Доктор Акомуто Херовато к вашим услугам! Том 1

Глава 23

Ты здесь больше не работаешь.

Пять слов. Всего пять слов, произнесенных ровным, бесцветным голосом, которые сработали лучше любого дефибриллятора. Мой мозг, только-только начавший приходить в себя после адреналиновой гонки последних суток, снова коротнуло. Мир на мгновение сузился до одной точки — лица профессора Тайги. А потом и вовсе исчез, оставив меня в звенящей, оглушительной тишине.

«Что он сказал? — пронеслось в голове. — Я не работаю? Это шутка такая? Первоапрельская, запоздавшая на пару месяцев?» Я уставился на него, силясь найти в его глазах хоть намек на юмор. Но юмором там и не пахло.

Так, спокойно. Вдох, выдох. Анализируем ситуацию. Я стою в кабинете своего начальника. Он только что меня уволил. Почему? За что? Давайте-ка по порядку.

Причина номер один, самая очевидная: опоздание. Но он сам сказал, что ему все равно. Вычеркиваем.

Причина номер два: врачебная ошибка. Может, я где-то накосячил? Пропустил что-то важное? Назначил не то лечение? Мозг лихорадочно заработал, прокручивая в памяти последние дежурства, истории болезней, лица пациентов. Нет. Вроде бы все чисто. Я, конечно, раздолбай и тот еще фрукт, но в работе я — профессионал. Слишком много лет, отданных медицине, не пропьешь и не прогуляешь. Так что этот вариант тоже отпадает.

Причина номер три… И вот тут в моей голове, как назойливая неоновая вывеска, вспыхнула фамилия «Ямада».

Мой монолог. Моя пламенная речь о бесценности человеческой жизни и врачебной проституции. Моя наглая, поистине дерзкая выходка в кабинете одного из самых могущественных людей Японии. Я ведь тогда еще подумал шутя, что меня закопают. Ну вот, кажется, и дождался. Не закопали. Решили действовать тоньше. Просто лишить меня работы, куска хлеба. Элегантно. А ведь прошло всего несколько часов.

И что самое обидное — я ведь был прав. Прав на сто процентов. Но кому нужна твоя правота, когда на другой чаше весов — обиженное эго человека, который может купить твою больницу вместе со всеми потрохами и устроить на ее месте раменную?

Горькая желчь подступила к горлу. Значит, вот она, цена принципов. Увольнение. А как же тетушки? Как же приют? Я ведь не только за себя в ответе. Моя скромная зарплата ординатора была хоть какой-то, но все же помощью. А теперь что? Идти работать в круглосуточный магазин? Продавать лапшу в уличной палатке? С моим-то характером меня и оттуда выгонят через день.

— Профессор, — я откашлялся. — Могу я хотя бы узнать причину? Я что-то сделал не так?

Тайга опустил глаза, снова взялся за ручку и принялся чертить на листке какие-то бессмысленные каракули. Казалось, он избегает моего взгляда.

— Это не мое решение, Херовато, — наконец произнес он, не отрываясь от своего занятия. — Приказ сверху.

«Сверху». Ну конечно. Откуда же еще? Не с небес же он спустился. «Сверху» — это от тех, кто сидит так высоко, что до них и не докричишься. От тех, для кого мы, обычные работяги, просто пешки на огромной шахматной доске, хотя, в данном случае гобан для го. Ямада Кацуро. Я был уверен, что это его рук дело. Он не стал марать руки, не стал мстить открыто. Он просто набрал номер, сказал пару слов, и вот результат.

И тут меня накрыло. Не злостью. Не обидой. А каким-то всепоглощающим, тоскливым сожалением. Я жалел не о том, что наговорил ему дерзостей. Нет. Я жалел о том, что мои слова, моя гордость, мои дурацкие принципы в итоге ударят по тем, кто мне дорог. По девочкам. По тетушкам. Они-то в чем виноваты? Я приду в приют и скажу: «Простите, меня выгнали с работы, потому что я решил побыть гордым и независимым»? Тетушка Фуми меня не то что скалкой, она меня этой самой гордостью и прибьет.

— Ямада-сан… — прошептал я, глядя в пол. — Это из-за него, да?

Тайга молчал, и это молчание было красноречивее любых слов.

— Я… я не должен был этого говорить, — я поднял на него глаза. — Я погорячился. Может, можно как-то… извиниться? Я могу поехать к нему, поклониться, сказать, что был неправ…

Тайга криво усмехнулся.

— Слишком поздно, Херовато. Ты уже произвел на него впечатление. Неизгладимое.

Он встал из-за стола и подошел к окну, заложив руки за спину.

— И что мне теперь делать? — спросил я.

Я ожидал чего угодно. Совета, упрека, безразличного пожатия плечами. Но Тайга, не оборачиваясь, произнес два слова, которые прозвучали как приговор.

— Собирать вещи, — коротко ответил он.

Видимо, все эти впечатления на меня так повлияли, что я совсем крышей поехал и ляпнул первое, что пришло в голову.

— Собирать вещи? — переспросил я. — Вы хотите сказать… меня и из дома выгоняют?

Тайга медленно обернулся. На его лице было написано такое искреннее недоумение, будто я только что спросил его, не собирается ли он баллотироваться в президенты гильдии цветоводов. Он даже бровь приподнял.

— Из какого еще дома? — переспросил Тайга, а затем глубоко вздохнул. — Господи, Херовато, ты идиот или только притворяешься? — в его голосе впервые за весь разговор появились знакомые нотки раздражения. И это, как ни странно, меня немного успокоило. — Кто тебе сказал, что тебя выгоняют из дома?

— Но… вы же сами сказали… собирать вещи…

Тайга посмотрел на меня, как на особо тяжелый клинический случай. Затем он снова тяжело вздохнул, потер переносицу и вернулся за свой стол.

— Так, слушай сюда, оболтус, и постарайся задействовать те немногие нейроны, которые у тебя еще не отмерли, — начал он таким тоном, будто бы объяснял детсадовцу, почему солнце светит. — Тебя уволили. Из этой больницы. Потому что эта больница — всего лишь маленький филиал, захудалый уездный госпиталь для тех, кому не хватило места в столице.

Он сделал паузу, давая мне время переварить эту информацию.

— А переводят тебя, — продолжил Тайга, и в его голосе проскользнула нотка ехидства, — в головное учреждение. В университетскую клинику Шова. В Токио.

Я продолжал молча смотреть на него, а мой мозг отчаянно пытался обработать новую информацию. Центральный госпиталь? В Токио? Даже я знал, что в столицу попасть почти нереально, только лучшие из лучших удостаиваются такой чести. Тем более, клиника Шова… Звучало знакомо. Это же ма самая, куда я на скорой приехал с тем парнем из семьи Ямада.

— Почему? — это было единственное слово, которое я смог из себя выдавить.

Тайга хмыкнул. Он снова взял ручку и посмотрел на меня с какой-то новой, доселе невиданной эмоцией. Это была смесь удивления, замешательства и, кажется, даже толики зависти.

— Понятия не имею, — сказал он. — В приказе, который пришел сегодня утром, была только твоя фамилия и распоряжение о немедленном переводе. Но, — он сделал паузу, и его губы тронула кривая усмешка, — могу предположить, что ты, Херовато, умудрился произвести впечатление на кого-то очень, очень влиятельного. И этот кто-то решил, что такому таланту не место в нашей скромной обители.

Он снова замолчал, оставив меня одного наедине с этой ошеломляющей новостью. Я стоял посреди кабинета, и в моей голове был полный сумбур. И опять на уме одно имя. Ямада Кацуро.

Но почему? За что? За то, что я отказался от его денег? Или неужели моя речь так его впечатлила? Эта мысль была настолько дикой, настолько неправдоподобной, что я не мог в нее поверить. Словно это происходило не со мной. Но других объяснений у меня не было.

Тайга вручил мне какие-то бумаги, сказал, что у меня есть несколько дней на сборы. Потом тихо хмыкнул и, наказав обязательно зайти к нему перед отъездом, погнал прочь, ведь у него «и так много работы».

Я вышел из кабинета Тайги в раздумьях. Так, значит, не закопали. А наоборот… вознесли? Из грязи в князи, как говорится?

Я шел, не разбирая дороги. Мимо меня проплывали лица медсестер, проносились каталки, кто-то со мной здоровался, кто-то провожал удивленным взглядом. Я не замечал ничего. В голове крутился один и тот же немой вопрос, адресованный мирозданию: «Вы серьезно?». Это было похоже на сон внутри сна. На какую-то особо изощренную шутку моего подсознания, которое, видимо, решило, что раз уж я застрял в этой коматозной драме, то пусть она будет хотя бы с размахом. От провинциального лентяя до восходящей звезды токийской медицины за пару недель. Сюжет, достойный второсортного чтива.

Ординаторская встретила меня привычным хаосом. Горы мятой одежды, пустые упаковки от лапши быстрого приготовления, разбросанные книги. И посреди всего этого балагана, словно эпицентр тайфуна, сидел Танака. Увидев меня, он подскочил со стула с такой скоростью, что, кажется, нарушил пару-тройку законов физики.

— Братец! Ты где был?! — его голос был подобен лавине, готовой смести все на своем пути. — Тут такое творится. Ты не поверишь! Во-первых, Кенджи. Этот гений решил подкатить к новенькой медсестре из терапии, той самой, с большой… э-э-э… душой. Так вот, он подошел к ней и с самым умным видом заявил, что ее улыбка напоминает ему систолическое давление при тахикардии. Она посмотрела на него, как на идиота, и спросила, не хочет ли он измерить свое, потому что выглядит он так, будто у него сейчас случится инсульт. Весь этаж ржал до слез!

Он сделал короткую паузу, чтобы вдохнуть, и тут же продолжил, не давая мне и шанса вставить слово.

— А потом! Потом главврач ходил по отделению и проверял, как мы заполняем истории болезни. И он нашел у одного из интернов запись: «Пациент жалуется на боли в груди, тоску и отсутствие смысла бытия. На мой вопрос, что же делать, профессор Тайга ответил: подорожник и крепкий чай пропиши, дурень». Говорят, главврач смеялся так, что у него очки запотели! А потом профессор так этого интерна шпынял, мне даже страшно стало.

Я попытался что-то сказать, но Танака, сделав лишь маленький вздох, затараторил еще с большей силой.

— А еще, а еще я посмотрел «Наруто». И они там так эпично названия тенхик называли, так… — Танака не нашел подходящего слова и просто издал восторженный писк. — Я теперь думаю, может, и нам в операционной стоит использовать кодовые названия для техник? Например, когда Тайга-сенсей делает свой идеальный шов, мы будем кричать: «Активация техники: Стальные руки!». А когда…

Он тараторил без умолку, перескакивая с одной темы на другую, размахивая руками и брызгая слюной. Я стоял, как оглушенный, и не мог вставить ни слова. Его безудержный поток сознания был настолько плотным, что пробиться сквозь него было невозможно. Я просто кивал, улыбался и делал вид, что мне интересно. Наконец, Танака выдохся. Он сделал глубокий вдох, чтобы начать новую тираду, и в этот момент я, воспользовавшись паузой, поднял руку, как регулировщик на перекрестке.

— Танака, — наконец удалось мне перебить его на полуслове, когда он уже начал рассуждать о том, какой техникой можно было бы назвать клизму.

Он замолчал, удивленно моргая.

— Я ухожу.

Лицо Танаки вытянулось. Он смотрел на меня с таким недоумением, будто я только что сообщил ему, что улетаю на Марс основывать колонию разумных енотов.

— В смысле… уходишь? Домой? Так ты только пришел, да и смена же еще не кончилась…

— Нет, Танака, — я вздохнул, собираясь с силами. — Я ухожу совсем. Меня уволили. И переводят.

Вот теперь до него дошло. Восторг в его глазах медленно, как угасающий уголек, сменился сначала растерянностью, потом шоком, а затем… чем-то еще. Он открыл рот, закрыл.

— Переводят? — переспросил он, и голос его стал тише. — Куда?

— В Токио. В университетскую клинику Шова.

И тут произошло то, чего я и ожидал. Танака вскинул руки вверх.

— ВАУ! Братец! Это же… это же круто! Это же высшая лига! Я так за тебя рад! — он подскочил ко мне и крепко, по-дружески обнял. — Ты заслужил! Ты им всем там покажешь! Будешь самым крутым!

Он говорил быстро, громко, с энтузиазмом. Но я видел. Я видел, как свет в его глазах, еще секунду назад горевший так ярко, чуть померк, оставив за собой глубокий, стеклянный блеск разочарования. Я чувствовал, как его объятия, обычно крепкие и полные энергии, стали какими-то неуверенными. Он был рад за меня. Искренне рад. Но в то же время ему было невыносимо грустно. Он терял своего единственного друга, своего напарника по несчастью, своего «братца». И эта смесь радости и печали на его лице была настолько трогательной и настоящей, что у меня у самого что-то сжалось в груди.

— Ладно, — сказал я, отстраняясь. — Помоги мне лучше вещи собрать.

— Конечно! — встрепенулся Танака, тут же переключаясь в режим бурной деятельности. — Что у тебя тут?

Вещей у меня, собственно, и не было. Пара старых, зачитанных до дыр учебников по торакальной хирургии, которые я притащил сюда еще в первый день. Запасной халат, который уже давно пора было сдать в стирку. Несколько шариковых ручек (я усмехнулся, вспомнив недавний инцидент). И стопка рисунков от детей из приюта. Я осторожно взял их и положил в свой рюкзак.

— Это все? — удивился Танака, глядя на мой почти пустой шкафчик.

— А что ты хотел? Пентхаус с видом на море? — хмыкнул я.

Мы молча складывали мои немногочисленные пожитки. Атмосфера в ординаторской стала тихой, почти меланхоличной. Танака больше не болтал без умолку. Он просто подавал мне книги, что-то бормоча себе под нос.

И в этот момент дверь с грохотом распахнулась.

На пороге, скрестив руки на груди и с видом триумфатора, стоял Кенджи. На его лице играла такая злорадная ухмылка, что казалось, он только что выиграл в лотерею, а все остальные проиграли последнее.

— А-а-а, — протянул он, медленно входя в комнату. — Собираемся, значит? Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

Он окинул взглядом мой рюкзак и пустой шкафчик.

— Я же говорил, — продолжил он, обращаясь скорее к Танаке, чем ко мне. — Говорил, что вся эта удача — временное явление. Допрыгался, наш герой. Тайга-сенсей наконец-то прозрел и вышвырнул тебя на помойку, где тебе и место. Что, небось, в дворники теперь пойдешь? Хотя, кому нужен такой неуч.

Танака побагровел от злости и уже открыл рот, чтобы выдать этому утырку все, что он о нем думает, и рассказать правду.

— Да ты!.. — начал было он.

Но я остановил его, положив руку ему на плечо. Затем я повернулся к Кенджи и улыбнулся. Спокойно, легко, без тени злости.

— Да, Кенджи, — сказал я. — Ты прав. Уволили меня. Допрыгался.

Кенджи на секунду опешил от моего спокойствия, но потом его лицо снова расплылось в самодовольной ухмылке, словно ему только что объявили, что теперь он тут главврач.

— Ха! Я так и знал! — он победоносно фыркнул. — Ну, бывай, Херовато.

Он развернулся и, насвистывая какой-то веселый мотивчик, вышел из ординаторской, оставив за собой шлейф чистого, незамутненного триумфа.

Танака смотрел то на закрывшуюся дверь, то на меня, и на лице его было написано полное недоумение.

— Но… но почему? — прошептал он. — Почему ты не сказал ему?

Я застегнул молнию на рюкзаке и закинул его на плечо.

— А зачем, Танака? — я посмотрел на него. — Зачем тратить на него слова? Пусть порадуется. Это, возможно, самое яркое событие в его жизни за последние несколько лет. Не будем лишать его этого маленького счастья. У него и так их не много.