Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1

Глава 10

Пробуждение в этом доме, однако, совсем не напоминало рекламу кофе, где лучезарная блондинка томно потягивается в белоснежных простынях под пение райских птиц. Мое утро в приюте, как правило, начиналось со звуков, способных поднять мертвого и заставить его бежать марафон. Сегодняшний день не стал исключением. Виновником моего резкого возвращения из небытия (где мне, кажется, в очередной раз припоминалась Наталья Львовна, доказывающая, что сон — это не приятная мелочь, а базовая потребность организма) стал глухой удар, а затем — победный клич, достойный самурая, только что повергшего врага.

Я рывком сел на кровати. В дверях с выражением чистого восторга на лице стояли Рин и Рен, которые только что запустили в мою многострадальную дверь футбольным мячом.

— Го-о-ол! — завопил Рен. — Команда «Разбуди соню Херо-куна» побеждает со счетом один-ноль!

Я смерил их взглядом, в котором смешались остатки сна, вселенская усталость и легкое желание применить свои хирургические навыки для разборки и последующей неправильной сборки футбольного мяча.

— Если команда «Разбуди соню Херо-куна» сейчас же не испарится, то команде «Получи леща от Акомуто» придется попросить судью в лице тетушки Фуми выдать той красную карточку, — прохрипел я, и, кажется, мой утренний голос прозвучал достаточно убедительно. Близнецы хихикнули и, как два маленьких ниндзя, растворились в коридоре.

Я тяжело вздохнул и рухнул обратно на подушку. Все никак я не мог привыкнуть к тому, что здесь тишина была дефицитом, почти как трезвый хирург на корпоративе. Быстро натянув какую-то одежду и умывшись, я спустился вниз. Запах риса, мисо-супа и чего-то неуловимо-сладкого витал в воздухе. За столом уже сидела почти вся орава. Макото с энтузиазмом рассказывал Юки, как он во сне в одиночку отбил атаку гигантского кальмара, Юки молча кивал, но в глазах его читался явный скепсис. Хината сосредоточенно пыталась построить из риса башню, достойную любого уважающего себя сёгуна.

— Доброе утро, братец, — Хана, сидевшая напротив, оторвалась от своей еды и смерила меня своим фирменным пронзительным взглядом маленького японского прокурора. — Ты сегодня похож на зомби больше обычного.

— Вот спасибо, — буркнул я, усаживаясь на свое место.

— Я тут подумала, — не унималась она, подозрительно прищурившись. — И все-таки вся эта история про твое внезапное преображение… Это все часть твоего хитрого плана! Ты специально притворялся лентяем, чтобы никто не заподозрил, что ты на самом деле гений и не упек тебя в лабораторию на обследование твоего мозга!

Я поперхнулся чаем. Господи, да у них тут у всех сговор?

— Хана, твоей фантазии позавидовал бы любой сценарист, — ответил я.

Тетушка Хару, услышав наш разговор, рассмеялась и поставила передо мной миску с рисом.

— Не слушай ее, Акомуто-кун. Просто ты взрослеешь. Работа мужчину меняет.

Тут в дверях кухни появилась тетушка Фуми.

— Меняет, если он работает, а не витает в облаках, — твердо проговорила она. — Поел, так что бегом в больницу. Нечего тут прохлаждаться.

Проглотив завтрак и попрощавшись со всеми, я уже был на пороге, когда меня догнала тетушка Хару и сунула в руки сверток.

— Держи. Онигири. Танака мне передал, что ты с тунцом очень полюбил.

Я благодарно кивнул, взял сверток и направился на работу.

Дорога до больницы стала для меня своего рода медитацией. Я шел по чисто выметенным улочкам, вдыхал утренний воздух и пытался навести порядок в голове. В голову все лезли одни и те же мысли, которые уже, если быть честным, мне надоели. Но не думать об этом я не мог. Этот невероятно «детализированный» мир с каждым днем мне казался все реальнее, и я никак не мог избавиться от мысли, что я просто ввожу себя в заблуждение.

За этими размышлениями я не заметил, как на полном ходу врезался в кого-то. Раздался глухой стук и брань. Я больно упал на пятую точь и увидел, как покатились по асфальту апельсины, или мандарины, или что у них тут за оранжевые шарики, кто знает эти японские фрукты. Подняв голову, я увидел перед собой невысокого, но коренастого старикана с лицом, сморщенным, как печеное яблоко. Его глаза чуть ли молнии не метали.

— Смотреть надо, куда прешь, сопляк! — проскрипел он, тыча в меня пальцем. — Вечно носитесь, уткнувшись в свои дурацкие телефоны! Никакого уважения к старшим!

Я опустил взгляд. Вокруг уже раскатилась целая гора цитрусовых. Захотелось сразу съязвить: "Простите, не заметил вас в тени вашего непомерного чувства собственной важности", но вместо этого я почему-то почувствовал укол вины.

— Простите, я задумался, — сказал я и присел, чтобы помочь ему собрать фрукты.

— Не трогай! — рявкнул старик так, будто я пытался украсть у него фамильные драгоценности. — Сам справлюсь! А ты иди куда шел, пока еще чего не натворил, недотепа!

Он, кряхтя, собрал свои мандарины в пакет, еще раз смерил меня испепеляющим взглядом и, что-то бормоча себе под нос про «современную молодежь», зашагал прочь. Я остался стоять, провожая его взглядом и чувствуя странное послевкусие от этой встречи. День определенно не задался.

В больнице же меня встретил Танака. Его глаза горели энтузиазмом.

— Херовато-кун! Ты не поверишь! Новая версия! — зашептал он, таща меня в ординаторскую.

— Только не говори, что теперь я аватар и повелеваю стихиями, — устало вздохнул я.

— Почти! Медсестра Аяка теперь утверждает, что у тебя не просто энергия «ци», а редчайшая ее разновидность — «исцеляющее касание», которое передается только по мужской линии в роду потомственных врачевателей императорской семьи! На самом деле ты внук потерянного правнука императора Хигасияма.

Я остановился и посмотрел на него. Ага, и впрямь «Фига се яма», в которую я попал.

— Танака. Иногда мне кажется… — я даже замолчал, не зная, как описать все то, что я думаю о сплетнях в их больнице. Затем лишь вздохнул, так и не найдя подходящих слов, и продолжил: — Стоит ли мне ждать, когда у меня из спины крылья вырастут или я начну лазером из глаз стрелять?

— Ну… об этом пока слухов нет, — серьезно ответил Танака. — Но я буду держать тебя в курсе!

Я покачал головой и пошел переодеваться. Слухи жили и размножались, и я, если честно, даже не хотел еще больше погружаться в это болото. Обход с профессором Тайгой прошел в уже привычном ключе. После той операции он стал слишком активно за мной наблюдать и не упускал повода погонять меня по всей теории и практике, как будто пытаясь понять, как же такой дурак, как я, все-таки совершал такое чудо. Ну а я что? Отвечал, работал, иногда, конечно, специально не отвечал на особо сложные вопросы, чтобы совсем не подвергать в шок остальных, но в целом дальше притворяться дураком не стал. Не видел смысла.

— Херовато, — остановился он у кровати пациента с недавно установленным кардиостимулятором и снова обратился именно ко мне. — На ЭКГ спайки. Твои действия?

— Проверю порог стимуляции и чувствительность, — ответил я. — Посмотрю импеданс, исключу смещение электрода через рентген. Если надо — перепрограммирую: увеличу амплитуду или ширину импульса. Если и это не поможет — будем думать про ревизию.

Тайга хмыкнул и двинулся дальше, к следующим пациентам. Танака, как всегда, показал мне большой палец, остальные же ординаторы окинули недовольным взглядом. После обхода снова началась рутина. Бумажки, осмотры, назначения. Я сидел за столом, заполняя историю болезни, и краем уха слушал, как Танака спорит с другим ординатором о преимуществах ручного шва. Я усмехнулся. Еще пару недель назад Танака даже боялся подойти к пациенту без старшего врача, а теперь рассуждал о хирургических техниках. Даже самого непробиваемого лентяя и оболтуса можно заинтересовать работой, главное найти подход.

Внезапно по больнице разнесся пронзительный звук сирены скорой помощи, а затем по громкой связи раздался голос дежурного врача: «Кардиобригаду срочно в приемное отделение! Мужчина, 72 года, острая боль в груди!»

Я встал и направился в приемную с несколькими другими ординаторами. Там, на каталке, окруженный перепуганными фельдшерами, лежал он. Тот самый старик с мандаринами, которого сегодня утром я так неудачно встретил. Он был бледен, губы посинели, а рука судорожно сжимала грудь.

— Давление падает! 100 на 60! — крикнул один из фельдшеров. — Нитроглицерин не помогает!

Старик тяжело дышал, и в какой-то момент его затуманенный болью взгляд встретился с моим. Узнавание промелькнуло в его глазах, смешанное с шоком и… страхом? Чего боишься, старик, не убью ж я тебя под шумок.

И опять та же ситуация: все стоят и смотрят, но никто не решается действовать. Это уже даже становилось не смешным. Я шагнул вперед.

— Я ординатор Акомуто, — спокойно сказал я, отстраняя растерянного интерна. — Что в анамнезе?

— Гипертония, ишемическая болезнь сердца. Десять минут назад внезапно почувствовал жгучую боль за грудиной, иррадиирущую в левую руку и спину, — быстро доложил фельдшер.

Я взял фонендоскоп и приложил к груди старика. Сердечные тоны были глухими, но я услышал кое-что еще. Тихий, но отчетливый шум трения. Как будто два куска наждачной бумаги терлись друг о друга в такт сердцу. Шум трения перикарда.

— Быстро ЭКГ! — скомандовал я.

Медсестра тут же подключила электроды. На мониторе появилась кривая. Конкордантный подъем сегмента ST во всех отведениях. Это не был типичный инфаркт. Это был острый перикардит. Но почему такое резкое ухудшение и падение давления? Я быстро пропальпировал шею старика. Шейные вены были вздуты. Это, в сочетании с низким давлением и глухими тонами сердца, складывалось в одну картину. Триада Бека.

— У него тампонада сердца! — сказал я так уверенно, что все вокруг замерли. — Жидкость скапливается в перикарде и сдавливает сердце. Он умрет в течение нескольких минут, если не убрать давление.

— Но профессор Тайга на сложной операции! — пискнул какой-то интерн.

— Операционная не понадобится. Это можно сделать здесь. Мне нужен набор для перикардиоцентеза. Быстро! И УЗИ-аппарат.

Все вокруг забегали. Перикардиоцентез — пункция сердечной сорочки. Процедура, требующая ювелирной точности. Один неверный миллиметр — и игла может проткнуть миокард. Это была работа для опытного кардиолога, но никак не для ординатора. Но времени на раздумья, как всегда, не было.

Мне подкатили УЗИ-аппарат. Я приложил датчик к груди старика. Так и есть. Между сердцем и перикардом я увидел темную полоску — скопившаяся жидкость, которая не давала сердцу нормально сокращаться.

— Готовьте иглу и лидокаин, — сказал я, обрабатывая место прокола антисептиком.

Медсестра молча подала ампулу и шприц. Я быстро набрал раствор и вколол его подкожно под мечевидным отростком, затем чуть глубже — в проекцию предполагаемой пункции.

Старик чуть вздрогнул и непроизвольно пошевелился.

— Держите его, — сказал я спокойно, не отрывая взгляда от прокола.

Старшая медсестра, не задавая вопросов, аккуратно зафиксировала его плечо и грудную клетку. Старик слабо застонал, но больше не двигался.

— Потерпите, это ненадолго, — бросил я ему. Он не ответил, лишь тяжело выдохнул.

Я отбросил пустой шприц, взял другую, уже длинную и толстую иглу, быстро присоединил к ней шприц. Под контролем УЗИ я медленно ввел иглу. Сантиметрик за сантиметриком. И вот я почувствовал характерный провал — игла вошла в полость перикарда. Я подсоединил шприц и потянул поршень на себя. В шприц полилась соломенно-желтая жидкость с примесью крови. Таким образом выкачал я где-двадцать миллилитров. Потом еще. И еще. И с каждым откачанным миллилитром я видел, как на мониторе выравнивается давление и успокаивается пульс. Старик перестал задыхаться, синева на губах тут же начала спадать.

Откачав около сто пятидесяти миллилитров, я аккуратно извлек иглу.

— Состояние стабилизировалось. Готовьте его к переводу в кардиореанимацию. Дальше им займутся специалисты.

Я снял перчатки и бросил их в лоток. В приемном отделении стояла гробовая тишина. Все молча смотрели то на меня, то на спасенного старика. А я смотрел на этого сварливого деда, который каких-то несколько часов назад называл меня недотепой. И в голове пронеслась лишь одна мысль: «Ну что, старый ворчун. Похоже, этот "сопляк" только что спас твою жизнь. Не суди книгу по обложке».

Тишину, нарушаемую лишь мерным писком кардиомонитора, разорвал громкий вздох облегчения. Интерн, которого я довольно резко отстранил, смотрел на меня так, словно я только что на его глазах превратил воду в сакэ. А старшая медсестра, женщина с боевым опытом, прошедшая огонь, воду и, судя по выражению ее лица, не одно поколение бестолковых и бесстрашных ординаторов, медленно покачала головой. Именно она не растерялась и подала мне все необходимые инструменты. Я с благодарностью и почтением ей поклонился, она чуть склонила голову в ответ.

Старик на каталке просто дышал, не глядя ни на кого. А потом его глаза прояснились, и взгляд нашёл меня. Я ожидал чего угодно: ругани, вопросов, может, даже запоздалого возмущения. Но он молчал и просто смотрел на меня, и в глубине его морщинистого лица боролись упрямство, стыд и, кажется, толика искреннего изумления. Наконец, он с трудом приподнял руку — не ту, что сжимала грудь, а другую — и неуверенно показал мне большой палец. А затем его губы шевельнулись, и до меня донесся едва слышный хрип:

— А мандарины оказались… дрянь.

Я усмехнулся.

— Значит, не зря вернули вас с того света. Будет повод купить другие.

Прежде чем он успел ответить, его уже увозили в сторону лифтов, ведущих в реанимацию. Я проводил его взглядом и только потом осознал, что за моей спиной материализовалась фигура, чье присутствие ощущалось физически, как падение атмосферного давления перед бурей. Профессор Тайга.

Он стоял, сложив руки на груди, в своем как всегда идеально чистом халате, и его лицо было абсолютно непроницаемым. Тайга окинул взглядом опустевшую каталку, брошенные перчатки, шприц с откачанной жидкостью и, наконец, остановил свой взгляд на мне. Затем покачал головой.

— Херовато, ко мне в кабинет. Сейчас же.

И он развернулся и пошел, не дожидаясь ответа. Я обреченно вздохнул. Опять. Этот «ковер» в кабинете начальника становился для меня уже почти таким же рутинным ритуалом, как утренний кофе. Тайга молча сел за свой стол и жестом указал мне на стул напротив. Я сел. Он взял со стола историю болезни, которую ему уже успели принести, и начал читать.

— Перикардиоцентез в условиях приемного покоя, — наконец произнес он, не поднимая глаз от бумаг. — Без старшего хирурга.

Я молчал. Профессор, ну что вы опять? Мне кажется, я уже успел доказать, что совсем не дурак. Сами же каждый день меня гоняете по теории, так думаете, что в практике я полный дурак? Однако ничего из своих мыслей я не сказал и лишь продолжил молчать.

— Ты осознавал риск? — продолжил Тайга. — Одно неверное движение — и ты бы проткнул ему правый желудочек. Внутреннее кровотечение, экстренная операция, которую было бы уже некому проводить. И в итоге — труп в приемном покое и скандал на всю префектуру. Твоя карьера закончилась бы, не успев начаться.

— Я осознавал другой риск, профессор, — все-таки не выдержал я, встречая его серьезный взгляд. — Риск бездействия. У него была тампонада. Без пункции он бы умер в течение пяти, может, десяти минут. Вероятность летального исхода при бездействии — сто процентов. Вероятность при моих действиях была... вполне приемлемой.

Профессор Тайга откинулся на спинку кресла. Он долго смотрел на меня, и я не мог понять, что творится у него в голове.

— Приемлемой, говоришь? — он хмыкнул. — Ты играл в рулетку с чужой жизнью, Херовато. И с репутацией этой больницы.

— Профессор, вы и так уже поняли, что я никогда не играю с жизнями, — серьезно ответил я. — Иначе не проверяли бы меня на каждом обходе. Вы и так знаете, что это в моих силах, но все равно отчитываете меня, как нашкодившего котенка.

— Ты наглец, Херовато, — после долгой паузы все-таки сказал он. — Невероятный, самоуверенный наглец и дурак. Но… — он снова взял в руки историю болезни, — но я все равно не могу понять, как из неуча ты вдруг стал высококлассным хирургом. Ты не можешь судить меня за сомнения.

И он был прав. В такое тяжело было поверить. Я даже не знал, как бы я поступил, если бы вдруг в моем отделении вдруг появился какой-нибудь Вася Пупкин с еле законченной вышкой, а потом показал навыки мастерства. Тут бы я либо засомневался в ВУЗе, либо в своем рассудке. Либо и в том, и в том.

— Танака и остальные продолжат заниматься бумажной работой и изучать теорию, — вдруг сказал Тайга, отодвигая от себя карту пациента. — Кажется, у них это получается лучше, чем стоять столбом в критической ситуации. А вот у тебя, Херовато, с завтрашнего дня новое расписание.

Я напрягся.

— Ты будешь моим первым ассистентом. На всех операциях. Без исключений. Теперь я буду следить за тобой круглосуточно, Акомуто-кун.

Я ошарашенно кивнул.

— А теперь иди, — махнул он рукой. — Твоя смена уже закончилась. И постарайся никуда не вляпаться.

___________________________________________________

Справка:

Анамнез в медицине - это совокупность сведений о пациенте, полученных при медицинском обследовании, обычно путем опроса самого пациента или его близких, а также из медицинской документации.

Фонендоскоп — это своего рода усовершенствованный вариант стетоскопа. Его активно используют для прослушивания легких, бронхов и сосудов. Хоть и присутствует небольшой шум, устройство все равно эффективнее, чем стетоскоп.

Острый перикардит - это воспаление перикарда, внешней оболочки сердца, которое начинается внезапно и может сопровождаться болью в груди, одышкой и другими симптомами.