Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1

Глава 29

Пробуждение было похоже на медленное, мучительное всплытие со дна Марианской впадины. Хотя, кажется, у меня уже каждое пробуждение такое. Сначала сквозь толщу вязкого сна начали пробиваться первые неясные звуки: далекий гул города, щебетание какой-то особо оптимистичной птахи за окном.

Я рывком открыл глаза, и мир тут же отомстил мне за эту дерзость, взорвавшись в голове фейерверком из тупой, ноющей боли. Вчерашнее сакэ, выпитое в компании Савамуры и Нишинои, передавало мне пламенный, хоть и немного запоздалый, привет. Я сел, свесив ноги с кровати, и огляделся. Комната, залитая мягким утренним светом, была пуста. Вторая кровать, принадлежавшая моему загадочному соседу, была идеально, просто до омерзения идеально заправлена. Ни единой складочки, ни малейшего намека на то, что здесь вообще кто-то спал.

Я потёр виски, пытаясь вспомнить, слышал ли я, как он уходил. Нет. Этот парень был не просто человеком, он был призраком. Я встал, и пол качнулся под ногами, словно палуба корабля в девятибалльный шторм. Кое-как доковыляв до ванной, я сунул голову под ледяную струю воды. Это немного помогло. По крайней мере, дятлы в моей голове прекратили играть на барабанах и перешли на более мелодичную флейту.

Пока я чистил зубы, размышляя о вечном, мой взгляд упал на телефон. На экране сиротливо мигало уведомление. Я открыл его. Сообщение в общем чате «Семья».

Хана: «Братец, ты там хоть носки чистые надел?».

Я усмехнулся. Они никогда не упустит шанса съязвить. Я быстро напечатал ответ, стараясь, чтобы пальцы попадали по нужным буквам.

Я: «Нет, хожу в грязных, чтобы ко мне лишний раз не подходили. Лучше скажи: чего не спишь?».

Хана: «Да тут Карупин, видимо, влюбился в кошку соседей и уже с утра распевает такие сиринады, что вянут не только цветы, но и мои уши. Плейбой хренов!»

Я весело хмыкнул. Так, долг перед семьей выполнен, можно приступать к долгу перед человечеством. Я кое-как натянул на себя вчерашнюю одежду, которая, кажется, за ночь успела обидеться на меня и помяться в самых неожиданных местах, и поплелся на работу.

Дорога до больницы была недолгой. Люди, спешащие на работу, были похожи на муравьев, каждый из которых знал свой маршрут. Я шел, засунув руки в карманы, и размышлял. Размышлял о том, что этот сон, или кома, или что бы это ни было, затягивается. И что самое страшное — я начинал к нему привыкать. И это пугало. Пугало, потому что где-то там, в другой реальности, лежал на больничной койке профессор Шпаков. А я здесь, играю в доктора в чужом теле, в чужой стране.

Я уже почти подошел к больнице, когда мой философский настрой был грубо прерван. Сначала я услышал звук. Низкий рокочущий гул, который не спутаешь ни с чем. Это был звук дорогого, мощного двигателя. А затем, из-за поворота, выплыл он. Автомобиль.

Это был не просто автомобиль. Ярко-красный, цвета спелой, налившейся солнцем вишни, он блестел на утреннем солнце так, что глазам становилось больно. Я не особо разбирался в машинах, но даже мне было понятно, что эта тачка стоит, как годовой бюджет моей старой больницы вместе с главврачом и его честно заработанной дачей.

Машина бесшумно подкатила к главному входу, на парковку, предназначенную исключительно для руководства, и замерла. Дверь, взмахнув вверх, открылась. И на асфальт ступила нога в изящной черной туфельке на тонкой, как игла, шпильке. А затем появилась и она сама.

Мей Теруми.

На ней был идеально скроенный черный брючный костюм, который сидел на ней так, словно его шили на заказ лучшие миланские портные. Строгий, но с какой-то дьявольской элегантностью, он подчеркивал каждый изгиб ее фигуры, не показывая при этом ничего лишнего. Под пиджаком виднелся краешек белоснежной шелковой блузки. Лицо скрывали большие темные очки в стильной оправе, а в руке она держала небольшую кожаную сумочку.

Она захлопнула дверь, и машина тихо пискнула, становясь на сигнализацию. А затем она пошла. Спина прямая, как струна, подбородок чуть приподнят. Ее бедра плавно покачивались в такт шагам.

Вздохнув, я тоже направился ко входу. И, разумеется, по закону вселенской подлости, когда я подошел к лифтам, она стояла там. Одна. Я встал в паре метров от нее, делая вид, что увлеченно изучаю трещину на потолке.

Лифт прибыл. Двери с тихим шипением разъехались. Она вошла первой. Я, помедлив секунду, вошел следом. Двери закрылись, отрезая нас от остального мира. Мы остались вдвоем в этой зеркальной коробке, которая медленно ползла вверх. Я видел ее отражение в полированной стене. Она стояла, глядя прямо перед собой, и ее лицо было непроницаемой маской.

«И что делать? — лихорадочно соображал мой мозг. — Молчать? Это будет выглядеть глупо. Поздороваться? Она меня в прошлый раз смешала с грязью, назвав подхалимом на поводке».

Нет. Я не школьник, чтобы робеть перед ней. В конце концов, я спас человека, а не украл у нее кошелек.

Я откашлялся.

— Доброе утро, Мей-сенсей.

Она не повернула головы. Лишь ее отражение в зеркальной стене едва заметно дернулось.

— Доброе утро, Херовато-сан, — ответила она, и ее голос был таким же ровным и холодным, как лед.

Лифт остановился. Шестой этаж. Двери открылись.

– Всего доброго, – бросил я уже на выходе, чисто автоматически.

– Удачного дня, – последовал такой же автоматический, холодноватый ответ из глубины лифта.

Мей пошла по коридору в сторону своего кабинета, я пошел в другую — в ординаторскую. И почему-то мне показалось, что в ее последней фразе прозвучала едва уловимая нотка… иронии? А может, мне просто показалось.

Я покачал головой и пошел в ординаторскую. Савамура и Инуи уже были там.

— Как спалось? — спросил Савамура, не отрываясь от планшета.

— Как убитому, — честно ответил я, доставая из шкафчика свой комплект формы.

— Логично, — раздался с угла безэмоциональный голос Инуи. — После интоксикации этанолом организм впадает в состояние, близкое к анабиозу, для восстановления гомеостаза. Учитывая твою массу тела и предположительное количество выпитого, фаза глубокого сна должна была составить не менее шести часов. Ты уложился в норму.

Я посмотрел на его макушку, торчащую из-за книг.

— Спасибо за консультацию, Инуи-сан. Я уж было начал волноваться, что умираю, — съязвил я, переодеваясь. — Ты, случайно, счет мне не выставишь?

— Консультация стоит пять тысяч иен, — так же невозмутимо ответил он. — Можешь положить на стол.

Савамура прыснул со смеху. Я только хмыкнул и затянул тесемки на штанах. Свежая, накрахмаленная форма приятно холодила кожу. И в этот самый момент дверь ординаторской распахнулась с такой силой, будто в нее врезался носорог на скейтборде. На пороге, тяжело дыша, появился Нишиноя. Его волосы стояли дыбом, на щеке все еще красовался красный след от подушки, а глаза были полны вселенской паники.

— Уф… еле успел… — выдохнул он, сгибаясь пополам и упираясь руками в колени.

— Рю, ты снова бежал по коридору? — с укоризной спросил Савамура.

— На входе я столкнулся с профессором Томимо! — простонал Нишиноя, выпрямляясь.

— И что? — спросил я.

— Он остановил меня и прочитал целую лекцию! — трагическим шепотом сообщил Рю. — Сказал, что больница — это храм науки и спокойствия, а не беговая дорожка. И что мой топот нарушает акустический гомеостаз больничного коридора и может негативно сказаться на хрупкой психике пациентов! А потом он еще минут пять рассказывал, как в его молодость ординаторы ходили на цыпочках и дышали через раз из уважения к старшим!

Я хмыкнул. Акустический гомеостаз. Невероятная фантазия.

— Тебе повезло, что он не заставил тебя писать объяснительную на тему «Вред бега для кармы начинающего врача», — заметил Савамура, возвращаясь к своему планшету.

— Он бы это сделал, — вставил свои пять копеек Инуи, не поднимая глаз. — Вероятность написания объяснительной повышается на 78%, если субъект не является племянником профессора.

— Так, команда «невыспавшиеся, но непобежденные», — громко объявил Савамура, отрываясь от планшета и хлопая в ладоши. — Через пять минут обход. Готовьте свои самые умные лица.

Мы вышли в коридор, выстраиваясь в некое подобие организованного отряда. Я ожидал увидеть слегка напыщенную фигуру профессор Томимо, но вместо него из-за угла появилась Мей.

— Доброе утро, — ее голос, ровный и холодный, пронесся по коридору, заставляя всех невольно выпрямиться еще сильнее. — Профессора Томимо не будет. Его срочно отправили на какую-то чрезвычайно важную конференцию. Так что следующие несколько дней за его пациентов отвечаю я. И, соответственно, за вас тоже.

Она обвела нас взглядом, и мне показалось, что я физически ощущаю, как этот взгляд проходится по каждому.

— Начнем, — коротко бросила она и двинулась к лифту.

Мы поплелись за ней. И тут я заметил, как в самом хвосте нашей процессии, стараясь держаться в тени, плёлся парень. Он был одет в такой же белый халат, но сидел тот на нём мешковато, словно с чужого плеча. Парень был немного сутулый, с вялым, каким-то безразличным выражением лица, и всё время пытался незаметно заглянуть в телефон, который прятал в кармане.

— Пс-с-с, братец, — зашипел мне на ухо Нишиноя, подкравшись сбоку. — Видишь того?

Я кивнул.

— Это он, — с кривой улыбкой прошептал Рю. — Томимо Токоряво. Наше ходячее проклятие.

А, вот оно что. Живой памятник непотизму. Теперь понятно, почему он выглядел так, будто его единственная забота в жизни — не разрядился бы телефон до обеда.

Мы вошли в первую палату.

— Пациент Фудзивара-сан, шестьдесят четыре года, — начал четко докладывать Савамура, заглядывая в планшет. — Поступил три дня назад. Диагноз: нестабильная стенокардия. Проведена коронарография, выявлен стеноз передней межжелудочковой артерии. Поставлен стент с лекарственным покрытием. Послеоперационный период без осложнений, показатели стабильны.

Мей кивнула, бегло просмотрела кардиограмму, висевшую у кровати. А затем, к полнейшему изумлению всех, повернулась не к Савамуре, не к Инуи, а прямо ко мне.

— Херовато-сан, — ее голос прозвучал как щелчок хлыста. — Напомните всем присутствующим, что такое нестабильная стенокардия.

В палате повисла тишина. Все уставились на меня. Я видел недоумение на лице Савамуры, любопытство в глазах Нишинои и ледяное спокойствие в зрачках Мей. Она хотела либо унизить меня, если я не отвечу, либо… что?

— Нестабильная стенокардия, — начал я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал ровно и уверенно, — это, по сути, предынфарктное состояние. Боль возникает внезапно, в покое, длится дольше и хуже снимается нитроглицерином. Это сигнал о том, что атеросклеротическая бляшка в сосуде стала «активной», на ней образуется тромб, и до полного инфаркта остался один шаг.

Я закончил и посмотрел ей прямо в глаза. Она выдержала мой взгляд, и на ее губах не дрогнул ни один мускул.

— Хорошо, — холодно констатировала она. — Раз вы так хорошо разбираетесь в теории, Херовато-сан, этот пациент теперь ваш. Будете лично контролировать его антитромбоцитарную терапию и следить за динамикой. Заполните все необходимые бумаги.

Она развернулась и направилась к следующей койке. Снова доклад Савамуры. И снова вопрос ко мне.

— Херовато-сан. У пациента после операции развилась фибрилляция предсердий. Каковы наши первоочередные задачи?

— Первое — контроль частоты сердечных сокращений, чтобы не допустить тахисистолии и сердечной недостаточности. Второе — антикоагулянтная терапия для профилактики тромбоэмболических осложнений, в частности, инсульта. И третье — решение вопроса о восстановлении синусового ритма, если это целесообразно и безопасно для данного пациента.

— Достаточно точно, — кивнула Мей. — Этот пациент тоже ваш. Проследите, чтобы ему рассчитали баллы по шкале CHA₂DS₂-VASc и HAS-BLED. И лично проконтролируйте подбор дозы варфарина.

Мои брови поползли вверх. Опять?

Мы подошли к следующей койке.

— Пациент Ивамото-сан, шестьдесят восемь лет, — начал Савамура, его голос был чуть напряженным. — Длительная персистирующая форма фибрилляции предсердий на фоне митрального стеноза. Планируется протезирование митрального клапана.

Мей кивнула, пролистав историю болезни.

— Помимо клапана, что еще мы можем предложить этому пациенту, Херовато-сан? — снова обратилась она ко мне, игнорируя всех остальных.

Я вздохнул.

— Мы можем провести ему одномоментно процедуру «Лабиринт», — ответил я.

— Поясните, — ее тон не изменился.

«Знаешь-ка, Мей. Задрался я тут тебе определения рассказывать, — подумал я. — Я объясню так, как объяснил бы это дяде Васе-трактористу. Не понравится — спрашивай других».

— Представьте, что предсердия — это большая комната, — начал я, обращаясь ко всем, а не только к ней. — А электрические импульсы, которые заставляют сердце биться, — это кучка пьяных, дезориентированных работяг, которые бегают по этой комнате в хаотичном порядке, натыкаясь на стены и друг на друга. В итоге — полный бардак и никакой нормальной работы. Процедура «Лабиринт» — это когда врачи берут на себя роль некого архитектора и строят в этой комнате стены и коридоры. Хирург делает несколько точных надрезов или прижиганий, создавая настоящий лабиринт, из которого есть только один правильный выход. В итоге наши пьяные работяги-импульсы вынуждены двигаться по строго заданному маршруту, и хаос прекращается. Сердце начинает биться ровно.

Я закончил и посмотрел на нее. На ее лице на долю секунды промелькнуло что-то похожее на удивление. Она явно ожидала очередного сухого ответа. Инуи за моей спиной недовольно кашлянул, видимо, считая мое объяснение антинаучным.

— Оригинальная интерпретация, — наконец произнесла Мей. — Раз вы так образно мыслите, Херовато-сан, то подготовите к завтрашнему утреннему совещанию полную презентацию по всем современным модификациям процедуры «Лабиринт». С обзором литературы за последние пять лет.

Да ну! Она точно издевается.

Мы подошли к следующей койке, я уже даже спрятался за рядом стоящим Нишиноей. Савамура начал доклад:

— Пациентка Маруяма-сан, тридцать два года. Диагноз: инфекционный эндокардит аортального клапана. Получает массивную антибактериальную терапию, но на контрольном ЭхоКГ — нарастание вегетаций и формирование абсцесса корня аорты.

Мей повернулась ко мне. Ее глаза хищно блеснули.

— Херовато-сан. Ваши предложения по дальнейшей тактике ведения.

И тут я понял. Она не просто меня проверяла. Она хотела меня завалить работой. Чтобы я сдался, нажаловался и перевелся обратно. Я посмотрел ей в глаза. Меня так легко не надурить, профессор.

— Я не знаю, Мей-сенсей, — сказал я спокойно.

В коридоре стало так тихо, что было слышно, как за окном пролетела муха. Мей приподняла одну изящную бровь. Нишиноя… бедный, добрый Нишиноя, видимо, решил, что нужно меня выручать, и решил броситься на амбразуру.

— Н-но… это же… — выпалил он. — Нужно срочное хирургическое вмешательство! Промедление приведет к сепсису и полиорганной недостаточности.

Он выпалил это на одном дыхании, покраснев от усердия, и с гордостью посмотрел на меня, мол, вот, братец, я тебя спас. Мей медленно перевела свой холодный взгляд на него.

— Правильно, Нишиноя-сан, — ее голос был обманчиво мягок. — Абсолютно правильно. Я рада, что хоть кто-то в этой группе не прогуливал лекции.

Нишиноя расплылся в счастливой улыбке. Он бросил на меня торжествующий взгляд. А потом Мей добавила:

— Эта пациентка — ваша.

Улыбка на лице Рю замерла, а потом медленно, очень медленно начала сползать, как подтаявшее мороженое. Он смотрел то на Мей, то на меня, и в его глазах плескалось абсолютное, кристально чистое непонимание.

— Моя? — пискнул он, и его голос был похож на скрип несмазанной двери.

— Да, ваша, — подтвердила Мей, и в ее глазах блеснул холодный огонек триумфа. — Раз уж Херовато-сан не знает, что делать, придется вам взять на себя ответственность. Готовьте ее к операции. И чтобы к обеду на моем столе лежал полный предоперационный эпикриз.

Она развернулась и пошла к следующей палате. А Нишиноя остался стоять, как соляной столб, глядя мне вслед с выражением лица, которое было смесью ужаса, предательства и запоздалого осознания. Мы прошли мимо еще нескольких палат, где Мей бегло просматривала карты и задавала короткие, точные вопросы, но уже не мне.

Мей, закончив с последним «активным» пациентом, бросила на папку в руках медсестры короткий взгляд и уже собиралась объявить обход законченным, проигнорировав остальные койки, стоящие чуть поотдаль.

— А что с этими пациентами? — не выдержал я.

Мей медленно остановилась, но не обернулась. На секунду мне показалось, что она просто проигнорирует меня. Но затем она медленно, очень медленно повернула голову, и ее холодный взгляд впился в меня.

— Савамура-сан, — ее голос был спокоен. — Почему эти пациенты до сих пор находятся в нашем отделении? Я распорядилась перевести их еще на прошлой неделе.

Савамура шагнул вперед, и на его лице отразилась неловкость.

— Мей-сенсей, мы говорили с их семьями, — начал он, явно чувствуя себя неуютно. — Они… они отказываются.

Мей выслушала его, и ее губы скривились в едва заметной, презрительной усмешке.

— Чудо? — переспросила она, и в ее голосе прозвучал чистый, незамутненный цинизм. — Чудеса — это для сказок и дешевых сериалов. У этих пациентов нет шансов. Их тела поддерживаются исключительно аппаратурой.

Она сделала паузу, обведя взглядом наши растерянные лица.

— До конца недели чтобы их перевели. Найдите слова, убедите родственников. Скажите им, что мы не можем тратить драгоценные ресурсы и койко-места на тех, кому уже ничем не помочь, когда в коридоре ждут те, кого еще можно спасти. Это неэффективно. И жестоко по отношению к живым.

Она уже собиралась уйти, но тут ее взгляд снова наткнулся на меня. Она видела несогласие, которое я даже не пытался скрыть. Мей сделала несколько шагов ко мне, остановившись так близко, что я мог разглядеть золотистые искорки в ее темных, как омут, глазах.

— Вы чем-то недовольны, ординатор Херовато? — тихо спросила она.

Я молчал. Что я мог ей сказать? Что она неправа? Что даже у безнадежных есть право на уважение и надежду их близких? Это прозвучало бы как наивный лепет идеалиста.

— Позвольте, я вам кое-что объясню, — продолжила Мей. — В этом мире, Херовато, есть только два типа пациентов. «Пациенты, которых я спасла» и «пациенты, которых не спасу даже я». Третьего не дано.

Она смотрела мне прямо в душу, и в ее взгляде была не жестокость, а какая-то страшная, выстраданная усталость. Усталость бога, который слишком хорошо знает пределы своих возможностей.

— Наша работа — это война. Война с ограниченными ресурсами: временем, койками, силами. И в этой войне мы должны быть прагматиками. Мы не можем позволить себе роскошь гоняться за мертвецами, когда вокруг нас умирают живые. Наш долг — спасать тех, у кого есть шанс. А сентиментальность, — она криво усмехнулась, — оставьте для мелодрам. Здесь ей не место.

Она развернулась и пошла прочь по коридору, ее каблуки отбивали по полу четкий, безжалостный ритм. Я смотрел ей вслед, и во мне боролись два чувства. Я понимал ее логику. Но я не мог с ней согласиться. Потому что для меня каждый пациент, даже самый безнадежный, был не просто койко-местом. Он был чьим-то отцом, мужем, сыном. И его жизнь, даже угасающая, имела ценность.

___________________________________________________

Справка:

Нестабильная стенокардия — состояние перед инфарктом, когда боль в груди становится более частой, сильной и непредсказуемой. Сердце кричит о помощи, прежде чем совсем отчаяться.

Коронарография — инвазивная процедура, при которой в кровеносные сосуды сердца вводится контрастное вещество для их визуализации.

Стеноз передней межжелудочковой артерии — сужение одной из главных артерий сердца, что ограничивает приток крови к сердечной мышце.

Антитромбоцитарная терапия — лечение, направленное на предотвращение образования тромбов в крови. Чтобы кровь не «сворачивалась» раньше времени.

Фибрилляция предсердий — нарушение сердечного ритма, при котором предсердия бьются нерегулярно и часто.

Тахисистолия — учащенное и нерегулярное сердцебиение.

Тромбоэмболические осложнения — проблемы, возникающие из-за оторвавшихся тромбов, которые могут закупорить сосуды в других частях тела.

Синусовый ритм — нормальный, регулярный сердечный ритм, который задается синусовым узлом.

Шкала CHA₂DS₂-VASc и HAS-BLED — системы подсчета баллов для оценки риска инсульта и кровотечений у пациентов с фибрилляцией предсердий. Помогают понять, кому "светит" инфаркт, а кому "светит" кровотечение.

Варфарин — лекарство, снижающее свертываемость крови, используемое для профилактики тромбов.

Митральный стеноз — сужение митрального клапана сердца, которое затрудняет проток крови из левого предсердия в левый желудочек.

Процедура «Лабиринт» — хирургическое лечение фибрилляции предсердий, при котором хирург создает "лабиринт" из рубцовой ткани в предсердиях, чтобы направить электрические импульсы по правильному пути.

Инфекционный эндокардит аортального клапана — воспаление внутренней оболочки аортального клапана, вызванное инфекцией.

ЭхоКГ (Эхокардиография) — ультразвуковое исследование сердца.

Абсцесс корня аорты — гнойное воспаление в области основания аорты, вызванное инфекцией.

Сепсис — тяжелое, угрожающее жизни состояние, вызванное неконтролируемой реакцией организма на инфекцию.

Предоперационный эпикриз — краткое изложение истории болезни пациента, результатов обследований и обоснование необходимости операции. Документ, который суммирует все, что нужно знать об операции, чтобы хирург не оперировал вслепую.