Благословенный

Глава 33

Тем временем финансовые дела моих «заведений» грозили настоящим провалом. Технический комитет работал, рисуя и делая модели станков и разного оборудования, и всё это стремительно пожирало выделенные средства. И где же, скажите пожалуйста, взять новых?

Попытаться получить заём от кого-то из промышленников или купцов? Лично мне вряд ли кто-то даст; я же «отрок». Да и просить довольно-таки большие деньги у людей, умеющих считать и тратить капиталы, казалось делом заведомо безнадёжным. Как говорят, любой стартап финансируют три категории лиц: семья, друзья и дураки[14]. Первые две категории оказались исчерпаны. Пришло время для третьей…Ну и не забудем про совет Светлейшего князя Потёмкина!

— Ну что, Александр Николаевич, я слышал, вас можно поздравить — вы назначены начальником над Санкт-Петербургской таможней!

Господин Радищев и граф Воронцов расположились в том же месте, где я и в первый раз встречался с Александром Николаевичем — у Петергофских фонтанов. Свежий Балтийский ветер разгонял полуденную жару, а водяная пыль блистающего золотом Самсона несла желанную прохладу.

От моих слов тёмно-карие глаза Александра Николаевича чуть потеплели.

— Действительно, прежний начальник, господин Даль, по болезни подал в отставку, и, попечением графа Александра Романовича, на место его назначен был я. Неделю назад государыня императрица подписала о сём рескрипт!

— Надобно сказать, что Александра Николаевич был действительным начальником над таможнею с самого момента её создания — заметил Воронцов, — ибо здоровье прежнего управляющего давно уже было непрочно.

— Это прекрасно. А я, знаете ли, наконец-то выбрал время для изучения нашего таможенного тарифа. Ведь его составляли вы, не так ли?

Радищев кивнул. Нет, не так, как кивают люди в 21 веке — он скорее склонил голову, чётко и корректно взмахнув косицами и тупеем.

— Да, так вот: почитав сей документ, обнаружил я, знаете ли, прелюбопытную штуку: тариф наш до чрезвычайности похож на французский, в это же время принятый! И ведь как раз с его установлением начался во Франции торговый дефицит, приведший страну к отрицательному платежному балансу, то есть — к оттоку денежных средств в иные страны, наипаче всего, в Англию. Когда ввозные тарифы так низки, рынок ведь оказывается открыт для иностранных товаров… И вот, мы видим, что происходит ныне во Франции!

Подождав, пока моя мысль будет визитёрами вполне усвоена, я продолжил:

— В связи с этим, у меня возникает вопрос — господа, а отчего наш тариф такой же, как у французов? Вы, что же, хотите, как во Франции?

Господа от такой сентенции несколько оторопели. Воронцов укоризненно надул щёки, сжав полные губы, будто негодовал на саму мысль, что граф Российской империи может желать чего-то подобного; Радищев же, судя по весёлым огонькам в глазах, похоже, был совсем не прочь, чтобы у нас было «как во Франции». Однако же оправдываться начал первым именно он:

— Ваше Высочество, я разрабатывал техническую часть — товарную номенклатуру, так сказать. Наименования товаров, проходящих таможню, признаки их разграничения, группировку, и всё прочее. Размера тарифа я не устанавливал — его утверждала сама государыня! — и выжидательно уставился на меня, видимо, думая, что я из его слов действительно что-то понял.

— Так что всё-таки вы с этим тарифом делали? Можете пояснить на примере?

— Ну, вот, скажем, — с лёгким разочарованием в голосе отвечал мне Радищев, — есть разный тариф для шёлковых и для бумажных тканей. А ежели предъявляют на таможне отрез, сотканный и из шёлковых, и из бумажных нитей — какой тариф применять? Или, другой пример — ткани и кружева. Тариф у них очень разный, а между тем некоторые ткани содержат столько кружевных вставок, что можно считать их разновидностью кружев. В товарах много отличий, и текст тарифа призван помочь таможеннику во всяком случае применить правильную ставку!

— Понятно. А размеры таможенных платежей кто же определял? Я почему-то думаю, что это была не государыня. Она только подписала то, что ей принесли!

— Это делал я, Ваше Высочество — произнёс Воронцов. Лицо его было сконфуженно — Александр Романович уже попал в немилость императрицы, подав доклад о состоянии Нижегородской и Рязанской губерний, описывавший положение дел там не в столь радужном виде, как хотела бы видеть Екатерина. Новая ошибка могла совершенно утопить карьеру графа. Но сдаваться он, конечно, не собирался.

— Видите ли, Ваше высочество! Согласно последним веяниям экономической науки, свобода торговли весьма способствует всеобщему обогащению. Сие утверждение принято в основу во всех развитых странах — и в Англии, и во Франции, и в Голландии действует похожий тариф. Свободное соперничество в торговле — есть двигатель всеобщего развития и процветания!

— Ну, Франция ныне достигла крайней степени в своём процветании! Свободное соперничество в промышленности — вещь хорошая, но каждому народу вольно идти в этой сфере своим путём и с приемлемой для него скоростью. Иначе очень скоро вырастет один единственный промышленный великан, способный душить всех врагов своих в колыбели.

— Вы разумеете, конечно же, Англию? Но, что же поделать, если в этой стране так удачно сошлись все условия для развития? Месторождения железа у них очень близко соседствуют с залежами каменного угля, а удобные гавани и развитая морская торговля делают доступными сырьё и полуфабрикаты со всего света!

— Да вы, я смотрю, англоман, Александр Романович!

— Много меньше, чем мой брат, Семён Романович, милостью государыни состоящий в этой стране посланником. Дружба с Англией представляется для нас наилучшим и самым выгодным делом. Мы владеем необозримыми землями, они правят морями. Мы можем доставлять им плоды земли, они нам — бесконечный поток колониальных товаров. Нет сомнения, что мы друг друга дополняем; и выгоды взаимной торговли более чем ощутимы! Вы ведь ознакомились с отчетами Петербургской таможни, не так ли, Ваше высочество?

Я подтвердил, что с состоянием дел в этой сфере вполне осведомлён.

— Значит, вам известно, что почти весь товарооборот наш приходится на торговлю с Англией! Остальные страны мало что способны нам дать, и не имеют потребности в наших товарах в той же мере, как и англичане. Притом, имея тесные сношения с этою нацией, мы можем пользоваться плодами их промышленности и наук, всевозможных улучшений в самых разных проявлениях общественной жизни — от сельского хозяйства до общественного устройства!

Слушал я это, и думал, — вот, вроде бы правильно всё говорит Александр Романович, но…что-то здесь не так! Вот есть в рассуждениях этих какой-то порок, пока еще не могу понять, какой именно; но определенно, он есть.

— Мне думается, Александра Романович, что важно поддерживать связи со всеми государствам Европы. Все они в чём-то да сильны, и нет такого, у кого совсем ничему нельзя научиться. Ну ладно, это всё вопросы теоретические и праздные, а пригласил я вас не за этим…

Визитёры мои насторожились.

— Есть у меня вопрос совершенно практического свойства, и притом очень насущный. Вы, как начальник таможни, имеете теперь некоторые возможности по личному обогащению…

Радищев протестующе поднял руки.

— Поверьте, я намерен действовать с абсолютной честностью!

— Прекрасно! Такие намерения делают вам честь. Но, иногда пути добродетели очень запутанны, и чтобы поступить правильно, надо преступить закон. В общем, необходимо, чтобы вы приняли меры к преступному обогащению!

Посетители окончательно растерялись. Радищев, похоже, вообще не поверил своим ушам.

— Но как, же так? Вы предлагаете мне… воровать?

— Вы хороший человек, а хорошие люди должны побеждать. Вы же знаете, что деньги, взимаемые вами в таможне и отправляемые в казну, идут чёрти куда. Я тут узнал роспись наших расходов. На царскую семью ежегодно уходит под 6 миллионов. На армию — 25! Сколько идёт всяким Потёмкиным — страшно подумать. А нам вот с Александром Романовичем нужны деньги на заведения, архиважные для державы. Паровые двигатели, технические средства, новые лекарственные препараты… Вы представьте, Александр Николаевич, — с рек исчезнут вдруг бурлаки. Тащить по воде огромные баржи будут не люди, а пар! Мощнейшие взрывчатые средства будут дробить породу вместо людей. Нужны деньги на всё это, и вы можете их добыть. Мы направим деньги от Потёмкиных к Кулибиным, вот что мы с вами сделаем. Неужели вы считаете, что это плохо?

До крайности шокированный Радищев переводил взгляд с Воронцова, на меня, и обратно на Воронцова, будто бы ожидая от шефа хоть какой-то реакции.

— Ну что, Александр Николаевич, ты сидишь и глазами хлопаешь? — наконец не выдержал граф. — Сам же ведаешь как всё у нас устроено! Как тащит Потёмкин, как тащит Безбородко! А нам-то что теряться, тем более для благого дела?

— Так-так, интересно! А что там Потемкин с Безбородко? Можно про это поподробнее, конечно же, строго между нами? — страшно заинтересовался я.

— Ну, что Безбородко… Как всегда! Андрей Александрович, ведая внешними сношениями нашей державы, не забывает притом и о собственном интересе. Дипломатическим грузом проводит он разные дорогостоящие грузы — кружева, шелка, драгоценности, и всё, разумеется, в обход таможни. Решительно всё об этом знают, и весь свет покупает у него эти товары дешевле обычной цены. Говорят сама императрица извещена о сём, и благоволит ему, говоря, что раз он увлечён такими мелкими шалостями, то, наверное, не берёт денег у заморских послов.

«А глаза честные-честные» — подумалось мне.

— С этим понятно. А что Светлейший князь Потёмкин?

Воронцов фыркнул.

— Этот вообще что хочет, то и вытворяет!

— Четыре месяца назад — задумчиво произнёс Александр Николаевич — я обнаружил крупную партию контрабандных тканей. Купец, ввозивший их, пытался дать мзду, но я отказался. Потом он пробовал через жену свою тайно подсунуть мне деньги, но не преуспел и в этом. Но, когда князь приезжал весною в Петербург, поступило распоряжение замять дело. Как мне донесли, купец этот уговорился с Потёмкиным!

— Ну, вот видите!

— А ещё я думаю, что все эти таможни не нужны. От них никакого толку, только людям стеснение и лишние расходы!

— Ну, тут я с вами не вполне согласен, хотя в чём-то вы правы.

— А в чём не прав?

— Знаете, один умный человек сказал как-то раз: «Что действительно, то разумно». Нет совсем беспричинных и вздорных вещей, у всякого явления есть своё объяснение. Ведь государству нужны деньги, не так ли? Не лучше ли отбирать их у богатых иноземных купцов на таможне, а не у бедных русских мужиков?

— Богатые купцы всё равно возьмут своё с покупателей!

— Богатые купцы сейчас с вами бы не согласились. Они почему-то убеждены, что платят именно из своего кармана. На дело даже не в этом! Иногда надобно защищать свою промышленность пошлинами, иначе она просто исчезнет.

— Однако же, мистер Адам Смит, которого, как говорят, вы любите цитировать, совсем иного мнения!

— Мистер Адам Смит умный человек. Он сумел вытащить экономическую науку из того болота, в которое завели его французы. Однако, и он не во всём прав. Вы любите травлю медведей?

— Отнюдь. Отвратительнейшее зрелище!

— Согласен. Но в экономике всё происходит примерно таким же образом. Вот представьте себе, что с одной стороны у нас маленький новорожденный медвежонок, а с другой — матёрый бульдог. Как думаете, кто победит?

— Конечно, собака!

— Да, хотя у медведя потенциал намного больше. Но если не дать ему вырасти, то одна единственная взрослая собака его загрызёт. Но вот если медведь вырастет до своих взрослых размеров, он сможет в одиночку раскидывать целые стаи собак! Надо сказать, что наша промышленность находится в подобном же положении: наш медвежонок ещё даже не родился, а в Англии между тем подрастает очень боевитый и толковый бульдог. И нам до времени нужны таможенные пошлины, как изгородь, которая не позволит бульдогу задушить медвежонка в колыбели! А чтобы медвежонок наш вырос быстрее надобно правильно вкладывать деньги, развивать те отрасли, что дадут наибольшую отдачу. Когда, может быть, и таможню можно будет совершенно отменить. Так что Александр Николаевич, давайте мы с вами будем кормить медвежонка, чтобы в будущем был у него шанс. А чтобы теперь добыть ему корму, придётся немножко утащить у всяких Потёмкиных, Салтыковых, Шереметьевых. Безбородко… Причём, заметьте, в целях не бесчестных, а вполне достойных. Вы ведь тоже свою антиправительственную книжонку клепаете из благородных побуждений, не так ли? А она ведь антиправительственная! Ведь вы же не очень от этого огорчитесь?

— Совсем нет!

— Ну вот, а для этого надобно вам с Александром Романовичем продумать, как воспользоваться нашей таможней!

Итак, таким несколько экстравагантным способом мы изыскали деньги на раскрутку наших заведений. И завертелось!

Дело было поставлено следующим образом. На заводе были сделаны несколько образцов паровых лесопилок, крупорушек, маслобоек и мельниц. По одному экземпляру их поставили в Петербурге, по одному в Нижнем Новгороде, и пустили в работу. Это не были какие-то выставочные образцы, нет, это вполне обычные, работающие фабрики, принадлежавшие русским купцам. Найти этих людей оказалось делом непростым — большинство от изрыгающих пар непонятных установок шарахалось, как чёрт от ладана. Применили метод «частого гребня» — водили на казённые заведения в Петербурге. Им показывали, как всё работает, рассказывали, объясняли, убеждали. Труднее всего оказалось найти тех, кто согласился бы не только открыть фабрику, но и переехать в Нижний Новгород. Впрочем, тут помог Кулибин, многих знавший в своем родном городе.

Машины давали на условиях аренды, обслуживали их выученные заводом мастера. Ещё одним обязательным условием было «проведение экскурсий» для заинтересованных потенциальных покупателей паровых машин. За каждый проданный двигатель выдавали вознаграждение.

В Петербурге всегда толпилось много деловых людей, как из Российской империи, так и иностранцев. В Нижнем Новгороде проходила Макарьевская ярмарка, на которую съезжалось все Поволжье, Урал и добрая половина Сибири. Здесь и ловили будущих фабрикантов: мальчишка-зазывала попросту ходил по торгу, выкрикивая задорные частушки: «Механизьма хоть куда, подивитесь, господа! К нам бесплатно заходи, механизьму погляди!» Многие шли, и там, видя как легко установка производит товарный продукт, загорались устроить в своём медвежьем углу такое же. А что бы нет? Тут такой же мужик хозяин, не немец, не англичанин, нет — свой русак, вон, гоголем ходит, небрежно так у мастера интересуется: «Давление пара какое? Клапана в порядке?», рассказывает охотно, как и что, — часто ли ломается сия машинерия (нечасто — нечему-с), чего в работу требует (немногого — дрова и вода, смазки немного, лучше специальной, но и льняное масло, ежели что, сойдёт), сколько платит рабочим, сколько — мастеру — наладчику, и, главное, где его, этого мастера, брать (хочешь — завод даст вместе с механизмом человека, он приедет, запустит паровик в работу, обучит твоих людей; не хочешь — дадут инсктруктцию и разбирайся сам, там несложно. Вопросы будут — ко мне приходи, помогу). И бежали приказчики и купеческие сыновья к купцам, рассказывали, уговаривали, приводили самих посмотреть; а уж купцы скребли по сусекам. Увы, машину можно было купить только за наличные деньги, — Купеческий банк в стране давным-давно разорился. Но покупка всё равно была заманчивая.

Прежде всего, от механизьмы сей намечался изрядный прибыток. Работает день и ночь, заменяет пятнадцать лошадей, выдаёт продукт на-гора. Не зависит ни от ветра, ни от воды, запруды никакой не надо, ставь её где угодно, хоть у себя на дворе. Это одно уже — большое дело: сколько этих запруд в половодье посмывало — не счесть! Дрова нужны, да, ну так на Руси они недороги.

Второе — почёт. Ты — владелец такой махины, такой могучей хреновины, которой ни у кого в ближайшей округе нет! Сосед Алсуфий, как про то узнает — кулебякой подавится! Всё село ходить к тебе будет, дивиться чуду неслыханному и невиданному!

Постепенно дело пошло. Технический центр конструировал один механизм за другим. Особо рьяно взялись за заказы горнодобытчиков и владельцев литейных заводов.

Первым делом устроили паровые меха. Паровой цилиндр толкает шток, тот засасывает воздух в большой цилиндр и вдувает его в домну или горн. Очень эффективно и просто! А штука крайне нужная, без неё никакая плавка невозможна.

Затем паровой молот для дробления больших кусков руды. Мощнейший механизм, многократно упростивший это утомительное дело, и тоже — прост, как валенок. По сути, один — единственный цилиндр со станиною, да огромный стальной боёк.

Посмотрели, как этот молот работает, круша породу. И решили — а что бы не заставить его бить по наковальне? И появился новый механизм — паровой молот. Штука сия массивная, и опять же, очень простая — огромная станина, паровой цилиндр, котёл и наковальня. И, в общем-то, всё. Теперь покупаешь кричное железо, проковываешь его от шлака, а полученную полосу продаешь, да и все дела! Махина сама молотом лупит, только подставляй! Рынок для этого оборудования открывался просто необозримый — все железоделательные заводы со всего мира выстроились в очередь. Много заказов поступало из Англии — с открытием процесса пудлингования производство стали там скакнуло вертикально вверх, а водяных ресурсов для привода кузнечных молотов совершенно уже не осталось.

Так, потихоньку, началось проникновение в российскую промышленность технологичных механизмов. Главное — интерес к ним появился не только у командиров казённых заводов, но и среди мелких частных промышленников.