Мир вокруг схлопнулся до размеров асфальтового пятачка, залитого светом фар. Я опустился на колени рядом с телом, лежащим в неестественной, вывернутой позе. Мужчина, на вид лет двадцати пяти, не больше. Модный пиджак разорван, на бледном лице ссадины, а из-под головы медленно, но верно расползалась липкая, темная лужа.
— Эй! Вы меня слышите? — я осторожно потряс его за плечо, одновременно нащупывая пульс на сонной артерии. Нитевидный, частый, едва уловимый. Сознания нет. Дыхание поверхностное и хриплое, с пугающими паузами. Плохо. Очень плохо.
Толпа зевак уже обступала нас плотным кольцом. Кто-то охал, кто-то деловито снимал происходящее на телефон. Цирк уродов, честное слово.
— Расступитесь! Дайте воздух! — рявкнул я, не оборачиваясь. — Кто-нибудь вызвал скорую?
— Да, да, уже едет! — донесся испуганный женский голос.
Я быстро, но аккуратно осмотрел парня. Зрачки на свет реагировали вяло, но симметрично, уже хорошо, массивного кровоизлияния в мозг, скорее всего, нет. Но вот грудная клетка… Левая сторона при дыхании западала, двигаясь в противофазе с правой. Классическое «парадоксальное дыхание». Окончатый перелом ребер, и, судя по всему, не один.
— Ближайшая больница?! — крикнул я в толпу, не отрывая взгляда от пострадавшего.
— Клиника университета Шова! — ответил какой-то парень. — Минут пять-семь на машине, если без пробок.
Семь минут... В его состоянии это была целая вечность. И тут я словно через всю толпу услышал тихий вздох. Я поднял голову и встретился взглядом с ребенком. Маленькая девочка, лет пяти, стояла у края дороги и немигающим взглядом смотрела на сбитого парня. Она не плакала. Она просто смотрела широко раскрытыми и полными ужаса глазами.
Раздался пронзительный вой сирены. Скорая пробивалась сквозь толпу. Двери распахнулись, и из машины выскочил фельдшер — совсем еще юнец, с испуганными глазами и лицом, усыпанным прыщами. В фельдшеров сейчас что сразу с садика берут?
— Что здесь? — спросил он, подбегая с укладкой.
— ДТП, — коротко бросил я, отрывая взгляд от девочки. — Мужчина, примерно 25 лет. Черепно-мозговая, шок. Давление, думаю, на нулях. Дыхание затруднено.
Фельдшер растерянно посмотрел на меня, потом на пациента.
— Куда везем? Кто… кто опекун?
— Я врач, — проговорил я. — Поеду с вами. Грузите!
В этот момент мой взгляд метнулся к сестрам. Хана и Хината стояли поодаль, прижавшись друг к другу. Лицо Хинаты было белым, как простыня, она вцепилась в рукав сестры. Мое сердце сжалось. Я не мог их здесь оставить. Но и этого парня бросить было нельзя. Я разрывался на части.
И тут Хана сделала шаг вперед. Ее лицо было серьезным, не по-детски взрослым. Она взяла за руку Хинату и подошла к маленькой девочке. Я видел, как Хана что-то ей прошептала, погладила по голове, и девочка всхлипнула и протянула к Хане ручку. Хана, держа за руки Хинату и девочку, подошла ко мне.
— Братец, — ее голос прозвучал твердо и уверенно. — Езжай. Не волнуйся за нас. Мы справимся. Я присмотрю за Хинатой и… и за ней. Мы поедем за вами в больницу на такси.
Я смотрел на нее, сомневаясь. Но решительность в глазах Ханы все же заставила меня кивнуть и, обняв их, проговорить:
— Хорошо, будьте осторожны.
Мы погрузили пациента на носилки. Я запрыгнул в машину скорой помощи следом. Дверь захлопнулась. Машина понеслась по улицам Токио, казалось, подпрыгивая на каждой кочке. Внутри все тряслось и гремело. Пациент лежал на носилках, подключенный к монитору. Цифры на экране были удручающими. Давление 60 на 40, сатурация падает.
— Давай, парень, дыши! — бормотал фельдшер, работая мешком амбу. Он был напуган, я это видел. Его руки дрожали, но он делал свою работу.
Я приложил фонендоскоп к груди пациента. Тоны сердца были глухими, едва слышными, словно доносились из-под толщи воды. А дыхание… Я услышал это снова. Бульканье. И тишина. С левой стороны легкое не дышало совсем.
И тут монитор, до этого надрывно пищавший, издал долгий, ровный писк. Прямая линия. Асистолия.
— Асистолия! — крикнул я. — Начинаем массаж!
Фельдшер замер, но я уже наклонился над грудной клеткой и начал надавливать. Ровно, ритмично, со всей силой, что осталась.
— Адреналин, внутривенно! Быстро!
— Может, дефибриллятор?! — фельдшер уже тянулся к панели.
— Нет, не вздумай! — я глотнул воздух. — Это не фибрилляция. Прямая линия. Только массаж и препараты!
Раз. Два. Тридцать.
Вдох. Вдох. Цикл.
Ещё. Ещё.
Я не смотрел на экран, только слышал только пульсацию в своей голове. В этот момент я бился за сердце так, как будто бился за своё.
На пятом цикле на мониторе дрогнула линия.
Один зубец.
Потом второй.
— Есть пульс! — выдохнул фельдшер. — Вернулся!
Я снова схватился за фонендоскоп. Сердце билось. Часто, аритмично, но билось. Однако хрипы в груди стали сильнее, а под кожей на шее я нащупал характерный хруст, похожий на скрип снега. Подкожная эмфизема. Воздух из поврежденного легкого просачивался в ткани.
И тут меня осенило. Разрыв лёгкого или пневмоторакс. Может быть, скопление воздуха или крови в плевральной полости. А может… в перикарде. Именно это давит на сердце, не даёт ему сокращаться. Тампонада. Вот почему сердце встало. И если не убрать давление немедленно, оно остановится снова. Уже навсегда.
— Нам нужно его дренировать! — крикнул я, глядя на фельдшера. — Прямо сейчас! У тебя есть дренажный набор? Торакоцентез? Хоть что-нибудь?!
Он посмотрел на меня с отчаянием.
— Нет… У нас в укладке ничего такого нет! Только кислород, бинты… стандартный набор!
Я лихорадочно обшарил взглядом убогое нутро машины скорой помощи. Ничего. Пустота. И в этот момент мой взгляд упал на карман его рубашки. Оттуда торчал кончик обычной шариковой ручки. Пластмассовой, с прозрачным корпусом.
Эврика!
Не говоря ни слова, я выхватил ручку.
— Эй! Это моя счастливая ручка! — возмутился фельдшер.
Я проигнорировал его вопль. Одним движением вытащил стержень, другим — сломал корпус пополам, получив две полые трубки с острыми краями.
— Вы с ума сошли?!
Я схватил флакон с антисептиком и щедро полил обломок ручки и свои руки.
— Держи его!
Фельдшер, ничего не понимая, вцепился в плечи пациента. Я нащупал точку между ребрами. Четвертое межреберье по левой среднеключичной линии. Точка Ларрея. Прямой доступ к перикарду. Я зажмурился на секунду. «Господи, если ты есть, прости меня за это варварство».
И вонзил острый край пластика в грудь человека.
Был слышен хруст кожи, потом мягкое сопротивление мышц. Я надавил сильнее. И вдруг — ощущение провала. Я в полости. Из полой трубки корпуса хлынула струя. Темная, венозная кровь ударила в потолок машины, забрызгав все вокруг.
— Мама… — прошептал фельдшер и, кажется, позеленел.
Но я видел, как на мониторе давление медленно, но верно поползло вверх. Пульс стал ровнее. Пациент судорожно вздохнул, а потом еще раз, уже глубже. Мы его вытащили. Пока что.
И в этот самый момент машина резко затормозила. Мы приехали.
Я выскочил из скорой, не обращая внимания на перепачканную кровью футболку и помогая выкатить носилки, и помчался ко входу в приемное отделение. Но путь мне преградил охранник — внушительных размеров дядька с лицом, не обезображенным интеллектом.
— Стоп! Вам туда нельзя. Только персонал больницы. Проходите через главный холл, регистрируйтесь.
— Я врач! Я с ним приехал! — задыхаясь, прокричал я.
— Не положено, — отрезал он, выставляя руку. — Правила для всех одни.
Я готов был его убить. Но спорить было бесполезно. Носилки с пациентом и перепуганным фельдшером уже скрылись за дверями, а я остался стоять, как идиот, провожая их взглядом. Пришлось, чертыхаясь, обходить здание и заходить через центральный вход.
Я рухнул на жесткий стул в холле, чувствуя, как отпускает адреналин, сменяясь дикой усталостью. В голове был полный туман. Я спас человека при помощи шариковой ручки. Если бы мне кто раньше сказал, что я на такое безрассудство решусь, то покрутил бы я пальцем у виска и посоветовал ему сменить психиатра.
И тут я увидел их. Ко мне, расталкивая немногочисленных посетителей, бежали Хана, Хината и та маленькая девочка. Малышка уже не плакала, а сосредоточенно сосала огромный леденец на палочке, который, видимо, купила ей Хана. Хината что-то показывала ей на пальцах, и девочка даже пыталась улыбнуться.
— Братец! — Хана подбежала ко мне, за ней семенили остальные.
Я вскочил и крепко обнял их всех.
— Все хорошо, — прошептал я, хотя сам в этом не был уверен.
— Мы успокоили малышку, — прошептала мне в грудь Хана. — Ее зовут Мика. Мы купили ей леденец. А Хината показала ей фокус с монеткой.
Я посмотрел на Хинату, которая в этот момент как раз «доставала» монетку из-за уха Мики. Та тихо хихикнула.
— Ты молодец, Хана, — я потрепал ее по волосам. — Ты очень взрослая.
Хана кивнула, и мы все вместе сели на скамейку. Мика, кажется, совсем вымоталась и теперь сонно терла глазки, прижимаясь к ноге Хинаты.
Время в больничных холлах течет по-особому — вязко и липко, как патока. Оно цепляется за тиканье настенных часов, за стерильный запах антисептика, за приглушенные разговоры близких и родных пациентов. Минуты растягиваются в вечность и превращаются в мгновения. Хината, измотанная переживаниями, задремала у меня на плече. Хана тихонько поглаживала по голове Мику, которая двумя ручками обнимала большую плюшевую альпаку.
И тут двери больницы распахнулись с такой силой, что чуть не слетели с петель. В холл буквально влетела взволнованная молодая девушка, с растрепанными волосами и безумными от ужаса глазами. Она металась по холлу, заглядывая в лица редких посетителей.
— Где…? Где она? Моя дочка! Мне сказали… ДТП… И муж… Что с моим мужем?! — её голос срывался на крик.
Я медленно поднялся и сделал шаг ей навстречу.
— Тише, тише, я здесь, — сказал я как можно спокойнее, привлекая внимание девушки. — Ваша дочка здесь, с нами. Все в порядке. Пойдемте.
Женщина перевела на меня затравленный взгляд, и я осторожно подвел ее к нашей маленькой компании. Увидев Мику, она замерла, а потом рухнула на колени, кажется, в момент лишившись всех сил.
Хана улыбнулась матери и мягко погладила малышку по голове.
— Она очень устала и уснула.
Мика что-то пробормотала во сне и крепче вцепилась в штанину Ханы. Женщина смотрела то на свою спящую дочь, то на моих сестер, и по ее щекам хлынули слезы.
— Мика… доченька моя… Слава богу… — прошептала она, осторожно касаясь волос девочки. Потом она подняла на меня свои заплаканные, но уже более осмысленные глаза. — А мой муж… Что с ним? Он…
— Он жив, — твердо сказал я, глядя ей прямо в глаза. — Он в тяжелом состоянии, но он будет жить. Сейчас все в руках врачей этой больницы.
Она сглотнула, пытаясь взять себя в руки.
— Мне… мне позвонили и сказали, что его привезли… что его сбила машина… что какой-то парень-доктор поехал с ним…
Её взгляд метнулся к моей футболке, перепачканной кровью, потом снова на мое лицо. Понимание медленно отражалось в ее глазах.
— Это вы… — прошептала девушка. — Это вы были там?
Я молча кивнул.
— Вы… вы… спасибо вам! — она вдруг подалась вперед и вцепилась в мою руку обеими руками, как утопающий за соломинку. — Спасибо вам! Если бы не вы… Спасибо!
Я неловко похлопал ее по плечу. И в этот момент из дверей приемного покоя вышел врач. Мужчина лет сорока, в идеально выглаженном халате, с усталым, но властным лицом и цепким, оценивающим взглядом. Он обвел холл глазами и остановился на мне.
— Кто из вас привез пациента из ДТП? — спросил он.
— Я, — ответил я, мягко отстраняя от себя мать Мики.
Он подошел ближе, оглядел меня с ног до головы.
— Это вы воткнули в него ручку?
— Я.
Он на мгновение замер, а потом уголки его губ чуть дрогнули в подобии улыбки.
— Необычный подход. Рискованный. В торакальном отделении какой больницы вы работаете?
В голове промелькнула мысль: «В Первой Градской, профессор, заведующий отделением». Но я вовремя прикусил язык.
— Я ординатор первого года, — ответил я. — В больнице города Кунитати.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Оно окаменело. В следующую секунду он рывком преодолел разделявшее нас расстояние, схватил меня за грудки и с силой прижал к стене. Девочки испуганно вскрикнули.
— Как ты посмел?! — прошипел он мне в лицо. — Ты, сопляк, только вчера закончивший интернатуру, посмел лезть человеку в грудь шариковой ручкой?
— У него были явные признаки тампонады сердца, — стараясь сохранять спокойствие, начал я. — Проблемы с дыханием, нитевидный пульс, он потерял много крови, и давление было на критической отметке. Я поставил предварительный диагноз — кровотечение в средостении и…
— Молчать! — крикнул он так громко, что несколько человек в холле обернулись. — Ты не имел на это права! Где был твой куратор? Кто позволил тебе, желторотому птенцу, проводить такую процедуру без надзора?! Ты хоть понимаешь, что ты мог его убить?!
— Спасти пациента было важнее, чем следовать инструкциям, которые, судя по всему, не учитывали присутствие в скорой ничего, кроме энтузиазма и шариковой ручки! — не выдержал я.
— Ты…
Доктор уже открыл рот, чтобы выдать новую порцию гневной тирады, но его прервал твердый спокойный женский голос.
— Профессор Томимо, этого достаточно.
Врач замер и медленно опустил меня и выпрямился, хотя на лице его все еще играли желваки.
— Я не знаю, в какой богадельне тебя учили, парень, — прошипел он. — Но это точно была не больница. Это клуб самоубийц, раз они выпускают на волю таких идиотов.
Он резко развернулся и ушел обратно в операционный блок.
Я стоял, прислонившись к стене, тяжело дыша. В ушах звенело. Я медленно повернул голову в ту сторону, откуда раздался спасительный голос.
И увидел ее.
В дверях приемного покоя, в идеально сидящем белом халате, стояла женщина. Она была невероятно красива той холодной, отточенной красотой, которая завораживает и пугает одновременно. Длинные темные волосы, собранные в хвост, строгие черты лица, пронзительные глаза, которые сейчас нечитаемо смотрели на меня.
Мей Теруми.
___________________________________________________
Справка:
Парадоксальное дыхание — состояние, при котором поврежденная часть грудной клетки при вдохе движется внутрь, а не наружу, что говорит о переломе ребер и повреждении легких.
Асистолия — состояние, когда сердце полностью перестает сокращаться, и на мониторе отображается ровная линия.
Массаж сердца — непрямой массаж грудной клетки для искусственного прокачивания крови, когда сердце не работает.
Фибрилляция — хаотичные сокращения сердца, которые иногда лечат с помощью дефибриллятора.
Подкожная эмфизема — воздух, который просачивается под кожу, из-за повреждения легких или дыхательных путей.
Тампонада сердца — скопление жидкости (обычно крови) вокруг сердца, которое сдавливает его и мешает нормально работать.
Дренажный набор / Торакоцентез — медицинская процедура прокалывания грудной клетки, чтобы удалить воздух или жидкость и освободить сердце или легкие.
Точка Ларрея — место на грудной клетке, где безопаснее всего делать прокол для удаления жидкости из области сердца.
Средостение — пространство в грудной клетке между легкими, где находятся сердце, большие сосуды и другие важные органы.
Адреналин — лекарство, которое стимулирует сердце и сужает сосуды, используется при остановке сердца и шоке.
Пневмоторакс — попадание воздуха в пространство между легким и грудной стенкой, что сдавливает легкое.