Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1

Глава 6

По толпе прошёл приглушенный ропот. Кажется, репутация "бездаря" сыграла свою роль. Фельдшер недоверчиво окинул меня взглядом.

— Ординатор? А постарше никого нет?

— Сейчас нет. Но я могу.

Танака наконец ожил.

— Херовато-кун, ты что?!

— Танака, успокойся, — резко сказал я, чувствуя, как буквально включается «режим хирурга». Паника коллег всегда для меня была привычным фоном, даже немного помогала сосредоточиться. Ведь если не я, то тогда кто?

Я наклонился к пациенту. Его лицо было покрыто холодным потом, пульс нитевидный и едва прощупывался. Грудь заметно вздымалась при каждом затрудненном вдохе, а при пальпации грудной клетки и шеи под кожей отчетливо ощущалось хрустящее потрескивание. Быстро проверил зрачки, затем послушал сердце и легкие: ослабленное дыхание слева, приглушенные тоны сердца.

— Что произошло? —спросил я фельдшера, а та лишь продолжила молча пялиться на меня. – Тут человек умирает! Или мне догадаться нужно, а при правильном ответе — приз?

— Пациент, мужчина 38 лет. Поступил после ДТП. Был пристегнут ремнем безопасности, — наконец очнулась от шока девушка-медик. — Удар пришелся на грудную клетку. Жаловался на отдышку и боль за грудиной, потом потеря сознания. При аускультации (прослушивании звуков) легких — ослабление дыхания слева, а на рентгене грудной клетки — расширение средостения и воздух в тканях шеи и груди. Давление нестабильное, тахикардия.

Кажется, мозг заработал на полную мощь: ДТП, удар в грудь, боль за грудиной и в эпигастрии, дисфагия (затруднение глотания), одышка, подкожная эмфизема (воздух под кожей, хрустящий, как снег под валенком в русские суровые зимы) и пневмомедиастинум (воздух в средостении) на рентгене… В голову сразу пришла очень страшная догадка: это мог быть довольно редкий случай травматического разрыва пищевода. Если вкратце, это состояние, при котором нарушается целостность стенки пищевода, и его содержимое (слюна, остатки пищи, желудочный сок, а то и всякая дрянь из желудка, если пациент недавно поел) изливается в средостение (пространство между легкими), вызывая тяжелейшее воспаление — медиастинит, который быстро приводит к сепсису и смерти. В такие моменты время играет против нас, словно стрелки часов на привокзальной площади, которые решили устроить спринтерский забег, как раз тогда, когда ты опаздываешь на поезд. Каждая минута промедления – приближение смерти пациента. Однако я не мог сказать диагноз так, наобум, нужна была проверка.

— Срочно! Эзофагоскопия — только очень аккуратно, чтобы не усугубить! Скажите эндоскопистам, пусть будут нежнее, чем гейши перед важным клиентом! И КТ грудной клетки с контрастом, если это вообще возможно сейчас. Если нет — не тратьте время. Анализ крови: общий, биохимия, коагулограмма, группа крови и резус-фактор! — скомандовал я, чувствуя, как адреналин вытесняет всю усталость и замещает ее наглостью, которую я до этого момента копил в себе. Паника ушла, осталась только холодная, хирургическая концентрация, такая привычная бывшему мне.

Медсестры и ординаторы, привыкшие к моей "бездарности" и к тому, что я большую часть времени выглядел так, будто только что проиграл в карты все свои сбережения, вздрогнули, но бросились выполнять указания. Думаю, я произнес это слишком властно. Помню, один мой интерн сказал, что голос мой звучит словно команда "Ату его!" на охоте.

— Танака, ты со мной! Срочно звоните в операционную. Подготовить всё для левосторонней торакотомии. Немедленно! Подозрение на разрыв пищевода.

Танака, все еще ошарашенный моим преображением, казалось, поперхнулся воздухом, но без лишних слов кивнул и побежал, на ходу доставая телефон. Я слышал, как он кричит в трубку: «Операционная! Это Танака! Срочно готовьтесь! Херовато-кун… то есть, доктор Херовато сказал, что… да просто готовьтесь, мать вашу!» Я еле сдержал улыбку. Прогресс налицо. Сразу чувствуется русская школа.

Пациент застонал. Его дыхание стало поверхностным, словно он пытался вдохнуть через соломинку, а давление все продолжало падать. Я понимал, что каждая секунда на счету. Медиастинит развивается стремительно.

Вернулся интерн с результатами рентгена и кратким докладом после попытки эзофагоскопии (которую пришлось прервать из-за ухудшения состояния пациента). Его глаза были большими, как блюдца.

— Доктор, на рентгене явное расширение средостения, смещение трахеи и газ под кожей до шеи! А эндоскопист говорит, что видит отек и признаки травмы в пищеводе, но не смог продвинуться дальше, пациент стал совсем нестабилен!

И все-таки проблема в пищеводе, как я и думал.

— Понял. Больше никаких исследований, которые тратят время. В операционную! Немедленно! — принял я окончательное решение, отмахнувшись от лишних формальностей.

— Но... но торакального хирурга нет! — снова запаниковал Танака, вернувшийся из операционной, его голос сорвался на визг. Он выглядел так, будто его только что вытащили из центрифуги и заставили работать в больнице.

— Торакальный хирург есть. Я! — отрезал я, бросая на него взгляд, от которого, по идее, должны были вянуть помидоры. Как минимум, вяли, когда это были глаза известного на всю Россию хирурга Александра Шпакова. Как же они смотрятся от зеленого юнца-японца, было пока неизвестно.

Пациента покатили к операционной.

— Танака, ты идешь со мной! Будешь ассистировать! — бросил я через плечо и, кажется, совсем «убил» его.

Танака ошарашенно смотрел на меня.

— Я?! Но я… я же… я же только…

— Вспомнишь всё, чему учили! Вперёд! Или ты хочешь, чтобы пациент помер у нас на глазах, а Профессор Тайга потом из нас двух котлеты сделал? — усмехнулся я, пытаясь разрядить обстановку. В конце концов, юмор — лучшее обезболивающее, особенно для ассистента.

Танака, видимо, представил себе эту печальную картину. Он вздрогнул, но, скривившись, засеменил за мной. «Вот и отлично. Страх – великий мотиватор», – подумал я.

В операционной уже кипела работа. Медсестры накрывали инструментарий, анестезиолог, казалось, уже совсем дедушка, готовил наркоз. Я даже немного удивился, что все-таки кто-то пришел. Было у меня внутри большое опасение, что операцию ординатора никто не воспримет всерьез.

— Доктор Акомуто, вы уверены? — спросил анестезиолог, смотря мне прямо в глаза.

Я сглотнул. Было что-то в нем такое…

Быстро взмахнув головой и очистив ненужные мысли, я лишь кивнул и пошел дезинфицировать руки. Рядом их вовсю натирал Танака, бледный и трясущийся, как осиновый лист на ветру.

— Не дрейфь, Танака. Нельзя нам волноваться. Надо помочь пациенту и доказать, что мы с тобой не простые оболтусы.

Кажется, это немного помогло взбодрить моего ассистента. Мне, конечно, хотелось продолжить: «А если не справимся, то профессор Тайга нам такое устроит, что сакэ придется не из пиалки пить, а вливать через трубочку».

— Херовато-кун… я… я никогда не ассистировал на такой операции…

— Просто внимательно следи за тем, что я делаю. Как говорит один мудрый народ: "Глаза боятся, а руки делают". Только немного по-другому: руки-то делают, а глаза не должны бояться! Иначе тебе будет хуже, чем пациенту! — Я хлопнул его по плечу, отчего он подпрыгнул. — Давай, Танака! Вперёд, к победе над медиастинитом!

И вот пациент был готов. Анестезиолог дал отмашку, и я подошел к операционному столу. Инструментарий все-таки немного отличался от нашего, но функционал был интуитивно понятен. Ну, как ружья – каждое уникально, но стреляет так же.

— Скальпель! — твёрдо сказал я.

Медсестра тут же подала мне скальпель. Взяв его в руку, я почувствовал привычную тяжесть, то самое ощущение контроля над самой жизнью и смертью. Руки, пальцы – всё работало на удивление идеально, как будто это были мои родные руки, прошедшие через сотни операций, где я в прямом смысле вырывал людей из лап костлявой.

— Херовато-кун… — проблеял где-то рядом Танака.

— Что? — недовольно проворчал я, делая левосторонний торакотомный разрез, открывающий доступ к нижнему отделу пищевода.

— А давно ты стал левшой..?

Я замер. Твою же ж мать. С этим всем я и забыл, что не левша в этом сне. Я пробурчал что-то в ответ, а потом снова сосредоточился на операции. Позже будем расхлебывать, а сейчас нужно спасать пациента.

И вот передо мной открылась грудная полость. Картина была просто ужасающей, словно декорации для фильма ужасов: средостение было отечным, с пузырьками воздуха и признаками воспаления, а из глубины раны пробивался зловонный запах, словно кто-то забыл мусорное ведро на месяц.

— Отсос! Быстро и осторожно! — скомандовал я, чувствуя, как внутри нарастает напряжение.

Медсестра среагировала мгновенно. Мы начали удалять всю ту муть из грудной полости, чтобы получить хоть какой-то обзор.

— Танака, ретракторы! — тот весь аж задергался, и я зашипел. – Аккуратнее, мы ж не в кузнице.

Мои глаза бегали, ища источник кровотечения. Пищевод в области кардиального отдела (ближе к желудку) был отечен, стенка напряжена, словно перекачанная покрышка. Вскоре я увидел его — линейный разрыв длиной около 4-5 сантиметров, из которого сочились желудочный сок и остатки жидкости. Ну точно, как я и думал. Привет, дружище, а я тебя ждал.

— Вот оно! Травматический разрыв дистального отдела пищевода! — сказал я, чувствуя облегчение от поставленного диагноза и одновременно тяжесть от понимания всей сложности ситуации.

Это была крайне деликатная и сложная работа. Ткани пищевода очень нежные и легко рвутся, особенно когда они уже воспалены и отечны. Каждый шов должен быть идеальным, чтобы предотвратить дальнейшее просачивание. Одна ошибка – и всё, финита ля комедия.

— Нужны тонкие атравматические нити!

Я начал осторожно накладывать первые швы, словно чувствуя каждый миллиметр ткани под кончиками пальцев. Сначала шел непрерывный обвивной шов, предназначенный для нежного сшивания краев раны, не натягивая и не травмируя их. Внезапно, когда я уже почти завершил первый слой, из глубины раны хлынула тонкая струйка свежей крови.

— Чёрт! — вырвалось у меня. При такой воспаленной и нежной ткани кровотечение было ожидаемо, но, как всегда, не вовремя. — Танака, отсос. Быстро! — голос мой был ровным, но внутри все сжалось. Старый анестезиолог, словно почувствовав, что дело пахнет жареным, тут же усилил подачу препарата.

Я быстро оценил ситуацию. Кровь сочилась из мелкого сосуда на одном из краев разрыва, который, вероятно, был поврежден воспалением или неаккуратным движением. Это не было массивное кровотечение, но на пищеводе даже небольшое просачивание может быть фатальным.

— Изогнутый зажим, — выдохнул я через зубы. Медсестра подала мне инструмент, и я аккуратно захватил кровоточащий сосуд, чувствуя, как тот пульсирует. — Так, Танака, держи это, — я передал ему зажим, убедившись, что он держит его надежно.

Затем я быстро наложил отдельный шов, чтобы лигировать кровоточащий сосуд. Накладывание швов на таких мелких сосудах всегда требует ювелирной точности. Адреналин бурлил в крови, что внутри аж потрясывало, хотя снаружи я старался оставаться спокойным.

Наконец, все сложные моменты остались позади. Сейчас оставалась лишь монотонная, но аккуратная работа: осторожно, шаг за шагом восстанавливать целостность стенки пищевода, используя несколько слоев швов, чтобы обеспечить максимальную герметичность. Можно сравнить это с вышиванием крестиком, только вместо канвы – живые ткани, а вместо ниток – хирургические шовные материалы. Привычная рутина торакального хирурга.

— Танака, подай… вот этот зажим. Нет, не тот, и не этот. Да, вот он.

Я чувствовал, как ассистент мой понемногу успокаивается, видя, что пока все идет как по маслу и ничего ужасного не случилось. Его движения стали точнее, паника ушла, а на лице появилось что-то, отдаленно напоминающее сосредоточенность. Я даже зауважал немного паренька, не все в такой стрессовой ситуации, так еще и только-только окончив интернатуру, смогут найти в себе смелость и силы проводить такую операцию. Ведь это большие риски, и если что пойдет не так, винить будут весь наш состав.

Я оглядел операционную: я, Танака, старый дедушка-анестезиолог и медсестра, тоже в возрасте. И если то, почему Танака согласился на такую рискованную авантюру, я понимал, то вот что эти двое тут делали по собственной воле, было мне не ясно.

— Херовато-сан, мы пока держимся, но вам лучше бы поторопиться, — словно почувствовав, произнес анестезиолог. Я сжал губы. Сам знаю, что времени мало, но что поделать. Если сильно поспешу, то могу еще хуже сделать.

Однако, к счастью, в итоге все прошло хорошо. Накладывая последний шов на пищевод, я почувствовал, как по лбу стекает пот, обжигая глаза. Я даже не заметил, как сильно был напряжен. Но, что удивительно, усталости, беспокоящей меня уже долгое время, не было, лишь только адреналин и сосредоточенность.

— Всё, разрыв ушит! — выдохнул я, чувствуя, будто груз сваливается с плеч. — Теперь дело за малым.

В целом, остальная часть операции прошла, можно сказать, уже "на расслабоне". Так что когда я произнес "Закончили", по операционной прокатился облегченный вздох. Казалось, никто не мог верить, что эта сумасшедшая операция все-таки завершилась успешно. А я не верил, что наконец-то могу размять затекшие плечи и спину.

— Давление стабильно. Пульс тоже. Состояние пациента в норме, — буднично сообщил анестезиолог.

Я снял перчатки и бросил те в контейнер.

— Спасибо всем за работу.

Анестезиолог и медсестра поклонились, и я, немного поколебавшись, поклонился в ответ. Пока еще не мог привыкнуть к этим всем формальностям. Танака стоял рядом, и глаза его горели, как лампочки в новогодней гирлянде. Казалось, будто он только что пробежал марафон.

— Херовато-кун… я… я не знал, что ты… я думал, ты только и можешь, что в игры на телефоне играть и сопли жевать! А ты…

— Умею удивлять, — усмехнулся я.

— Да ты круче всех, кого я знаю! — все распалялся Танака, что я аж даже засмущался немного. — Что же скажет профессор Тайга, когда узнает!

Я рассмеялся.

— Иди лучше расскажи дежурному врачу, а то он, наверное, уже поседел там от ожидания. А я пока приведу себя в порядок. Мне нужно помыться, я себя чувствую, как после встречи с полком самураев.

Пока я мыл руки в предоперационной, в голове проносились мысли. Я сделал это. Даже во сне, в совершенно по-другому ощущаемом теле, незнакомой больнице, с незнакомой бригадой. Правда я совершенно не думал, что это нереально. Усталость, адреналин, то самое чувство дышащей в затылок смерти — все казалось таким настоящим.

Вернувшись в ординаторскую, я застал Танаку, который с восторгом что-то рассказывал по телефону, размахивая руками, словно дирижер на симфоническом концерте. Заметив меня, он тут же повесил трубку и вскочил.

— Херовато-кун! Ты просто… просто чудо! Я не верил своим глазам! Ты действовал так уверенно!

— Просто сделал свою работу, Танака, — сказал я, пытаясь сохранить невозмутимый вид, хотя внутри меня что-то ликовало. Это было как выкурить хорошую сигарету после долгого воздержания.

В этот момент дверь ординаторской распахнулась с таким грохотом, будто в неё врезался поезд. На пороге появился профессор Тайга. С маленьким чемоданом в руке, в дорожном костюме, немного помятый, но со взглядом, готовым прожечь дыру в бетоне.

Танака застыл с открытым ртом, его энтузиазм моментально испарился, оставив на лице лишь смертельную бледность. Профессор Тайга окинул нас взглядом и остановился на мне.

— Слышал, тут у вас было весело, — медленно, с расстановкой произнёс он, и его голос был тише обычного, что было даже страшнее, чем его крик. — И, кажется, без меня. Да, Херовато-кун.

___________________________________________________

Не бойтесь, такие "медицинские" главы не будут частой практикой) Понимаю, что тяжело такое читать, но что уж поделать. Кое-где прямо в тексте пометки, но все же, чтобы слишком вам не захломлять мозг, смещаю тут. Кому надо – прочтет, кому не надо, пройдет мимо)

Справка:

Эзофагоскопия - осмотр внутренней поверхности пищевода при помощи эзофагоскопа или бронхоэзофагоскопа.

КТ грудной клетки с контрастом - медицинское исследование, позволяющее оценить состояние внутренних органов и сосудов, артерий при помощи рентгеновского излучения и специального раствора, введенного человеку внутривенно, орально или через прямую кишку.

Лигирование кровоточащего сосуда – это метод остановки кровотечения путём перевязки сосуда лигатурой, обычно используемой при хирургических операциях или эндоскопических процедурах.