Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1

Глава 21

Тьма. Она была холодной и гладкой. Я не висел в ней, как это обычно бывает в сериалах и фильмах, а стоял на ее зеркальной поверхности, видя внизу лишь бесконечную, непроглядную глубину.

Она появилась не из мрака, а уже была здесь, словно ждала меня. Старушка. Та самая.

Она не смотрела на меня. В ее костлявых руках была изящная клетка из тусклого серебра. Внутри, на бархатной жердочке, спала крошечная птица с перьями цвета лунного света. Она не пела, а ее грудка едва заметно вздымалась в такт дыханию.

— Красивая клетка, не так ли? — проскрипел ее голос, нарушая мертвую тишину. — Крепкая. Надежная. Прям как тело для души. Но что будет, если замок сломается от сильного удара?

Она несильно встряхнула клетку. Дверца не открылась, но сквозь серебряные прутья просочился светящийся полупрозрачный силуэт спящей птицы. Этот призрачный двойник вспорхнул и завис в воздухе рядом с клеткой — такой же живой, но бесплотный — растерянно озираясь по сторонам. Настоящая птица внутри так и осталась лежать без движения.

— Песня затихнет для мира, — продолжала старуха, указывая на клетку. — Но птица не умрет. Она просто забудет дорогу домой. Будет летать рядом, невидимая и неслышимая для всех.

Я хотел что-то сказать, но мой взгляд был прикован к этой дрожащей светящейся пташке.

Тогда старуха повернулась ко мне. Ее глаза впились в меня.

— А ты... тебе придется заплатить за право ее слышать.

Зеркальный пол подо мной треснул и рассыпался. Я полетел вниз, в ледяную, бездонную воду, что скрывалась под тьмой. Вода хлынула в легкие. Я тонул. Я знал это чувство. Тьма смыкалась, забирая остатки сознания.

Но когда мрак стал абсолютным, я почувствовал прикосновение к своим векам. Ледяное, как сама пустота.

— Третья встреча с ней заберет твой старый взор, — прошептал голос старухи прямо у меня в голове. — Но подарит новый.

Я открыл глаза.

Я все еще был под водой, но больше не тонул. Я дышал. И я мог видеть. Вода не была преградой. И я увидел ее — ту самую призрачную птицу, что кружила теперь надо мной в черной толще воды, одинокая и испуганная. Она была единственным источником света в этой бездне.

И тогда я заметил красную нить. Один ее конец тянулся от моего пальца, а второй был привязан к лапке светящейся птицы. Это была единственная связь между нами в этом холодном мертвом мире.

— Клетка останется цела, — эхом пронесся голос старухи, когда видение начало таять. — Но птицу увидят лишь те глаза, что сами заглянули за край.

Резкий толчок. Я чувствовал, как крик рвется из груди, разрывая легкие, но наружу выходил лишь беззвучный хрип. Я кричал, кричал, кричал…

И проснулся от собственного неслышного вопля, который в реальности превратился в заливистый, беззаботный смех, доносившийся из-за окна.

Черт возьми, ну и сон.

Я перевернулся на другой бок, натягивая шелковое одеяло на голову. Шелк! Ей-богу, я спал на облаке, сотканном из утреннего тумана и взбитых сливок. Кровать была настолько огромной, что казалось, будто я уснул на клумбе в саду небесного императора. Но даже это великолепие не могло заглушить источник шума.

Смех не унимался. Он был звонким, детским, и в нем было столько неподдельной радости, что злиться было как-то… неправильно. Сдавшись, я с трудом разлепил веки и сел. Комната, в которой я очнулся, была произведением искусства. Вчера вечером я ее не сильно рассматривал, сразу же отрубившись, как голова коснулась подушки. Высокие потолки, стены с тонким золотым узором, антикварная мебель из темного дерева. Через огромное, от пола до потолка, окно лился мягкий утренний свет.

Я осторожно выглянул наружу.

Там, на идеально подстриженном газоне, больше похожем на изумрудный ковер, играли Хана и Мика. Девчонки, присев на корточки у небольшого пруда, пытались поймать руками здоровенного золотого карпа, который лениво и совершенно невозмутимо уворачивался от их выпадов, сверкая на солнце чешуей. Каждый его маневр вызывал у девочек новый приступ хохота, чистого и беззаботного.

Я отошёл от окна, чувствуя себя совершенно неуместным в этой роскоши. Взгляд упал на кресло, где вчера вечером я небрежно бросил свою одежду. Моей любимой, слегка потрёпанной футболки и удобных, но видавших виды штанов не было. Исчезли. Будто их ветром унесло в окно в неизвестном направлении.

Зато на комоде, аккуратно сложенная, лежала совершенно новая одежда. Светло-серая футболка из мягкого хлопка и тёмные свободного кроя штаны. Я приподнял футболку — и обомлел. На внутренней стороне воротника красовался ценник, от которого мне стало дурно. Сумма на нём могла бы покрыть мои расходы на еду за полгода. Кажется, я только что стал обладателем самой дорогой в моей жизни одежды.

Я быстро переоделся, стараясь не смотреть лишний раз на оборванный ценик. И сразу понял: нужно было выбираться отсюда. Забрать девчонок и ехать домой. Тем более… Тут я стукнул себя по голове. У меня же рабочий день! Тайга меня убьет, воскресит и снова убьет, но на этот раз с особой жестокостью.

«Ну, с богом», — прошептал я и шагнул из комнаты. И в тот же миг во что-то врезался.

Точнее, не во что-то, а в кого-то.

Раздался короткий удивленный вскрик. Я инстинктивно выбросил руки вперед, чтобы не дать хрупкой фигуре упасть. Мои ладони легли на ее плечи, а она, потеряв равновесие, уперлась руками мне в грудь. Мир на секунду замер.

Я держал ее, чувствуя сквозь тонкую ткань блузки тепло ее кожи и частое биение сердца. Я опустил взгляд. И встретился с ее глазами.

Это была девушка. Ей было лет двадцать восемь, не больше. Идеальная, цвета слоновой кости, кожа, на которой не было ни единого изъяна. Высокие, резко очерченные скулы, прямой, точеный нос и четко очерченные с чуть опущенными уголками губы. Сейчас они были плотно сжаты. Но главное — глаза. Миндалевидные, темно-карие, почти черные, и в них плескался такой острый, пронзительный ум, что я на секунду почувствовал себя голым. Это был взгляд акулы.

Ее иссиня-черные волосы были уложены в безупречную, строгую прическу, ни единого выбившегося локона. Одета она была в белоснежную шелковую блузку и узкую черную юбку-карандаш, которая идеально подчеркивала ее фигуру. На шее поблескивала тонкая платиновая цепочка, на запястье — часы не сильно известной, но довольно дорогой швейцарской марки, которые стоили, наверное, как целая почка на черном рынке.

На ее лице сначала промелькнуло удивление, смешанное с досадой. Затем она моргнула, и ее взгляд сфокусировался на мне. Удивление сменилось холодным любопытством. И в следующее мгновение она взяла себя в руки. Лицо ее стало непроницаемой маской.

— Благодарю вас, — произнесла она ровным голосом. — Вы спасли меня от довольно унизительного падения.

Она осторожно отстранилась, поправила блузку, у которой и поправлять-то было нечего, и смерила меня оценивающим взглядом с головы до ног.

— А вы, должно быть, доктор Херовато, — продолжила она, и в ее голосе не было и тени вопроса. — Я — Ямада Аяме, сестра Кайто. Я хотела бы выразить вам свою глубочайшую признательность за то, что вы спасли моего брата.

Ямада Аяме. Сестра того мужчины. И, видимо, совсем непростой человек.

— Это мой долг, Ямада-сан, — пробормотал я, чувствуя себя неловко под ее изучающим взглядом.

Она чуть склонила голову набок, и в ее темных глазах промелькнула едва заметная усмешка.

— Долг? — переспросила Аяме, и уголки ее губ приподнялись. — Какое возвышенное слово. Особенно для ординатора, о котором до недавнего времени ходили слухи, что его главный врачебный навык — это умение виртуозно спать на дежурствах, не падая со стула. Не находите?

Я замер. Вот оно. Она знала. Знала все о Херовато, то есть обо мне. Неужто уже успела справки навести? Однако в ее словах не было прямой насмешки, нет. Все было сказано идеально вежливо, с такой тонкой иронией, что придраться было невозможно. Это был высший пилотаж.

— Слухи… вещь обманчивая, — наконец ответил я.

— О, несомненно, — легко согласилась Аяме. — Иногда они недооценивают. А иногда — сильно переоценивают. Будет интересно посмотреть, какой случай у нас с вами, доктор.

Наши взгляды скрестились, и в воздухе повисло напряжение, такое плотное, что его, казалось, можно было резать ножом. Я не знал, что сказать. Аяме же просто смотрела. Эту дуэль взглядов прервал третий участник.

— Аяме-сан, доброе утро. Не знала, что вы тут.

Из-за угла появилась еще одна женщина, помоложе Аяме, с мягкими чертами лица и доброй, немного усталой улыбкой. На ней было простое домашнее платье, а волосы были собраны в хвост. Я сразу узнал в ней ту плачущую женщину, которую встретил в холле больница и которая так любезно предложила нам свой дом.

— Эми, — Аяме мгновенно переключилась, и ее лицо озарила вежливая улыбка. — Я приехала рано утром.

Эми кивнула, а затем ее взгляд переместился на меня.

— А, Херовато-сан, доброе утро, — улыбнулась мне Эми. — Надеюсь, вы хорошо спали?

— Да, спасибо, — кивнул я.

— Пойдемте завтракать, — предложила она. — Стол уже накрыт.

— Нет, что вы, спасибо, я и так слишком вас стеснил, — начал было я, пятясь к своей комнате. — Нам уже пора…

— Не говорите глупостей, — мягко, но настойчиво прервала Эми.

— Вы должны хотя бы поесть с нами, — вдруг вмешалась Аяме. — Мы настаиваем.

— Хорошо, — вздохнул я, сдаваясь. Поем и сразу на выход. — Только я… сбегаю в уборную, умоюсь.

— Конечно, — кивнула Аяме. — Мы подождем вас в столовой.

Она развернулась и пошла по коридору, и я невольно проводил ее взглядом. Даже со спины она выглядела как королева. Идеальная осанка, уверенная походка… Хищница. Что же мне так везет на таких женщин? Мей, теперь эта Аяме.

По пути в поисках уборной я наткнулся на экономку.

— Доброе утро, Херовато-сан, — поклонилась она.

— Доброе утро, — ответил я. — Скажите, пожалуйста, а вы не видели моих сестер?

— О, не волнуйтесь, — улыбнулась она. — Хината-тян уже позавтракала и сейчас играет во дворе с Мику-тян. Они в полном восторге от сада. А Хана-тян…

Тут она снова улыбнулась, на этот раз как-то загадочно.

— Хана-тян тоже сейчас в очень приятной компании.

— В приятной компании? — удивлённо переспросил я.

Я замер. Хана? Хана, которая в своём двенадцатилетнем возрасте уже была воплощением любопытства и разрушительной энергии? Что же могло быть для нее "приятной" компанией?. Я вдруг забыл, что собирался умыться, хорошенько обдумать, как себя вести и как бы побыстрее отмахнуться от этой семейки Единственное, о чем я мог думать, это о Хане и её способности находить приключения на свою голову там, где их, казалось бы, быть не может в принципе. Так что ноги сами понесли меня в сторону столовой, желая как можно быстрее поесть, уважив хозяев, а потом, подхватив подмышки сестер, свалить.

Когда я вошёл, меня встретила почти полная тишина, нарушаемая лишь тихим звоном фарфора. За огромным столом из тёмного дерева, который мог бы служить посадочной полосой для небольшого самолёта, уже сидели. Ямада Аяме, с идеальной осанкой и чашкой кофе в руке. Госпожа Эми, с её мягкой улыбкой. И какой-то парень.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, и сверлил меня взглядом, в котором читались скепсис, презрение и толика скуки. Он даже не поздоровался, лишь чуть скривил губы, делая вид, что я — не более чем назойливая муха. Кажется, ему было столько же, сколько и мне. Может, чуть меньше или чуть больше. Японцы, хрен поймешь. Выглядел он так, будто только что сошёл со страниц модного журнала, но при этом умудрялся сохранять вид человека, которому глубоко наплевать на все модные тенденции.

Я сел на предложенное мне место, чувствуя себя, как на витрине. Воздух можно было резать ножом. Я понял, что пахнет жареным.

— Погода сегодня обещает быть прекрасной, — нарушила молчание Аяме, обращаясь, кажется, ко всем сразу и в то же время ни к кому. — Йена снова немного укрепилась по отношению к доллару, что не может не радовать.

— Ах, да, погода чудесная, — подхватила Эми. — Сегодня я как раз хотела сегодня съездить в новый сад камелий, он только открылся, но… — тут она замолчала, и взгляд ее погрустнел. Я понял, что она думает о муже. Но Эми все же улыбнулась и продолжила: — Говорят, там невероятно красиво.

Парень молчал, продолжая испепелять меня взглядом. Я ковырялся вилкой в своём омлете, который казался мне на вкус картонным, и думал только об одном: как сбежать.

И пока я разрабатывал в голове план побега, дверь в столовую отворилась.

В проёме появились двое.

Первым шёл высокий седовласый мужчина в безупречно сшитом костюме. Он был лет пятидесяти, с властным лицом и проницательными глазами за стёклами дорогих очков. Он вёл под руку старика.

Старик же был одет в традиционное японское кимоно, и его лицо, изрезанное глубокими морщинами, казалось, ничего не выражало. Но глаза… глаза у него были живые, острые, и в них светилась недюжинная сила воли. Он опирался на трость, но держался прямо, с достоинством.

Все за столом тут же встали и поклонились. Я, как обезьяна, повторил за ними.

— Отец. Дедушка, — произнесла Аяме почтительно.

Мужчина в костюме, отец, кивнул, а затем его взгляд остановился на мне.

— А это, я так понимаю, и есть наш герой, — его голос был глубоким и ровным.

«Ну всё, приплыли», — подумал я.

Мужчина в костюме, которого Аяме назвала отцом, внимательно изучал меня, словно я был экспонатом в музее, который нужно оценить по всем параметрам. В его взгляде не было той колкой заинтересованности, что у Аяме, или скучающего презрения, как у парня за столом. Нет, он смотрел на меня с неким расчётом, словно прикидывал стоимость.

Старик же, тот, что в кимоно, просто кивнул, его морщинистое лицо оставалось непроницаемым. Но его глаза пронзили меня насквозь. Я понял, что самый опасный человек в этой комнате — это именно он.

— Прошу, садитесь, — спокойно проговорил отец Аяме, а потом повернулся к невестке, и его тон стал мягче: — Эми, как ты себя чувствуешь сегодня? Как Мика?

Эми, которая до этого сидела, опустив взгляд, подняла его и улыбнулась, эта улыбка осветила её лицо, как первые лучи солнца.

— Спасибо, отец, я чувствую себя гораздо лучше. Мика в полном порядке. Конечно, она была очень напугана, но благодаря милым сестрам Херовато-сана, оказавшимся рядом, ничего серьезно не произошло. Сейчас она играет во дворе.

Отец кивнул, на его лице появилась лёгкая, почти незаметная улыбка. Затем он перевёл взгляд на Аяме.

— Аяме, как Кайто? Что говорят врачи?

— Состояние стабильное, отец, — ответила Аяме, и её голос был ровным, словно она говорила не о своем брате, попавшем в аварию. — Операция прошла успешно, он восстанавливается. Хирурги сказали, — тут она повернулась ко мне, и её взгляд, острый, как лезвие самурайского меча, впился прямо в мои глаза, — что, если бы не доктор Херовато, он не доехал бы даже до больницы.

Эти слова прозвучали в столовой, словно выстрел. Я почувствовал, как все взгляды устремились на меня. Эми смотрела с теплотой, и в ее глазах так и читалось громкое «Спасибо». Парень, сидевший напротив, наконец-то отвлёкся от созерцания собственной тарелки и поднял бровь, оценивающе оглядывая меня с ног до головы. А дед… дед просто отхлебнул из чашки с чаем, его лицо оставалось непроницаемым. Но мне показалось, что уголок его губ едва заметно дрогнул, словно он еле сдерживал улыбку. Или это мне просто показалось от нервов. Ведь даже я не мог оставаться полностью спокойным, когда вся семья богачей смотрела именно на меня. И что-то мне подсказывало, что стоит мне сказать что-то не то, как их адвокат позаботиться, чтобы всю свою оставшуюся жизнь я провел в коробке из-под холодильника, прося милостыню у прохожих.

— Доктор, — наконец, заговорил отец, и его голос вернулся к своей обычной, властной тональности. — Мы многим обязаны вам. Я бы хотел кое-что обсудить с вами после завтрака, если в не против.

Я лишь кивнул. Какое уж тут может быть «против».