перечислять Эмезе. — Нижние юбки, чулки…
У Эдселя во рту пересохло, едва он вспомнил круглые босые пятки и голые щиколотки в зернышках песчинок, а еще коленки, под которыми на коже остались розоватые полоски от слишком туго затянутых лент.
Эмезе смотрела на него и улыбалась, и Эдсель подумал, что она очень кстати задержалась в Статчене. Кто бы его сейчас поучал, как правильно покупать дамам платья.
Теперь нужно было как-то уговорить Элиру все это принять. И не просто принять, а надеть и выйти к гостям. Кажется, Лансерт прав, он действительно не в себе: платья, гости…
Алард забыл. За всеми делами, выматывающим лечением, играми в прятки от себя и от нее, совсем забыл, вспомнил только, когда пришел предоплаченный вестник. Подарок был готов, а он все еще не знал как подарить.
Она сама пришла. За жалованием, которое вдруг понадобилось именно сейчас. Не оставалось ничего, кроме как воспользоваться проверенным способом: провокация, уговор, подкуп. Ведь он тиран, самодур и скряга. Вышло даже лучше, чем он предполагал и теперь у них был общий секрет. Сокровище? Да, пожалуй.
Элира
У меня все валилось из рук, я вздрагивала от звука шагов за спиной, и в ушах начинало шуметь, стоило подумать о сером. Обо всем сером. И я начинала задыхаться от невозможности остаться наедине с собой, спрятаться. Это было как смотреть в зеркало. И еще ощущение, что я падаю. Бесконечно медленно.
Мадам Дастин помогла. Усадила меня за стол и напоила отваром, которым потчевала всех, когда погибла служанка, и попросила позвать Орвига, но целитель оказался занят с Алардом. Имя прогрохотало у меня в груди, как первые тяжелые дождевые капли по жестяному отливу. Мадам велела уйти и прилечь. Но едва я осталась одна в окружении привычных вещей, мне сразу стало лучше. Или просто чай подействовал.
За два часа до прибытия гостей мадам Дастин прислала Камие, а не одну из новых девушек, чтобы помочь с платьем, но я справилась сама, и Камие только уложила мне волосы. Лексия пришла чуть позже. Ей тоже было любопытно, пусть она и старалась не выдавать себя.
Столько шуршащей тафты, и несколько слоев рассветного серого… Я не знала, что это за ткань, но под руку она ложилась, как мой матовый синий шелк. Лексия поджимала губы, считала происходящее недопустимым, но я сказала, что лорд Эдсель велел быть, и я подчинилась. Только не упоминала, когда он мне это велел.
— Вам поэтому нужны были деньги? На платье? — спросила она, и я кивнула, стыдясь этой молчаливой лжи. Я хорошо умею лгать, даже вот так, не говоря ни слова. Сказала о другом, что не стану танцевать и говорить с гостями, что нашла место в зале, где меня не будет особенно видно, и что так получится и приличия соблюсти, и не ослушаться лорда Эдселя. А платье… Какой девушке не захочется новое платье, когда приходится идти на прием? Это мадам как раз могла понять.
Она и сама хвасталась вчера тонким бордовым бархатом с тиснением и золотистым кружевом, в котором была сейчас. Ее голову украшало пышное перо в тон платья, присыпанное золотистой пудрой. Короткие черные перчатки оттеняли чистую ровную кожу. Лексия была хороша. Зря она сетовала на излишний вес.
Когда я встала со стула, Камие всплеснула руками.
— Вы должны посмотреть на себя, мазель Элира, обязательно! Такая жалость, что вы не будете с гостями и никто не увидит, какая вы… — она осеклась под строгим взглядом Лексии, присела в книксене и умчалась на кухню, помогать Рин.
— А может и к лучшему, — проговорила Лексия. — Знаете, мисс Дашери, Аларду бывает сложно, когда вокруг столько людей, а к вам он… привык. Хотя по началу ругал меня за вас и злился. Так что еще одно приятное лицо среди тех, кого он видит от силы несколько раз за сезон и ему будет немного спокойнее. И если хотите занять то кресло у окна, что выбрали, советую поторопиться, гости уже прибывают и скоро станет совсем шумно.
Я поблагодарила мадам за помощь и она ушла. Едва это произошло я достала плоскую коробочку, в которую так и не заглянула, и открыв, обрадовалась, что не сделала это при Лексии. Я не слишком сведуща в драгоценных камнях, но вряд ли в пяти подвесках-каплях лежащего на бархате колье был ограненный кварц, а серые алмазы совсем не те камни, которые может позволить себе помощница экономки даже на время под залог. Пять мерцающих капель легли грудь чуть пониже ключиц и еще одна на конце цепочки, опускалась между лопаток на спину. Когда я застегивала колье, продев хвостик с алмазной каплей в петельку замка, мне чудились прикасающиеся к коже осторожные пальцы.
Моя комната находилась в самом конце коридора. Крыло пустовало — все служанки были заняты, поэтому никто не видел, как я вышла из комнаты и как стояла в тени у выхода в ярко освещенный шумный холл. Одна. Это было правильно. Мы всегда одни, мы и наши чудовища, пока не найдется тот, рядом с кем сердце замрет в тишине, в ожидании, когда его или ее рука заново качнет метроном, заставляя живое биться и звучать.
Вот. Замерло. Тишина.
Я шла к арке мимо лестницы, огибая гостей и слуг, а когда вошла в столовую, осталась стоять. Место у окна оказалось занято высоким господином с аккуратными усами и бородкой. Длинные ноги господин сложил одна на другую, в длинных руках держал блокнот с множеством разноцветных закладок шнурков. Лицо у него тоже было длинное, приятное, про такие принято говорить — породистое. Впечатление портил цепкий немигающий взгляд, которым гость следил за входящими.
А я просто стояла чуть в стороне от входа и не знала куда себя деть. Одно из высоких окон, такое же, как в гостиной за лестницей, было открыто в сад, где на газоне разбили шатер. Там стояли столики и играл приглашенный оркестр.
Одуряюще пахло розами. Солнце почти село и тлело прощальным красным над кромками деревьев. Воздух казался густым и вязким, будто вокруг было полно густой тяжелой воды и нечем дышать…
— Ваш кавалер безумец, если оставил вас одну. Позвольте… Элира?
Алард
Казалось, что его собственный огонь жрет его изнутри, особенно лицо. Во рту было солоно, тошнило от привкуса дубленой кожи и просто тошнило. Эдсель выплюнул прижатый зубами ремень и схватил стакан с водой. Обеими руками, одной бы не удержал. Орвиг позволил сделать только глоток.
Волосы на затылке стали влажными, рубашка липла к спине, и ноги казались ватными. Не суть, Алард сидел, почти лежал в кресле и проблема ослабших коленей была пока что не слишком актуальна.
Не удержался и потянулся к лицу — еще немного. Еще немного осталось.
— Продолжай, — просипел он чуть запрокинув голову, чтобы посмотреть на стоящего позади вплотную к спинке кресла Орвигу.
На ладонях и кончиках пальцев целителя тлело золотом и в глазах тоже.
Темный силуэт на фоне заглядывающего в комнату уже начинающего розоветь солнца…
Истар сомневался.
— Продолжай.
— Довольно, Алард, — руки Орвига легли по обеим сторонам от головы Эдселя, сияние померкло.
— Пррродолжшшай, — по венам вцепившихся в подлокотники рук плеснуло злым сине-белым пламенем, а значит такое же пламя сейчас пляшет в глазах с вытягивающимся в нитку зрачком.
— Довольно, — повторил Орвиг, прижал вялое бессильное тело и голову Эдселя к креслу не слишком напрягаясь, и вены-молнии тут же погасли. — Довольно с тебя. Это большее, что я могу и что можешь ты сам. А теперь тебе нужно прийти в себя. И ванна не помешает. Мне в том числе. Хорошо, что Лекс занята по макушку, иначе уже отходила бы полотенцем нас обоих за эти вот… чудеса.
— Зеркало, — попросил Алард.
Требуемое ткнулось в пальцы. Но вывернулось и бесшумно упало на ковер. Неважно, потом. Главное…
— Как надолго?
— Несколько часов и вечер, может, до утра… Я не знаю. Прости, — Орвиг тоже вымотался.
— Ничего. Спасибо. Ты не обещал чудес, а я их не ждал.
— А вот это зря.
— Неважно.
— Важно. Желания всегда важны. Пей.
Эдсель жадно глотнул, но в стакане была не вода, а какая-то соленая дрянь, которую целитель успел смешать, умело отвлекая болтовней. И так же умело заставил выпить все. Помог встать и сделать два шага до постели.
Когда Алард открыл глаза, небо было красным, будто в него плеснули сиропом, брусничным. Эдсель попробовал улыбнуться. Ощущение было незнакомым. Он вскочил, пошатнувшись, бросился в ванную.
Вспыхнули светильники. Из зеркала на Эдселя смотрел кто-то другой. Лицо было почти чистым. Шрамы остались только у самого глаза и над бровью, волосы, упавшие на лицо, прореженные с этой стороны серебряными нитями, почти полностью их скрывали.
— Чудо… Чудовище… Кто?