Благословенный

Глава 14

На следующий день стояла пасмурная погода, с утра зарядил мелкий дождь, и мы оставались во дворце. Императрица с кавалерами и фрейлинами играла в биллиард. Надо сказать, что игра эта сильно отличалась от привычной мне: стол тут имеет огромные, в три диаметра шаров, лузы, а кий называется «мазик», и выглядит, как слегка изогнутая клюшка. Притом кием играют тут только мужчины, а женщины, так и вообще, применяют биты. Играют тут разноцветными шарами, и надобно закатывать шары «твоего» цвета, не касаясь остальных. Но называется всё это безобразие все равно «биллиард». Ну, зато просто и весело.

Отыграв партию, императрица с лёгкой улыбкой обратилась ко мне. Я уже заметил эту её манеру — как турки перед каждым деловым разговором сначала пьют чай, императрица перед любым делом, важным или нет, делала сначала «паузу», заводя разговор на постороннюю, необременительную тему, или даже, как сейчас, устраивая игру.

— Граф Александр Романович доложился мне о вашей с ним вчерашней беседе. Ты, выходит, решил теперь накинуться на предметы, которые и не всякий взрослый ум объять может? Вот не ожидала я такого от юного господина, честное слово!

Произнесла она это нарочито недовольно, но, как я сразу почувствовал, за укоризною этой скрывалась удивлённая доброжелательность.

— Вы ругаете меня, бабушка? Тогда я сразу всё брошу!

— Да отчего же бросать-то, мой свет? Приятно, когда юноши вместо всякого, свойственного возрасту их шалопайства, приникают к плодам просвещения и наук! Вот дед твой, Пётр Фёдорович, был совсем не таков — и в осьмнадцать лет вёл себя, как дуралей… только оловянными солдатиками и интересовался. А тебе, значит, подавай теперь заводы, таможни и финансы?

Я окончательно убедился, что она совсем не сердится, и осмелел.

— Да, а еще науки, торговлю и ремесла. Очень всё это интересно!

— Ну, друг мой, с ремёслами всё просто: в вашем полном распоряжении имеется токарный станок, три года как подаренный, но так вами, господа принцы, и не опробованный. По наукам у нас есть Академия Наук и университет, изучай, что душа желает! Если будет охота, пригласим иностранных учёных, дабы любопытство ваше насытить.

— Было бы славно, хотя и не хотелось бы отвлекать господ учёных от их дел. Ну да, начнём, пожалуй, с наших. Про коммерцию и промышленные заведения мне можно узнавать все через графа Воронцова, а про кораблестроение?

— Граф Чернышёв Иван Григорьевич, вице-президент Адмиралтейств-коллегии, будет у меня с докладом во вторник. Отправить потом его к тебе?

— Да, очень желаю с ним познакомиться! А по наукам кто у нас главный?

Тут императрица сделала выражение лица, из коего мог я заключить, что с науками у нас не всё так гладко.

— Президентом служит Кирилла Григорьевич Разумовский; да только он из своего Батурина никуда не показывается. Директором Академии нынче графиня Дашкова; только она, никаких наук, кроме как грамматики русской словесности, особенно и не разумеет.

— Так кого же мне спросить на сей предмет?

— Ну… Можешь увидаться с Екатериной Романовной, она тебя направит в нужную сторону!

— А университета кто сейчас начальник?

— Господин Фонвизин; но только он тоже литератор и по научной части тебе ничего не подскажет! Но есть еще Горное училище, на Васильевском острову, в Петербурге, им заведует Пётр Александрович Соймонов, очень знающий в своём деле дворянин!

— Очень хорошо! Начну с этого, а там уж, как оно само пойдёт!

— Знаешь… — Екатерина вдруг посмотрела на меня несколько смущённо — если ты будешь вести себя тихо и не шалить, я могу иногда брать тебя на заседания Совета. Желал бы ты того?

Вот это да! Совет при Высочайшем Дворе — высший правительственный орган! И я такой, без роду и племени, в теле девятилетнего цесаревича, в святая святых Российской Империи!

— Желал бы, конечно! — само вырвалось у меня.

— Ну, вот славно! Пойдем, сыграем ещё партию!

И мы пошли снова играть в биллиард, а Екатерина вдруг стала очень весела и приветлива.

Воронцову-Дашкову я уже неоднократно видел в Царском Селе, хотя и не понял сразу, кто она такая. Улучив случай, я напросился на экскурсию в Академию Наук.

Женщина с крупными, грубоватыми чертами лица смерила меня взглядом.

— Конечно, юноша! Как только двор вернётся в Петербург, милости прошу. Академия наук ведь прямо напротив Зимнего Дворца, на другом берегу Невы!

Я уж было хотел спросить, когда двор вернётся в Зимний Дворец, но вовремя прикусил язык.

Ничего, Академия не убежит!

Был разгар августа, и императрица решила из Царского Села переехать на время в Петергоф. Тут я напомнил Воронцову, что жду от него человека по таможенному ведомству, и вот, этот человек ко мне явился.

Радищев Александр Николаевич, коллежский советник. Высокий, статный господин между тридцатью и сорока годами. Высокий покатый лоб, узкое лицо, глаза тёмные, умные и очень внимательные. Я решил не тянуть кота за хвост, и говорить с ним прямо.

— Спасибо, что прибыли ко мне, Александр Николаевич. Давайте пройдём на аллею, там нас никто не потревожит.

Мы спустились из Большого Петергофского дворца на аллеи парка, и присели на одинокой скамейке возле роскошных фонтанов.

— Александр Николаевич присаживайтесь. Вы только не пугайтесь, ничего страшного не произошло. Пока. Но всё к тому идёт, дражайший, все к тому идёт.

Радищев внешне оставался совершенно спокоен, и лишь выражение глаз его чуть заметно изменилось. Как будто в тёмной воды пруда кто-то кинул крохотный камешек.

— Есть у меня сведения, не спрашивайте, откуда, и не пытайтесь даже угадать, но сведения такие есть, что сочиняете вы некую книжку преинтереснейшего содержания. Ругаете там всяческие государственные установления Российской империи, общественное ея устройство, а соратников Императрицы, сынов Отечества, честь его составляющих, зовёте скопом кровопийцами, разбойниками, и как это… «крокодилами кровожадными». И, самое-то главное, всячески призываете «освободить рабов» и «казнить тиранов». Что вы скажете по этому поводу?

Александр Николаевич ответил мне не сразу. В продолжение моей речи он внимательно изучал меня своими тёмными большими глазами, пытаясь, видимо, понять, что именно происходит, и насколько, вообще, всё плохо.

— Ваше Высочество! Некоторое время назад я действительно пытался начать литературный труд, довольно обыкновенный роман, в форме дорожных заметок. Но кончина супруги моей, оставившей меня с малолетними детьми, прервала это начинание. Ныне же пребываю в совершенном бессилии и скорби, и едва нахожусь в себе сил, дабы исполнять обязанности службы. Отчего труды над безделицей совершенно забросил, и бог весть, когда возобновлю ли!

— Всенепременно! Всенепременно возобновите, это уж будете благонадежны! В этом мире всё проходит, любезный Александр Николаевич, и скорбь ваша пройдёт, и потянет вас вновь литераторствовать. И жизнь ваша после этого изменится совсем не лучшую сторону. Тайная канцелярия, мосье Шешковский, дыба, кнут, всё такое. А у вас ведь дети!

Александр Николаевич в тоске отвёл от меня взгляд, с горечью взглянул на великолепные фонтаны, чьи струи так удачно заглушали наши голоса от постороннего слуха, на великолепные фасады Большого дворца, дитё транжирки Елизаветы и гастарбайтера Растрелли, графомана от архитектуры.

— Впрочем, ладно, давайте я не буду вас пугать и говорить загадками. Я знаю ваше отношение и к трону, и к тем, кто его окружает, и к тем, кто называет себя слугами Отечества, хотя и не всегда является таковым! Всё это мне известно, может быть, даже лучше, чем вам самому. И полагаю, будет правильно, если вы тоже узнаете мой секрет.

В тёмных глазах собеседника будто бы тикает счетчик — сейчас он в уме лихорадочно подсчитывает свои шансы выйти отсюда живым и свободным. Судя по горькой складке губ, баланс он подводит неутешительный.

— Вы, Александр Николаевич, должно быть, уже поняли, что я не совсем обычная персона. Десятилетние сорванцы не часто философствуют об отмене крепостного права, не так ли?

— Я никогда не имел счастья беседовать с монаршими особами, — дипломатично отозвался Радищев, — и не могу судить достоверно, насколько они отличаются от людей обыкновенных!

«Еще как можешь» — подумалось мне.

— Давайте оставим лукавство. Я к вам совершенно благожелателен! Мой учитель, мосье Де Ла-Гарп, из Швейцарской Конфедерации, противник всякого рабства и республиканец. Если желаете, я вас познакомлю. Я, как и вы, вполне сочувствую мысли о необходимости скорейшего освобождения рабов и утверждения в нашей стране гражданских прав. Но надобно понимать, что дело это непростое и, скажем так, деликатное. Так что, самым убедительнейшим образом прошу вас — всю вашу литературную деятельность согласовывать со мною. Я буду вашим личным цензором… ну, предварительным. А пока держите всё в тайне, хорошо? И про книгу вашу — н и к о м у! Теперь пойдёмте, от этого фонтана у меня уже вся куртка мокрая! Да, вот ещё что — если вдруг вас кто-то будет спрашивать, о чем у нас был разговор, отвечайте, что я интересовался таможенными делами, товарооборотом, вот этим вот всем. Договорились?

В Петергофе меня посетил и граф Чернышёв. Несмотря на приставку к его должности «вице», в действительности он был полномочным руководителем Адмиралтейств-коллегии. Вед президентом этого ведомства был великий князь Павел, фактически отстранённый от всех реальных дел.

Чернышёв оказался довольно высоким, грузным вельможей далеко за пятьдесят, одетым в традиционный для флота белый мундир с зелеными обшлагами и камзолом, с обильным золотым шитьём и золотым же эполетом. На простом, сильно изрытом оспой русском лице выделялись карие живые глаза.

— Здравствуйте, Иван Григорьевич!

— Приветствую вас, ваше высочество — приветливо отозвался он. — Донесли мне, что вы интересуетесь предстоящей кругосветной экспедицией?

— Я интересуюсь решительно всем, касающимся предмета ведения Адмиралтейств-коллегии! Весною мы с цесаревичем Константином наблюдали за спуском на воду кораблей со стапелей Петербургского Адмиралтейства. Как-нибудь хотелось бы обсудить и кораблестроительные вопросы, и вооружение флота, и многое другое. Но сейчас — расскажите мне по экспедицию капитана Муловского!

— В эскадру Муловского — начал Чернышёв, — включены пять судов: флагман «Колмагор» в 600 т водоизмещением, «Соловки» — 530 т, «Сокол» и «Турухтан» — по 450 т, и транспортное судно «Смелый». Экипаж флагманского судна «Холмогор» под командованием самого Муловского насчитывал 169 человек, «Соловков» под командой капитана 2-го ранга Алексея Михайловича Киреевского — 154 человека, «Сокола» и «Турухана» под командой капитан-лейтенантов Иоакима Карловича фон Сиверса и Дмитрия Сергеевича Трубецкого — по 111 человек.

Рассказывал Иван Григорьевич о предстоящей экспедиции охотно; видно было, что и его увлекают дальние странствия.

— Целью сей экспедиции поставлено проведение научных изысканий в Тихом Океане, с утверждением власти Российской державы на важных морских коммуникациях.

Для научных открытий на кораблях присутствует господин Питер Паллас, известный путешественник, академик. Для «ведения обстоятельного путешественного чистым штилем журнала» поставлен секретарь Степанов, обучавшийся в Московском и Английском университетах. Также, среди учёных — участник плавания Кука астроном Уильям Бейли, естествоиспытатель Георг Форстер, ботаник Соммеринг и четыре живописца. В Англии будут закуплены необходимые астрономические и физические приборы: секстаны Годлея, хронометры Арнольда, квадранты, телескопы, термометры и барометры.

Для утверждения флага Российской Империи имеется 90 пушек, 300 ружей, и соответственный к ним боезапас. Из мест, объявленных собственностью Российской короны, немедленно удаляются все иноземцы, вплоть до уничтожения их поселений и потопления судов.

Также стоит задача доставки пушек в Петропавловск, припасов на Аляску.

— Что сделано для сбережения людей от тропических болезней?

После этого вопроса в глазах Чернышёва я увидел что-то, похожее на уважение. Нечасто подросток, в местной терминологии — отрок, задаёт вопросы по существу дела!

— На флагманском судне, Ваше высочество, оборудован лазарет на сорок коек с ученым лекарем, на все другие суда определены подлекари. От цинги запасены бочки с морошкою и клюквой, от лихорадки — запасы коры хинного дерева.

— Похоже, у вас всё продумано масштабно и каждой мелочи уделили внимание! — польстил ему я.

— Адмиралтейств-коллегия и Балтийский флот с особым тщанием готовили эту экспедицию, ваше высочество. Кругосветных плаваний с таким размахом доселе не было! Ни у Кука, ни у Лаперуза не имелось столько кораблей!

— Кстати, а что известно об экспедиции Лаперуза?

— Говорят, идут в сторону наших берегов, к Камчатке.

— Странно. Южных морей ему, что ли, мало? В торговом отношении они интереснее!

— Ну, экспедиция Муловского тоже более к северным морям склоняется…. А вы, Ваше высочество, значит, считаете иначе?

— Я вот что думаю на сей предмет: нам надо получить на южных морях фактории для удобной торговли с Китаем, Индией и иными странами Востока, и приличные территории для выращивания тех плодов, которые у нас, на Севере, не растут. Ту же хлопчатую вату, чай, кофей, иные колониальные товары приобретать можно! А северные моря, конечно тоже нужны. Но, у нас их уже во множестве, ничего нового мы там не приобретём.

Чернышёв развеселился. Видимо, мои рассуждения казались ему и забавными, и справедливыми одновременно.

— Вы, Ваше высочество, я смотрю, не зря допущены до заседаний Совета! Таких глубоких познаний и интереса к государственным делам в столь юном возрасте не показывал и Пётр Великий! Вас непременно надобно принять в наше Вольное Экономическое Общество!

— Что за общество? — не понял я.

— Заведение для распространения познаний о правильном земледелии. Стоит оно прямо напротив Зимнего Дворца, через площадь! Мы собираемся там иногда, обсуждать европейские новации, сельского хозяйства касающиеся!

— Ну, это хорошо, но ведь надобно не только на земледелие смотреть, но и на промышленность и торговлю. Это всё вещи суть взаимосвязанные! Но, возвратимся к нашей экспедиции. Давайте откроем карту!

Карты у нас не оказалось, зато в кабинете имелся огромный глобус.

— Вот здесь — после некоторого замешательства, вызванного незнакомыми очертаниями материков и земель, ткнул я туда, где в современном мне мире находится город — государство Сингапур.

— Малаккский пролив? — удивился Чернышёв. — Опасное сие место! Пираты и рифы весьма препятствуют тут судоходству!

— Вот и отлично! Пиратов надобно разогнать, рифы изучить! Место очень важное. Есть там островок, называемый Сингапур, очень подходящий для базы нашего флота! И, думаю, надобно ещё устроить факторию где-то здесь — и я ткнул в районе мыса Доброй Надежды.

— Место хорошее, но не думаю, что тут есть свободные гавани, — покачал головой Иван Григорьевич. — Тут уж кого только нет, и голландцы, и англичане… Французы, вот, не нашли уже себе места, и заняли остров Бурбон.

— Надобно поискать! Не может быть, чтобы совсем ничего не было! Ещё надобно факторию здесь — я указал на устье Амазонки, и здесь — неопределённо проведя по западному побережью Африки. — Ну, то есть, цепочку острогов и портов, для ремонта судов и пополнения припасов. Подумайте над этим, Иван Григорьевич! Дело можно поставить на широкую ногу, если хорошо всё спланировать! Это будет и путь и на Восток, и в Русскую Америку!

— Хорошо, Александр Павлович, хорошо, — увлеченный моею горячностью, Чернышев, казалось, был очень рад встретить в юном наследнике престола неожиданного единомышленника. — Мы всё обсудим в коллегии, если желаете, можете к нам присоединиться! Всегда рады видеть вас на обсуждении всех дел, морского дела касающихся!